Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
ут сражайтесь за честь моего королевского
стяга.
Бисмарк был подготовлен к борьбе не только внутри своего государства, но
и вовне Пруссии. За время пребывания в "лисятнике" Франкфурта он изучил
австрийские козни, в Петербурге получил прекрасную выучку в канцелярии князя
Горчакова; наконец, в Париже он завершил анализ губительной для Франции
политики Наполеона III. К власти над страной пришел сильный и волевой
человек, который всегда знает, чего он хочет... С этого момента начиналась
новая глава в истории древней Пруссии.
- Я не Менкен, а Бисмарк, - объявил президент. - В моей груди стучит
сердце прусского офицера, и это самое ценное, что есть во мне!
БУЛЬДОГ С ТРЕМЯ ВОЛОСКАМИ
Наивный лепет о любви и дружбе он относил к числу застарелых химер. Гнев
- вот подлинная его стихия! В гневе он непревзойденный мастер, и если бы
Бисмарк был актером, игравшим Отелло, то в последнем акте ни одна Дездемона
не ушла бы от него живой... Бисмарк не знал меры ненависти, которую считал
главным двигателем всех жизненных процессов. Он не просто ненавидел - нет,
он лелеял и холил свою ненависть, как чистую голубку, как светлое начало
всех благословенных начал. Бисмарк ощущал себя бодрым и сильным, когда
ненавидел, и он делался вялым, словно пустой мешок, когда это чувство
покидало его...
С обычным раблезианством он говорил Роону:
- Что такое большинство? Это самое настоящее г...! Быть в составе
большинства - участь скотского быдла. Нероны и Гракхи, Шекспиры и Шиллеры,
Блюхеры и Шарнхорсты всегда оставались в меньшинстве, а толпа лишь следовала
за ними... Большинство существует для того, чтобы его презирать!
Итак, все ясно: Бисмарку грозило то, что бывает в истории, как
трагическое исключение, - власть без денег.
- Ты понимаешь, что это значит? - спрашивал Роон. Военный министр сам же
толкал короля на безбюджетное правление, а теперь трусил. По ночам Роон
чертил схему уничтожения Берлина с помощью артиллерии. Репутация
реакционера, которую имел генерал, заставляла его бояться всего - даже
Бисмарка, слишком откровенного в ярости...
- Будь осторожнее, - умолял он его.
30 сентября Бисмарк вступил в борьбу с большинством.
Ловкий и острый собеседник, он был никудышным оратором. Нет, он не
терялся перед толпою (это не в его духе!), но зато мямлил, проглатывая
слова, делал долгие паузы, отчего слушать Бисмарка было утомительно. Зато в
какой-то момент, ухватив мысль, он быстро и прочно выковывал ее в динамичную
формулу, и тогда вся прежняя речь освещалась как бы заново - его агрессивным
умом и страстью убежденного человека.
Так было и сегодня, когда он вырос перед ландтагом. Бисмарк сказал, что
существующие границы Пруссии, не в меру вытянутой вдоль северной Европы, уже
не могут удовлетворять запросов быстро растущей нации, а бремя вооружения
грешно нести одной Пруссии - военный налог следует распределить на всех
немцев всей Германии... Под ним галдели депутаты. Бисмарк напрягся и швырнул
в них слова, словно булыжники:
- А вы собраны здесь не для того, чтобы разрешать или запрещать что-то!
Вы призваны, чтобы соглашаться с коронными решениями. В конечном счете, -
гаркнул он сверху, - спор между нами решит соотношение моих и ваших сил...
За его спиною почти явственно качнулись отточенные штыки кадровой армии.
Бисмарк открыто вызывал Пруссию на уличный мятеж. Он заманивал немцев на
баррикады, чтобы в беспощадном грохоте артиллерии разом покончить с любой
оппозицией.
Густейший бас Бисмарка покрывал общий шум:
- Германия смотрит не на либерализм Пруссии, а только на ее силу! Пусть
Бавария, пусть Вюртемберг и Гессен либеральничают - им все равно не
предназначена роль Пруссии! Не речами на митингах, не знаменными маршами
ферейнов и не резолюциями презренного большинства решаются великие вопросы
времени, а исключительно железом и кровью!
