Давай попросим эту яхту.
   Сотрудник турбазы, финн, поднял белесые брови.
   - Старье, -  сказал  он.  И,  поискав  еще  нужное  слово,  добавил:  -
Негодник.
   - Нам годится, - быстро сказал Морозов. - Паруса, надеюсь, не дырявые?
   Финн медленно удивился, брови его поднялись выше.
   - Селирон есть дырявый никогда. - И он еще что-то сказал по-фински  или
по-шведски Эрикссону, вернувшемуся за остатками багажа.
   Тот перевел на русский:
   - Вейкко говорит, что на яхте нет трансфлюктора и он не имеет права  ее
выпускать из гавани.
   - Мы умеем обходиться без трансфлюктора.
   - И еще он говорит, - продолжал Свен Эрикссон, - что  ветер  противный.
Зюйд-ост. Вы не сможете идти в лавировку.
   - Сможем,  -  сказал  Морозов.  -  Только  пусть  об®яснит,  где  какие
повороты, по каким знакам идти.
   - Нельзя, - покачал головой Вейкко.
   - Не понимаю, что тут спорить, - вмешалась Марта. - Раз нельзя, значит,
нельзя. Правда, Вейкко? - Она улыбнулась ему самой ослепительной из  своих
улыбок. - Немножко жалко, конечно. Давно я не ходила на яхте. Кажется,  со
Второй Оркнейской регаты, да, Алеша?
   - Что вы там застряли? - крикнул с катера Буров.
   - Идем, - ответил Морозов, с сожалением отведя взгляд от яхты.
   - Хорошо, - сказал вдруг Вейкко и  плотнее  нахлобучил  свой  картуз  с
длинным козырьком. - Для вас. Садитесь на яхта. Я отвезу.


   Фарватер был извилист, шхеры то  сжимали  его  морщинистыми  гранитными
боками, то расступались, открывая вольные плесы, здесь ветер  рябил  серую
воду, тихонько позванивал в штагах. Покачивались красные  и  белые  головы
вех, ограждавших фарватер. Чайки парили в небе, сидели на воде, ходили  по
узким полоскам пляжей.
   И опять поворот, яхта влетает в узкий проход меж скал, а впереди торчит
острый камень, ни дать ни взять тюленья морда, левее, левее, еще левей! О,
здесь не просто. Здесь  держи  ухо  востро.  Без  трансфлюктора  здесь  не
очень-то.
   Но красотища! А дышится как!
   А сейчас я бы чуть потравил шкоты. Ладно, не  мое  дело.  Вейкко  знает
лучше. Вон как уверенно и покойно лежит его жилистая рука на румпеле.
   - Нравится тебе? - спрашивает Морозов Витьку.
   Витька - молчаливый, серьезный. Не по годам серьезный. В  кого  это  он
пошел? Совершенно не склонен к болтовне. В меня, конечно, пошел.
   - Природа нравится, - отвечает Витька.
   Вот  как,  думает  Морозов.  Природа.  Значит,  что-то  другое  ему  не
нравится. Только природа нравится.  В  прошлом  году  с  ним  было  проще.
Взбирался ко мне на колено и обрушивал лавину вопросов.  А  теперь  больше
помалкивает. Ну как же - повзрослел, в пятый класс перешел.
   С кормы доносится смех Марты. И еще какое-то фырканье - это Вейкко  так
смеется. Смотри-ка, ей удалось разговорить этого твердокаменного финна.
   А у него, Морозова, почему-то не клеится разговор с Витькой.
   - Как у тебя в школе? - спрашивает он. - Математика легко дается?
   - Особых трудностей теперь нет, - отвечает Витька.
   - А как отношения с товарищами?
   - В каком смысле?
   - Ну... дружишь ты с ними?
   - Товарищи есть товарищи, - Витька слегка пожимает плечами.
   Некоторое время Морозов размышляет над его ответом.  Он  знает,  что  у
Витьки в начале учебного  года  была  драка.  Подрался  с  одноклассником,
Пироговым каким-то. Из-за чего  -  ни  учителя,  ни  Марта  не  дознались:
причину драки Витька отказался изложить наотрез. В кого только пошел такой
упрямый? Наверное, в Марту.
   - Посмотри, - говорит Витька, - сосны  торчат  прямо  из  скалы.  Разве
деревья могут расти без земли?
   Оранжевое предзакатное солнце выплывает из облаков - будто из  дырявого
мешка вывалилось - и мягко золотит шхеры. На севере вечера длинные-длинные
- как тени от сосен, лежащие на воде прямо по  курсу.  Яхта,  покачиваясь,
перерезает тени и  выходит  на  плес.  Здесь  прыгают  на  зыби  солнечные
зайчики, и ветер пробует штаги и ванты на  звонкость,  и  Марта  кричит  с
кормы:
   - Алешка, откренивай!
