енно,  с
нынешними требованиями его и сравнить  нельзя.  Если  мы  хорошо  танцевали,
бегло говорили по-французски, играли ловко в спинетт и  правильно  читали  и
писали, то наше образование считалось законченным. Вот я, например, с  таким
запасом знаний прожила всю свою жизнь, а ведь меня нельзя  назвать  скверной
женой или матерью только потому, что я не знала полдюжины языков и не  могла
поддерживать серьезные разговоры с учеными  людьми  о  высоких  материях.  Я
написала тебе длинное  письмо,  моя  маленькая  Катенька;  быть  может,  оно
последнее, которое ты получаешь от своей бабушки: восемьдесят три года -  не
шутка, родная! Если мне не придется увидеть тебя на ближайшие  каникулы,  не
забывай все-таки меня, вспоминай изредка о твоей горячо любившей тебя старой
бабусе, которая иногда рассказывала тебе о своих школьных годах.  Тебя  бить
не будут, моя милая, это уже не в моде. Марта ропщет:  она  говорит,  что  я
заставила ее много писать! Приходится сказать прощай! Прощай, моя дорогая!

     Твоя любящая тебя бабушка."


        ^TКОРРЕСПОНДЕНЦИИ О НАКАЗАНИИ РОЗГАМИ В ЖУРНАЛЕ "FAMILY HERALD"^U

     Как это можно было видеть из  предшествовавших  глав,  розга  играла  с
давних пор в домашнем быту довольно выдающуюся роль. Еще сто лет тому  назад
она была в полном ходу во всех слоях населения. Так, Гогг,  творец  Эттрики,
повествует об одном шотландском лорде, который не только наказывал свою дочь
телесно, но и выгнал ее из  дому  за  то,  что  она  влюбилась  в  портного.
Несколько лет тому назад некий арендатор в Вильтсе приказал своей дочери раз
и навсегда отказаться от планов  совместной  жизни  со  своим  возлюбленным.
Несмотря на такое приказание, ему удалось уличить свою дочь в неповиновении,
и, не долго думая, он принялся колотить ее кнутом. Дело кончилось  тем,  что
девушка вырвалась из рук освирепевшего отца, убежала в свою  комнату  и  там
лишила себя жизни.
     При воспитании детей розга считалась у родителей неизбежным  средством,
и не только по отношению к  малышам  и  подросткам,  но  и  в  зрелые  годы.
Современные дети могут только вздохнуть с  облегчением  и  называть  себя  в
сравнении со своими предками счастливыми.  Они  не  могут  иметь  достаточно
ясного представления о тех временах, когда розга была в  употреблении  почти
целый день. Факт остается фактом, и мы с точностью историков утверждаем, что
еще шестьдесят лет назад, не говоря уже о прошлом веке, дети в  возрасте  от
двух до семнадцати лет большую часть своего дня проводили в  известной  всем
позе на коленях матери или гувернантки. "Кто избегает применять  розгу,  тот
портит ребенка" - гласила старая поговорка, и если бы  под  влиянием  частых
порок дети исправлялись, то мальчики и девочки прошлого столетия должны были
бы быть сущими ангелами: в чем бы другом, а уж в  ударах  и  колотушках  они
недостатка не терпели. Выше мы говорили, что "березовой  кашей"  угощали  не
только малолетних, но и зрелых юношей и девиц, и во многих семьях матери  не
колебались  потчевать  розгой  своих  восемнадцати-   и   девятнадцатилетних
дочерей,  стоявших  накануне  замужества.  Что  скажут  на  это  современные
барышни?
     Пример подобного домашнего воспитания  можно  видеть  в  опубликованных
письмах Пастон, относящихся к середине пятнадцатого столетия. В этом  письме
некая дама советует своему двоюродному брату поскорее избрать для его дочери
подходящего мужа, ибо девушка находится как раз в соответствующем  возрасте.
"Ведь никогда, - пишет она далее, - дитя  твое  не  имело  столько  забот  и
печали, сколько теперь; она не должна разговаривать ни с одним мужчиной, кто
бы он ни был; она не смеет говорить ни с одним из слуг, находящихся  в  доме
ее матери, а с самой Пасхи она регулярно по два раза в  неделю  подвергается
порке; иногда ее секут даже два раза в день и бьют по  чем  попало.  Так,  в
данный момент у нее три или четыре большие раны на голове".
