сколько неутоленное материнское чувство. Смешно! Прижалась как-то,  гладит
и приговаривает: "Олененок мой заброшенный, сухарик неразмоченный".  Вроде
и забыла, что я не моложе, а много старше ее... Ладно, замнем эту тему.
   - Согласен, замнем. Расскажите в таком случае, как вы себя  чувствуете,
нет ли жалоб на здоровье?
   - У вас еще остались сомнения в моей психической полноценности?
   - Нет, друг мой, меня интересует ваше общее физическое состояние.
   - Пожаловаться не на что, доктор, чувствую себя хорошо.
   - Рад слышать, но разрешите все же вас  осмотреть.  Разденьтесь,  прошу
вас.
   - Извольте.
   Кузьма Кузьмич принес из прихожей свой саквояж и минут пятнадцать  мял,
вертел и выслушивал Олега Петровича. Потом сложил  свои  принадлежности  и
задумчиво покачал головой:
   - Одевайтесь.  Никак  не  разберусь,  друг  мой,  откуда  у  вас  такое
расхождение. По всем показателям,  да  и  по  анамнезу,  вы  исключительно
здоровый мужчина. Превосходные легкие, совершенно чистое дыхание... Курить
бросили?
   - Давно и напрочь.
   - Пищеварение как, не жалуетесь?  Все  великолепно:  и  ясные  тоны,  и
четкий ритм сердца, и давление, как  у  юного  спортсмена,  и  соотношение
диастолы и систолы не оставляет желать ничего лучшего... И вдруг, при всем
при этом  несомненная  тахикардия!  Не  понимаете?  Проще  говоря,  у  вас
учащенное сердцебиение. Восемьдесят восемь ударов в  минуту,  -  куда  это
годится. Правда, реабилитация исключительно быстрая, но  с  таким  сердцем
марафон не бегают и на ринг не выходят. На вашем месте я побоялся бы  даже
на велосипед садиться и воздержался бы от вина. У вас не бывает  приступов
слабости, головокружения? И не тошнит, и в глазах не темнеет? Странно... И
шума в ушах не бывает?
   - Нет, доктор, не бывает.
   - И не надо. Знаете, друг мой, я  оставлю  вам  вот  этот  приборчик  и
обещайте мне регулярно в  течение  месяца  дважды  измерять  и  записывать
давление, частоту пульса и температуру. Утром и вечером.  При  отклонениях
на десятую часть тут же  звоните  мне  -  у  вас  есть  теперь  телефон  -
обещаете?
   - Хорошо, обещаю. А теперь я хотел бы посмотреть вашего ангела,  я  его
почему-то не обнаружил в квартире.
   - Как! Вы и его намерены исследовать, как меня!
   - Не надо хохмить, хочу просто посмотреть. Где вы его прячете?
   - Да вот он на письменном столе  под  колпаком.  Мне  пришло  в  голову
пристроить к нему экранирующий колпак с часовым механизмом, чтобы заводить
на определенный срок, после чего колпак упадет и прекратит действие маяка.
Это - на случай, когда  время  ограничено  и  возможно  чье-то  посещение.
Понимаете? Прежде у меня было страхующее  устройство  для  телевизора,  но
когда я убедился, что все зависит только от ангела, сделал иначе.
   Олег Петрович прошел в спальню и отдернул штору окна:
   - Смотрите, Луна  так  и  бьет  в  стекла  прямой  наводкой.  Нам  пора
приступить к опыту.
   Доктор не возразил. Олег Петрович  приподнял  и  закрепил  на  колонках
футляр, и Кузьма Кузьмич увидел теперь  ангела  в  хлынувшем  свете  Луны.
Вслед за этим Олег Петрович вернулся в столовую, раздвинул большие  шторы,
зажег ночник и погасил люстру.
   - Прошу занимать любое место, Кузьма Кузьмич.
   Доктор недоверчиво покосился на кресло и поежился:
   - Настораживающее предложение, черт возьми, даже страшновато: вдруг  не
вернемся?
   - Нет, все проверено, через полчаса все кончится. Однажды в  полнолуние
я попросту надел на  ангела  заземленное  ведро,  и  оказалось,  как  я  и
предположил, что из-под экрана маяк действовать не  может.  Осталось,  так
сказать, облагородить устройство да добавить часовой механизм.
   - Вы не сказали, как мне себя вести?
