Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
оисхождением любимцу царя Алексея
-- Морозову, является подобной попыткой, имевшей своим результатом
неудовольствие народа против ее виновника. Попыткой, аналогичной
вышеупомянутой, представляется указ 1653 г. о "взимании таможенных пошлин с
товаров в Москве и городах с показаниями, по сколько взять и с каких
товаров" (Полн. собр. зак., т. 1, No 107).
2) Такое стремление к упрощению пошлин сказалось и в "Уставной грамоте"
30 апреля 1654 г., трактующей об откупных злоупотреблениях, и в ограничении
некоторых
пошлин, особенно приезжей, причем последняя заменялась известным
процентом с каждого рубля оценки товара (Полн. собр. зак., 1, No 122).
3) В известном "Новоторговом уставе" 1667 г. (Полн. собр. зак., 1, No
408), заменившем все торговые сборы прежнего времени одним сбором десяти
денег с рубля, с особенной ясностью отражается вышеупомянутое желание
правительства: вновь учрежденную пошлину в 10 денег постановлено было
взимать с продавца при продаже товара; но в случае, если он заплатил часть
ее раньше при покупке товара, он уплачивал при продаже его только то, что
оставалось до 10 денег. Новоторговый устав, состоящий из 101 статьи (94 ст.+
7 дополнительных), представляет собой
целое законодательство о торговле. В нем очень подробно разработаны
правила относительно торговли русских купцов с другими государствами и
торговли иностранцев в Московском государстве. Иностранцам была запрещена,
между прочим, розничная торговля, продавать же оптом они могли только
московским купцам и купцам тех городов, где они сами торговали. Этим,
конечно, старались провести товар через возможно большее количество рук и
тем способствовать таможенным выгодам казны. Кроме положений собственно о
торговле Новоторговый устав старается обеспечить торговых людей от судебной
волокиты и вообще от злоупотреблений администрации.
Все вышеприведенные новоуказные статьи имели в виду торговое и
промышленное население и были, весьма вероятно, в некоторой связи с
волнениями первой половины царствования Алексея Михайловича.
4) Более общим значением обладают "Новоуказные статьи о татебных,
разбойных и убийственных делах" (ПСЗ, 1, No 431), изданные в январе 1669 г.
и представляющие собой переработку и дополнение XXI и XXII глав Уложения
(XXI гл. "О разбойных и татебных делах" и XXII гл. "О смертной казни и
наказаниях"). Уголовное законодательство Московского государства сказало
здесь свое последнее слово. К 130 статьям Уложения уголовного характера
здесь оно прибавило 128 статей, из которых часть есть не что иное, как
повторение предыдущего, другая же часть представляет переработку и
дополнение действовавшего кодекса.
В обзоре законодательной деятельности Алексея Михайловича необходимо
упомянуть еще об изданиях так называемой Кормчей книги, или Номоканона. Этим
именем называются памятники греческого церковного права, заключающие в себе
постановления византийских императоров и церкви относительно церковного
управления и суда. Греческие Номоканоны, возникавшие в Греции с XI в., очень
рано (по мнению А. С. Павлова, еще в XI в.) перешли в славянских переводах
на Русь и получили у нас силу закона в церковных делах. На Руси они
дополнялись позднейшими церковными постановлениями и светскими русскими
законами (например, к ним прибавлялась в полном составе "Русская Правда").
Эти последние дополнения светского характера вызывались необходимостью для
духовенства следить за развитием нашего законодательства по делам уголовным
и особенно государственным, так как духовенство имело право судить
население, жившее на его землях, и часто призывалось на совет к государям по
делам светским.
В свою очередь, и светская власть нуждалась в знании Номоканона
благодаря тому, что вошедшие в Номоканон постановления византийских
императоров имели на Руси силу действующего права. Известные под именем
градских законов, эти постановления применялись у нас в сфере светского суда
и были приняты как источник при составлении Уложения. В 1654 г. царь Алексей
Михайлович разослал для руководства воеводам выписки из этих градских
законов, находящихся в Кормчей книге. Таково было значение Номоканона в
древней Руси.
При Алексее Михайловиче в первый раз Кормчая была издана патриархом
Иосифом в 1650 г.; но в 1653 г. это издание было исправлено Никоном, который
нашел нужным прибавить к прежней Кормчей некоторые статьи, которых ранее не
было; между прочим, им была прибавлена так называемая "Donatio Constantini",
та самая подложная грамота Константина Великого, которой папы старались
оправдать свою светскую власть. Подобная прибавка была сделана Никоном,
конечно, в видах большего возвышения патриаршей власти.
