альта.
     И тут я увидел небольшой вертолет странного лилового  цвета  с  яркой
желтой полосой вдоль фюзеляжа.
     Он опустился над стадионом.
     Из-под него к земле устремились конусы какого-то пара или  газа,  пар
был бесцветен, но не совсем прозрачен, и через минуту  вся  чаша  стадиона
была уже заполнена белесым киселем.
     Кисель медленно оседал, как будто превращался в жидкость, и  по  мере
того как обнажались ярусы стадиона, мы видели  неподвижные  тела  людей  -
какие разноцветные одежды!
     Потом газ собрался в лужицы на зеленой траве арены. И там лежал слон,
рядом - его погонщик, далее лежали все мои товарищи по школе  гладиаторов:
и добрый Фельдшер, и Прупис, и раб,  который  приносил  напиться  холодной
воды. И там же лежали тела белых негров. И на всем стадионе не осталось ни
одного живого существа...
     Мы молчали.
     Потом Хенрик сказал мне:
     - Сколько же ты людей погубил!
     - Я никого не убивал!
     - Достаточно было одного спонсора.
     - Они мстили за него? - Я только в тот момент связал свой поступок  с
трагедией на стадионе. Как ни странно - я раньше об этом не подумал.
     - Нет, дурачок, - сказала Маркиза. - Они никому никогда не мстят.
     - Тогда я не понимаю!
     - Ни один живой свидетель не должен знать  и  даже  подозревать,  что
человек может, имеет право и возможность убить  спонсора.  Никому  они  не
мстили.  Они  без  всяких  особых  чувств,  без  ненависти  и   коварства,
расчетливо и спокойно ликвидировали всех свидетелей  -  до  последнего,  -
сказала Ирка.
     - Теперь они будут искать тебя, пока не перероют всю землю, -  сказал
Хенрик.
     - Пленку надо будет размножить, - сказала Маркиза. - И  разослать  по
всем ячейкам.
     - Не спеши, - сказала Ирка. - Мы подумаем, как сделать  лучше.  Пусти
еще раз пленку. Я боюсь, что среди них были знакомые.
     - Сейчас, только перемотаю назад, - сказал раненый милиционер.
     - Какие сволочи! - сказала  Ирка.  -  Я  бы  их  всех  своими  руками
растерзала!
     - Успеешь, - сказал Хенрик, - всему свое время.
     - Пусти пленку вдвое медленней, - попросила Маркиза.
     Загорелся экран.
     - Тим, - сказала мне Маркиза. - Подвинь мое кресло к экрану.
     Я подчинился. Кресло было тяжелое, но на колесиках. Как только я  его
сдвинул с места, оно рыскнуло в сторону. Маркиза  схватила  меня  за  руку
длинными холодными пальцами.
     - Не так шустро!
     Она смотрела на меня смеющимися глазами, а я старался  не  видеть  ее
маленького туловища и ссохшихся ножек.
     Маркиза отвернулась от меня и словно забыла.
     Мы снова смотрели, как люди стараются убежать со  стадиона,  как  они
бьются о решетки.
     - Стой! - приказал Хенрик. - Останови изображение.
     Картинка на экране замерла.
     - Видишь? - спросил он.
     - Это Шептицкие, - сказала Маркиза. - Они с собой  взяли  на  стадион
девочку.
     Маркиза дотронулась длинным пальцем до экрана.
     - А кто справа? Это Ванда Ли?
     - Не может быть!
     - Конечно же Ванда, у нее помолвка в декабре.
     - Не будет помолвки.
     - Сволочи! - повторила Ирка. Она стояла рядом со мной. А я так устал,
что смотрел на дергающееся изображение на экране, уже не понимая, что  там
происходит. У меня глаза смыкались. И если бы не голод, я бы уселся  здесь
в уголке и заснул.
     Вдруг Маркиза резко обернулась ко мне.
     - Уведи его, - приказала она Ирке. - И ты тоже поспи. На тебе,  Ирка,
лица нет.
     - Пошли, - сказала Ирка.
     Я был благодарен Маркизе. Я сказал:
     - Спасибо.
     Но меня никто не слышал, потому что Хенрик вдруг воскликнул:
     - Смотрите, смотрите!
     - Не может быть! - ахнула Маркиза.
     Они столпились у экрана, увидев кого-то близкого им.
     Ирка потянула меня за руку.
     Мы вышли из двери и прошли по коридору. Ирка толкнула дверь слева,  и
за ней обнаружилась небольшая комната, в которой  стояло  несколько  коек,
покрытых серыми одеялами.
