- С чего ты решил?
     - Мне уже говорили - я переросток!
     - Ты? А сколько тебе лет?
     - Мне девять лет, - сказал Арсений.
     - Не может быть! - Я видел перед собой трехлетнего малыша.
     - Меня придумали, - сказал он. - Меня придумали, чтобы я не  менялся.
Но госпожа Ливийко сказала, что ей не нужен вечный младенец.  Она  хотела,
чтобы я рос и нырял... как настоящий!
     Он еще долго говорил, стараясь донести до моего разумения, что он  не
виноват, что он  хороший,  что  он  сам  хотел  бы  расти,  но  ничего  не
получается, даже когда он много кушает. И вот  теперь,  когда  выяснилось,
что его никто не хочет  брать,  Сеня  решил,  что  не  сегодня-завтра  его
уберут. Как убирали других уродцев, которые никому не пригодились.
     Я погладил его по мягким волосам и постарался утешить, уверить в том,
что никаких злобных умыслов я против него не таю и буду с ним дружить.
     Успокоившись, малыш убежал, я отправился в свою конуру. Я понял,  что
намерен одеться и что одежда станет для меня знаменем независимости.  Если
спонсор захочет меня убить, - он волен это сделать. Но я  умру  одетым.  И
как ни смешным и наивным это выглядит, я утешился таким решением.
     Но одеться мне не удалось,  потому  что  перед  дверью  в  тени  меня
поджидали две поварихи. Одну я уже встречал - это была толстая  засаленная
женщина, вторая, худая и малохольная, была мне незнакома.
     - Мы вам хотим сказать, - драматическим шепотом  сообщила  засаленная
повариха, - что закладку мяса производит завпроизводством.  Так  что  если
выход заниженный, то с него и спрашивайте.
     - Какое еще мясо?
     Перебивая друг дружку, они начали  сбивчиво  и  трусливо  обвинять  в
воровстве  своего  начальника,  надеясь  с   моей   помощью   восстановить
справедливость. Я потерял  еще  минут  десять,  прежде  чем  отделался  от
визитеров, сохранив в них убеждение в моей тайной значимости.
     Когда поварихи с их пустыми жалобами громко ушли,  я  понял,  что  не
знаю, как войти в дом Сийнико. Для любимца, разумеется, не бывает ключей и
закрытых дверей. Он входит куда хочет и когда хочет. Если хозяину  это  не
нравится, он волен выпороть любимца. Но  любимец  в  отличие  от  человека
никогда ничего не украдет - хотя бы потому, что он голый.
     Дверь в дом спонсора была заперта.  Мне  не  оставалось  ничего,  как
ждать его возвращения. По старой любимцевой привычке я свернулся  колечком
на половике у двери и задремал. И никого этим  в  питомнике  не  удивил  -
любимцы всегда спят, где хотят и когда хотят. Так что, засыпая,  я  понял,
как приятно вернуться в шкуру домашнего животного, не  звучит  сирена,  не
звенит колокольчик, никто не зовет тебя строиться,  соревноваться,  биться
на мечах или разгружать ползунов.
     Я спал, но, как положено, держал одно ухо востро, чтобы  на  меня  не
наступили. Поэтому, когда нечто крупное закрыло свет солнца, я решил,  что
вернулся спонсор, и вскочил. Но  это  был  не  спонсор.  Это  был  мальчик
Арсений, но на этот раз он стоял не один -  он  держал  за  руку  странное
существо - обнаженную девушку ростом под два метра, коротко остриженную и,
если бы не преувеличенные размеры и страшная худоба, - привлекательную.
     - Мы тебя разбудили,  -  сказал  Арсений,  констатируя  факт,  но  не
чувствуя в том вины. - Ты вставай. Я Леонору привел.
     Громадная девица поклонилась мне - видно, Сеня уже наговорил ей с три
короба о моей значимости.
     - Очень рад, - сказал я раздраженно, потому что не люблю, когда  меня
будят. - Что у вас случилось?
     - Ланселот, - сказал Сеня, - надо помочь Леоноре. Она скоро помрет.
     - Помру, - согласилась Леонора. - Наверное, скоро.
     - На живодерню грозятся отправить? - спросил я.
     Я сразу догадался, что она  -  плод  неудачного  эксперимента  господ
проектантов. Теперь, когда она выросла и оказалась никому не нужна...
     - Зачем на живодерню? -  удивился  Арсений.  -  Она  еще  пригодится.
Только кормят ее по общим нормам, а Леонора растет. Вот и голодает.  Я  ей
вчера половину своей каши отдал.