Из нашего беглого обзора видно, какой плодовитостью отличалась
законодательная деятельность времени Алексея Михайловича. Хотя эта
деятельность и была одушевлена искренним желанием народной пользы и,
постоянно прислушиваясь к земским челобитьям, давала по мере возможности
благоприятные ответы на них, тем не менее она не успокаивала государства,
прямым доказательством чего служат частые бунты и беспорядки в продолжение
всего царствования.
Церковные дела при Алексее Михайловиче
Никон. Обратимся теперь к делам времени царя Алексея в сфере церковной.
Значение тогдашних церковных событий было очень велико: тогда начался
раскол, остающийся и теперь еще вопросом не только истории, но и жизни;
тогда же возник вопрос об отношениях церковной и светской властей. И тот и
другой вопросы связаны с деятельностью Никона. Поэтому прежде всего
обратимся к самой личности замечательного патриарха.
Патриарх Никон, в миру Никита, один из самых крупных могучих русских
деятелей XVI в., родился в мае 1605 г. в крестьянской семье, в селе
Вельеманове близ Нижнего Новгорода. Мать Никиты умерла вскоре после его
рождения, и ему, еще ребенком, пришлось много вытерпеть от мачехи, женщины
очень злого нрава. Уже тут Никита выказал присутствие сильной воли, хотя
постоянное гонение и не могло не оказать дурного влияния на его характер.
Никита обнаружил необыкновенные способности, быстро выучился грамоте, и
книга увлекла его. Он захотел уразуметь всю глубину божественного писания и
удалился в монастырь Макария Желтоводского, где и занялся прилежным чтением
священных книг. Но родня вызвала его из монастыря обратно. Никита женился,
на двадцатом году был поставлен в священники и священствовал в одном селе.
Оттуда по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности, Никита
перешел в Москву. Но тут он был недолго: потрясенный смертью своих детей,
умиравших один за другим, он ушел в Белое море и постригся в Анзерском скиту
под именем Никона. Поссорившись там с начальным старцем Елеазаром, Никон
удалился в Кожеозерскую пустынь, где и был игуменом с 1642 по 1646 г. На
третий год после своего поставления он отправился по делам пустыни в Москву
и здесь явился с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу, как вообще в
то время являлись с поклоном к царю настоятели монастырей. Царю до такой
степени понравился Кожеозерский игумен, что патриарх Иосиф, по царскому
желанию, посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря в
Москве, где была родовая усыпальница Романовых. В силу последнего
обстоятельства набожный царь часто ездил туда молиться за упокой души своих
предков и много беседовал с Никоном. Алексей Михайлович был из таких
сердечных людей, которые не могут жить без дружбы, всей душой привязываются
к людям, если те им нравятся по своему складу, -- и вот он приказал
архимандриту приезжать для беседы каждую пятницу во дворец. Пользуясь
расположением царя, Никон стал "печаловаться" царю за всех обиженных и
утесненных и, таким образом, приобрел в народе славу доброго защитника и
ходатая. Вскоре в его судьбе произошла новая перемена: в 1648 г. скончался
Новгородский митрополит Афанасий, и царь предпочел всем своего любимца.
Иерусалимский патриарх Паисий рукоположил Новоспасского архимандрита в сан
митрополита Новгородского. В Новгороде Никон стал известен своими
прекрасными проповедями. Когда в Новгородской земле начался голод, он много
помогал народу и хлебом и деньгами, да, кроме того, устроил в Новгороде
четыре богадельни. В 1650 г. вспыхнул народный мятеж, и в образе действий
Никона во время этих волнений мы уже видим проявление того крупного и
решительного характера, который увидим и в деле раскола:
он сразу наложил на всех коноводов мятежа проклятие и раздражил этим
народ настолько, что подвергся даже насилию со стороны бунтовщиков. Но
вместе с тем Никон ходатайствовал перед царем за новгородцев.
Будучи Новгородским митрополитом, Никон следил, чтобы богослужение
совершалось с большей точностью, правильностью и торжественностью. А в то
время, надо сказать, несмотря на набожность наших предков, богослужение
велось в высшей степени неблаголепно, потому что для скорости разом читали и
пели разное, так что молящиеся вряд ли что могли разобрать. Для благочиния
митрополит уничтожил это "многогласие" и заимствовал киевское пение вместо
так называемого "раздельноречнаго" очень неблагозвучного пения. В 1651 г.,
приехав в Москву, Никон посоветовал царю перенести мощи митрополита Филиппа
из Соловецкого монастыря в столицу и этим загладить давний грех Ивана
Грозного перед святителем. Царь послал (1652) в Соловки за мощами самого
Никона.