     Эта  самая  Агнесе  Пастон  предложила  воспитателю  ее   сына   высечь
последнего и методически сечь его до тех пор, пока  мальчик  не  исправится.
"Мальчику" этому было  тогда  уже  пятнадцать  лет.  В  одном  из  сочинений
Фанбурга кто-то спросил вдову Аманду, почему  она  выходит  вторично  замуж,
когда не любит своего нареченного. Аманда ответила: "Если  я  откажусь,  моя
маменька будет бить меня"! Другая, когда  ей  сообщили  о  прибытии  жениха,
сказала: "Делать нечего,  нужно  затянуть  корсет,  иначе  меня  так  больно
высекут, что кровь будет струиться по моему телу".
     Доктор Джонсон не упускает  ни  одного  подходящего  случая,  чтобы  не
использовать его для восхваления розги и чудного действия  ее  не  только  в
школе, но и в домашнем быту. Бузвелль рассказывает о нем, что, когда  доктор
Джонсон  увидел  нескольких  барышень,  отличавшихся  своим   безукоризненно
любезным обхождением, и когда ему было  сказано,  что  такому  качеству  они
обязаны исключительно строгим наказаниям, практиковавшимся матерью  девушек,
- он воскликнул, пародируя слова Шекспира: "О, розга! Я чту тебя за это!"
     А ведь Джонсон в этой области слыл авторитетом, ибо  если  дома  его  и
нечасто угощали "березовой кашей", то, по  его  собственному  признанию,  он
особенно объедался ею в школе. Когда однажды кто-то сказал  ему  комплименты
за отличное знание им латинского языка, он возразил: "Помилуйте, мой учитель
честно наказывал меня розгой, в  противном  же  случае  я  ровно  ничему  не
научился бы, ибо ничего не делал бы".
     В отношении принципа "жена да боится мужа своего"  считаем  необходимым
упомянуть, что во время всего англосакского периода в Англии муж имел  право
по собственному разумению  "учить"  жену  свою  розгой,  плетью  или  другим
избранным им инструментом. Гражданское право разрешало  каждому  супругу  за
одно преступление flagellis et tustibus acriter verberare uxorem,  в  других
случаях только modicam castigationem adhibere. "Но,  -  говорит  Блекстон  в
своих комментариях, - у нас в Англии под благородным правлением короля Карла
II подобные права мужа находились под общим сомнением, и в  настоящее  время
жена найдет себе защиту против обижающего ее  мужа  у  участкового  мирового
судьи. И только в низших слоях населения, вообще склонных  к  рутинерству  и
избегающих всяких новшеств, можно встретиться еще  и  теперь  с  применением
упомянутого выше преимущества супруга на деле".
     Ученые никак не могут сговориться по вопросу о том, что именно  следует
понимать под выражением "мягкое наказание" и каким именно  инструментом  оно
производится. Один из параграфов общих законоположений Уэльса  гласит:  "Три
удара метловищем куда угодно, за исключением  головы".  В  другом  параграфе
говорится, что палка, которой наносятся удары, должна быть такой  же  длины,
как рука наказывающего, толщина же ее должна равняться толщине его  большого
пальца. Некий супруг имел обыкновение уверять свою жену в том, что  если  бы
он хотел бить ее палкой известной крепости, то должен был  бы  со  спокойной
совестью прибегнуть к  пруту  или  к  руке.  Некоторые  мужья,  не  желавшие
обнаруживать особенной строгости, ограничивались орешниковой веткой толщиною
в мизинец. На одном из церковных стульев в Стратфорте изображен  резьбой  на
дереве мужчина, который угощает свою жену несколько большим  прутом,  нежели
рекомендованный,  причем  положение  женщины   настолько   же   оригинально,
насколько и неудобно.
     Следующие выдержки заимствованы из дневника Пеписа.
     12 мая 1667 года. Сегодня моя жена уличила  прислугу  в  том,  что  она
тайно вышла из дому, и наказала ее телесно, после чего девушка заявила,  что
оставаться у нас на службе более не желает. Я лично допросил ее и  при  этом
услышал столько лжи,  что  ее  уход  может  меня  только  порадовать.  Пусть
убирается завтра же.