Он стойко выстоял под воплями негодования:
- Ни пфеннига этому господину! Долой его... Ах, так? Бисмарк грохнул
кулаком:
- Начались каникулы! Господа, все по домам... Сессия парламента
завершилась разгоном сверху. Режим безбюджетного правления стал фактом.
Конфликт между короной и ландтагом закрепился. Газеты спрашивали: "А что же
дальше?.."
- Бисмарк самый вредный человек! - вопили либералы.
Роон тоже раскритиковал его речь в ландтаге:
- Нельзя же кричать о том, что думаешь.
- А иначе нельзя, - ответил Бисмарк...
В силу вступало новое право - право железа и крови!
***
Бисмарк возмутил всю Пруссию: вместо свободы - дисциплина, вместо дебатов
- приказ. В столице президента освистывали, провожали издевками и смехом. Он
ходил маскируясь, надвинув шляпу на глаза, избегал освещенных улиц...
Ненависть, клокотавшая в нем, обратилась вдруг против него самого - именно
большинством целого государства!
4 октября ему стало известно, что король выезжает из Баден-Бадена в
столицу. Бисмарк, желая опередить недругов, чтобы король не подпал под
влияние возмущенной прессы, выехал навстречу Вильгельму I - до станции
Ютербок. Баденский поезд запаздывал. Было уже темно. На недостроенном
вокзале собирались коротать ночь пассажиры третьего класса и мастеровые.
Боясь, что его могут узнать (и еще, чего доброго, плюнут в лицо), президент
выбрался на перрон, где среди строительного хлама уселся на перевернутую
тачку. И вот он, министр иностранных дел, юнкер и ротмистр, будто жалкий
бродяга, сидит на грязной тачке, а сверху его поливает дождик...
Достиг он высшей власти!
Наконец поезд прибыл. По той причине, что король ехал без охраны, как
частное лицо, проводники скрывали от Бисмарка номер вагона, в котором
разместился король. Бисмарк все же отыскал его. "Он сидел совершенно один в
простом купе первого класса, - вспоминал Бисмарк позже. - Под влиянием
свидания с женою он был в подавленном настроении". Очевидно, до баденских
курортов докатились слухи о погромной речи Бисмарка в бюджетной комиссии
ландтага, и Вильгельм I сразу спросил - была ли она застенографирована?
- Нет. Но газеты воспроизвели ее верно... Вильгельм I погрузился в
беспросветное уныние:
- Я совершенно ясно предвижу, чем все это закончится. На Оперн-плац,
прямо под моими окнами, сначала отрубят голову вам, Бисмарк, а потом уж и
мне, старику...
Править без бюджета? Но за такую попытку английский король Карл I из
Стюартов поплатился жизнью, слетела голова и его министра Томаса Страффорда.
Как следует обработанный в Бадене "кринолинами", король не забыл, конечно, и
участи Полиньяка... Поезд, пронизывая мрак, подлетал к Берлину.
- Революция и гильотина - вот что ждет нас дома!
- А затем? - спросил Бисмарк.
- Странный вопрос! Разве не знаете, что бывает с людьми после того, как
им отрубят голову?..
Право на произнесение монолога перешло к Бисмарку, и он приложил все
старания, чтобы, устыдив труса, заставить его уверовать в победу. Бисмарк
приказал королю шагать куда надо. Вильгельм I, еще мучаясь, спрашивал:
- Но смогу ли я устоять перед критикой жены?
- Жена обязана подчиняться мужу... Бисмарк вскоре повидался с австрийским
послом в Берлине, мадьярским графом Карольи, и сказал ему напрямик:
- Наши отношения должны стать лучше или хуже. Середины быть не может.
Если они станут лучше - пожалуйста. А если хуже, то Пруссия всегда сыщет
союзников, которые помогут ей разрешить затянувшийся спор. В наших
отношениях - ненормальность, которую можно излечить лишь мечом!
Когда Карольи стал оправдываться, говоря, что само географическое
положение Вены на славянском Дунае обязывает ее к деспотической политике,
Бисмарк ответил:
- Так переезжайте в Будапешт или Прагу, а Вену оставьте для разведения
пауков и сороконожек...