     - Здесь отдыхает караул, - сказала Ирка. - Но сейчас их нет.  Выбирай
любую постель.
     Я не стал выбирать. Я положил  меч  на  пол  возле  ближайшей  койки,
рухнул на нее, закрыл глаза и вместо  того,  чтобы  заснуть,  начал  вновь
мысленно прокручивать перед  глазами  сцену  моего  боя  со  спонсором.  Я
слышал, как Ирка присела на соседнюю койку.
     - Ты спи, - сказала она, - не ворочайся. Ты лучше посчитай до ста. Ты
считать умеешь? А то я тебе посчитаю.
     - Я умею.
     - Тогда считай.
     - Не хочу.
     - Надо обязательно поспать. Мы же  не  знаем,  когда  будем  спать  в
следующий раз.
     - Как ты меня нашла?
     - Искала вот и нашла! Спи!
     - А что ты на кондитерской фабрике делала?
     - Воровала.
     - А что воровала?
     - Много будешь знать, скоро состаришься.
     - Дай руку, - сказал я.
     Не открывая глаз, я протянул в ее сторону руку ладонью кверху, и  она
положила на ладонь свои пальцы. Я знал, что  у  Ирки  обломанные  короткие
ногти, и руки все в ссадинах и царапинах, а мизинца на левой руке нет.
     - Спи, - сказала Ирка.
     - Жалко спать.
     - Хочешь, я тебя поцелую? - спросила Ирка.
     - Хочу.
     Я открыл глаза. Ее глаза  были  совсем  близко  от  моего  лица.  Она
склонилась, и я, подняв другую руку, схватил пальцами ее горячий  затылок,
чтобы сильнее ее поцеловать.
     Ирка вырвалась, она сделала вид, что рассердилась.
     - Раздавить меня хотел, да? Нельзя так сильно, - сказала она.  -  Это
не любовь, а больно. Тоже мне, любимец!
     - А что любимец?
     - Я раньше думала, что любимцы все такие нежные,  завитые,  мытые,  у
меня была подруга, ты ее не знаешь, она была знакома с одним любимцем,  не
здесь, а  на  болшевской  базе  спонсоров.  Она  с  ним  встречалась.  Она
говорила, что он такой нежный,  она  так  переживала,  когда  хозяева  его
увезли.
     Сон подкрадывался ко мне. Мне было уютно и  тепло.  Ирка  была  такая
глупая, но очень хорошая. Она погладила меня по голове.
     - Ты не завитой, - сказала она.
     Мне хотелось спросить, был ли у нее кто-нибудь раньше, до меня. И  мы
даже показалось, что я спрашиваю. Но на самом деле  я  уже  спал.  Правда,
догадался  я  об  этом  только,  когда  Ирка  начала  расталкивать   меня,
тормошить:
     - Просыпайся, надо идти. Ты слышишь, что надо идти?
     Маркиза ждала нас  в  длинном  роскошном  зале  подземного  дворца  -
станции метро.  И  люди  когда-то  ходили  по  этому  дворцу,  не  замечая
окружающей роскоши. "Кто же правил нашей страной, если  только  для  того,
чтобы проехать на поезде, воздвигались такие дворцы?" - спрашивал я себя.
     Маркиза сидела в кресле на колесиках.
     Пока мы спускались к ней в зал, я успел спросить Ирку:
     - А почему она не ходит?
     - У нее ноги слабенькие, - сказала Ирка.
     - А почему она такая?
     - А кто не урод? - ответила вопросом Ирка.
     - Я! - Это прозвучало самоуверенно, по-мальчишески.
     Ирка засмеялась.
     Мы подошли к Маркизе. Возле кресла стояли  два  охранника  в  кожаных
костюмах.
     - Чего вас так развеселило? - спросила Маркиза.
     - Тим считает, что он красавец! - сказала Ирка.
     - Ты в самом деле так думаешь? - спросила Маркиза, смеясь глазами. Но
почему-то я почувствовал, что ей эта ситуация не нравится. И я даже понял,
почему:   нелегко   женщине   обсуждать    чужую    красоту,    если    ты
горбунья-сухоножка.
     - Я так не думаю, - сказал я. - Я только думаю, что я не урод.
     - Это одно и то же, - сказала Маркиза и обернулась к Хенрику, который
быстро приближался. Его каблуки отбивали ровный четкий ритм.
     - Все, - сказал он, подойдя к  нам.  -  Он  будет  ждать  у  входа  в
"Сокольники".
     - Один?
     - Обещал.
     - Я не хочу рисковать.
     - Я думаю, что мы не рискуем, - сказал Хенрик.  -  Я  думаю,  что  он
взбешен и перепуган.
