лову.  Ведь в этом ответ на все вопросы - случилось ли
это только в гостинице или и на улице.
     Окно было как бы большим экраном, отделяющим Шубина от того,
что  он  увидел.  На  площади  перед  вокзалом по прежнему горели
фонари.  Их желтый свет как бы рождал ответное  желтое  мерцание,
поднимающееся от земли.  Снег потерял свою ночную голубизну.  Это
был стоп-кадр.
     Площадь была неподвижна.
     Человеческие фигурки  были разбросаны по площади,  будто их,
куколок,  высыпали с  большой  высоты.  Они  были  везде.  Совсем
маленькие,   кучками,  темными  пятнами  -  возле  вокзала  и  на
троллейбусной остановке.  Реже на  самой  площади,  между  редких
машин и  у  киосков.  Совсем  мало - справа,  на тротуаре,  возле
темных магазинов.
     Еще были машины.  Одна из них на скорости налетела на столб,
и тот вошел в радиатор,  как  бы  обнятый  им.  Дверца  в  машине
распахнулась, и водитель до половины выпал головой на мостовую.
     Шубин хотел обернуться и сказать,  чтобы другие тоже подошли
и смотрели,  но  тут  он увидел,  как на площадь в®езжает высокий
"Икарус". Желтое мерцание  поглотило  его  колеса  и  заклубилось
впереди. Видно,  водитель  понял,  что  впереди неладно.  Автобус
резко затормозил. Открылась дверь.
     Шубин стал рвать на себя окно,  забыв повернуть задвижку,  -
он хотел предупредить водителя.
     Тот показался  в дверях.  Огляделся,  спрыгнул на мостовую и
уже подошвы так и не успели коснуться асфальта -  он  согнулся  и
упал головой вперед.
     Дернулся, будто хотел отползти... и замер.
     - Нельзя!  -  кричала Эля,  и Шубин только сейчас услышал ее
крик.  Она повисла на его руке, отрывала ее от окна, чтобы он его
не открыл.
     - Ты смотри! - пытался об®яснить ей Шубин.
     - Я все понимаю,  я все видела... ты не поможешь - они же не
слышат!
     Милиционер, не  выпуская  трубки  из  руки,  тоже смотрел на
автобус.
     Пассажиров в нем было немного. Человека три.
     Первый из  них появился в открытых дверях сразу за водителем
и задержался на верхней ступеньке,  глядя  вниз.  Он  смотрел  на
водителя  и,  видно,  что-то  говорил.  Потом  повернулся  внутрь
автобуса - к нему подошел второй пассажир.  Затем пассажир  начал
спускаться вниз.  Но медленно,  осматриваясь.  Шубину было видно,
как ноги его утонули в желтом  мерцании,  взметнувшемся  облачком
навстречу.  Пассажир,  испугавшись,  хотел  подняться  обратно  в
автобус,  но вдруг ноги его подломились, словно он хотел усесться
на ступеньку, и, нырнув половой вниз, он упал на водителя.
     Шубину наконец удалось открыть окно.
     - Назад! - закричал он отчаянно. - Не выходите!
     Неизвестно, услышал   ли   второй   пассажир  крик  или  сам
догадался, что  выходить  нельзя,  но  он  обернулся  к  женщине,
последней пассажирке, что собиралась выйти через заднюю дверь. Та
остановилась, оглянулась.  Отмахнулась от  его  слов  и  -  через
несколько секунд уже лежала на мокром снегу у задней двери.
     Остался последний пассажир.  Он отошел от двери, видно было,
как он прижался лицом к стеклу,  стараясь разглядеть, что там, на
площади. Эля закрыла окно.
     Милиционер сказал, показывая трубку Шубину:
     - Не отвечают.
     - Милиция одноэтажная? - спросил Шубин.
     - Дежурная часть на первом этаже.
     - А второй этаж есть?
     - Второй этаж? Зачем?
     - Если  газ  добрался  до первого этажа,  то на втором могут
остаться люди!
     - Но там сейчас нет никого. Ночь.
     - Тогда звоните в городское управление.  Звоните в горком! В
"Скорую помощь"! Неужели непонятно!
     - А я не знаю,  - сказал милиционер жалобно. - Я наш телефон
знаю, а других не знаю.
     - Хорошо,  -  сказал  Шубин.  -  Пошли  к  дежурной.  У  нее
справочник может быть.  Эля,  милая,  не выходи,  хорошо? Я скоро
вернусь.
     - Ты куда, Юра?
     - Надо узнать телефоны.
     - А я?
     - Ты тоже звони.  Звони Николайчику.  Кого знаешь  -  звони.