     - Так скажите, попросите добавки, - сказал я.
     Девица покраснела. Я не осмеливался подняться  -  потому  что,  когда
разговариваешь с гигантом лежа, остается надежда, что и ты немного гигант.
Как только встанешь, - иллюзии развеются.
     - Они не дают. Они все себе  берут,  -  пожаловалась  она.  -  И  они
сказали, что если я пожалуюсь госпоже Людмиле или господину спонсору, меня
вообще кормить перестанут.
     - Но здесь же есть воспитатели, врачи...
     - Они тоже воруют, - сообщил Арсений.  -  Тут  все  воруют.  Но  нам,
маленьким, не страшно, а некоторым страшно. А  Леоноре  совсем  плохо.  Ты
пригрози им, чтобы давали кушать.
     - Поговорю, - сказал я.
     Леонора ушла первой. У  нее  была  такая  худая  спина,  что  лопатки
норовили продрать кожу.
     Я вышел на лужайку и поглядел на солнце. Пятый час.
     - Эй! - крикнул я вслед Арсению. - А когда обед?
     - Позвонят, - сказал Арсений.
     Я уселся на лужайку - никого близко не было,  над  питомником  царили
мир и благодать.  Тишина  нарушалась  лишь  курлыканьем  улетающих  к  югу
журавлей, порывом ветра, закачавшим вершины старых  дубов,  да  отдаленным
детским смехом.
     Я понимал, что ничего не знаю. Пока  я  был  любимцем,  это  меня  не
беспокоило - рядом существовала госпожа Яйблочко, которая все знала  и  за
себя и за меня. Когда я убежал, судьба моя двигалась такими зигзагами, что
мне некогда было задуматься - только бы выжить. А задумываться я  начал  в
школе гладиаторов, хотя и там я был очень занят. Когда добирался до койки,
сразу засыпал, да и собеседники мои были не очень  умными  людьми  и  мало
знали о том, что происходит за пределами комнаты, школы или стадиона.  Все
они принимали существующий порядок вещей  как  обязательный,  и  никто  не
намеревается его изменить. А каков этот порядок? - размышлял я.
     Наш мир управляется мудрыми  и  всесильными  спонсорами.  Они  пришли
когда-то,  видно,  очень  давно,  сюда,  к  нам,  чтобы  спасти  Землю  от
экологического бедствия.
     Спонсорам пришлось очищать наш воздух и воду, восстанавливать планету
в первозданное состояние. И когда эта грандиозная задача будет  выполнена,
спонсоры улетят обратно, потому что им тоже несладко жить  так  далеко  от
дома.
     Это об®яснение  вполне  удовлетворяло  меня,  пока  я  был  любимцем.
Очевидно, в него верила и добрая госпожа Яйблочко.
     В это об®яснение не вписывались бродяжки, дикие любимцы,  подонки  со
свалки, но госпожа Яйблочко об®ясняла мне, что это - несчастные  существа,
не имеющие крова и постоянной пищи,  что  их  периодически  отлавливают  и
отвозят на перевоспитание. Но ведь  Земля  так  велика,  а  спонсоров  так
немного - руки до всего не доходят.
     В поразившем меня городе Москве я видел многих людей. Почти  все  они
нарушали главное правило жизни - не одеваться!
     Кстати, а почему нельзя одеваться? Такого вопроса раньше я бы себе не
задал - понятно: гигиена. А теперь задал, и ответ показался мне очевидным,
хоть и неожиданным: чтобы нельзя было утаить что-нибудь от спонсора. Чтобы
нельзя было иметь при себе оружие.
     А почему в городе можно одеваться? На это  ответила  Маркиза:  потому
что на самом деле спонсоры не могут обходиться  без  людей.  Они  согласны
даже позволить людям многое из того, что категорически запрещено. Если им,
спонсорам, это выгодно.
     Оказалось, что пищу для спонсоров  на  кондитерской  фабрике  готовят
люди,  что  развлекают  спонсоров  тоже  люди  и  даже  охраняют   порядок
милиционеры-люди.
     Без людей обойтись нельзя. А без спонсоров?
     Уж  без  них-то  точно  обойдемся,  -  сказал  я  себе,  но  эта  моя
уверенность, к сожалению, ничего не меняла. Потому  что,  несмотря  ни  на
что, господами оставались спонсоры. И я был свидетелем тому, как  они,  не
моргнув глазом, убили несколько сот, если не  тысяч,  очевидно,  нужных  и
полезных себе людей.
     Я ненавижу спонсоров? - спросил я сам себя.
