ям доставались разные сладости.
   В обычные дни меню пленниц весьма зависело от  настроения  Загидат.  Пища
становилась совсем скудной, когда  против  имама  начинались  новые  военные
действия. Но однажды, увидев, как разительно различается содержимое котлов с
едой для семьи Шамиля и для пленниц, имам велел поменять их местами. Загидат
обиделась, объявила, что отдаст ключи от  кладовой  кому  угодно  и  что  не
намерена прислуживать госпожам, мужья которых нападают на горцев. Вскоре все
успокоилось, но неприязнь Загидат к пленницам усиливалась с каждым днем.
   Нарядную одежду жены Шамиля носили лишь тогда, когда имама  в  Ведено  не
было. Он не любил роскоши и излишеств и запрещал  женам  слишком  выделяться
среди других жительниц Ведено.
   Однажды князья прислали подарки женам  Шамиля  -  коралловые  и  янтарные
четки и  три  красивых  платья.  Шамиль  был  в  походе,  и  Загидат  решила
распорядиться подарками по своему усмотрению: оставив по одному платью  себе
и Шуайнат, она решила не отдавать третьего Аминат. Полагая,  что  Аминат,  у
которой не было детей, не может  претендовать  на  равенство  между  женами,
Загидат решила приберечь платье для одной из дочерей имама.  Но  вернувшийся
из похода Шамиль быстро уравнял жен в правах, объявив,  что  если  его  жена
Аминат не может иметь платья, то их не будут иметь и две другие жены.



   БЫТ ШАМИЛЯ

   Имам сам был примером простоты и нравственности и требовал  этого  же  от
остальных. Во всем великолепии Шамиля можно было увидеть лишь  по  пятницам,
когда он направлялся на богослужение в мечеть. Он шел между  плотны[250]  ми
рядами  телохранителей,  поющих  "Ла-ильлаха-иль-алла",  за   ним   следовал
оруженосец Салим, бывший когда-то кахетинским  жителем.  Потом  шли  ученые,
которые несли Коран в изящном сафьяновом  переплете  с  золотым  обрезом,  а
следом и остальные мусульмане Ведено.
   Шамиль часто принимал гостей, которые пользовались многими  привилегиями.
Им только не разрешалось входить в  сераль  -  внутренний  двор.  Но  обедал
Шамиль всегда один, не желая сдерживать других своей  умеренностью  в  пище.
Обычной едой его были хлеб, сыр, рис, фрукты, мед и чай.
   Изредка в Ведено приезжал похититель пленниц - сын  Шамиля  Гази-Магомед.
Навстречу ему  отправлялся  торжественный  эскорт,  который  с  почестями  и
пальбой встречал молодого героя. Встреча наследника превращалась в праздник.
На поле перед столицей устраивались скачки, джигитовка, стрельба по мишеням,
борьба и множество других состязаний. Победители получали от  Шамиля  коней,
кинжалы, баранов и деньги. А Гази-Магомед присматривался к  лихим  джигитам,
замечая тех, кого взял бы в новый поход.
   Шамиль был в такие дни счастлив и особенно благодушен. Радость от встречи
с сыном слегка омрачала лишь его невестка Каримат. Мужу  так  и  не  удалось
отучить гордую красавицу от привычки роскошно одеваться и  иметь  изысканные
украшения. Если жены имама  могли  носить  лишь  серебряные  серьги  в  виде
полумесяца, то у Каримат они были золотыми да еще  с  россыпями  драгоценных
камней. Каримат ночевала поочередно у каждой из имамских жен и развлекала их
рассказами о своей прошлой жизни в Элису и Тифлисе.  Но  теперь  она  больше
времени проводила  с  пленницами,  которые  слишком  хорошо  понимали,  чего
лишилась дочь бывшего элисуйского  султана,  сделавшись  женой  каратинского
наиба.



   ТРУДНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

   Переговоры об обмене пленными шли своим чередом. Чавчавадзе прилагал  все
старания, но мог дать Шамилю только то, чем  распоряжался  сам.  За  оборону
Шильды Чавчавадзе был  произведен  во  флигель-адъютанты  и  полковники,  но
просить государя отдать сына Шамиля не смел. Он только надеялся получить  от
императора хоть какой-то ответ, пусть даже отрицательный. Тогда бы ему легче
было вести переговоры с имамом, официально объявив ему, что  Джамалуддин  не
может стать предметом обмена. [251]
   Вдова грузинского царевича и мать пленниц  княгиня  Грузинская  Анастасия
сама обратилась к императору с просьбой  отпустить  сына  Шамиля.  Император
милостиво согласился, указав,  что  теперь  все  будет  зависеть  от  самого
Джамалуддина. Но просить государя присовокупить к выдаче сына Шамиля  еще  и
гигантскую сумму никто не решался.
   Чавчавадзе заложил имение, род  Орбелиани  внес  свою  лепту,  комитет  в
Тифлисе собрал пожертвования. Сестра Нина, вдова Грибоедова, отдала брату 10
тысяч - компенсацию, которую выплатило правительство после гибели ее мужа  в
Тегеране. Набралось почти 40 тысяч рублей.
   Однако Шамиль  по-прежнему  требовал  миллион.  Но  первым  его  условием
оставался сын. Имам был уверен, что если не вернет  Джамалуддина  теперь,  в
обмен на столь знатных пленниц, то уже не увидит его никогда. А что касается
денег, то это было условием наибов, участвовавших в походе за Алазань. Да  и
народ был доведен войной до последней крайности. Шамиль готов был отказаться
от своей доли денег, но предложенная Чавчавадзе сумма все  равно  никого  не
устраивала.
   Чтобы ускорить переговоры, Шамиль пригрозил раздать пленниц  в  наибства.
Поговаривали, что их даже  могут  казнить,  если  условия  Шамиля  не  будут
выполнены.



   ЗАБОТЫ КАЗНАЧЕЯ

   Княгини знали, что их родные делали все, что могли. В  то  же  время  они
попытались деликатно объяснить  женам  Шамиля  невозможность  собрать  такой
суммы для выкупа. Загидат им не верила. Она считала, что раз  мужья  княгинь
потеряли семейства во время своей службы, то царь должен помочь им  получить
семьи обратно. Скоро выяснилось, что ни жены Шамиля, ни его казначей Хаджияв
не имеют понятия, что есть миллион и как велика эта цифра.
   Хаджияв любил считать. Он считал и пересчитывал все - от  денег  в  казне
имама до пуль в оружейных мастерских. Для всех вычислений  ему  хватало  его
четок. Но мадам Дрансе сообщила, что миллион - это  такая  громадная  сумма,
что если он откажется от еды, пока не сосчитает до миллиона, то скорее всего
умрет с голоду. Хаджияв не поверил. Он заперся в своем доме и несколько дней
считал бобы. Он страшно исхудал, сбивался со счета, начал считать тазами  по
тысяче бобов, но до нужной цифры было еще очень далеко. Не желая  признавать
свое поражение, он  заявил,  что  милли[252]  он  -  это  всего  лишь  арба,
наполненная серебром. Когда оказалось, что  предлагаемый  князем  Чавчавадзе
выкуп  едва  поместится  на  двух  арбах,  Хаджияв  окончательно  пришел   в
замешательство. Считать арбами было легче, но где взять столько арб?
   Шамиль стоял на своем. А до миллиона отлично мог сосчитать бывший царский
генерал Даниял-бек.
   Княгини писали близким, как может обернуться их судьба, и молили  Бога  о
спасении.
   Дни проходили в тягостном ожидании. Жены Шамиля уже учились французскому,
дочь Шамиля Нажабат учила всех арабскому, мадам  Дрансе  постигала  тонкости
кавказского этикета, а Хаджияв  раздобыл  где-то  пособие  по  арифметике  и
корпел над ним с переводчиком - беглым казаком.
   Княжна Баратова первое время надеялась, что пробудет в плену недолго, так
как отец ее был человек  небогатый  да  к  тому  же  разбитый  параличом,  и
большого выкупа за дочь дать не мог. Но надежды ее  не  оправдались.  Шамиль
думал не о деньгах, а о сыне.
   Единственным утешением княжны Нины Баратовой стала Аминат, с которой  они
были почти одного возраста  и  быстро  подружились.  Эти  энергичные  натуры
сошлись до того, что принялись учинять различные проказы.  Главным  объектом
их проделок  был  избран  добрый  Хаджияв,  измучивший  всех  расспросами  о
миллионе. Делая вид, что старается облегчить казначею его задачу, княжна как
бы ненароком касалась его своей рукой. Но  так  как  прикосновение  к  чужой
женщине непременно  влекло  за  собой  семикратное  омовение,  без  которого
мусульманин не мог совершать обязательные молитвы, Хаджияв  смущался,  затем
приходил в ярость, но вынужден  был  спешить  в  купальню.  Это  повторялось
множество раз, пока бедный казначей не начал остерегаться  Нины  и  обходить
места, где могло совершиться новое покушение на его ритуальную чистоту.



   НОВЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ

   Несмотря на дружбу с Аминат, юная аристократка очень  тяготилась  пленом.
Однажды она не выдержала и поделилась с подругой своей печалью. Аминат очень
удивилась, что в Ведено  кому-то  может  чего-то  не  хватать.  И  поспешила
успокоить Нину, обещая, что даже если всех отпустят, то ей  лучше  остаться,
потому что когда вернется сын Шамиля Джамалуддин, то он  непременно  на  ней
женится. Нина с го[253] рячностью отвечала, что скорее наложит на себя руки,
чем выйдет замуж за сына Шамиля, по вине которого она вытерпела столько мук.
   Это оскорбительное заявление стало известно  Загидат,  которая  поспешила
донести слова княжны до самого имама. Дело могло принять самый  опасный  для
пленниц оборот, если бы Шуайнат не удалось умерить гнев Шамиля. Но отношение
к пленницам  заметно  изменилось.  Часть  людей  Чавчавадзе  была  отдана  в
соседние аулы.
   Настал момент, когда Шамиль уже не хотел продолжать  переписку.  Сын  его
Гази-Магомед убеждал пленниц написать последнее решительное  письмо,  обещая
удержать отца от крайних мер. Князь Чавчавадзе ответил, что не  прибавит  ни
копейки, ибо с самого начала предложил все, что было возможно.
   Спасение пришло нежданно  -  от  Загидат.  При  всей  своей  неприязни  к
пленницам она вошла в их отчаянное положение и попросила отца  поговорить  с
Шамилем. Выслушав своего наставника и тестя, Шамиль согласился подождать еще
неделю.



   ДЖАМАЛУДДИН В РОССИИ

   Джамалуддин Шамиль  прожил  в  России  15  лет  и  стал  уже  европейским
человеком. О Дагестане ему напоминали лишь шрамы на руке, полученные в битве
при  Ахульго,  где  он  и  был  отдан  аманатом  генералу  Граббе.  Он  имел
возможность носить горскую одежду, но на родном аварском языке лишь  изредка
говорил с царскими офицерами-горцами. Все  установления  ислама  Джамалуддин
строго исполнял вместе с другими воспитанниками из мусульман. Ему  разрешали
переписку с отцом. Джамалуддин  писал  ему  о  своей  жизни,  учебе,  заботе
императора, но ответов не получал и был этим очень опечален.
   Когда Джамалуддину исполнилось  10  лет,  его  перевели  в  Петербург,  в
Павловский кадетский корпус, где воспитывались дети знатных семейств и  даже
императора. Здесь он видел и самого Николая  I,  который  относился  к  сыну
Шамиля с особым вниманием.
   Джамалуддин быстро выучился русскому языку и не отставал в учебе от своих
сверстников. Французский и немецкий языки давались ему легко,  другие  науки
он усваивал без особого интереса, отдавая предпочтение военным дисциплинам и
гимнастике. [254]
   Венгерская революция вынудила царское командование усилить армию молодыми
офицерами, и выпуски в  кадетских  корпусах  происходили  раньше  положенных
сроков.
   6 июня 1849 года кадет Шамиль был  произведен  в  корнеты  и  зачислен  в
кавалерийскую  дивизию,  стоявшую  в  Варшаве  на   случай   распространения
Венгерского восстания.  После  подавления  восстания  его  полк  перевели  в
Ковенскую губернию, а в 1851 году - в Тверь, где Джамалуддин был  произведен
в поручики.
   Служба в полку принесла ему жизненный  опыт  и  хороших  друзей,  которые
любили Джамалуддина за честность  и  справедливость.  Участвуя  в  различных
маневрах и парадах, поручик Шамиль хорошо изучил русскую армию,  вооружение,
военные приемы. Он увидел Россию, другие страны и народы, начал  разбираться
в перипетиях европейской политики, заложником которой хотели сделать  и  его
отца.
   К началу Крымской войны его полк  вновь  перебросили  в  Польшу,  которую
Пальмерстон мечтал оторвать от  России,  вернуть  ей  статус  королевства  и
сделать преградой между Россией и Европой.



