Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
или журналисты.
- Не смотрите на меня так трагически, - сказал им Хвостов, искрясь
весельем, - тут надо смотреть с юмором, не иначе...
Для начала он поведал то, чего не знали другие. Царица устроила для
Распутина новогоднюю елку, но Гришка всю ночь кутил с грязными девками,
прибыл домой пьян-распьян, забыв про елку, а утром его будили агенты...
Хвостов описал эту картину:
- Вставай, говорят, сучий сын, тебя елка с игрушками ждет! Сунули в нос
ему нашатырь - вздыбнули на ноги. Стоит. Не падает. Можете представить, в
каком виде тащили его на поезд. Но там (!) мерзавец мгновенно преображается.
Всю ночь не спал, а молился. Я же знаю. Бадмаев ему дает какой-то дряни,
чтобы зажевать дурной запах во рту... Они, - сказал Хвостов о царях, - сами
виноваты, что Распутин играет такую роль...
Дикость, мистицизм, отсутствие разума, потеря интеллекта. Возвращаемся к
средневековью.
Стуча кулаком, Хвостов кричал, что, пока он сидит на троне МВД, он будет
портить кровь распутинскому отродью, он будет арестовывать и обыскивать
распутинскую нечисть. Когда его спросили об особом уважении к Белецкому,
Хвостов захохотал.
- Гришка это раньше трепался, что Степа хороший, а я ни к черту не
гожусь. Теперь и Степан испортился... Я много наговорил лишнего, - сказал
Хвостов в конце интервью, - но не боюсь: бог не выдаст - свинья не съест!
Он не просто загасил папиросу в пепельнице - он растер окурок в труху с
такой ненавистью, будто уничтожал самого Распутина. Ему было обидно, что
цензура зарезала его интервью сразу же, и оно появилось в печати только
после Октябрьской революции, когда песенка Хвостова была уже спета - его
повели на расстрел...
****
Чтобы ощутить себя полновластным владыкой в делах русской церкви,
Распутин замышлял создание на Руси патриаршества, уничтоженного Петром I, а
в патриархи, с помощью Осипенко, карабкался долгогривый Питирим. "Верить ли
в это?" - спрашивали обыватели. "А почему бы и нет? Мы живем как в
сказке..." Как в сказке в Суворинском клубе работал тотализатор - позорище,
какое трудно придумать. Юркие журналисты делали ставки на министров
падающих, на министров возникающих.
- Добровольский проскочит в министры юстиции.
- Добровольский? А кто это такой?
- Неважно! Ставлю один против десяти, что министр иностранных дел Сазонов
падет неслышно, аки лист осенью.
- Сазонов никогда не падет, ибо он начал эту войну, все договоры в его
руках, к нему привыкли послы Антанты.
- Ты ничего не понимаешь! Сазонов вслух высказывает страшные вещи. Он
говорит, что Россия более не великая держава...
- Ставлю, что Хвостов вылетит из МВД завтра же!
- Имею сведения - через три дня.
- Почему так поздно?
- Не знают, кого назначить на его место... Да, не знали. Царь повидал
Распутина.
- От меня требуют жертвы, Григорий, - сказал он ему. - Дума встает на
дыбы - главным злодеем считают Сухомлинова.
- Нешто старикашку обидишь?
- Жертва времени... пойми ты, - скорбно ответил царь...
- Зачем ты начинал войну? - спросил Распутин (мрачно).
- Я не начинал. Она началась сама по себе... - Потом Николай II произнес
чувствительные слова:
- Что бы ни случилось, Григорий, как бы ни клеветали на всех нас, я с
тобой не расстанусь.
Каждая клятва нуждается в подтверждении делом, и царь протянул ему бумагу
- указ об отставке Хвостова! Распутин, обратясь к иконам, крестился, а царь
спросил - кого поставить в министры внутренних дел? Один раз на Хвостове
обожглись - вторично промашки делать нельзя... Распутин прикинул и так и
эдак. Ничего не получалось. Из кармана министра не вынешь.
- А на што новых-то плодить? - сказал он царю. - Старикашка в примерах
сидит, пущай и будет унутренним.
- Белецкий тоже хочет, - сказал император. - Говорят, даже с казенной
квартиры не выезжает... ждет падения Хвостова.