Надо, чтобы принимали меры.
     - А что случилось? Это газ?
     - Откуда я знаю? Мы же с тобой вместе были.
     - Мне нужно домой,  - Эля остановила его. Милиционер стоял в
дверях, ждал.   Он   признал   главенство   Шубина  и  его  право
распоряжаться.
     - Зачем те е домой? Жить надоело?
     - Митька дома.
     - Ты на каком этаже живешь?
     - На четвертом.
     - И пускай спит. Он с кем?
     - С мамой.
     - Тогда  позвони  маме и скажи,  чтобы заперлись и никуда не
выходили. И пусть посмотрит в окно - есть ли желтый туман. Только
ты ей лишнего не говори, не пугай, понимаешь, только не пугай.
     Эля покорно слушала,  кивала,  словно старалась запомнить, а
потом сказала:
     - У нас телефона нет.
     - Звони соседке.
     - У нас в доме нет телефонов.
     - Звони Николайчику домой. У него-то есть?
     - У него есть.
     Шубин с  милиционером вышли в коридор.  Из-за соседней двери
доносилась музыка. Слышны были громкие голоса.
     - Надо будет поставить кого-то на лестнице,  - сказал Шубин.
- Чтобы не пускал жильцов вниз.
     - Они на лифте могут спуститься, - сказал милиционер.
     - Посмотрим.
     Дежурной по  этажу на месте не было.  Вместо нее они увидели
человека с чемоданом.  Это был один из командировочных,  грустный
горбун. Он покорно стоял возле столика дежурной.
     - Вы куда? - спросил Шубин.
     - Я уезжаю,  - сообщил командировочный. - А ее нет. Мне ключ
сдать надо.
     - Вот вы и будете стоять на лестнице.  Вот здесь,  -  сказал
Шубин. - И никого не пускать вниз.
     - Это еще почему? - спросил горбун. - Мне уезжать нужно.
     - Сержант, об®ясните, - сказал Шубин. Он увидел горящий свет
в комнате горничной. Может, дежурная скрывается там? Нет, комната
пуста.
     - Не  может  быть,  -  говорил  горбун  милиционеру.  -  Это
вымысел. Я был на улице полчаса назад.
     - Ваше счастье, сказал Шубин раздраженно, - что вы вернулись
живым.
     Он дернул ящик в столе дежурной. Он был заперт. Шубин рванул
сильнее.
     - Что вы делаете? - спросил горбун.
     - Вы стойте, где вам сказали! - рявкнул Шубин.
     - Стойте,  стойте!  - поддержал его милиционер.  - А чемодан
оставьте. Никто его не возьмет.
     Горбун, все   еще   сомневаясь,  сделал  несколько  шагов  к
лестничной площадке, но чемодана не выпускал.
     Ящик с треском вылетел из стола.  Посыпались бумажки.  Шубин
начал ворошить их,  надеясь  отыскать  какую-нибудь  тетрадь  или
список телефонов.
     Зажужжал, проезжая мимо, лифт.
     - Черт! - вырвалось у Шубина. Он кинулся к лифту. Он пока он
бежал к нему,  услышал, как лифт остановился на первом этаже, его
двери открылись. Кто-то вскрикнул. И снова тишина. Красный огонек
продолжал гореть рядом с дверью лифта.
     - По  крайней  мере,  теперь его уже никто не использует,  -
сказал Шубин.
     - А что? Что случилось?
     - Спуститесь на один пролет вниз,  - сказал Шубин горбуну, -
но не  больше  -  загляните  вниз и тут же возвращайтесь обратно,
если вам мало того, что сказал сержант.
     - Но он сказал - там отравление газом.
     - Вот именно.
     Горбун осторожно пошел вниз.
     Наверху кто-то забарабанил в дверь лифта  -  видно,  не  мог
вызвать и сердился.
     - Я пойду наверх,  -  сказал  Шубин.  -  Может,  у  кого  из
дежурных есть телефонный справочник. Вы знаете, что делать?
     - Так точно,  - ответил  милиционер,  который  не  знал  что
ему делать.
     Шубин подбежал к  лестнице.  Остановился.  Где  этот  чертов
горбун? Вместо того чтобы бежать наверх, Шубин сошел на несколько
ступенек ниже. То, что он увидел, его не испугало: разозлило.
     Горбун сидел на нижней ступеньке лестницы,  откинув голову к
стене  и приоткрыв рот. Чемодан он продолжал держать на коленях.
     - Эх, черт, - сказал вслух Шубин. - Проверить решил!
     Он посмотрел на холл.  Он уже привыкал к этому зрелищу.  Оно
было невероятным,  но не сказочным и не граничило  со  сном.  Это
была тяжелая реальность, и мозг ее воспринимал трезво.