   - Никак. Сидите и смотрите на ночник или  на  окно  и  думайте,  о  чем
хотите. Впрочем, полной гарантии безопасности нам  никто  не  дал  даже  в
простых делах, так что подумайте, еще не поздно прервать нашу затею.
   - Врачи привыкли рисковать, припомните сами,  сколько  нас  погибло  на
эпидемиях, во время опытов на себе,  в  войну.  Не  отговаривайте.  Кстати
сказать, я кажется за...
   - Что? Что вы там...
   Но там было уже нечто другое, захватившее их на полуслове, как обморок.
   А в спальне тикали часы, неподвластные ни эмоциям земным, ни  внушениям
небесным, ни чарам луны, полыхающей сквозь морозные  кристаллы  стекла.  И
когда положенное время кончилось, футляр скользнул вниз, накрыл  статуэтку
и  колдовство  пропало.  Первым  вернулся  в  свое  настоящее  время  Олег
Петрович, потянулся и включил полный свет.
   - Зря скрываешь, - пробормотал доктор, все еще отчужденным голосом, - я
давно заметила, что ты стосковалась... Тут  он  открыл  глаза,  недоуменно
огляделся,  каким-то  женским  движением  потрогал  волосы  на  затылке  и
наконец, уставился на Олега Петровича уже осмысленным взглядом.
   - Как, это уже все? Такая досада: недосмотрел!
   Он всплеснул руками, вскочил,  пробежался  несколько  раз  по  комнате,
почему-то фыркнул, как после купания и,  взяв  Олега  Петровича  за  руку,
усадил с собой на диван.
   - Это потрясающе! - сказал он,  шаря  другой  рукой  в  воздухе,  будто
нащупывая ускользнувшее видение. - Никакой катастрофы вовсе не  произошло,
ведь только что я был Лией и видел все это  собственными  глазами  так  же
отчетливо, как сейчас вижу вас. Я еще помню запах воздуха в капсуле и  мог
бы вам сейчас нарисовать, как она выглядит. Я столько пережил, что не могу
представить, как все уложилось в какие-то несколько минут. Как жалко,  что
со мной не было моего ФЭДа... Впрочем, это - уже вздор...
   Доктор снова вскочил, засунул большие пальцы в проймы  жилета  и  снова
несколько раз пересек комнату. Остановившись внезапно перед  зеркалом,  он
вгляделся в  отражение,  потрогал  усики  и  повернулся,  вновь  всплеснув
руками:
   - Ну, друг мой, надо обладать стальными нервами, чтобы сидеть  вот  так
молча и не задать мне  ни  одного  вопроса.  Вы  истукан,  и  Афина  будет
со-вер-шен-но права, если сбежит от вас! Да я вам сейчас такое расскажу!..
   - Да рассказывайте, доктор, я только этого и жду.
   - Весьма охотно. Дело было так...
   Да, Кузьма Кузьмич был Лией и вместе  с  Фадой  витал  вокруг  Терры  в
снаряде, который они называли капсулой и  которая  являлась  чем-то  вроде
десантного  средства  пришельцев.  Они   все   время   помнили,   что   их
корабль-метеорит, притягиваемый Гелиосом, огибает его по  вычисленной  ими
параболе, и они должны перехватить метеорит на вылете, иначе затеряются  в
этом чужом для них мире. Сознание этого нервировало их,  а  ограниченность
срока заставила совсем отказаться от отдыха, называемого на земле сном, но
от этого их работа не стала менее увлекательной. Раз  за  разом  кружились
они вокруг Терры на различных орбитах, пользуясь энергией щедрого Гелиоса,
наблюдали, воспринимали, записывали жизнь молодой,  прекрасной  планеты  и
готовили для нее свой подарок.
   Конечно, генератор и даже маяки были построены не  ими  и  даже  не  на
корабле, а на их далекой родине, и делали их не для Терры, а  для  Фаэтона
на случай необходимого вмешательства, но на  долю  Лии  и  Фады  досталось
заполнить аппаратуру программами совсем иного содержания, которые они же и
должны были создать, применительно к облику Терры, к ее населению и совсем
в ином, чем мыслилось для Фаэтона, назначении.
   - Мы выпустили два маяка в наиболее  населенных  местах  планеты,  а  к
последнему маяку решили привлечь особое внимание. Фада старательно покрыла
его огнеупорным слоем, чтобы уберечь от пламени стартовых двигателей, и мы
не сразу выбрали для него место: не столь уж малодоступное, как полюса, но
и ненаселенное.
   - А еще до этого вы с Фадой поссорились.