- Степан, - отвечал Распутин, - если меня и не убивал, то, видит бог,
убить может... Ну его! А на Штюрмера почила благодать божия. Старикашка
послушный. Спать любит. Признак здоровья.
- Штюрмера все ненавидят, - заметил Николай II.
- А меня - што? Рази навидят? То-то...
Когда автомобиль с Распутиным, возвращавшимся из Царского Села, проезжал
окраинами столицы, могуче, будто раненые звери, трубили в сумерках
гигантские заводы - рабочие бастовали. К экономическим требованиям путиловцы
теперь прибавили лозунги и политические... Впрочем, все это Белецкого уже не
касалось: ему определили оклад в пятьдесят четыре тысячи рублей, и надо было
ехать в Иркутск, но Побирушка ходил за ним по пятам, божился, что проведет
его в сенаторы, а потом... потом и в министры внутренних дел.
- Не покидайте казенной квартиры! - взывал Побирушка. Белецкий заглянул в
кондитерскую "Квисисана" на Невском проспекте, где владелец кафе Генрик
Сартори любезно проводил его в отдел срочных заказов. Контора благоухала
мускатом, имбирем и корицей. Приятная барышня в чистом передничке раскрыла
блокнот.
- Итак, мсье, что вам угодно от "Квисисаны"?
- Торт.
- В какую цену?
- Сколько бы ни стоил.
- Именинный? Юбилейный? Даме или мужчине?
- Одному... хаму, - сказал Белецкий. Барышня нисколько не удивилась:
- Хам останется доволен. Как исполнить? Фантазия жандарма работала
превосходно:
- Сделайте торт в виде кладбища с крестами из чистого бразильского
шоколада... Кстати, есть у вас шоколад?
- "Квисисана" живет еще довоенными запасами.
- Отлично! - потер руки Белецкий. - Взбейте крем цвета навоза, а внутри
торта выкопайте глубокую могилу, чтобы на дне ее сидели лягушки и... ждали.
- Из Чего сделать лягушек? - спросила барышня.
- Из мыла, - ответил Степан, недолго думая. - Возле могилы пусть кондитер
поставит гроб из противного желе, которое прошу уснастить горчайшей хиной. А
по краям торта, вроде узора, изобразите поучительную надпись: ВОТ ТВОЯ
МОГИЛА. Хорошо если бы вместо сахарной пудры вы посыпали кладбище
стрихнином... вроде выпал легкий снежок. Нельзя? Ядов не держите? Жаль...
- По какому адресу отправить этот торт? Белецкий оставил ей адрес
квартиры Хвостова.
****
Бывший министр снял крышку с великолепного торта. - Какая дивная
работа... узнаю мастера Степана! Бывшему министру от бывшего товарища
министра... Приятно посмотреть! Позвонила Червинская - почти шепотом:
- Алексей, сразу уничтожай все, что имеешь. Клеопатра решила спасти
своего Антония.
- Прости, - ответил Хвостов, - в двери звонят...
В министерскую квартиру ввалились двое: Манасевич-Мануйлов и Аарон
Симанович - в пальто нараспашку. Ванечка как опытный шпик сразу же схватил
телефонную трубку:
- Итак, я слушаю... продолжайте.
По его лицу было видно, что связь Хвостова с Червинской явилась для
Ванечки неприятным сюрпризом.
- Опоздала ваша знакомая, - сказал он, вешая трубку. Хвостов не сдержал
приступа лютого антисемитизма:
- Два жида в три ряда... Ну, ладно, Ванька! Тебя-то я хоть знаю. А зачем
ты привел сюда этого пархатого?
- Алексей Николаевич, не я же этого жида придумал! Таково желание
государыни императрицы, чтобы Симанович, как ранее пострадавший от вашего
произвола, присутствовал при обыске.
- Чтоо? У меня? У меня и... обыск?
- Вот письмо от Штюрмера, - передал ему Ванечка.
Штюрмер писал, что по приказу императора Хвостов обязан снять с себя все
ордена и отправляться в ссылку. Золотой ключ камергера у него отобрали
вместе с футляром. Симанович уже рылся в ящиках стола, выгребая из них на
пол секретные бумаги. Манасевич сам растопил камин и каждую бумагу, в
которой встречалось имя Распутина или царицы, бросал в огонь. Хвостов
остолбенело наблюдал за уничтожением ценнейшего архива, который он собрал на
посту министра, чтобы историки будущего имели материал о действиях
распутинской мафии...
