иво  забитым  досками,
расхаживали другие, и в доме их было полным-полно.
   Больше всего терзало то, что он ничего не знал  о  судьбе  друзей.  Что
произошло в Афинах после того, как нагрянула орава вооруженных людей и его
сделала пленником в собственном доме, можно было  догадываться.  Понемногу
из криков и  шума  за  окном  он  составил  представление  о  случившемся:
заговорщики выступили, Тезей бежал,  Менестей  торжествует  победу.  Гилл,
Нида, Назер - что с ними?
   Он насторожился - от двери оттаскивали что-то тяжелое, она растворилась
и снова захлопнулась, человек остановился на пороге, ожидая,  когда  глаза
привыкнут к полумраку.
   - Гомер! - Он радостно вскочил, но застыл на полпути - он  был  уже  не
прежним и научился осторожности. - Как они тебя пропустили?
   - Удивительные болваны, - весело  сказал  Гомер.  -  Наверняка  и  окно
заколотили, и дверь столом приперли по собственной  инициативе,  приказали
им охранять, вот и лезут вон из кожи.
   - Но как они тебя пропустили?
   - Приказ, приказ. - Гомер прошел к столу и сел. - Дружище, надеюсь,  ты
понимаешь свое положение? Только не цепляйся за  свои  тайны  -  все  наши
тайны Многомудрый расколол, как орехи. Но, на наше с тобой счастье, мы ему
очень нужны. Ты и я.
   - Понятно, - сказал Майон. - Не стоит и голову ломать. Троянская  война
началась с похищения Елены, кентавров перебил  пьяный  Геракл,  что  мы  и
должны внушить всем и каждому. Правильно?
   - Молодец, - сказал Гомер. - Я так и знал, что не придется тебе  ничего
растолковывать. Подожди, не изображай статую гордой  Непреклонности.  Пока
ты здесь торчал, в Афинах многое изменилось.
   - Я знаю. На улице так вопят...
   - Я не о том. Гилл мертв. Все его бумаги у Нестора. Понимаешь?  Все.  А
копию рукописи Архилоха  твоя  Нида  собственноручно  отдала  Нестору.  Не
веришь? Я сам ездил с ними к ее тетке, и там, в подвале...
   Вот  это  был  настоящий  удар  -  хлесткий,  ошеломляющий.  В   голове
мельтешили бессмысленные обрывки фраз, он слышал свой голос и не  понимал,
что говорит.
   - Как она могла? - переспросил Гомер. - Да ведь  это  естественно:  она
тебя любит и желает тебе только добра. Она - не бесплотное создание, милый
мой, она обыкновенная женщина, и необходим ей дом и покой, а не  сотканные
из воздуха идеи и сомнительные поиски высшей справедливости. Ты  проиграл,
как видишь, и остается принять условия победителя.
   - Нет.
   - Аид тебя забери! - Гомер трахнул кулаком по столу. - Я же не  о  себе
забочусь - о тебе. О твоем таланте. Как ты думаешь,  кто  нужнее  людям  -
великий аэд Майон или безвестный борец за истину,  вздернутый  на  суку  в
смутные  времена  забытого  мятежа?  Ты  не  имеешь  права  так  варварски
распоряжаться своим талантом, он принадлежит не только тебе.
   - Как я могу стать великим аэдом, если начну лгать?
   - Ах, во-о-от ты о чем, -  сказал  Гомер.  -  Дурень  ты  все-таки,  уж
прости. С чего ты взял,  что  искусство  непременно  зиждется  на  истине?
Какого ты мнения о моей "Одиссее"?
   - Я уже говорил тебе, что это талантливо.
   - Видишь! - Гомер торжествующе поднял палец. - А  меж  тем  там  нет  и
слова истины. Все выдумано. Одиссей вернулся недавно, он проторчал  десять
лет в какой-то заморской стране. И ничего это  не  меняет.  Остается,  как
признают  самые  строгие  критики,  волнующее  повествование  о   мужестве
мореплавателя, десять лет боровшегося  со  стихиями  и  немилостью  богов.
Поэзия с большим философским подтекстом. Ответь честно, как ты считаешь  -
"Одиссея" потеряла сколько-нибудь от того, что ты все узнал?
   - Нет, - тихо сказал Майон.
   - Так кто из нас прав и что есть истина? Я согласен, история  Троянской
войны - груда дерьма. Но если  ты  создашь  о  ней  поэму,  подобную  моей
"Одиссее", то не рукопись Архилоха, а твой труд будет учить людей, даст им
примеры мужества, героизма, отваги, стойкости и благородства.