     10 июня 1667 года. Был в Гринвиче, где застал массу народа.  Оказалось,
что должна была состояться  "кавалькада"  {В  Беркшире  существовал  древний
обычай, в силу которого у окон избитого своей женой мужа  соседи  устраивали
особый парад с  музыкой,  состоявшей  из  рожков,  котлов,  горшков  и  тому
подобных далеко не музыкальных, но производящих адский  шум  "инструментов".
Быть может, "кавалькада",  о  которой  говорит  Пепис,  и  есть  именно  это
наказание.} по адресу констебля города, который дошел до того, что  допустил
свою жену наказать себя.
     Ссылаясь на "Протестантский Меркурий", Малькольм сообщает  оригинальный
случай, относящийся к концу семнадцатого столетия. Жена  одного  переносчика
тяжестей в окрестностях Дана с такой  силой  и  с  таким  усердием  дубасила
своего мужа, что бедняга, ища спасения в бегстве, выпрыгнул в окно на улицу.
Возмущенные подобным скандалом, соседи избитого мужа устроили  "кавалькаду",
т. е. дефилирование пешком  с  барабанным  боем  и  знаменосцем,  на  древке
которого, вместо знамени или флага, была" прикреплена... сорочка. Барабанщик
выбивал марш под названием  "Остолопы,  петухи  безмозглые,  марш  вперед!",
причем около семидесяти разносчиков угля, извозчиков и переносчиков тяжестей
замыкали процессию, украшенные огромными, прикрепленными  к  голове  рогами.
Любопытные зрители были в восторге от этой "кавалькады  на  своих  двоих"  и
награждали мстителей за поруганное достоинство мужчины щедрыми подачками.
     Во  времена  "семейных  наказаний"  не  забывали   также   прислугу   и
ремесленных   учеников.   Некоторые,   зараженные   пуританством   писатели,
касающиеся в своих трудах отношений  господ  к  своей  прислуге  и  служащим
вообще, наделяют барина и  барыню  обязанностью  также  и  наказывать  своих
подчиненных, причем один из них выражается  так:  "Я  слышал  от  умудренных
опытом   людей,   что   совершившему   преступление   доставляет    огромное
удовольствие, если мужчину наказывает мужчина, а женский пол - женщина.  Ибо
не подобает мужчине дойти до того, чтобы его била женщина, а девушки в то же
"время сильно портятся, если получают удары от руки мужчины".
     Что касается телесных наказаний находящихся в выучке  учеников,  то  по
этому поводу существует интересная история о шотландском ученике  сапожника,
но за достоверность ее мы не ручаемся. Город Линлитгоф в Шотландии  славится
своей сапожной и башмачной  мануфактурой,  и  в  прежние  времена  множество
мальчиков в качестве учеников находили себе там занятия. Часть из  них  были
сироты и воспитывались со стороны своих хозяек на совершенно  ортодоксальный
манер. Женщины Линлиттофа вообще, очевидно, прекрасно владели и  управлялись
пресловутым ремнем, причем об одной не в меру дородной  особе  рассказывают,
что в  течение  десяти  минут  она  приводила  к  повиновению  и  наказывала
полдюжины учеников ее мужа. И другие женщины также великолепно обращались  с
орудиями телесных наказаний, и в конце  концов  постоянно  избитые  мальчики
начали все возрастающим ропотом заявлять вполне справедливые протесты против
жестокого с ними обращения хозяек, заявляя, что им уже невмоготу  так  часто
укладываться на колени жен своих мастеров. Дело кончилось тем, что мальчишки
по взаимному уговору решили отомстить. Избран был день, когда  месть  должна
была  восторжествовать.  Заговорщики  узнали,  что  четверо   мастеров,   их
начальников, собрались  по  какому-то  экстраординарному  случаю  поехать  в
Эдинбург. Эти четверо как раз оказались теми,  чьи  жены  наиболее  часто  и
сурово наказывали учеников. Судьба явно благоприятствовала юным мстителям! В
определенное время мальчишки набросились на ничего не подозревавших  женщин,
схватили  каждую  из  них  в  ее  собственном  доме  и,  надлежащим  образом
приготовив к наказанию, что есть силы нанесли оптом и в розницу по нескольку
ударов тем же самым ремнем, который так часто прогуливался по их  "казенному
месту". Хотя каждая из избитых  женщин  и  клялась  жестоко  наказать  своих
обидчиков, но когда обнаружилось, что она не одна  пострадала,  решено  было
скрыть о происшедшем скандале, и только долгое время спустя хозяева  узнали,
каким именно  образом  был  использован  учениками  день  их  отсутствия  из
Линжптофа.