     - За один день я потеряла дюжину друзей. Этого я ему не прощу.
     - Послушаем, что он скажет. Пора!
     Хенрик посмотрел на наручные часы. Я никогда раньше  не  видел  таких
часов.
     По его знаку охранники покатили кресло с Маркизой к  дрезине.  Вкатив
на нее кресло, они встали по бокам. Водитель  дрезины  включил  мотор.  Мы
заняли места сзади. Весело постукивая на стыках  рельс,  дрезина  покатила
вперед.
     Некоторое время все молчали. И когда Маркиза  заговорила,  ее  первые
слова оказались для меня неожиданными.
     - Когда выйдем, оставишь  меч  здесь.  Мы  тебе  потом  дадим  оружие
получше этой железки.
     - Это не железка, - сказал я. - Это боевой меч. Я убил им спонсора.
     - Об этом ты лучше бы молчал, - раздраженно сказала Маркиза. -  Из-за
твоей глупости мы потеряли людей, куда более достойных, чем ты.
     Я промолчал. Я не хотел спорить. Я знал, что если бы все повторилось,
я бы поступил точно так же.
     - Пускай он ходит с мечом, - сказал Хенрик. - Скорее попадется.
     - Я бы не хотела его лишиться, - сказала Ирка.
     Дрезина   постепенно   набирала   скорость,   туннели    расходились,
пересекались, раза два приходилось останавливаться, тогда водитель  слезал
и переводил стрелки. После второй стрелки дрезина стала набирать скорость,
и тогда стук колес превратился в ровный гул. Ветер бил  в  лицо.  Говорить
было трудно.
     - Надо сделать щиток! - крикнула Маркиза.
     - Никак не можем достать такой кусок стекла, - сказал водитель.
     - А куда мы едем? - спросил я. - А то меня везут, а никто  ничего  не
об®ясняет.
     Маркиза засмеялась.
     Потом крикнула:
     - Много будешь знать, скоро состаришься!
     Хенрик наклонился ко мне и сказал почти в ухо:
     - Мы должны встретиться с тем,  кто  знает  о  событиях  на  стадионе
больше, чем мы с тобой.
     Дрезина чуть замедлила ход. Мы  миновали  еще  один  дворец,  правда,
скромнее, чем первый, и освещенный еле-еле - одной или двумя лампочками.
     Еще один перегон по черному туннелю -  он  показался  мне  бесконечно
долгим, и дрезина остановилась у перрона следующей станции. Она  была  так
же скудно освещена, как и предыдущая. Не помню, как  она  выглядела,  -  в
любом случае скромнее и меньше первых из  увиденных  мной  дворцов,  -  но
название ее я  запомнил  -  по  стенке  туннеля  напротив  платформы  были
выложены буквы, которые складывались в слово "Сокольники". Из  этих  мест,
наверное,  происходила  команда  гладиаторов,  с  которой  сражались   мои
богатыри! И тут мне стало грустно, так  что  заныло  в  груди:  я  никогда
больше не увижу своих товарищей, не буду  опасаться  грубого  Добрыню,  не
смогу поговорить  со  скромным,  тихим  Батыем,  не  сделаю  новой  плетки
Прупису...
     - Не задерживайтесь, - обернулась к нам с Иркой Маркиза,  ее  коляску
уже выкатили на платформу,  подкатили  к  лестнице,  охранники  подхватили
кресло с двух сторон и быстро стали подниматься. Я был налегке, не  считая
меча, и то с трудом догнал этих здоровяков.
     Когда я совсем запыхался, впереди показался дневной свет.  Мы  быстро
прошли еще одним коридором, затем - два пролета лестницы и сразу оказались
наверху.
     Я за последние  часы  так  отвык  от  дневного  света,  что  пришлось
зажмуриться.
     Потом я открыл глаза и осмотрелся.
     Мы стояли на широкой площади, по сторонам которой  возвышались  руины
некогда высоких строений. Слева была видна почти целая церковь, а  впереди
- густая зелень больших деревьев. Туда вела  частично  расчищенная  прямая
дорожка.
     Вокруг - ни души.
     Охранники покатили кресло с Маркизой по дорожке к  высоким  деревьям.
Мы шли сзади. Я больше не задавал вопросов.  Придет  время,  мне  ответят.
Ирка протянула  мне  руку,  она  не  понимала,  почему  я  отстаю.  А  мне
интересно.
     Я ведь никогда в жизни не ходил по Москве. Прупис не отпускал в город
юниоров, а на соревнования нас возили на автобусе.