     Я ненавижу спонсоров, - ответил я сам себе. Они убили Добрыню,  Батыя
и Пруписа. Они превращают детей в животных. И я правильно сделал, что убил
спонсора.
     Эта мысль мне понравилась. Я хотел было повторить ее вслух,  но  мимо
прошел  Автандил,  который  нес  какой-то  большой  сосуд  с  человеческим
зародышем внутри. Так что я промолчал. Меня  посетила  странная  мысль:  а
встречал ли я человека, который хотел бы, чтобы спонсоры исчезли, погибли,
ушли навсегда? И вдруг понял, что я не встречал такого человека.  Люди  не
знают иной жизни, как жизнь под  началом  спонсоров,  они  не  хотят  иной
жизни. Они все удовлетворены и довольны. Любимцы - за то, что их кормят  и
ласкают, гладиаторы гордятся своей силой и умением  и  рады  показать  его
спонсорам. Маркиза, повелительница подземелий, также до последнего момента
была вполне довольна жизнью... Неужели я остался один? А что если спонсоры
не лгут? А что если они на самом деле спасли Землю от гибели? А  что  если
люди готовы были окончательно вымереть? А разве  спасителям  не  прощается
многое? Ведь они живут среди нас, далеко от дома, им скучно трудиться,  им
нужны развлечения...
     Но тут я вспомнил глаза получеловека-полужабы... и опять  не  поверил
спонсорам.
     Пребывая  в  таком  странном  состоянии,  я  увидел,  как  на  поляну
опускается вертолет спонсора Сийнико. Тот тяжело  вывалился  из  машины  и
устало побрел к дому.
     Мне захотелось завилять хвостом. Но  я  стоял  прямо,  чуть  наклонив
голову, как принято стоять у гладиаторов, когда  они  выстраиваются  перед
боем.
     Сийнико как будто меня не заметил. Лишь входя в дверь, повернулся  ко
мне и спросил:
     - Ты уже обедал?
     - Еще не было сигнала к обеду, - сказал я.
     Сийнико поправил на плече коммуникатор и сказал:
     - Говорит спонсор Сийнико. Принесите обед ко  мне  в  комнату  Мне  и
любимцу Ланселоту.
     Не ожидая ответа, он выключил коммуникатор.
     - Если любимец, то Тим, - сказал я. - А если  гладиатор,  рыцарь,  то
Ланселот.
     - Вот уж не намерен спрашивать о том, как тебя  величать,  -  буркнул
спонсор.
     Я прошел за ним в кабинет. И сразу увидел мою одежду, что валялась  в
углу.
     - Тяжелый день, - сказал спонсор. - И все из-за тебя.
     - Из-за меня?
     - Из-за вчерашнего инцидента. Только что кончилась большая  облава  в
метро. Искали тебя.
     - Нашли?
     - Пока нет, - сказал спонсор. - Но обязательно найдут.
     Он подошел к окну и посмотрел на лужайку, по которой бегали малыши.
     - Маркизу с Хенриком я успел предупредить, - сказал наконец  спонсор.
- Они ушли. Но многие погибли.
     - А Ирка? - вырвалось у меня.
     - Какая еще Ирка? - удивился спонсор. Не знал он никакой Ирки.  Да  и
если бы знал - какое ему дело?
     - Мы рубим сук, на котором сидим, - сказал спонсор. Я понимал, что он
разговаривает со мной только потому, что других  собеседников  у  него  не
было. Он мог бы говорить и со стулом.
     В дверь без стука вопила повариха и принесла миску  с  похлебкой  для
меня и большую кастрюлю для спонсора.
     Тот отпустил повариху, достал из ниши в стене ложку - такой я  так  и
не научился управляться. А спонсоры только такими и едят.
     Мне ложки не досталось - как всегда, забыли, но я не стал просить.  В
конце концов в любимцах я научился хлебать из миски.
     - А если будет инспекция? С  чего  вы  решили,  что  инспекция  будет
дружественная? У Федерации давнишний зуб на наши методы.
     То, что он  говорил,  уплетая  свой  суп,  куда  более  вкусный,  чем
похлебка,  которой  они  здесь  кормят  любимцев,  было  для  меня  полной
абракадаброй. Я не знал, что такое инспекция,  и  почему  она  может  быть
недружественной.
     - Эгоизм, а тем более групповой эгоизм,  -  поучал  меня  спонсор,  -
может роковым образом сказаться на развитии всей  цивилизации.  Нельзя  же
только брать и ничего не давать взамен. И я неоднократно уже поднимал этот
вопрос на региональном совете. Тот факт, что Рейкино находится в плачевном
положении и требует отселения... еще не аргумент для ликвидации иной расы.