В то время, когда Никон ездил в Соловки за мощами, скончался московский
патриарх Иосиф (1652). На престол патриарший был избран Никон; он отвечал
отказом на это избрание; тогда в Успенском соборе царь и окружавшие его со
слезами стали умолять митрополита не отказываться. Наконец Никон согласился,
но под условием, если царь, бояре, освященный собор и все православные дадут
торжественный обет перед Богом, что они будут сохранять "евангельские
Христовы догматы и правила св. апостолов и св. отец, и благочестивых царей
законы" и будут слушаться его, Никона, во всем, "яко начальника и пастыря и
отца краснейшаго". Царь, за ним власти духовные и бояре поклялись в этом, и
25 июля 1652 г. Никон был поставлен патриархом.
Книжное исправление и раскол. Одной из первейших забот Никона было
исправление книг, т.е. дело, которое привело к расколу.
Мы знаем, что в богослужебных книгах было много неправильностей. Еще
Иван IV на Стоглавом соборе поставил вопрос "о божественных книгах"; он
говорил собору, что "писцы пишут книги с неправильных переводов, а написав,
не правят". Хотя Стоглавый собор и обратил большое внимание на
неправильности в рукописных книгах, тем не менее в своих постановлениях он
сам впал в погрешность, узаконив, например, двоеперстие и сугубую аллилуйю.
Об этих вопросах спорили на Руси еще в XV в., не зная, "двумя или тремя
перстами креститься", "петь аллилуйя дважды или трижды" ("Псковские споры" в
"Опытах" В. О. Ключевского). В первых печатных богослужебных книгах при
Иване IV допущено было много ошибок; то же самое было и в книгах,
напечатанных при Шуйском. Когда же после смуты был восстановлен Печатный
двор, то прежде всего решили исправить книги. И вот в 1616 г. это дело было
поручено Дионисию, известному нам архимандриту Троицкого монастыря, и
монахам того же монастыря, Логгину, Филарету и другим "духовным и разумным
старцам". Относительно Дионисия мы знаем, что это была за личность;
добродушная и высокая его натура, умевшая будить в массах патриотизм в
бедственное время смуты, оказалась неспособной к практической обыденной
деятельности; архимандрит не мог держать в строгом повиновении себе братию.
Большим, чем архимандрит, влиянием пользовались в монастыре певчие-монахи
Логгин и Филарет, оба с удивительными голосами. Филарет был так
невежественен, что искажал не только смысл духовных стихов, но и
православное учение (например, Божество он почитал человекообразным). Оба
они ненавидели Дионисия, и вот с такими-то личностями пришлось архимандриту
приняться за дело исправления книг. Уже из одного того факта, что никто из
"справщиков" книг не знал по-гречески, видно, что дело исправления не могло
идти удовлетворительно. Да и мысль о проверке исправляемых книг по старым и
русским и греческим рукописям никому не приходила в голову... Как бы то ни
было, принялись за исправление. Между справщиками дело не обошлось без
распрей. Вначале возник спор по следующему случаю: Дионисий вычеркнул в
молитве водоосвящения ненужное слово "и огнем". Пользуясь этим, Логгин,
Филарет и ризничий дьякон Маркелл отправили в Москву на Дионисия донос,
обвинявший его в еретичестве.
В то время в Москве еще дожидались Филарета Никитича, и делами
патриаршества управлял Крутицкий митрополит Иона -- человек, не способный,
как следует, рассудить это дело. Он стал на сторону врагов Дионисия. Кроме
того, вооружили против Дионисия и царскую мать старицу Марфу, да и в народе
распустили слух, что явились такие еретики, которые "огонь от мира хотят
вывести". Дело кончилось осуждением Дионисия на заключение в
Кириллов-Белозерский монастырь; но это заточение не было продолжительно.
Вскоре в Москву приехал Иерусалимский патриарх Феофан, при котором
возвратился и Филарет Никитич и был поставлен в патриархи. Снова произвели
дознание о деле Дионисия и оправдали его; но в Москве все-таки продолжался
спор о прилоге "и огнем". Филарет, не успокоенный доказательствами Феофана,
просил его приехать в Грецию, хорошенько разузнать об этом прилоге. Феофан
исполнил его просьбу и вместе с Александрийским патриархом прислал в Москву
грамоты, подтверждавшие, что прибавка "и огнем" должна быть исключена. Таким
образом, решено было уничтожить прилог.
Исправление книг не прекращалось и при патриархе Филарете (1619--1633)
и Иосифе (1634--1640); но на исправление смотрели как надело домашнее,
ограничиваясь исправлением "ошибок пера", исправляя домашними средствами,
т.е. не считая нужным прибегать к сличению наших книг с древнейшими
греческими. Мысль о необходимости этих сличений, однако, проскользнула еще
при Филарете: в 1632 г. приехал с Востока архимандрит Иосиф и был определен
для перевода на славянский язык греческих книг, необходимых для церковных
нужд, и книг на "латинские ереси", да и, кроме того, его обязали "учити на
учительном дворе малых ребят греческого языка и грамоте". Но в начале 1634
г. Иосиф умер, и школа его заглохла.