- Вы скорпионы! - кричал он. - Вы шакалы! Аарон Симанович наслаждался
местью.
- Против кого ты вздумал идти? Против Григория Ефимыча? Против нас?
Измордуем и оплюем... Ты уже не встанешь!
- Ванька, - заорал Хвостов, берясь за канделябр, - убери эту гнусь, или я
за себя не отвечаю... разнесу ему череп! В кабинет вошла жена, удивительно
спокойная.
- Что ты, Леша, возмущаешься? - сказала она. - Ты сам хотел грязи как
можно больше. И ты нашел самую нечистую яму - министерство внутренних дел...
Так успокойся: все в порядке вещей.
Хвостов выпустил канделябр и зарыдал.
- Меня, столбового русского дворянина... Я не могу!
- Тебе, - отвечала жена, - было очень приятно взлетать. Так имей же
мужество падать низко. Все пройдет в этом мире, как и мы с тобой, и ничто в
этом мире не вечно. Были мы - будут другие! Такие же свиньи, как и ты,
дорогой, и как вот эти... господа, что тебя сейчас оскорбляют. Встань выше
этого!
Под конвоем филеров Хвостова доставили на вокзал, посадили в вагон, и...
он поехал в историю. Убийцы Распутина из него не получилось, а получился
самый обычный "бульварный романчик" с дамочками, рюмочками, взяточками,
растраточками... Между тем в кулуарах Думы бродил подлинный убийца - это
лысый, очкастый и вертлявый Пуришкевич, писавший в эти дни о министерской
чехарде:
Их жизни срок сейчас минутен,
Уйдут, оставив серный дым,
А прочен лишь один Распутин
Да долгогривый Питирим...
Черносотенец был поэтом, но своих стихов никогда не печатал - это ни к
чему, да и цензура их не пропустит! Он явился в кабинет Родзянки и сказал
ему, отчаянно жестикулируя:
- Разве так убивают? Гришку надо убивать, как режут свинью... без
экивоков. Просто взял ножик - пырь в бок, и готово! Согласен, что противно.
Будут кровь, всякая слизь, и потечет гнилая сукровица, а волосы
перемешаются с мозгами. Но если это надобно ради спасения драгоценной
монархии и кристальных идей нашего самодержавия, то поверьте, я... готов!
- Вы больше никому этого не говорите, - сказал Родзянко.
- Упаси бог! - отвечал Пуришкевич. - Только одному вам как председателю
всероссийского парламента.
****
Революция несентиментальна! Двух заклятых врагов, Хвостова и Белецкого,
поставили к одной стенке, и под прицелом равнодушных винтовок, за секунду до
залпа, они в последний раз могли плюнуть в глаза друг другу, могли сказать
последнее "прости"!
10. "МЫ ПЛОХО КОНЧИМ..."
Палеолог второпях записывал: "С тех пор, как Штюрмер стоит у власти,
влияние Распутина очень возросло. Кучка еврейских финансистов и грязных
спекулянтов, Рубинштейн, Манус и др., заключили с ним союз и щедро его
вознаграждают за содействие им... Если дело особенно важно, то он
непосредственно воздействует на царицу, и она сейчас же отдает распоряжение,
не подозревая, что работает на Рубинштейна и Мануса, которые, в свою
очередь, стараются для Германии... Императрица переживает очень тяжелую
полосу. Усиленные молитвы, посты, аскетические подвиги, волнения,
бессонница. Она все больше утверждается в восторженной мысли, что ей суждено
спасти святую православную Русь и что покровительство Распутина необходимо
ей для успеха..."
Палеолога снова навестил Путилов - хмуро пророчил:
- Дни царской власти уже сочтены, а эта власть - основа, на которой
создана вся архисложная система управления государством. Отныне нужен только
повод, чтобы революция вспыхнула. В русских условиях она может быть только
всенародной, но сигнал к ней, безусловно, дадут интеллигенты, не теряющие
надежд спасти Россию одними словами. Однако, - веско договорил Путилов, - от
буржуазной революции мы тотчас же перейдем к пролетарской...