   -  Нет,  -  сказал  Майон.  -  Если  мы  пойдем  по  этому  пути,  люди
окончательно запутаются и перестанут отличать правду от лжи.  Важна  будет
не истина, а ее толкование в соответствии  с  духом  времени,  с  чьими-то
желаниями, с ситуацией. И эта дорожка далеко  нас  заведет.  Что  касается
Геракла, то здесь потребуется уже прямая ложь - его, миротворца  и  героя,
нужно будет выдавать за буяна и забулдыгу, забияку, перебившего  во  время
пирушки кентавров. Это и на кентавров бросит  тень,  их  будут  изображать
грязными и низкими тварями, забудут, что среди них  был  и  мудрый  Хирон,
воспитатель  богов  и  героев,  в  том  числе,  кстати,  и  братьев  Елены
Прекрасной, - мы и их запачкаем грязью. Мы начнем  производить  ложь,  как
пирожки...
   - Ты преувеличиваешь, -  сказал  Гомер.  -  Создашь  то,  что  от  тебя
требуется, а дальше можешь заниматься чем угодно.
   - Не получится, - сказал Майон. - Раз измажешься, потом  не  отмоешься.
Разные у нас с тобой дороги.
   - Нет у тебя дорог, пойми ты! Или-или...
   - В таком случае у меня только одна дорога, - сказал Майон.
   Удивительно, но он не чувствовал боли от утраты  друга  -  видимо,  они
давно уже стали чужими, просто раньше ум и сердце  не  хотели  мириться  с
этой мыслью, а теперь не осталось ничего недосказанного.
   - Я тебя не упрекаю ни в чем, - сказал Майон.  -  Ты  талантлив,  и  ты
искренне убежден в своей правоте. Это как раз самое страшное.
   - Но ведь это - все?
   - Да, - сказал Майон. - Но, оказывается, и мертвым  небезразлично,  что
станут говорить о них живые. Мне кажется все же - тебе очень одиноко будет
одному.
   Не ответив, Гомер  постучал  в  дверь  кулаком,  его  выпустили.  Дверь
захлопнулась. Майон сел к столу и уронил голову на руки. Все его  существо
протестовало против смерти, но другого выхода не было, никак  нельзя  было
поступить иначе.
   Может быть, серая вода из Леты  уже  попала  в  верхний  мир  и  многие
проглотили каплю? К примеру, Гомер.  Нет,  это  было  бы  чересчур  легкое
об®яснение.
   На улице засуетились, перекликаясь, и это никак не походило  на  пьяный
праздник победителей - что-то там случилось. Раздались  панические  вопли,
забегали в коридоре, там стучало и гремело, и вдруг дверь распахнулась,  с
треском ударившись в стену, по комнате со  свистом  пронеслась  золотистая
полоса, и обломки закрывавших окно досок  прямо-таки  брызнули  наружу.  В
комнату хлынул солнечный свет. Застучали когти, вошел огромный пес.  Майон
узнал его, но не испытал никакой радости, подумал тоскливо: еще и это? Пес
улегся у очага, положил на лапы огромную кудлатую  морду  и  уставился  на
Майона зоркими равнодушными глазами. Весь дом был наполнен глухим рычанием
и стуком когтей - видимо, нагрянула вся стая, и Майон невольно  улыбнулся,
представив, как разбегались его тюремщики.
   Потом в комнату вошла Артемида, Делия, прекрасная,  как  пламя  костра,
хозяйка лесов и лунных дорог.
   - Ну, здравствуй,  -  сказала  она  насмешливо.  -  Как  я  вижу,  твои
исторические изыскания оценены по достоинству.
   - Да уж, - угрюмо отозвался Майон.
   - Они тебя убьют. Как Архилоха.
   - Догадываюсь.
   - Тогда чего же ты ждешь? - спросила Артемида.  -  Вряд  ли  среди  них
найдется смельчак, который рискнет встать на пути моих псов. Не дам я тебе
погибнуть так глупо. - Она огляделась с любопытством. - Значит, вот так ты
живешь? Как глупы и тесны  рукотворные  пещеры!  Ничего,  со  временем  ты
убедишься, что мои леса прекраснее любого дворца.
   - Ох, и упряма ты, бессмертная, - сказал Майон. - Снова приглашаешь  на
должность придворного аэда?
   - Все люди кому-то служат. А быть аэдом богини -  не  самая  незавидная
должность.
   - Смотря что тебя заставляют делать, -  сказал  Майон.  -  Я  не  могу,
понимаешь?  Геракл  был  великий  герой,  и  я  не  могу  представить  его
безвольной куклой, слепо выполняющей волю прекрасной повелительницы.