Вена переполошилась. Франц-Иосиф очень боялся, как бы его гегемония в
немецком мире не перекочевала с Дуная на берега Шпрее. Габсбург решил одним
махом выбить Бисмарка из седла, а Пруссию вышвырнуть за борт германской
политики. Для этого надо действовать опять-таки через Франкфурт-на-Майне...
***
Гаштейн - курорт в австрийском герцогстве Зальцбург. Бисмарк сидел на
скамейке в парке Шварценберг, на самом краю глубокого ущелья Аах, и с часами
в руке следил за тем, с какой быстротой синица вылетала из гнезда и
возвращалась к птенцам, неся им в клюве добычу. Бисмарк так увлекся этим
подсчетом, что пропустил время королевского обеда. Пока он развлекался с
синицею, Вильгельм I уже закончил беседу с навестившим его Францем-Иосифом и
теперь был вне себя от радости... Король сообщил входящему Бисмарку:
- Австрийский император, мой добрый друг, созывает во Франкфурте съезд
всех немецких князей, он приедет туда сам и зовет меня... Какое импозантное
собрание!
- Всего лишь кунсткамера доисторических мумий.
- Бисмарк, есть ли у вас уважение к традициям?
- Нету, и быть не может... Ваша поездка во Франкфурт - это отказ Пруссии
от объединения Германии под прусским же началом. Ваше манкирование
Франкфуртом - это первый шаг к объединению Германии под вашим же скипетром.
Что, я объяснил недостаточно ясно? Не будьте же романтиком монархии - ведь я
предлагаю вам реальную корону Германии!
Вильгельм I суетливо забегал по комнате:
- Неужели я, король Пруссии, должен избегать общения с родными немецкими
князьями, которые съедутся, чтобы договориться о совместной борьбе против
всяких конституций?
Дураков всегда бьют, и Бисмарк бил короля словами:
- Поймите, что Австрия заманивает вас в мышеловку совместной борьбы с
революциями неспроста... Случись это, и Пруссия останется в прежнем
унижении, что и раньше, а роль Австрии сразу непомерно возрастет...
В открытом экипаже они выехали из Гаштейна в Баден; чтобы их не поняли
кучера, сидевшие на козлах, они обсуждали германский вопрос по-французски.
Но в Бадене их поджидал саксонский король Иоганн, который от имени всех
германских монархов начал пылко увлекать Вильгельма I во Франкфурт-на-Майне.
Вильгельм I с новой силой стал рваться на монархический съезд... Теперь он с
гневом кричал на Бисмарка:
- Не смейте меня удерживать! Тридцать сюзеренов сидят и ждут одного меня,
а курьером за мной прислали его величество короля Саксонии... Это уже вопрос
такта!
Король Саксонии стукнул кулаком по столу, выругавшись, но Бисмарка
нисколько не испугал:
- Здесь вам не Саксония.., не стучите.
Иоганн наговорил ему немало шальных дерзостей.
- Этого уж я вам не забуду, - пригрозил он.
- У меня тоже неплохая память, - ответил Бисмарк. Иоганн уехал, но
президент услышал шуршание кринолинов: явилась подмога Вильгельму I в лице
двух прусских королев - Елизаветы и Августы (вдовствующей и царствующей).
"Его величество, - вспоминал Бисмарк в мемуарах, - лег на диван и стал
истерически рыдать":
- Все монархи Германии соберутся вместе.., душа в душу.., сядут за
стол.., а меня там не будет...
- И нечего вам там делать! - бушевал Бисмарк. Это напоминало сцену в
детской: ребенок просится гулять, а строгий родитель не пускает. Две
коронованные женщины вцепились в Бисмарка мертвой хваткой, чтобы он не
вздумал разрушать священные связи монархов... Далее произошло то, о чем
Бисмарк умолчал в своих мемуарах. Выскочив из кабинета, он только на улице
заметил, что сжимает в кулаке витую бронзовую ручку, вырванную им из дверей
в состоянии бешенства. Непрерывно восклицая:
"Еr ist ein recht dummer Kerl!" (что означает: Вот уж глупый парень!),
Бисмарк, подобно буре, вломился обратно в королевские покои. А там стояла
громадная фаянсовая раковина для умывания. Бисмарк запустил в нее дверной
ручкой, и раковина разлетелась на мелкие осколки, которые, словно шрапнель,
осыпали двух королев и самого кайзера, рыдавшего на диване... Выбегая прочь,
Бисмарк напоролся на дежурного адъютанта.