     Я понимал, что Москва когда-то была гигантским городом - ты едешь  по
ней целый час  или  больше,  и  из  зарослей  все  так  же  вылезают  зубы
многоэтажных домов...
     В кустах справа от нас что-то зашевелилось.
     Охранники тут же отпустили поручни кресла и схватились за  пистолеты.
Темное тело ломилось сквозь кусты.
     - Не стрелять! - приказала Маркиза. - Нельзя привлекать внимание.
     - Уйдет, - с сожалением произнес Хенрик.
     - А кто там? - спросил я.
     Мне никто не  успел  ответить,  потому  что  из  кустов  на  открытое
пространство вывалился облезший, вовсе нестрашный на вид  небольшой  бурый
медведь. Чем-то он бы разозлен, потому что не побежал прочь, а остановился
на нашем пути - и заурчал, медленно поводя головой.
     Все замерли - медведь перекрывал  дорогу.  А  стрелять  охранники  не
смели.
     - Черт возьми, был бы я помоложе, - сказал Хенрик у моего плеча.
     - Тим! - ахнула Ирка. - Ты куда? Стой!
     Но я уже шел вперед, потому  что  кроме  меня  некому  было  прогнать
медведя. И у меня был настоящий боевой меч, которым я свалил спонсора. Мне
было не страшно, и я не чувствовал себя героем - медведь был невелик, а  я
неплохо владею мечом.
     Медведь словно ждал боя - он  вызывал  меня  на  поединок.  При  моем
приближении он поднялся на задние лапы и страшно зарычал.
     Я пошел медленно вперед, приподняв меч и отыскивая  глазом  место  на
груди медведя, куда следовало вонзить конец меча, - его сердце. Сердце мое
билось спокойно - я ощущал холодное счастье охотника, который идет  против
достойного соперника.
     Я чувствовал, как замерли, стараются не дышать люди сзади меня.
     Вот оно место - под левой лапой!
     Мы сближались - сейчас надо будет  сделать  выпад,  не  ожидая,  пока
медведь бросится первым...
     Но тут медведь повел себя совсем не так,  как  следовало  вести  себя
могучему хищнику.
     Он  снова  опустился  на  передние  лапы,  но  шустро  повернулся  и,
подбрасывая облезлый зад, кинулся в чащу.
     Я с сожалением опустил меч. Словно это я струсил, а не медведь.
     Мне показалось, что я выгляжу смешно.
     Сзади зашевелились, заговорили:
     - Спасибо, Ланселот, - сказала Маркиза.
     Я обернулся и пошел к креслу.
     - Славно ты его шуганул, - сказал Хенрик.
     При свете дня было видно, какое у него бледное, нездоровое лицо,  все
изборожденное тонкими морщинками.  И  волосы  редкие,  серые.  Здесь,  при
безжалостном блеске дня, все выглядело иначе, чем в подземелье при неярком
свете ламп. Не изменилась лишь Ирка - ее-то я уже видал и  днем  и  ночью.
Она была бледной, через веко по щеке - шрам, губы разошлись, и видно,  что
выбиты передние зубы... Но Ирка мне нравилась такой, и перемен  в  ней  не
было. А вот Маркиза, королева полумрака, многое потеряла  при  свете  дня.
Кожа ее была землистой, губы потрескались, словно  она  их  искусала,  под
глазами темные пятна, а на висках - голубые жилки.
     Только глаза не изменились - они так же смеялись,  хоть  я  мог  дать
голову на отсечение, что Маркиза прочла в моих глазах разочарование, и это
ей было неприятно.
     - Подойди ко мне! - приказала Маркиза.
     Я подошел, волоча за собой меч.
     - Ты мой герой, - сказала Маркиза. - Я благодарна тебе. Наклонись.
     Я наклонился.
     - Еще ниже! - В голосе прозвенел металл. - На колено!
     Она  схватила  тонкими  пальцами  мою  голову,  привлекла  к  себе  и
поцеловала меня в лоб.
     - Ты молодец, - сказал Хенрик, когда я поднялся с колен. - Если бы  я
был помоложе, я бы тоже постарался.
     - Не выдумывай! Ты бы сбежал, - сказала Маркиза.
     - У меня был боевой меч, - сказал я, чтобы защитить Хенрика.  Он  мне
нравился, а Маркиза несправедливо обижала его.
     Ирка молчала.
     - А теперь быстро вперед! - приказала Маркиза. - Мы опаздываем.
     Мы без приключений добрались до больших деревьев.
     - Это парк "Сокольники", - сказал Хенрик, будто  я  спросил  у  него,
куда мы пришли.
     - Парк? - спросил я.