   - А у тебя есть возможность свободно заниматься, чем ты хочешь? Со мной
ты  создашь  хоть  что-то.  Без  меня  -  ничего.  Или  ты  надеешься   на
заступничество моих божественных родственников? Да  ты  хоть  знаешь,  что
произошло на Олимпе?
   - Значит, они...
   - Да! - Артемида повернула к нему прекрасное и злое лицо  и  продолжала
размеренно и ровно, словно вбивала гвозди в сухую доску. - Ничего у них не
вышло. В который раз уж не хватило смелости. Зевс снова  призвал  из  Аида
гекатонхейров,  и  отважные  мятежники  геройски  отступили   и   смиренно
покаялись. Афина теперь пальцем  о  палец  не  ударит,  Посейдон  носа  не
высунет из пучины, а остальные и внимания  не  стоят.  Я-то  их  прекрасно
знаю, эту свору лизоблюдов, трусов и подхалимов.
   Майон снова подумал о том, какое страшное оружие находится в его руках,
оружие, которого боятся и жаждут и люди, и боги.
   Артемида взяла его лицо в ладони и прошептала:
   - Майон, милый, ну пожалуйста, временами так одиноко...
   И он, как в прошлый раз, едва не поддался ее  красоте,  синему  пламени
глаз, печальным и сладким запахам  осени  и  обыкновенной  женской  тоске,
унылой и пронзительной. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить, как
она несчастна и одинока, понять, что звание богини ни  в  коем  случае  не
приносит с собой автоматически счастья и удачи. Но и  дорога,  на  которую
она звала, была не по нему. Перед глазами стоял могучий, целеустремленный,
добрый герой в львиной шкуре, воин справедливости.
   - Прости, но ничего не выйдет, - сказал он тихо, борясь  с  жалостью  и
смертной тоской молодого тела, юной души. - Прости, Делия, нельзя иначе.
   Она вскочила, словно взметнулось в  ночи  пламя  далекого  подожженного
города, синие глаза от гнева стали цвета грозовой тучи, в  голосе  звенела
чисто человеческая, женская обида и уязвленная гордость:
   - Ну и пропадай! Пропадай!
   Повернулась так круто,  что  золотые  стрелы  едва  не  рассыпались  из
колчана, и исчезла за дверью. Следом метнулся  пес,  скребнув  когтями  по
полу. Визг, бухающий лай, топот дикой охоты наполнили дом, выплеснулись во
двор, на улицу и унеслись с быстротой ветра. Стало очень тихо. И грустно -
прощай, Делия, пленительная  и  безгранично  одинокая  хозяйка  лесов,  не
получившая вместе с бьющим без промаха золотым луком счастья и покоя.
   Тут в комнату  влетел  Эант,  вз®ерошенный  и  перепачканный.  Не  было
времени удивляться. Майон толкнул его в темный угол меж очагом  и  дверью,
выглянул в окно, успел заметить, что к дому сбегаются кучками и поодиночке
стражники. Перед лицом мелькнуло острие копья, и он  отпрянул  в  комнату.
Тут же окно вновь закрыли доски, и застучал молоток.  В  коридоре  гремели
шаги, дверь снова захлопнули и задвинули столом.
   - Ты откуда взялся? - строгим шепотом спросил Майон.
   - По крышам пробрался. Вокруг  полно  гоплитов,  а  про  крыши  они  не
догадались. Учитель, это ведь Артемида была? Красивая какая!
   - Она, - сказал Майон.
   - Она хотела тебя освободить?
   - Ага.
   - А почему?
   - Потому что за свободу нужно платить, - сказал  Майон.  -  И  цена  не
всегда устраивает. Потом поймешь. Где Гилл?
   Они сидели на корточках и разговаривали шепотом, не сводя глаз с двери.
   - Убили. Забрали все бумаги.
   - Значит, все было зря.
   - Но рукопись Архилоха у  меня,  учитель.  Ее  принес  один  сыщик.  Он
сказал, что уведет их за собой и чтобы я берег рукопись, потому что  тебя,
наверное, тоже...
   Он сморщился и скривил рот, глаза влажно блестели.
   - Цыц! - сказал Майон. - Нашел время. Хныкать  некогда,  тебе  придется
срочно становиться мужчиной, малыш, время требует.
   Эант закивал, смаргивая слезы:
   - Учитель, неужели ничего нельзя?..
   Майон напряженно думал - как в нескольких  словах  об®яснить  мальчишке
всю дальнейшую дорогу и научить никогда не  сворачивать  с  нее  наперекор
усталости и лжи, соблазнам и смерти, предательству и разочарованию? Должны
были существовать такие слова.