- Вам дурно? - спросил он президента.
- Было! Но теперь стало легче... Втайне от короля Бисмарк блокировал его
дом целым полком солдат, чтобы никто не мог проникнуть к нему, чтобы
Вильгельм I не вздумал втихомолку удрать во Франкфурт.
- Так с ними и надо.., с этим дерьмом!
***
Это была первая политическая победа Бисмарка. Австрия задумала съезд во
Франкфурте, желая реформировать Германский союз и окончательно упрочить в
нем свое положение. Бисмарк не пустил короля в "лисятник", что имело
решающее значение для дальнейших событий. Съезд германских самодуров
распался сам по себе, ибо без участия Пруссии получался резкий крен Германии
в сторону венской политики, а немецкие князья этого крена тоже
побаивались...
На улицах Берлина по-прежнему слышалось:
- Ни пфеннига этому господину... Бисмарк, сидя за выпивкой, говорил
Роону:
- Вот когда Пруссия нажрется датского масла и венских колбас, тогда она
пожалеет, что плевалась в меня. А уж когда Пруссия станет рейхом, я не стану
выклянчивать у ландтага утверждение бюджета. Между консерваторами и
либералами никакой разницы: первые подхалимствуют открыто, а вторые тайно.
Знаю я этих сволочей: бюджет еще притащат в зубах, виляя хвостами... А я их
- сапогом.., под стул, под стул!
Все будет так, как он предсказывал. А сейчас журналисты Берлина
пророчили, что карьера Бисмарка закончится за решеткой исправительного дома,
где он еще насидится на гороховом супе со свиными потрохами, а чтобы не
сидел зря - пусть мотает шерсть для общественных нужд прусского королевства.
Газеты прозвали Бисмарка "бульдогом с тремя волосками", - президент даже не
обиделся: похож!
"ЕЩЕ ПОЛЬСКА НЕ ЗГИНЕЛА..."
Бисмарк покинул Петербург в канун грандиозных и необъяснимых пожаров,
закрутивших русскую столицу в вихрях огня и дыма. Первыми запылали на Охте
кварталы бедноты, дотла выгорела вся Лиговка, населенная мастеровыми и
полунищим чиновничеством, огонь сожрал Щукин и Апраксин дворы, где
размещались 2000 лавок с товарами, пламя перекинулось на Фонтанку; с трудом
отстояли здание министерства внутренних дел, а море огня уже бушевало на
гигантском пространстве, угрожая уничтожить Публичную библиотеку. Госбанк,
Пажеский корпус и Гостиный двор... Тысячи погорельцев бедовали на площадях
столицы в палатках, их кормили из солдатских кухонь, под размещение
бездомных спешно переоборудовали казармы. Ясно, что пожары имели какую-то
систему, огонь не возникал сам по себе - работали поджигатели. Особая
следственная комиссия виновных не обнаружила (историки тоже!). Жандармы
выслали в Холмогоры гувернантку Лизу Павлову, имевшую глупость заявить, что
"в пожарах есть нечто поэтическое и утешительное..." Связывать же эти
поджоги с развитием революционного движения никак нельзя. Пытались обвинить
даже радикалов-студентов, но, помилуйте, не такие уж глупые были на Руси
студенты! Лично я, автор, склонен думать, что столицу подпаливали уголовные
типы - ради создания "шухера", чтобы удобнее расхищать пожитки; допустима
мысль, что действовал один психически ненормальный человек - ради забавы (в
криминалистике известны и такие случаи). Правда, блуждала зыбкая версия,
будто Петербург поджигали поляки. Но этот слух спустился в низы жизни
откуда-то сверху, и народ в него не поверил. Русские люди никогда не считали
поляков своими врагами. В старых сказках, песнях и анекдотах часто
осмеивались немцы, евреи, англичане, реже французы, но поляки - никогда!