   ВЫСОЧАЙШАЯ АУДИЕНЦИЯ

   В начале ноября 1854 года 23-летний поручик Уланского Его  Императорского
Величества   великого   князя   Михаила   Николаевича   полка   Джемал-Эддин
(Джамалуддин) Шамиль был срочно вызван в главный штаб. Теряясь  в  догадках,
поручик поспешил в Варшаву, где его ждали необычайные известия.
   Командующий Гренадерским корпусом генерал от инфантерии граф Н.  Муравьев
объявил  ему  о  кахетинских  событиях  и  спросил,  желает  ли  Джамалуддин
вернуться к отцу. Предполагалось, что к  Джамалуддину  прибудет  специальный
посланец от Шамиля, чтобы убедить его принять правильное решение.  Но  этого
не  потребовалось.  Поразмыслив  над  столь  неожиданным  поворотом  судьбы,
поручик решил ей покориться, тем более  что  этого  хотели  и  его  отец,  и
император.
   Вскоре Джамалуддин в сопровождении Н. Муравьева прибыл в Петербург и  был
принят государем. Николай поблагодарил  его  за  службу,  похвалил  сыновнюю
преданность и велел передать отцу, что зла ему не желает и что  виноваты  во
всем кавказские начальники, не умеющие как следует вести дела. [255]
   В начале января 1855 года Джамалуддин отбыл на Кавказ. Следом  отправился
и  Н.  Муравьев,  назначенный   вместо   Воронцова   командиром   Отдельного
Кавказского корпуса и наместником Кавказским.
   Николай Николаевич Муравьев был опытным военным  и  дипломатом,  сумевшим
урегулировать египетско-турецкий конфликт 1832 - 1833 годов. По  возвращении
с  Босфора  он  был  пожалован  генерал-адъютантом,  назначен  в  1834  году
начальником Главного  штаба  1-й  армии,  а  в  1835  году  командиром  5-го
пехотного корпуса. Но подготовленная им в  1834  году  записка  "О  причинах
побегов и средствах к исправлению недостатков  армии"  вызвала  недовольство
Николая I и стала причиной его отставки в 1837 году.
   Вспомнили  о  Муравьеве  в  1848  году,  когда  Европу  начали  сотрясать
революции.  Он  был  назначен  начальником  запасных  батальонов  нескольких
пехотных корпусов, затем членом Военного совета,  а  30  декабря  1848  года
командиром Гренадерского корпуса, с которым совершил поход против восставших
венгров.
   В 1853 году Николай I произвел Муравьева в генералы от инфантерии, а  еще
через год - в генерал-адъютанты с назначением наместником Кавказа.
   Реад, не  справившийся  со  своими  обязанностями  и  "прозевавший"  рейд
мюридов в Кахетию, был освобожден  от  должности.  В  утешение  ему  дали  в
командование 3-й пехотный корпус. 4 августа 1855 года в сражении  на  Черной
речке в Крыму Реад погиб.



   ВОЗВРАЩЕНИЕ НА КАВКАЗ

   Судьба  переговоров  была  еще  далеко  не  ясна,  когда  Шамиль  получил
волнующее известие: Джамалуддин возвращается  на  родину  и  уже  выехал  из
Петербурга в Москву.
   Лазутчики имама действовали отменно. Вскоре они сообщили, что сын  Шамиля
прибыл в  Ставрополь,  что  он  уже  во  Владикавказе,  где  ожидает  нового
наместника Муравьева, инспектирующего Кавказскую кордонную линию. И что туда
уже отправился князь Д. Чавчавадзе.
   Шамиль щедро награждал лазутчиков, но старался скрывать свою  радость  от
остальных. Ведено пришло в движение. Родные и близкие  Шамиля  готовились  к
большому событию.
   Однако приготовления были прерваны новым военным походом. Имам предпринял
попытку усилить свои позиции в Чечне. Его отряды осадили укрепление Исти-Су,
но были [256]  оттеснены  подошедшими  из  Куринского  укрепления  войсками.
Канонада была слышна даже в Ведено, где жены и пленницы  Шамиля  молились  о
том, чтобы это не нарушило переговоров.
   Тем временем пришло новое известие: Джамалуддин уже в Хасавюрте.  Пленниц
непрерывно посещали веденские женщины, поздравляя со  скорым  окончанием  их
плена
   Шамиль  отправил  в  Хасавюрт  своего  казначея  и  Юнуса,  передававшего
Джамалуддина Граббе в 1839 году. Они  должны  были  удостовериться,  что  на
самом деле прибыл сын Шамиля Джамалуддин.
   Посланцы были допущены к Джамалуддину и сразу его узнали. Для  надежности
они осмотрели его шрамы на левой руке  -  следы  от  пики  донского  казака,
полученные при Ахульго. Они также задали  Джамалуддину  несколько  вопросов,
ответы на которые окончательно развеяли все сомнения.
   Вернувшись  в  Ведено,  посланцы  подробно  описали  имаму  Джамалуддина,
засвидетельствовали, что это именно он, и передали Шамилю  письмо  от  сына.
Беспокоило их лишь то,  что  Джамалуддин  в  близких  отношениях  с  другими
офицерами и даже танцевал с женщинами на балу в его честь.
   Вскоре затем случилось сильное землетрясение, которое все  расценили  как
дурной знак. Переговоры действительно оказались на грани срыва.
   Наибы настаивали на миллионе, а предлагалось по-прежнему не более  сорока
тысяч. Шамиль готов был согласиться и на меньшую сумму, но народу это  могло
не понравиться. Многие на этой войне  потеряли  сыновей,  мужей,  братьев  и
отцов, и Шамиль уже не мог отступить от объявленных условий.



   РАЗРЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ

   В который уже  раз  на  помощь  Шамилю  пришел  мудрый  шейх  Джамалуддин
Казикумухский. Он напомнил  имаму  об  одном  отшельнике,  пользовавшимся  в
народе большим уважением. Его  почитали  за  святого,  воплощающего  в  себе
высшие достоинства мюридизма. Он был существом удивительным, пророчества его
всегда сбывались, а самые трудные  вопросы  находили  у  него  благочестивое
разрешение
   Святой отшельник был привезен  в  Ведено  и  помещен  в  кабинет  Шамиля.
Увидеть его стекалось множество народу, который он  доводил  до  исступления
своими пламенными проповедями. Когда он начинал  зикр,  восхваляя  Аллаха  и
[257] принося ему раскаяние, все вокруг сливались в единое  целое  с  пением
"Ла-ильлаха-иль-алла" и других формул зикра.
   Вдохновленных  мюридов  отшельник  учил  умеренности,   добросердечию   и
предостерегал от гибельных пороков, к которым неминуемо приводит  стремление
к излишествам.
   С отшельником соглашались все.  Но  не  все  верили,  что  самые  знатные
семейства Грузии не в силах заплатить больше сорока тысяч.
   Шамиль потерял покой, не зная, как разрешить проблему. Но однажды  увидел
во сне, что к нему направляется  из  Хасавюрта  человек,  способный  уладить
дело. Так оно и случилось.
   Устав от неопределенности,  генерал  Орбелиани  послал  в  Ведено  своего
поверенного юнкера Исаака Грамова Это  был  армянин  из  Шуши,  учившийся  в
училище немецких колонистов, а затем поступивший на службу  в  комендантское
управление. Там его и приметил Орбелиани. Грамов отлично знал местные  нравы
и умел договариваться с горцами.
   С  детства  усвоивший  тонкости  кавказского  этикета,  Грамов  начал   с
поздравлений по поводу возвращения сына Шамиля, передал имаму подарки, самые
добрые пожелания от  своего  начальства  и  благодарность  от  родственников
княгинь  за  хорошее  обращение  с  пленницами.  Грамова  хорошо  приняли  и
поместили в отдельной комнате. Вечером он вновь был приглашен к Шамилю.
   О главном деле  Грамов  заговорил  не  сразу.  Прежде  они  обсудили  ход
Крымской войны, тактику сторон и разницу в вооружении. Затем Шамиль  спросил
Грамова о недостатках, замеченных им в  Имамате.  Грамов  отвечал,  что  все
здесь хорошо, вот только дороги плохие  и  путешествовать  по  ним  -  сущее
наказание. Шамиль остался доволен  ответом  Грамова.  Свои  трудные  дороги,
непроходимые леса, крутые перевалы и  опасные  переправы  он  считал  лучшим
оружием, делающим его сильнее многих правителей.
   Когда же разговор коснулся основного вопроса, Грамов доверительно сообщил
Шамилю, что все европейские газеты пишут о нем как о  великом  герое,  силой
отнявшем у  царя  своего  сына.  Его  считают  победителем  и  триумфатором,
нанесшим царю неслыханное поражение. А насчет миллиона  Грамов  сказал,  что
даже если бы князья и смогли его собрать через несколько  лет,  то  царь  не
позволил  бы  отдать  Шамилю  столь  значительную  сумму,  которая  способна
многократно увеличить его военные возможности.
   Пообещав, что все  кончится  хорошо,  и  назначив  местом  обмена  старую
просеку у реки Мичик, Шамиль отправил Грамова обратно. [258]
   На с