Затем в посольство пришел молодой композитор Сережа Прокофьев,
проигравший Палеологу отрывки из своей сюиты "Сарказмы", что посол тоже
включил в число важных событий: "Изобилие мыслей, но они заглушаются погоней
за переливами и неожиданными созвучиями... Верховная комиссия для
расследования дела генерала Сухомлинова закончила свою работу". Вечером
посол отъехал в театр, где слушал Шаляпина в "Борисе Годунове", и ему было
даже страшно от обилия чувств и насилий, от потрясающих сцен раскаяния царя.
Палеолог сидел в ложе рядом с княгинею Салтыковой, и под перезвоны колоколов
женщина сказала послу с легким вздохом:
- Вот это - мы... Вот это мы, русские! Посол поцеловал ей руку, пахнущую
жасмином, и женщина, слегка колыхая прекрасный веер, внезапно призналась:
- Мы принадлежим к породе людей, обожающих зрелища. В русском народе
много артистического, слишком много воображения и музыкальности... Мы плохо
кончим, - тихо заключила она.
"Она задумчиво смолкает, - записал посол этот разговор, - в ее больших
светлых глазах - выражение ужаса..." Во тьме слабого зимнего рассвета
стонали путиловские заводы. Было что-то удивительное и грандиозное в этой
обильной и сложной русской жизни, в которой капиталист Путилов рассуждал о
пролетарской революции, гениальный мужик Шаляпин изображал царя так, словно
родился в чертогах Кремля, а рабочие бастовали на окраинах "парадиза"
великой империи... Это было как раз время боев под Верденом!
Чтобы помочь солдатам Франции, солдаты России перешли в наступление на
Двинском фронте, платя за каждую версту кровавый налог - по десять тысяч
жизней (такова стабильная цена Вердена для России!). А в Могилеве состоялся
примечательный разговор царя с Родзянко:
- Михаил Владимирович, как вы мыслите, чем закончится эта война?
Благополучно ли для нас?
- Победа уже невозможна, - ответил Родзянко. Царь подумал и сказал
равнодушно:
- Благодарю вас. Больше не смею задерживать...
Странное дело: весной 1916 года Романовы знали что-то такое, что давало
им право планировать заключение мира на осень. Во всяком случае, Николай II
и его жена были твердо уверены, что осенью война закончится, - штыки армии
можно развернуть внутрь России, дабы подавить все растущее движение
пролетариата.
****
Штюрмер медленно отравлялся собственной мочой, которая скапливалась в его
организме. Борода клином лежала поверх расшитого золотом мундира
церемониймейстера. Штюрмер не спал. Стол его был завален грудами книг о
внешней политике России.
- Вот - сказал он МанасевичуМануйлову, - изучил все, что можно, и вижу,
что Сазонов ведет Россию не туда, куда ей надо. К тому же...
попустительствует... всяким! А сейчас, милейший Иван Федорыч, необходим
кулак. Диктатура! Железная, и никаких гвоздей. Потому и не сплю - думаю...
исстрадался...
Манасевич вполне искренне (не всегда же он врал!) отвечал экселенцу, что
никакая диктатура не спасет положения:
- Бульон уже закипает, осталось бросить в него щепотку соли - и революция
начнется: прошу к столу! Вольно же вам читать трактаты и труды Мартенса. А
вы бы послушали, что говорят в казармах и на заводах...
Продовольственный вопрос - самое главное сейчас. Если он не будет
разрешен, все полетит кошкам под хвост.
- Гениальная мысль!
- Тем более что автор этой мысли - гений Григорий Распутин, а он, кстати,
недоволен вами. Говорит, что вы сорвались с бантика. Решили резвиться сами,
а на него - нуль внимания.
- Помилуйте, к чему угрозы? Я ведь, слава богу, покушений на Распутина не
устраивал... Не пойму, о чем он хлопочет?
- Гришка, как конокрад, лучше нас чувствует опасность... шкурой! И я
узнал нечто удивительное. Вдруг он стал устраивать свои капиталы, Осипенко и
Симанович трудятся вовсю, распихивая Гришкины клады по каким-то банкам,
каким-то адресам и "малинам"... Тут и Питирим замешан - тоже взял кое-что на
хранение от Гришки! Но больше всего Распутин доверяет свои "фунансы"
Симановичу.