   - Рукопись у тебя, - сказал Майон. - Она  тебе  поможет.  Всегда  служи
истине, не бойся ни людей, ни богов, будь стоек. Мы не успели, но вам идти
дальше. Держись Назера, если он жив.
   - А Гомер?
   - С Гомером тебе не по пути. Потом поймешь.
   Глаза у Эанта были на мокром месте, но смотрел мальчишка  решительно  и
дерзко, и у Майона стало спокойно на душе.
   Он прислушался: в  коридоре  зашевелились.  Раздались  громкие  голоса,
суета несомненно возвещала о прибытии кого-то облеченного властью.
   - Быстро! -  Майон  подтолкнул  мальчишку  к  очагу.  -  Уместишься?  Я
когда-то умещался...
   Он подсадил  Эанта,  и  тот  кошкой  скользнул  в  дымоход,  повозился,
устраиваясь. Взвилось невесомое облачко сажи.
   - Все? - Майон заглянул в дымоход. - Теперь - ни звука.
   Он подбежал к столу и уселся. Дверь распахнули, воцарилась почтительная
тишина, и в комнату вошел Нестор Многомудрый, царь Пилоса,  дух  Троянской
войны, последний осколок былых интриг  и  сражений,  когда-то  сотрясавших
Элладу и сопредельные страны.
   - Ну разумеется, не могут без дурацкого рвения. - Нестор подошел к окну
и, не повышая голоса, приказал: - Убрать все, болваны.  Обязательно  нужно
творчески развить приказ начальства, видите ли...
   За окном затрещало - доски торопливо отдирали, кажется, голыми руками.
   - Итак, Майон, от тебя отступились не только люди, но и боги, -  сказал
Нестор. - В тебе просто рыбья кровь, если ты не моргнув  глазом  отказался
от очаровательной Делии. Ну-ну, не нужно сверкать на меня глазами, я шучу.
Я прекрасно понимаю, что причиной всему - твои высокие душевные  качества.
Они-то меня и привлекают, но одновременно осложняют дело и превращают тебя
в чрезвычайно опасного противника. Труса я бы запугал, жадного - купил.  У
великолепного Гомера есть свои убеждения,  где-то  смыкающиеся  с  нашими,
оттого он служит нашему делу искренне и бескорыстно. Между нами уже нет  и
не может быть никаких умолчаний и неясностей, так что я  буду  откровенен:
либо  ты  сменишь  убеждения,  либо...  -  Он  с   неожиданным   юношеским
проворством придвинул табурет  и  сел  напротив.  -  Ты,  конечно,  досыта
наслушался разговоров, что  Нестор,  мерзавец  этакий,  насаждает  повсюду
тиранию и ложь. Но вряд ли ты задумывался над сущностью  этих  слов.  Люди
легко совершают распространенную ошибку: бездумно произносят с  осуждением
какое-то слово и считают, что  все  этим  об®яснили  и  вынесли  приговор.
"Тирания" - и на троне громоздится щелкающий клыками людоед.  "Ложь"  -  и
возникает что-то скользкое и  омерзительное,  как  забравшаяся  в  постель
жаба. Но никто не берет на себя труд  вглядеться  пристальнее  в  то,  что
кроется за словами. Для меня было бы предпочтительнее не разрушать и жечь,
а завоевывать сторонников.
   - Я весь внимание.
   - Не иронизируй.
   - Я не иронизирую, - сказал Майон. - До сих пор я получал  сведения  из
вторых рук и шел по твоим следам. Теперь ты  здесь,  и  мне  действительно
хочется тебя понять.
   - Это уже кое-что... -  сказал  Нестор.  -  В  Египте  есть  любопытная
поговорка: "Все боится времени, но время боится пирамид". Начнем  с  того,
что пирамида незыблема и  неизменна  и  не  таит  никаких  неожиданностей.
Каждый знает свое место, как загнанный в стену гвоздь.  Сверху  вниз  идут
приказы, и каждая ступенька полна покорности перед более высокой. Меж  тем
демократия  всегда  непредсказуема,  так  как  слишком   многие   получают
возможность влиять на государственные  дела.  Разве  допустимо,  чтобы  на
телеге сидели десять погонщиков и мешали друг другу?
   - Но это означает, - сказал Майон, - что  демократия  опасна  лишь  для
человека, сидящего на самой вершине. Для тебя, скажем.