Ты согласен?
     Вопрос застал меня врасплох. Но я счел за лучшее согласиться и задать
вопрос, чтобы показать,  как  хорошо  и  внимательно  я  слушал  господина
спонсора.
     - А что такое Рейкино?
     - Рейкино - это мой дом, - сказал спонсор.  -  Это  планета,  которая
старается отделаться от своих сыновей.
     - Понимаю, - сказал я.
     - К счастью, ты ничего не понимаешь и поэтому пока остаешься в живых.
     - Скажите, пожалуйста, - я решил показать, что тоже неглуп, -  а  что
было на Земле, пока вы не прилетели?
     - Наверное, тебе еще вдалбливали, что мы - братья по разуму?
     - Вы опустились на тарелочках и помогли нам очистить реки  и  воздух.
Иначе бы мы все погубили.
     - Кто вас знает, - сказал спонсор рассеянно, - может и выжили бы.  Вы
слишком живучие.
     - Значит, вы не братья по разуму?
     - Братья, братья, - сказал спонсор. - Но от этого  никому  не  легче.
Когда сталкиваются два вида  живых  существ,  которым  положено  разделить
между собой экологическую нишу, один из видов обречен на  уничтожение.  Не
потому, что он хуже, а потому, что слабее. Ласковый бред о помощи и заботе
- это, прости, пустые слова для простаков вроде тебя.
     - Значит, вы прилетели не для того, чтобы нас спасать?
     - Официально, для Федерации, мы вам помогаем. Но сомневаюсь, что хоть
кого-нибудь мы обманули. У кого есть глаза,  тот  может  увидеть,  что  мы
живем здесь, потому что наша планета перенаселена и  нам  нужно  жизненное
пространство. Сами низведя свой дом до ничтожества, мы нуждаемся  в  ваших
полезных ископаемых и иных товарах - не для того, чтобы делиться с вами, а
чтобы их увезти. И чем больше мы укрепляемся  здесь,  тем  меньше  вы  нам
нужны.
     - А почему вы нас с самого начала не убили?
     - Разумный  вопрос.  -  Спонсор  отодвинул  кастрюлю  с  похлебкой  и
откинулся в своем кресле. - Но для того, чтобы заняться всерьез поголовным
уничтожением людей, нам пришлось бы слишком очевидно и  натужно  охотиться
за вами, как за тараканами. Вы же страшно живучие. У нас для этого не было
ни сил, ни возможностей. Разумнее позволить вам вымереть самим по себе.
     - И вы об  этом  так  спокойно  говорите?  -  Я  рассердился  на  эту
бесчувственную тушу.
     - А почему я должен переживать? Когда вы строите в лесу дом,  вас  не
волнует судьба птиц, которые  жили  на  ветвях  срубленных  деревьев,  или
жучков, которые питались их листьями.
     - Разве можно сравнивать? Мы же разумные!
     - Где начинается разум? У нас больше вашего опыт общения с существами
различных миров. И я утверждаю: граница между разумом и неразумностью  еще
не определена. Вы же, люди, скорее всего неразумны.  У  нас  бытует  такое
мнение. - Он был весь - знак улыбки.
     - А если я не соглашусь?
     - Кто будет тебя спрашивать, любимец?
     - Я убил одного из вас!
     - Ах ты, мерзавец! - Тяжелая лапа опустилась мне на голову, и спонсор
резко, чуть не оторвав ее, поднял меня за волосы. От боли из глаз  у  меня
полились слезы. Но спонсор не думал о том, что мне больно. - Ты противен и
кажешься опасным, - продолжал  он.  -  Лишь  любопытство  заставляет  меня
продлевать твою ничтожную жизнь.
     Он отбросил меня, я упал, ударившись головой о ножку стула.
     - После тебя надо руки мыть, - сказал он с искренним презрением. - Ты
воняешь, как и все люди!
     - Я уйду отсюда, - сказал я, поднимаясь с пола.
     - Никуда ты не уйдешь, - сказал спонсор. - Мы с биоинженерами  решим,
что сделать с тобой, чтобы ты мог здесь пригодиться. Иди к  себе,  ты  мне
надоел.
     Почесав голову - корни волос все еще болели, я наклонился, собирая  с
пола мою одежду.
     - Это еще что такое? - спросил спонсор.
     - Я буду ходить одетым, - сказал я.
     - Кто тебе разрешил?