И при патриархе Иосифе (1642--1652) исправление шло все тем же путем,
т.е. исправляли русские люди, не обращаясь к греческим книгам. На дело
исправления много влияли при Иосифе некоторые люди, ставшие потом во главе
раскола; таковы протопопы Иван Неронов, Аввакум Петров и дьякон
Благовещенского собора Федор, -- из кружка Степана Бонифатьева, близкого к
патриарху Благовещенского протопопа и царского духовника. Может быть, их
влиянием и было внесено и распространено при Иосифе много ошибок и
неправильных мнений в новых книгах, как, например, двоеперстие, которое
стало с тех пор считаться единственным правым крестным знамением.
Но вместе с тем со времени Иосифа замечается поворот к лучшему. В 1640
г. пришло предложение Петра Могилы, киевского митрополита, устроить в Москве
монастырь и школу по образцу коллегий западнорусского края. Затем, в 1645
г., приходит предложение Цареградского патриарха Парфения через митрополита
Феофана об устройстве в Москве для печатания греческих и русских
богослужебных книг типографии, а также и школы для русских детей. Но при
Михаиле Федоровиче как то, так и другое предложение не встретило сочувствия.
С воцарением Алексея Михайловича дела пошли иначе. Тишайший царь писал (в
1649 г.) преемнику Петра Могилы киевскому митрополиту Сильвестру Коссову,
прося его прислать ученых монахов, и, согласно царскому желанию, в Москву
приехали Арсений Сатановский и Епифаний Славинецкий, сделавшийся
впоследствии первым ученым авторитетом в Москве. Они приняли участие в
исправлении наших богослужебных книг. Одновременно с этим постельничий Федор
Михайлович Ртищев устраивает под Москвой Андреевский монастырь, а в нем
общежитие ученых киевских монахов, вызванных им с юга. Таким образом впервые
входила к нам киевская наука.
В том же 1649 году в Москву приехал Иерусалимский патриарх Паисий и,
присмотревшись к нашим богослужебным обрядам, указал царю и патриарху на
многие "новшества". Это произвело огромное впечатление, так как по понятиям
того времени дело шло об "ереси"; и вот возможность неумышленно впасть в
ересь побудила правительство обратить большое внимание на эти "новшества" в
обрядах и в книгах. Результатом этого была посылка монаха Арсения Суханова
на Афон и в другие места с целью изучения греческих обрядов. Через несколько
времени Суханов прислал в Москву известие, еще более взволновавшее всех, --
известие о сожжении на Афоне тамошними монахами богослужебных книг русской
печати, как признанных еретическими. В то же время московская иерархия
решила обратиться за советом к цареградскому духовенству по поводу
различных, с нашей точки зрения, не особенно важных, церковных вопросов,
которые, однако, казались тогда "великими церковными потребами", главным же
образом по поводу вопроса о знакомом уже нам "многогласии", об уничтожении
коего сильно хлопотали, между прочим, Ртищев и протопоп Неронов. По совету с
греками решились, наконец, в 1651--1652гг. ввести в церковных службах
единогласие. Таким образом, в русских церковных делах приобретал значение
пример и совет Восточной греческой церкви.
С таким привлечением киевлян и греков к исправлению обрядов и книг в
этом деле появился новый элемент -- "чужой", и понемногу перешли от
исправления незначительных ошибок к исправлению более существенных, которым,
по понятиям того времени, присваивалось название ересей. Раздело принимало
характер исправления ересей и к нему привлекалась чужая помощь, исправление
теряло прежнее значение домашнего дела и становилось делом междуцерковным.
Но вмешательство в это дело чужих людей вызвало во многих русских людях
неудовольствие и вражду против них. Враждебное отношение проявилось не
только к грекам, но и к киевским ученым, к киевской латинской науке. Такая
неприязнь в отношении к киевлянам обусловливалась фактом Брестской унии 1596
г.; начиная с того времени в Москве юго-западное духовенство стали
подозревать в латинстве; много помогал этому и самый характер Киевской
академии, устроенной Петром Могилой по образцу иезуитских коллегий запада. В
ней, как мы знаем, важную роль играл латинский язык, а русские смотрели
очень косо на изучение латыни, языка Римской церкви, подозревая, что
изучающий латынь непременно совратится в "латинство". На всю южнорусскую
интеллигенцию в Москве смотрели, как на "латинскую". Знакомый нам протопоп
Неронов говорил как-то Никону: "А мы прежде всего у тебя слышали, что
многажды ты говорил нам: гречане де, да и малые россияне потеряли веру и
крепости добрых нравов у них нет". Но этими словами могло тогда выражаться
враждебное отношение к латинству не одного Никона или Неронова, а очень