   - Нет, это нельзя назвать  ссорой,  это  была...  Позвольте,  а  откуда
вам-то это известно? Ах да, ведь вы же - телепат! Нет, это была не  ссора,
Фада ухитрилась ввести в программу импульсатора... Как я сказал? Вот  ведь
знал только что, что это такое и - на тебе! - забыл. В  общем,  она  ввела
какие-то   технические   сведения,   а    я    настаивала,    что    нужно
ограничиться-чисто  духовными  ин®екциями,  чтобы  не  сбивать  мирное   и
трудолюбивое население Терры на путь Фаэтона.
   - Ничего себе - мирное. Посетили  бы  они  Терру  лет  двадцать  назад,
нагляделись бы!
   - Я настояла... то есть настоял на своем, но Фада  выторговала  все  же
некоторую частицу наводящих сведений о каком-то  комбинаторе.  Утверждала,
что это будет способствовать  развитию  чисто  умственных  сил  населения.
"Террианцы, - доказывала она,  -  очень  не  скоро  еще  достигнут  такого
технического уровня, при  котором  смогут  откупорить  маяки,  а  к  этому
времени они поднимутся нравственно настолько, что  не  обратят  полученные
возможности во вред друг другу". Я согласилась. И тогда,  выбрав  наиболее
дикое место планеты, мы выпустили маяк всего лишь за секунду до  включения
стартовых двигателей.
   - А после этого вы установили импульсатор на Селене.
   - Нет, это удивительно! Скажите, друг мой, как вам удается так  здорово
читать мои мысли? Можно подумать, что вы подглядывали  за  мной  откуда-то
из-за угла времени!
   - Не удивляйтесь, доктор. Все это время я пробыл тоже Лией и пережил то
же самое, что и вы.
   - Выходит, нам показали один и тот же фильм?
   - Выходит так, и было бы странно, случись иначе.
   - Так для чего же я вам все рассказывал?
   - Я пытался перебить, но вы были так увлечены...
   - А ведь и верно!
   Кузьма Кузьмич, только что присевший, вновь  вскочил,  постоял,  что-то
соображая, и задумчиво прошелся по комнате, заглянул в  спальню,  пощелкал
по стенке футляра и повернулся к хозяину.
   - Достаточно удивительной и неправдоподобной выглядела эта вся  история
в ваших рассказах, но пережить самому куда удивительнее. Я  будто  до  сих
пор вижу, как корчится и пылает под нами тайга в момент  старта  с  орбиты
Терры!
   Но главное, пожалуй, не в этом. Вам не просто показывают фантастическое
кино,  в  ваши  руки  попало   могущественное   средство,   представляющее
неоценимые возможности. Как вы собираетесь ими распорядиться, друг мой?
   - Ну что я могу сказать, доктор!  К  догадке  о  возможностях  вы  были
подготовлены исподволь, с моих слов, а я все  время  был  захвачен  другой
стороной явления - его  таинственностью.  Я  ломал  голову  над  разгадкой
тайны, не  вникая  в  оценку  возможных  последствий,  Мне  самому  только
сегодня, вместе с вами открылась последняя - да  и  последняя  ли  еще?  -
страница  внеземной  истории.  Мне  нужно  время  все  это  переварить   и
выработать свою дальнейшую линию поведения.
   - А у вас не закружится голова, не наломаете дров?
   - Ох и подозрительный же вы, доктор! То вы  меня  собирались  отдать  в
руки психиатра, теперь раздумываете, нельзя ли придержать мне руки!  Хорош
друг, нечего сказать.
   - Вот видите, как вы опасны даже  одной  только  своей  способностью  к
телепатии!  А  если  взвесить  все  остальное,  что  вам   досталось?   Не
обижайтесь, но вы и в самом деле можете стать социально опасной личностью.
Вы сознаете, какая ответственность ложится на ваши плечи?