     Временами ученикам  ремесленников  доставалось  особенно  сильно,  и  в
Лондоне, например, одна женщина - Брунриг, была даже приговорена к  смертной
казни через повешение за слишком жестокое обращение со своими учениками.

                      Двух учениц она до смерти избила
                      И их тела в печку посадила

     говорит об этой Брунриг "Антиякобинец", но на самом  деле  происшествие
обстояло иначе.  Во  времена  Георга  III  госпожа  Брунриг  занимала  место
надзирательницы в работном доме святого Дунстана.  Главной  ее  обязанностью
был надзор за прачками, но помимо этого она принимала  к  себе  на  квартиру
требующих за собой ухода больных  женщин.  С  виду  она  старалась  казаться
чрезвычайно  благочестивой,  аккуратнейшим  образом  ходила  в   церковь   и
производила на своих соседей впечатление  достойной  уважения,  религиозной,
работящей и  обходительной  женщины.  Ей  на  попечение  община  сдала  трех
сироток-девочек,  чтобы  научить  их  искусству  быть  хорошими  горничными.
Девочек  звали  Мария  Митчел,  Мария  Джонс   и   Мария   Эллифорд.   Такие
"общественные" девочки не всегда превращаются в хороших прислуг,  и  госпожа
Брунриг начала воспитывать их самым основательным образом, применяя при этом
свою собственную систему. Пособием при  воспитании  служили  преимущественно
пинки и колотушки, била она  девочек  неограниченно,  раздавая  неисчислимое
количество ударов, куда и как попало. Она била девочек, как пьяный  зеленщик
бьет своего осла. Частенько она  укладывала  Марию  Джонс  на  два  кухонных
табурета и била ее до тех пор, пока рука уставала держать палку.  Затем  она
обливала тело несчастной холодной водой и всовывала  голову  ее  в  ведро  с
водою. Вскоре девочка была сплошь покрыта ранами и пузырями на голове, спине
и  на  плечах.  В  одно  прекрасное  утро  ей  удалось  сбежать  обратно   в
воспитательный дом, где ее, разумеется, приняли и стали  лечить.  Начальство
этого учреждения написало госпоже Брунриг и угрожало пожаловаться властям на
скверное обращение с  девочкой,  но  на  это  послание  никакого  ответа  не
последовало. Мария Брунриг обратилась к воспитанию остальных двух девочек.
     Мария Митчел также пыталась убежать от своей  благодетельницы,  но  сын
госпожи Брунриг поймал ее и привел  в  дом  матери.  Мари  Эллифорд,  третья
ученица, почти всегда ходила полуобнаженной; били ее попеременно то  палкой,
то ручкой от метлы, то кнутом для лошади. Спала она в погребе, где  хранился
уголь; ее постелью служил пучок соломы, питалась она исключительно хлебом  и
водою. Если госпожа Брунриг замечала, что  девочки  где-либо  изодрали  свое
платье, - она связывала их вместе и заставляла несколько  дней  проводить  в
таком виде нагишом.  Когда  мать  уставала,  ей  на  помощь  являлся  сын  и
самолично распоряжался наказаниями несчастных сироток.  В  один  день  Марию
Эллифорд раздевали пять раз, пять раз привязывали к скамье и пять  раз  били
кнутом; другая девочка должна была присутствовать  при  всех  экзекуциях.  В
конце концов соседи констатировали факт истязания и донесли властям о  своих
наблюдениях. Госпожу Брунриг и ее сына арестовали. Марию Эллифорд  перевезли
в больницу, где через несколько дней  она  скончалась.  Но  госпоже  Брунриг
удалось вместе с сыном убежать из тюрьмы и благополучно скрываться в течение
нескольких недель. Полиция все-таки напала на их след, и прелестная маменька
с не менее прелестным сыном снова были водворены в тюрьму.