   -  Правильно.  Потому  что  люди  изначально  разделены  на  тех,   кто
властвует, и на  тех,  кто  подчиняется.  А  демократия  предлагает  нечто
неприемлемое: человека, рожденного  для  того,  чтобы  властвовать,  вдруг
опутывают  по  рукам  и  ногам  дурацкими  установлениями,  мешающими  ему
проявить свои качества государственного деятеля. Что  мы  и  наблюдали  во
времена царствования Тезея. То, что он надел железную узду на  царедворцев
и сановников, заслуживает восхищения и понимания - так и следует поступать
сильному правителю. Но зачем доводить до  абсурда?  До  агоры,  где  любой
шорник или землекоп может держать речь перед скопищем таких же скотов, и к
их гаму вынуждены прислушиваться во дворце.
   - Вон оно что, -  сказал  Майон.  -  Значит,  снова  деление  людей  на
погонщиков и скотов?
   - Между прочим, это заимствовано у матери-природы, - сказал  Нестор.  -
Ничего даже отдаленно напоминающего демократию ты у животных  не  найдешь.
Как и писаных законов,  с  помощью  которых  слабый  может  защититься  от
сильного. Везде одно и  тоже  -  силой  утверждающий  свою  волю  вожак  и
покорная стая. А мы - не более чем часть  природы,  следовательно,  должны
жить по ее обычаям.
   - Часть природы, но не  ее  слепок.  Слишком  многое  отличает  нас  от
животных.
   - А  жаль,  -  сказал  Нестор.  -  Этот  проклятый  человеческий  мозг,
наделенный способностью протестовать, сомневаться, создавать  растлевающие
умы миражи...
   - Между прочим, кое в чем ты сам себе противоречишь. Та же волчья  стая
не знает лжи. Ложь выдумали люди - но это,  к  счастью,  не  единственное,
отличающее нас от животных.
   - А что такое ложь? - спросил Нестор. - Существует ли она? Это еще одна
интересная тема - о взаимоотношениях правды и  лжи.  Мы  не  видим  ничего
противоестественного в том, что игрушечник продает синих глиняных львов  и
зеленых лошадок, хотя прекрасно знаем, что не  существует  синих  львов  и
зеленых лошадок. А сказки  не  есть  ли  искажение  истины?  Разве  знание
существует  в  виде  какого-то  явления,  строго  подчиняющегося   законам
природы, как дождь или радуга?  Почему  бы  не  предположить,  что  знание
пластично, аморфно и с ним можно  обращаться,  как  с  сырой  глиной?  Это
касается и Троянской войны, и всего, что так усердно разоблачал  мозгоблуд
Архилох. Существовала некая Действительность, но мы превратили ее в  некое
Знание,  вполне  приемлемое  для  умов,  превратили  точно  так  же,   как
превращаем зерно в хлеб, а  лен  -  в  полотно.  Вот  и  все.  Стоит  лишь
допустить, что существует закон превращения действительности в знание -  и
все встанет на свои места, страсти утихнут.
   Майон собрался с мыслями - он должен не забывать и  о  жадно  слушавшем
мальчишке в дымоходе. В необогащенный жизненным опытом  ум  могла  попасть
капля отравы, таившейся в этом ласково журчащем голосе.
   - Хорошо, - сказал  он.  -  Я  готов  пойти  на  уступку  и  приравнять
изобретенные тобой и тебе подобными законы  к  законам  природы.  Но  ведь
законы природы делятся на полезные  человеку  и  вредные.  Дождь  помогает
земледельцу,  ветер  вращает  мельничные  колеса  и  движет  корабли,   но
землетрясения лишь губят дома и людей, а эпидемии опустошают города. Точно
так же ваши законы оставляют  повсюду  горе  и  кровь.  И  если  мы  не  в
состоянии победить землетрясение, то придуманные законы победить возможно.
   Жаль, что Эант не видел в эту  минуту  лица  Нестора  -  мальчишке  это
помогло бы покрепче уяснить некоторые истины. Нестор стал страшен:  ничуть
не приукрашенный портрет черной и безжалостной души.
   - Оказывается, ты даже опаснее, чем я думал, -  сказал  Нестор  тихо  и
недобро. Но как-никак он был Многомудрым и легко овладел собой, прогнал  с
лица бешенство, как смахивают пыль с  зеркала.  -  Ты  говоришь,  ветер  и
дождь? Но ведь их польза и вред относительны. Благодатный для  земледельца
дождь приносит неудобства тому, кто разложил на солнце выбеленные  холсты.
И так далее.
   - Вот как? - сказал Майон. - Но жители Трои были не  относительны.  Они
были люди из плоти и крови, жившие в красивом, богатом городе. Теперь  там
только развалины  и  запустение.  А  разве  Геракл  был  относителен?  Или
безжалостно перебитые кентавры? Ты играешь в слова, как детишки в