     Уровень желтого мерцания поднялся. Зал был залит им метра на
полтора. От движения  газа  контуры  предметов  были  размыты,  и
казалось, что  люди  движутся.  Шубин  заставил  себя не смотреть
более на холл.
     Наверху милиционер по прежнему стоял у телефона.
     Он увидел Шубина и обрадовался.
     - Нигде не отвечают,  - сказал он, смущенно улыбаясь, словно
был виноват в этом. - Я в "скорую" позвонил и в пожарную команду.
И никто не подходит. Странно, да?
     - Плохо, а не странно, - сказал Шубин.
     - Вы думаете, что и там? - спросил милиционер.
     - Мы с вами вместе смотрим это кино,  - сказал  Шубин.  -  Я
пойду наверх,  поищу телефонный справочник. Я хочу дозвониться до
заводов или до аэропорта.
     Он не  стал говорить милиционеру о горбатом командировочном.
Вернее всего, милиционер забыл о нем.
     Шубин не успел подняться до третьего этажа, как услышал, что
сверху, громко и весело разговаривая, спускается группа людей.
     - Нам нет преград ни в море, ни на суше! - загудел бас.
     - Стойте!  - приказал он,  отступая  на  шаг  перед  поющими
гостями и видя лишь напряженное лицо Гронского.
     - Что еще?  Это что еще,  нам  мешают  петь!  -  воскликнула
толстая матрона. - Витя, он мешает!
     - Он пьян!  - нашелся референт. - Уже милицию вызывали, а он
все хулиганит.
     - И мы тоже пьяные! - запела матрона. - Давайте петь вместе.
     Шубин резко оттолкнул ее и оказался лицом к лицу с Гронским.
     - Отойдите сюда, - показал он наверх. - Мне надо сказать вам
два слова.
     - Ты поосторожнее! - закричал референт. - Без хулиганства.
     Гронский был  насторожен и зол.  В глазах читалось опасение:
если Шубин смог вырваться из цепких об®ятий милиции,  значит,  он
нашел какой-то ход, какие-то связи? Какие?
     - А вы,  - сказал Шубин остальным,  -  стойте  здесь.  И  не
спускайтесь ниже.
     В голосе Шубина была та уверенность в праве приказывать, что
быстро угадывается  и  признается  людьми  иерархии.  Это умение,
происходящее от внутренней убежденности, трудно подделать.
     Компания прервала пение,  все замолчали.  Стояли, глядели на
Гронского, будто он был старшим  в  этой  стае  и  ему  принимать
решение.
     - Подождите,  - сказал он и поднялся на ступеньку выше,  так
что теперь   его   отделяло  от  остальных  метра  два.  Референт
приклеился сбоку, чтобы не оставить шефа в опасную минуту.
     - Отойдите,  -  сказал  ему Шубин брезгливо,  как и положено
говорить с шестерками.
     Тот смотрел на Гронского.
     - Ну! - сказал Шубин.
     Гронский сделал   движение  головой,  отправляя  шестерку  к
остальным.
     Шубин дотронулся  до плеча Гронского,  отводя его еще дальше
от компании.
     - Случилось несчастье,  - прошептал он.  - Катастрофа. Много
людей погибло.
     Гронский не отвечал.  Он почуял опасность и весь подобрался.
Ноздри породистого носа побелели, даже брыли подобрались.
     - Вернее всего, это химическое отравление.
     - Где? - спросил Гронский шепотом.
     - Два этажа вниз,  - сказал Шубин. Он уже говорил нормальным
голосом и слышал тяжелое дыхание прочих слушателей.
     - Если это шутка...
     - Тогда идите, только идите один, - сказал Шубин. - Я вам не
советую подвергать риску жизнь ваших гостей.
     - Это бессмыслица какая-то, - сказал Гронский. Он смотрел не
на Шубина,   а  на  очень  толстого,  туго  затянутого  в  костюм
краснощекого лысого гостя. Гость тронул Шубина за рукав.
     - Повторите, что произошло, - сказал он.
     у него были красные щеки и  красный  носик.  Очень  светлые,
живые, не замутненные водкой глаза.
     - Я не знаю причин катастрофы,  - сказал Шубин.  - Но  внизу
лежат мертвые люди. На площади тоже. Много людей.
     - На площади?  Где?  - Толстяк  как  бы  взял  в  свои  руки
командование. Он был главнее Гронского, и Шубин понял, что банкет
происходил именно в его честь.
     - Спуститесь  на  пролет  ниже - можете выглянуть в окно,  -
сказал Шубин. - В холл спускаться нельзя. Там газ.