     Как только народ узнал об ее аресте, поднялось  страшное  волнение:  об
этом звере начали рассказывать самые невероятные истории. Говорили,  что  из
ее дома бесследно исчезли  четырнадцать  девочек-сироток,  -  что  она,  как
акушерка, отправляла на тот свет детей при рождении их и что трупики малюток
выбрасывались ею на съедение свиньям. Семейка  Брунриг  (муж  ее  также  был
привлечен к делу) предстала пред судом присяжных в Олд-Бейле.  Отца  и  сына
приговорили  к  шестимесячному  тюремному  заключению,  но  госпоже  Брунриг
досталось более тяжелое наказание: ее приговорили  к  смертной  казни  через
повешение. Приговор был приведен в  исполнение  в  Тайберне.  Сопровождавшая
приговоренную толпа всю дорогу  от  тюрьмы  до  позорной  площади  негодующе
неистовствовала и предавала шедшую на казнь женщину вечному проклятию.
     Владелец фабрики соломенных плетей в одной  из  деревень  Бедфордшейра,
имевший обыкновение частенько наказывать работавших у него молодых  девушек,
был, к его несказанному удивлению,  приговорен  к  шестимесячному  тюремному
заключению за то, что в один  прекрасный  день  "неблагопристойным  образом"
наказал юную работницу розгами. Недавно мы  узнали  историю  одной  сиротки,
достигнувшей звания графини благодаря тому,  что  хозяйка,  жена  сапожника,
часто награждала ее "березовой кашей". Девочку эту послали к  одной  знатной
даме для примерки заказанных бальных ботинок, но забитая  ученица  оказалась
несколько неловкой, и сидевшая с вытянутой ногой аристократка вышла из себя.
Она послала своего сына к сапожнику с письмом и грозила перестать заказывать
у него обувь. Хозяйка тут же набросилась на несчастную ученицу и  на  глазах
принесшего письмо сына аристократа принялась  истязать  ее.  На  изумленного
юношу вид несчастной девушки произвел такое впечатление, что  он  принял  на
себя заботы о ее дальнейшем воспитании и впоследствии женился на ней.  После
смерти своего отца молодой человек вместе с богатствами унаследовал и титул,
и бывшая ученица сапожника сделалась, таким образом, графиней!
     Все  эти  девочки,  ученицы  парикмахерш,  портних,  корсетниц  и  тому
подобных профессий, постоянно подвергались телесным наказаниям, и не раз  за
время их учения розга и другие инструменты прогуливались по  их  обнаженному
телу.  Одна  из  парикмахерш  Пель-Мелля,  считавшаяся  артисткой  в   своем
искусстве, также попала под суд  за  свое  строгое  и  суровое  обращение  с
ученицами. Употреблению  розги  она  научилась  в  Париже,  где  в  качестве
камеристки служила в одной из знатных фамилий Франции.
     Мы  должны  еще  упомянуть  здесь  об  одном  особенном,  отличительном
английском  обычае.  В  прошедшем  столетии   почти   повсеместно   было   в
Великобритании  принято  в  день  совершения  над  каким-либо   преступником
смертной казни сечь в семье детей розгами, а так как  -  казни  в  то  время
совершались довольно-таки часто, то рикошетом страдали и  бедные  ребятишки.
Об этом обычае рассказала нам одна пожилая дама, присовокупив, что в  начале
нынешнего столетия ее саму частенько потчевали "березовой кашей",  имея  при
этом в виду рельефнее запечатлеть в ее памяти ужасный  образ  казненного  на
виселице преступника. Переходя к более позднейшим временам, мы наталкиваемся
сразу на статью, помещенную в "Лондонской  газете"  11  октября  1856  года.
Заметка эта относится к телесным наказаниям в  супружеской  жизни  и  гласит
следующее:  "Магистру  Вайтгавена   пришлось   недавно   рассмотреть   массу
аналогичных дел, касающихся телесных наказаний,  совершаемых  в  супружеском
быту. Большинство случаев имело место в  среде  возникшей  там  христианской
секты, учение которой проводит,  между  прочим,  мысль  о  том,  что  обычай
телесных наказаний идет рука об руку с христианским вероучением.
     Его преподобие Георг Берд переселился в Вайтгавен и  вскорости  основал
здесь общину. Через несколько недель по возникновении ее разнесся слух, что,
по мнению преподобного отца, Священное  Писание  вполне  разрешает  телесное
наказание, производимое мужем над своей женою. Приблизительно  месяца  через
полтора в магистратуру поступила  жалоба  на  Джемса  Скотта,  члена  общины
Георга Берда. Жалоба эта была подана его женою,  и  в  ней  излагалось