Факт характерный и поучительный, на который уже давно обратили внимание сами
же поляки и польские историки... Бисмарк перед отъездом советовал Горчакову:
- Обрусите Польшу на Висле, как мы онемечили их Данциг и Познань. Зажмите
поляков под прессом и не ослабляйте винта, пока не задохнутся... Иного
выхода у вас нет!
Горчаков решительно отвергал такие советы:
- Россия имеет и немалую долю вины перед Польшей, со славянской сестрой
мы не можем поступать варварски...
Он убеждал царя - никаких репрессий, лишь смягчительные меры.
"Полонофильство" не прошло ему даром: князь стал получать анонимные письма,
в которых его называли "предателем отчизны". Русские авторы этих писем
иногда высказывали такие же изуверские мысли, что и Бисмарк... В разгар
польского восстания из Москвы приехал профессор Б. Н. Чичерин; он застал
вице-канцлера в пустынной столовой министерства за тарелкой
аристократической ботвиньи. Ученый напомнил Горчакову известную мысль
Пушкина, что спор между поляками и русскими - спор домашний, а покорение
Польши - отместка за Смутное время с самозванцами и сожжением Москвы.
- Пушкин не прав! - возразил Горчаков. - Да, я помню, что пан Гонсевский
в тысяча шестьсот одиннадцатом году спалил Москву, но зачем же мы станем
наказывать поляков за это в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году? Око за
око, зуб за зуб - это библейское правило мести извращает политику. Вы же
сами знаете, что наша армия вступала в Париж не только потому, что французы
побывали в Москве...
Чичерин спросил - что же будет дальше?
- Сейчас возможны любые импровизации.
- А вы разве импровизатор?
- Почти, - вздохнул Горчаков. - В любом случае я обожаю мотив гимна
восставших:
Еще Польска не згинела,
Поки мы живем...
***
Импровизировать стали, однако, в Берлине... Вильгельм I двинул войска на
границы, Бисмарк ввел осадное положение в Познани. Еще было памятно время (с
1795 по 1807 год), когда Варшава была прусским городом, а Царство Польское
называлось Южной Пруссией; две трети населения Пруссии составляли тогда
поляки, и лишь одна треть была немецкой. Бисмарк не любил воспоминаний о
такой дикой пропорции:
- Пруссия все-таки не глупый озерный карп, которого можно подать к столу
под острым польским соусом...
С ядом он писал: "У князя Горчакова в его отношении к польскому вопросу
чередовались то абсолютистские, то парламентские приступы. Он считал себя
крупным оратором, да и был таковым, и ему нравилось представлять себе, как
Европа восхищается его красноречием с варшавской или русской трибуны". Так
он писал, а вот что он говорил:
- Допустим, что Польша воскреснет.., допустим! Австрия при этом должна
отказаться от польской Галиции, но у нее столько награблено, что эта
ампутация пройдет для Вены почти безболезненно. Русские, вернув полякам то,
что им положено, территориально не пострадают: для них потеря Вислы - как
слону дробина. А для нас, пруссаков, отказ от польских владений равняется
уничтожению нашего государства. Наши восточные земли, Силезия и Познань, это
наши кладовые и амбары. И потому, говорю я вам, Пруссия никогда не потерпит
возрождения самостоятельной Польши...
Бисмарк вызвал генерала Густава Альвенслебена:
- Любой успех поляков - наше поражение. Мы должны быть жестоки с этим
народом. Правила гражданской справедливости здесь неуместны. Если меня
спросят, куда лучше всего бить поляков, я скажу: бейте по голове, чтобы они
потеряли сознание... Горчаков, - продолжал он, - либеральничает, потому
Пруссия должна апеллировать не к нему, а к царю. Вы сейчас поедете в
Петербург, чтобы убить сразу трех зайцев... С вами можно говорить серьезно?
- вдруг спросил Бисмарк.
- Только так и говорите, прошу вас.
Бисмарк сказал, что, если русские уйдут из Польши навсегда, Пруссия через
два-три года вломится туда силой; мир не успеет опомниться от ужаса, как там
все без исключения будет моментально германизирова