     - Я всегда хожу одетым. А здесь мне неудобно ходить голым. Если бы  я
был ребенком, то я бы пережил. А я уже взрослый мужчина.
     - Какой ты мужчина!
     Сийнико приподнял свою слоновью ногу и толкнул  меня.  Я  вылетел  из
комнаты, открыв спиной дверь.
     Но своей одежды не выпустил из рук.
     Дверь в кабинет Сийнико закрылась.
     Я отдышался, натянул штаны из грубой кожи, в которых я выходил на бой
с "Белыми Неграми". Рубаха моя была разорвана. Я оторвал  рукава  и  надел
ее. Главная радость ждала меня, когда я провел по боку  -  узкие  потайные
ножны сохранили в себе тонкий нож, доставшийся мне от Гургена. По  крайней
мере, если они захотят со  мной  что-то  сделать,  я  смогу  отбиваться  и
нанести болезненную рану даже самому большому спонсору.
     Одевшись и почувствовав себя человеком, я вышел на газон.
     День был прохладным, но мы, любимцы, привыкли к холодам.  Дул  ветер,
который нес в себе подвальную сырость. С дубов слетали желтые листья.
     По лестнице из особняка сбегали малыши. Только что кончился  обед.  Я
не пошел к главному корпусу. Я решил выяснить, легко ли убежать отсюда.
     Я вошел в дубраву, деревья там были старые, стояли  они  вольно,  как
колонны в громадном зале. Земля под дубами была устлана  рыжими  и  бурыми
листьями.
     Вдруг я увидел странную паучью фигуру - когда  я  подошел  ближе,  то
угадал Леонору. При звуке моих шагов она испуганно выпрямилась и прижала к
маленькой обнаженной груди горстку желудей.
     - Кушать хочется? - спросил я как можно мягче.
     - Очень хочется, - призналась девушка. - Только нельзя, не разрешают.
     - Я никому не скажу, - пообещал я. - Ешь. А на кухне я поговорю.
     Девушка вдруг застеснялась - или не поверила мне,  но  она  поспешила
прочь из дубравы, зажав желуди в кулаках.
     Я прошел рощу и очутился у высокой проволочной ограды. Конечно, я мог
бы с помощью моего ножа разрезать проволоку, но я не знал, не пропущен  ли
сквозь проволоку ток. Надо будет узнать.
     Господин Сийнико  позвал  меня  гулять,  когда  солнце  уже  село  за
деревья.
     - Только не думай убежать, - сказал он. - Ничего у тебя не выйдет.  В
проволоке ток.
     Мы дошли до особняка.
     - Ты хочешь посмотреть на новое поколение малышей? - спросил он.
     - Я уже видел.
     - Кто тебе разрешил?
     - Меня приняли за вашего тайного агента и все показали.
     - Идиоты! Надо убрать всех людей и поставить вместо них спонсоров!
     - А почему бы и нет?
     - Потому что у нас не хватает рук и ног, потому что  никакой  спонсор
не снизойдет до того, чтобы подтирать  попку  человеческому  младенцу.  Он
знает, сколько в нем микробов и всякой дряни.
     - Госпожа Яйблочко заботилась обо мне, даже когда я болел.
     - Ты был ее, ее собственный, единственный любимец. Вместо ребенка. Мы
плохо размножаемся на Земле. Любимцы заменяют нам детей.
     - Вы завоевали нашу планету, сосете из нее соки и еще уничтожаете  ее
жителей!
     - Чепуха! Ничего подобного. Ты спроси любого человека,  недоволен  ли
он жизнью, страдает ли он? И окажется, что люди счастливы.
     - Потому что ничего не знают?
     - Потому что знают, что им положено. Мы им  говорим,  что  они  живут
лучше, чем раньше, и лучше, чем всегда. И говорим это с утра до вечера. Мы
говорим, как плохо жили люди раньше, пока мы не пришли  и  не  научили  их
всему. И они верят. И если ты сейчас придешь и начнешь кричать этим людям,
что они живут плохо, что мы  их  угнетаем  и  даже  уничтожаем,  они  тебя
растерзают. Никому не нужна правда. Всем нужна еда.
     - А как же Маркиза и Хенрик? - спросил я. - Они тоже слепые?
     - Им выгодно, что Земля принадлежит нам. Они отлично устроились.  Они
сорняки. А сорняки полезно иногда пропалывать.
     - Вы им разрешаете носить одежду?
     - Разумеется. Мы им многое разрешаем.  Чтобы  им  казалось,  что  они
что-то значат. Мы им уступили  вонючие  подземелья  и  непроходимые  леса,
шахты и теплицы, мы им д