   Олег Петрович почувствовал, что доктор на самом деле весьма  встревожен
положением, что он даже расстроен, и хотя в ближайшее время  предпринимать
несомненно ничего не станет, но оставлять его с таким бременем  заботы  на
душе показалось недопустимым. Олег Петрович сделал уже знакомое ему усилие
и заставил гостя выбросить из головы назревающую тревогу, а вслух сказал:
   - Мне думается, у нас еще будет время обсудить перспективы, с маху  это
не сделаешь.  В  любом  случае  я  поставлю  вас  в  известность  о  своих
намерениях, когда они возникнут, обещаю вам это. А пока не хотите  ли  вы,
что было бы весьма уместно, отпраздновать благополучный  исход  экспедиции
наших внеземных знакомых,  которых,  по  гипотезе  Казанцева,  мы  считали
погибшими при катастрофе еще в девятьсот восьмом году. Мне всегда было  их
по-человечески жалко, а теперь самому  кажется  удивительным,  что  я  так
легко поверил в катастрофу. Ну, посудите сами, могли ли существа, сумевшие
преодолеть чудовищное пространство  Галактики  и  пределы  времени,  стать
жертвой случая  у  маленькой  планеты.  Да  они,  оказывается,  не  только
садиться, даже задерживаться возле Земли не стали: ведь это потребовало бы
громадных  затрат  энергии  на  торможение  и  последующий   разгон.   Они
рассчитали, что само Солнце затормозит их и повернет  обратно,  как  любую
комету, а попутно выслали, так сказать, шлюпочку, чтобы на нас  взглянуть,
вот и все.
   - Да, капсула была невелика, а дел наделала столько, что земляне до сих
пор о ней помнят,  -  отозвался  доктор,  вполне  успокоившись,  и  сел  к
обеденному столу.  -  Кстати,  не  об®ясните  ли  мне,  друг  мой,  зачем,
собственно, нам с Фадой  потребовалось  так  снижаться  перед  стартом?  Я
помню, пришлось включить защиту на полную  мощность,  чтобы  предотвратить
сгорание капсулы от трения об атмосферу?
   - В космонавтике и вычислениях сильна была Фада, а не я, - ответил Олег
Петрович, доставая из буфета бутылку с вином и фужеры, - но мне  думается,
к снижению вынудила необходимость погашения орбитальной  скорости  капсулы
перед стартом на перехват корабля, а мне - то есть Лии! - это было  только
на руку для уточнения с®емок Терры с близкого расстояния. С этой же целью,
то есть для с®емок, Лия, помнится, высветила  земные  ночи  на  протяжении
восьми ее оборотов.
   - Верно, я не придал этому значения, но так оно и было.
   - Как вы думаете, ограничиться нам  сухим  вином  или  выпить  в  честь
сегодняшнего события коньячку? Тут было бы  уместно  даже  шампанское,  но
разве можно было предусмотреть такой исход!
   - Ограничимся сухим, крепкие я вам не разрешаю.
   - Согласен. Тем более, что надо же нам еще и поспать сегодня.
   Олег Петрович налил вина и поднял свой фужер:
   - За Лию и за Фаду!
   - И за чистых душой людей, - добавил Кузьма Кузьмич.



        22

   Олег  Петрович  все  время  помнил,  что   является   не   единственным
обладателем дара пришельцев, что есть где-то еще два маяка, наверняка тоже
"задействованных", потому что трудно было полагать, что  их  владельцы  не
попытались проверить, что у них внутри! И если раньше сфера  предположений
Олега Петровича была неопределенно велика, то теперь, после совместного  с
доктором опыта, она ограничилась точной датой девятьсот восьмого года.
   Олег Петрович вспомнил, как ему привелось там, по ту сторону фронта, не
раз слышать по радио выступления бесноватого фюрера. Да,  судя  по  речам,
Адольф  Шикльгрубер  вполне  мог  сойти   за   бесноватого:   чванливость,
эмоциональность, пренебрежение  логикой,  беспардонная  самоуверенность  и
грубость выражений выделяли фюрера из всех высокопоставленных  немцев.  Но
было в речах Гитлера нечто, способное произвести впечатление не только  на
немцев. Была  ли  это  лишь  безудержная  ярость  или  что-то  другое?  Не
способствовала ли Гитлеру могучая посторонняя сила, кроме хорошо известной
поддержки военных концернов?
   На самом деле, разве не могли  промышленные  магнаты  найти  для  своих
целей более подходящего ставленника, чем какой-то фельдфебель,  взращенный
на пивных дрожжах, даже ничем себя не проявивший? Надо полагать, что  и  в
мюнхенских пивных стать главарем было  не  так  уж  просто,  были  же  там
молодчики весьма решительные. А у Шикльгрубера - ни роста,  ни  физической
силы, ни подкупающей  внешности,  ни  образованности,  ничего  геройского.
Скорей уж  Кальтенбруннер  или  представительный  и  решительный  Скорцени
способны были бы пробиться в лидеры, а вылупился  невзрачный  Шикльгрубер.
Почему?