     - Какой  газ?  -  Гронский  был  раздражен,  ему хотелось не
верить Шубину, он подозревал в этом какую-то месть за милицейский
рейд. - Какой может быть газ?
     Шубин пошел  с  ними  вниз.  Теперь  не  было  нужды  искать
телефонный справочник.  Если  можно  говорить  о  везении в такой
ситуации -  Гронский  был  этим  везением.  Уж  он-то  знает  все
телефоны.
     Толстяк первым оказался на лестничной клетке. Милиционер все
еще стоял у телефона.  Больше ничего за эти минуты не изменилось.
Толстяк подошел к окну возле стола дежурной и отодвинул занавеску
резким  жестом  пьяного  человека.  Гронский  подошел   к   нему,
остальные стояли сзади, заглядывали через плечи.
     - Не отвечают? - спросил Шубин у милиционера.
     - Боюсь,  что да,  - сказал милиционер. Он взял фуражку, что
лежала  на  столе.  Надел  ее.  Он  знал,  когда  имел   дело   с
начальством.
     - Чепуха какая-то,  - сказал  Гронский.  Толстяк  молчал.  -
возможно, они потеряли сознание, - сказал Гронский.
     - Сознание?  - Толстяк обернулся к Гронскому.  Потом перевел
взгляд на Шубина: - Давно это случилось, товарищ...
     - Шубин.
     - Шубин.  Очень  приятно.  Спиридонов.  Когда  это случилось
товарищ Шубин?
     - Я увидел это... минут двадцать назад.
     - Как увидели?
     - Я спускался в холл. Вместе с сержантом.
     Милиционер кивнул.  Присутствие толстяка все ставило на свои
места.  Этот будет принимать меры.  И если даже милиционер знал в
лицо Гронского,  все равно на роль начальника  он  выбрал  именно
Спиридонова.
     - Там то же самое?
     - Да.  Там все мертвые. И когда человек, который был с нами,
все же спустился в холл, он упал.
     - Это случилось быстро?
     - Практически мгновенно.
     - Что  вы  можете сказать,  Виктор Иннокентьевич?  - спросил
Спиридонов у Гронского.
     - У нас такого не бывает, - сказал Гронский.
     - Знаю,  что  не  бывает.  Иначе   бы   давно   всю   Россию
перетравили, - сказал Спиридонов.
     - Может, диверсия? - спросил шестерка. Уши его шевельнулись.
     - Диверсия?   -   повторил   Спиридонов.   -   И   наверное,
американская? Или сионистская? Замечательное об®яснение.
     - Надо позвонить на биокомбинат, - сказал Гронский. - Может,
у них выброс?
     - Вот и займитесь, - сказал Спиридонов.
     Одна из толстых женщин громко рыдала, прислонившись к стене.
Гронский подошел к ней. Он сказал:
     - Верочка, не надо.
     - Милиция не отвечает, - сказал Шубин.
     - "Скорая помощь" тоже,  - добавил милиционер. - И пожарники
молчат.
     - Понятно, - сказал Спиридонов. - Товарищ Шубин, пойдемте со
мной, покажете мне, что там в холле.
     Шубин подчинился, подумав, правда, что даже в такой ситуации
Спиридонову, привыкшему, чтобы его провожали и ему показывали, не
проходит в голову пойти посмотреть на холл одному. Шубин понимал,
что это  происходит  не  оттого,  что  спиридонов  боится - он не
производил впечатления пугливого человека.  Просто он  не  привык
действовать без  человека,  которому в случае нужды мог бы отдать
приказание. А из окружающих он выделил себе в помощники Шубина.
     Гронский взял  телефонную  трубку,  протянутую милиционером.
Шубин последовал за Спиридоновым к лестнице.
     - Осторожнее,  - сказал он,  когда они начали спускаться.  -
Туман постепенно поднимается.
     - Туман? Почему вы раньше не сказали?
     - Я не уверен,  что он -  причина  гибели  людей,  -  сказал
Шубин, -  Но там есть желтый туман,  и я думаю,  что люди погибли
из-за него.
     Они остановились  у  последнего  пролета.  Спиридонов стоял,
уперев кулаки в бока, и медленно поворачивался, как бы впитывая в
себе зрелище.
     Два человека лежали,  заклинив открытую дверь лифта.  Певица
из оркестра  скорчилась  в дверях ресторана,  и блестки ее платья
мерцали в тумане золотыми звездочками.
     - Мертвые, - сказал Спиридонов.
     Он чуть двинул голову в сторону, чтобы вобрать в поле зрения
Шубина.
     - Воняет, - сказал он. - Чувствуете?