     - Это место, куда ходили гулять.
     Я с трудом  сдержал  улыбку  -  представьте  себе  человека,  который
добровольно пойдет гулять в темный лес, где таятся звери, русалки, вампиры
и всякая нечисть.
     Справа была открытая площадка, и я увидел на  ней  малый  спонсорский
вертолет. На таких спонсоры отправляются по делам.
     Мы  прошли  мимо  вертолета  и   оказались   под   высоким,   кое-где
обрушившимся навесом. Со всех сторон к нему подходили деревья, потому  под
навесом было полутемно, и я не сразу увидел, что нас ждет спонсор.
     Я замер от мгновенно охватившего меня ужаса. Событие, случившееся  на
стадионе, уже полностью выветрилось из моей головы - ведь там я действовал
в горячке боя, в страхе за себя и  в  гневе  за  Добрыню.  Сейчас  же  все
вернулось на круги своя, и  я  сразу  вновь  почувствовал  себя  любимцем,
которого можно наказать или оставить без обеда. Я остановился раньше,  чем
кресло Маркизы. И мне страшно хотелось, чтобы спонсор не  увидел  меня,  а
увидев, не узнал. И мне захотелось выкинуть меч как страшную улику.
     Они сейчас выдадут меня! - возникло  во  мне  страшное  понимание.  Я
попал в ловушку! Они выдадут меня, и спонсор меня растерзает, а их за  это
наградят.
     Я стоял рядом с Иркой. У меня ослабли колени.
     Хенрик шагнул вперед:
     - За нами не было слежки, - сказал он.
     - Я верю, - сказал спонсор. - Сегодня плохой день.
     - Куда уж хуже, - сказала Маркиза.
     Спонсор медленно вел головой, рассматривая нас. Как и  все  спонсоры,
вне дома он был в маленьких черных очках, и это выглядело комично.
     Это был  высокопоставленный  спонсор.  С  тремя  полосами  на  лбу  и
оранжевым кругом на груди. С двумя полосами я видел один раз - он приезжал
в гости к соседу, и все спонсоры говорили об  этом  несколько  дней.  А  с
тремя полосами - таких не бывает! Это все равно  что  увидеть  младенца  с
двумя головами. Оранжевый круг указывал на то, что спонсор  принадлежит  к
Управлению экологической защиты. Госпожа Яйблочко много раз мечтала вслух,
чтобы господина Яйблочко перевели  в  Управление.  Там  совершенно  другие
условия!
     - Сийнико, кто приказал убить людей? - спросила Маркиза резко, словно
имела право  спрашивать.  Маленький  человек,  говорящий  таким  тоном  со
спонсором, казался мне щенком, лающим на  тигра.  Щенок  глуп,  а  Маркиза
умная. Но вопрос ее был нагл, невыносим, недопустим,  потому  что  все  мы
знали, что убить людей приказали спонсоры. И  вопрос  об  этом  был  задан
спонсору. Я невольно  схватился  за  рукоять  меча,  ожидая,  что  спонсор
растерзает Маркизу. Но спонсор был совершенно спокоен. Более того,  прежде
чем ответить, он медленно осел на землю, так что теперь его голова была на
одном уровне с моей, и Маркизе не надо было так закидывать голову,  говоря
с ним. Если вы никогда не встречали спонсора, вы можете  удивиться,  глядя
на такое поведение. Но я знаю,  что  для  спонсоров  не  существуют  такие
понятия, как "стыд", "неловкость".  Спонсор  не  может  сказать:  "Так  не
принято". Принято все, что удобно.
     - Ты догадываешься, - сказал спонсор.
     - Неужели нельзя было остановить?
     - Меня не было там. И никого из моих людей  там  не  было.  Удар  был
неожиданным. Формально они правы:  закон  превыше  всего.  Спонсора  убить
нельзя. Если кто-то видел это - он наказывается смертью. Для блага других.
Потому что если люди увидят, как убили спонсора, они захотят убить  других
спонсоров.
     - И ты в это веришь? - спросила Маркиза.
     - Разумеется. Любое господство может держаться только  на  законе.  С
другой стороны, я отлично понимаю, что произошла роковая  ошибка.  Погибли
не те люди. Поэтому будем надеяться, что никто об этом не узнает.
     - А как ты это себе представляешь? Люди ушли из дома на стадион. А со
стадиона приносят их трупы. Как ты себе это представляешь?
     - Нечастный случай, - сказал спонсор. - Никто не знает причины.
     - Ты так наивен?
     - Ни один свидетель нападения на спонсора не ушел.
     - И ты в это веришь?
     - Да, - твердо о