   Взвешивая все эти обстоятельства, Олег Петрович склонен был думать, что
успехи Гитлера затруднительно  об®яснить  без  вмешательства  таинственной
силы.  Действительно,  попади  ангел  в  руки  бессовестного  и  жестокого
человека, использование дара пришельцев  пойдет  именно  по  такому  пути.
Сначала этот негодяй подчинит себе и воспитает  банду  головорезов,  потом
расчистит этой банде арену действий,  навязав  свою  волю  государственным
деятелям разных инстанций, а дальше начнет свертывать шеи неугодным  людям
уже в массовом масштабе, руками бесповоротно подчиненных ему подлецов.
   Да, в такую схему вполне  укладывались  минувшие  события,  да  и  сами
пришельцы, кажется, опасались такой возможности.
   А как же проявился второй маяк? Может  быть,  он  еще  "не  откупорен",
стоит где-нибудь в хранилище музея, в чьей-то  коллекции,  украшает  комод
деревенского дома, а то и просто, никем не тронутый, в земле  или  на  дне
реки?
   Да и участь первого совсем еще не  определена,  ведь  гибель  владельца
вовсе не означает уничтожения маяка! Но  тут  у  Олега  Петровича  имелись
веские соображения  двоякого  рода.  Во-первых,  логически  вытекало,  что
переход "задействованного" маяка в другие руки скорее всего сказался бы  в
появлении  какой-то  новой  выдающейся  личности,  а  во-вторых,  было   и
фактическое  обстоятельство,  заставляющее  думать,  что  маяк  остался  в
единственном  числе.  Олегу  Петровичу  присуща  была  наблюдательность  и
аккуратность записей, благодаря чему он заметил, как  изменилось  действие
его ангела. Когда оно началось, продолжалось лишь одну  ночь  за  день  до
полнолуния, а последнее время ангел начал "работать"  три  ночи  подряд  -
точно в полнолуние. Усиливаться маяку было вроде бы не  с  чего,  действие
генератора в мертвенных условиях  Луны  тем  более  не  могло  измениться.
Отсюда следовал вывод, что энергию солнца, аккумулированную генератором за
время   лунного   месяца,   он   выдавал   сначала    тремя    импульсами,
распределяющимися на три цели поочередно, - отсюда, надо  полагать,  он  и
назывался пришельцами импульсатором, - а теперь  все  три  импульса  стали
приходиться на одну и ту же цель, что  могло  означать  только  отсутствие
остальных маяков.
   Иное  об®яснение  не  подвертывалось  и,  осознав  это,  Олег  Петрович
почувствовал, что его ответственность возросла еще больше. Не использовать
оставшуюся возможность означало почти то же, что и обокрасть человечество,
но и поделиться с обществом подарком, попавшим в руки Олега Петровича,  он
не мог: ведь это не глыба золота, которую можно разделить на части, и  это
не представляло собой открытия или крупного изобретения, которые можно  бы
опубликовать и реализовать.
   Положение усугублялось еще и тем,  что  Олег  Петрович  был  далеко  не
молод, ему  уже  некогда  было  производить  длительные  опыты,  например,
социального порядка, а передать дар в другие руки он опасался.
   "Ах, если бы я  располагал  таким  устройством,  как  Комбинатор  Фады,
насколько проще было бы искать выход  из  положения!"  -  досадовал  он  и
поймал себя на том, что сожалеет об этом не впервые, с той лишь  разницей,
что когда-то он мечтал о Комбинаторе  для  решения  задачи  о  пришельцах,
решившейся само собой, а теперь  предстала  задача  более  существенная  и
ответственная.
   Но комбинатора у Олега Петровича не было, а была  лишь  "Шехерезада"  и
энцефалограф, заполучить который  удалось  не  без  давления  на  главбуха
завода. Этот прибор по его прямому  назначению  Олег  Петрович  освоил  не
сразу, он лелеял надежду на гораздо большее. Отдаленное смысловое сходство
каски  энцефалографа  с  венцом,  который  надевала  Фада  при  работе   с
Комбинатором (тот венец, вероятно, снимал биотоки мозга),  натолкнуло  его
на мысль согласовать действие энцефалографа с "Шехерезадой", а для  этого,
как ему казалось,  нужно  было  найти  ключ,  позволяющий  преобразовывать
кривые энцефалограммы в двоичный код программы компьютера.
   Решение задачи, однако, никак не давалось, но однажды  Олегу  Петровичу
пришло  в  голову:   "А   что,   если   подключить   выход   энцефалографа
непос