     - Да.
     - Здесь всегда воняет,  даже вода воняет - я уж  отмечал,  -
сказал Спиридонов. - А так чтобы воняло - не помню.
     Шубин не стал отвечать.
     - И что же вы предлагаете делать? - спросил Спиридонов.
     - Надо связаться с другими районами,  - сказал Шубин.  - Мне
говорили, что город стоил в низине, а заводы расположены выше.
     - И зачем? - спросили Спиридонов.
     - Они смогут сказать причину.
     - Вряд ли,  - сказал Спиридонов. - Ночь на дворе. На заводах
только сторожа.
     - А ночная смена?
     - Сомневаюсь. Начало месяца, - сказал Спиридонов. - Но людей
поднимать надо. Добраться бы до армии.
     Наверху появились Гронский, рядом его референт. Они смотрели
вниз, на холл, лица их были неподвижны.
     - А вы что скажете? - спросил Спиридонов.
     - Очень странно, - ответил Гронский.
     Сверху послышался шум. Чей-то громкий голос кричал:
     - У меня самолет через час. Вы что, не понимаете?
     В ответ бубнил что-то милиционер.
     - Успокойте его,  - сказал Спиридонов Гронскому,  тот кивнул
шестерке, который сразу сорвался с места. Шубин смотрел ему вслед.
     - Чего мы стоим? - сказал он.
     - Есть предложения?
     Желтый туман закрутился под ногами,  и Спиридонов отошел  на
ступеньку выше.
     - Почему мы о сих пор не позвонили в Москву?
     - В  Москву?  -  переспросил Спиридонов.  Пожевал губами.  -
Может быть, и в Москву.
     - Зачем  в Москву?  - спросил Гронский.  Он не возражал,  он
задал спокойный вопрос,  как человек, который хочет разобраться в
трудной задаче.
     - В любом случае мы должны сообщить,  - сказал Шубин.  - Там
примут меры.
     Гронский смотрел на Спиридонова. Спиридонов - на Гронского.
     - Нет,  - сказал твердо Гронский. - Мы не знаем ни масштабов
аварии, ни причин - ничего не знаем.  Что мы скажем Москве? Что в
гостинице какое-то отравление?
     - Не только в гостинице, - сказал Шубин.
     - Пускай не только в гостинице.  Пускай и на площади.  И нас
спросят, какие вы приняли меры? И мы скажем - позвонили в Москву.
Это же, простите, несерьезно! - Гронский развел руками, чтобы все
поняли, насколько это несерьезно.
     Чувствуя неуверенность    Спиридонова,   Гронский   загремел
вопросами:
     - И   куда  мы  будем  звонить  в  Москву?  В  штаб  ПВО?  В
Министерство здравоохранения? Куда? В ЦК?
     Слова Гронского звучали разумно,  но в них была ложь,  в них
был  страх,  что  сильнее  страха  от  увиденного.  Страх   перед
собственной гибелью,  но не физической,  а моральной,  карьерной,
деловой.
     Вернулся шестерка  с  оттопыренными  ушами.  Он  не  скрывал
восхищения перед  филиппикой  Гронского.  Радостно  кивая,  будто
ждал, когда начнут раздавать конфеты.
     - Дело говоришь,  - сказал Спиридонов.  - До  Москвы  больше
тысячи верст.  Пока  мы  будем  дозваниваться  да  искать,  с кем
побеседовать, утро   наступит.    Давайте    сначала    попробуем
задействовать местные силы.  Чем больше сделаем сами,  тем меньше
будет претензий у Москвы. Как там, Гронский, на биокомбинате? Что
тебе сказали?
     - Никто не подошел.
     - Это  ничего не значит.  Что у тебя предусмотрено на случай
аварии?
     - Есть программа у дежурного.
     - Ты ему приказал действовать?
     - Сергей  Иванович,  но ведь нет аварии на моем заводе!  Нет
аварии!  Что-то случилось здесь, в центре. А завод вон там. Вы же
знаете.
     - Так, значит, на завод ты еще не звонил? Иди звони.
     Заметив, что  шестерка хочет бежать за Гронским,  Спиридонов
приказал ему:
     - А ты, Плотников, давай в номер люкс, держи ключ! Неси сюда
бутылку и стакан.
     Спиридонов посмотрел на Шубина.
     - Два стакана. Нам подкрепиться надо... Так, Шубин?
     - Так,  -  Шубину захотелось улыбнуться.  В Спиридонове была
внутреняя ясность,    которая    позволяет    подчиняться     без
сопротивления.
     - Гронский на завод не  дозвониться,  вот  увидишь,  что  не
дозвони