- Разве Григорий Ефимыч собрался нас покинуть?
- Никуда он не удерет, - со знанием дела отвечал Ванечка. - Все кости
Распутина останутся на этой грешной русской земле, которую он столь
значительно удобрил своими отходами... Но, между прочим, - шепнул Манасевич,
- Распутин обязал меня обратиться к вам: не возьмете ли и вы от него на
хранение? Так, ерунда разная: бриллианты... золотишко... какие-то крестики
да иконки...
- Конечно! Григорию Ефимычу я не откажу. Штюрмер отправился на заседание
Государственного Совета, где на него накричал военный министр Поливанов:
- Агентура Генштаба доложила, что при возникновении скандалов в злачных
местах, где главным героем является Распутин, неожиданно подкатывает
автомобиль, Гришку хватают за воротник и увозят прочь от скандала... Мне
известно, - чеканил Поливанов, - автомобиль этот военного ведомства, а номер
его записан за канцелярией премьера государства... За вами, господин
Штюрмер! И это безобразие творится, когда на фронте не хватает автомашин.
- Не знаю я никаких авто, - отрекся Штюрмер.
- Разве не Манасевич ведает вашим автопарком?
- Манасевич? - переспросил Штюрмер. - Но, позвольте, я да, слышал, что
такой существует, но... дел с ним не имею.
Он бесстыже отказался от знакомства с начальником своей канцелярии -
дальше этого идти уже некуда! Поливанов вернулся в министерство, в кабинете
его поджидал с делами начальник Генштаба генерал Беляев (по кличке Мертвая
Голова).
- Меня скоро скинут. - Поливанов прошелся по коврам в отчаянно скрипящих
сапожках. - Что у вас ко мне?
- Нет колючей проволоки. Оцинкованной.
- Так поставляйте фронту неоцинкованную. Заржавеет - ну и бог с ней!
Не на века же создаются проволочные заграждения. А как идет выработка
кинжалов для рукопашных схваток в окопах?
- Прекрасно. На нехватку снарядов жалоб уже нет.
- Вот видите! - сказал Поливанов, усаживаясь за стол. - Кое-что я
все-таки сделал. Если меня и прогонят, я уйду с чистой совестью. - Беляев
заговорил о катастрофической убыли офицеров. - Сами виноваты! - отвечал ему
Поливанов. - Начиная с кадетского корпуса мы воспитываем браваду.
Папиросу в зубы - и в атаку. А за ним - солдаты. Пулеметы внесли поправку
в место офицера на фронте. Будь умнее: пропусти солдата вперед, а сам следуй
за ним, как заведено у немцев. У нас же так: первая пуля - бац в офицера!
Вот и навалили их штабелями. А ведь еще сиятельный Потемкин говорил, что для
выделки солдата нужны мужик с бабой да ночка потемней. Для офицера же -
давай время, деньги, знания...
После этой беседы с Беляевым в кабинет военного министра вплыла
красавица, каких Поливанов давненько уже не видывал.
- Баронесса Миклос, - представилась она.
- Очень приятно, - буркнул Поливанов, испытывая желание полистать
справочник департамента герольдии, ибо что-то никогда не приходилось ему
слышать о таких баронах на Руси...
Миклос, сияя зубами, поведала этому черствому педанту, что беспокоится не
за себя. Дело в том, что для победы нашей дорогой Родины пропадает очень
ценное секретное изобретение.
- Я в этом ничего не смыслю, - говорила Миклос, раскрывая ридикюль, - но
уяснила лишь одно. Там главная деталь - дырочка, которая обеспечит России
скорейшую победу над Германией.
- Значит, все дело в дырке? - спросил министр.
- Вы меня поняли сразу! Такая маленькая симпатичная дыруся, через которую
вы, не выходя из этого кабинета, можете видеть все, что творится в ставке
кайзера, этого оголтелого врага человечества. Не дайте же погибнуть столь
ценному изобретению дырочки!
- Ни в коем случае... не дам, - согласился Поливанов.
Она протянула ему записку от Распутина, и министр с удивлением прочел:
"Милай дарагой послушь д