   У Марты уже в руках румпель и  шкоты.  Однако  быстро  идет  приручение
Вейкко. И, как бывало когда-то, Морозов, держась за ванту, вывешивается за
борт,  и  яхта  красиво  делает  поворот  оверштаг,  огибая  белый   конус
поворотного знака.


   Серебристо-розовая  рыбина  медленно  плыла  вперед  и  немного  вверх,
пошевеливая плавниками. Морозов пошел за ней,  осторожно  поднимая  ружье.
"Треска, что ли, - подумал он, - да какая здоровенная, около метра, ну, на
этот раз я не промахнусь". Он прицелился, и  в  этот  момент  рыба,  будто
почуяв неладное,  метнулась  в  сторону  скалы.  Ах,  чтоб  тебя!  Морозов
оттолкнулся от каменистого грунта и поплыл к темно-зеленой,  скользкой  от
мха скале. Обогнув ее, остановился. Темно, как в ущелье.  Ущелье  и  есть,
только подводное.  Разве  тут  увидишь  рыбу?  Косыми  светлыми  штришками
промелькнула  стайка  салаки.  Морозов  поплыл  вперед,  раздвигая   рукой
водоросли. Уж очень ему хотелось  всадить  гарпун  в  эту  треску.  Смешно
сказать: почти неделя, как они на Аландах, каждый день уходят под воду - и
ни одного удачного выстрела.
   Морозов оглянулся - и все похолодело у  него  внутри.  Витьки  не  было
видно. Обычно он следовал за отцом, так ему было строго-настрого ведено  -
не отставать ни на шаг, только  под  этим  условием  Марта  разрешила  ему
подводные прогулки. И вот Витька исчез.
   - Витя! - крикнул Морозов.
   Тишина. Только слабое потрескивание в шлемофоне - обычный шум помех.
   - Витька!
   Морозов рванулся из ущелья, выплыл из-за  скалы,  огляделся.  В  зыбком
полумраке не было видно Витькиного гидрокостюма. У Морозова перед  глазами
все поплыло, смешалось, остался лишь черный  клубящийся  страх.  И  еще  -
мгновенное видение: он выходит из воды, выходит один, и Марта,  загорающая
на крохотной полоске пляжа, поднимается ему навстречу, и в глазах у нее...
   - ВИТЬКА!!
   Он весь напрягся: в шлемофоне коротко продребезжало. Он снова крикнул и
опять услышал, словно бы в ответ, металлическое лязганье. Так  повторилось
несколько раз. Морозов подплыл к якорному  канату,  уходившему  наверх,  к
яхте, посмотрел на ее желтоватое днище с красным килем. Здесь было  место,
от которого  они  обычно  начинали  подводные  прогулки,  и  ориентир  для
возвращения на остров. Может, Витька  вылез  наверх?  Но  почему  в  таком
случае не предупредил его? Может, что-то испортилось в гидрофоне?  Что  за
странное дребезжание?
   Да, Витька, конечно, наверху,  убеждал  себя  Морозов.  Перед  тем  как
вынырнуть, он крикнул еще раз, и тут же Витькин голос ответил:
   - Я же тебе говорю, иду обратно.
   Морозов испытал такое облегчение, что ему  захотелось  сесть  или  даже
лучше лечь, закрыть глаза и ни о  чем  не  думать.  Но  тут  же  он  снова
встревожился:
   - Ты смотрел на компас? Каким курсом ты шел от яхты?
   - Я держал сто двадцать. Да ты не...
   - Значит, держи сейчас триста! - закричал Морозов. - Ты слышишь?
   - Я так и иду, - ответил Витька таким тоном, будто хотел сказать: "Знаю
без тебя, не кричи, пожалуйста".
   Морозов поплыл в том направлении, откуда должен был  появиться  Витька.
Дно здесь понижалось, за нагромождением камней начиналась большая глубина,
и он опять испугался - на этот раз задним числом, - что Витька полез в эту
бездну.
   Несколько левее, чем он ожидал, возникло в  зеленом  полумраке  красное
пятно Витькиного гидрокостюма. Витька  плыл  над  грунтом,  мерно  разводя
руками. Морозов поплыл навстречу и молча  заключил  сына  в  об®ятия.  Тот
удивленно посмотрел и высвободился.
   - Почему ты полез туда? - спросил Морозов. - И ничего мне не сказал?
   - Хотел посмотреть, что там. А не сказал,  потому  что  ты  бы  мне  не
разрешил.
   Морозов оценил ответ по достоинству.  Они  поплыли,  голова  к  голове,
назад к яхте.
   - Там на дне, в иле, что-то большое, - сказал Витька. - И труба торчит.
   - Какая еще труба? - проворчал Морозов. - Почему ты не отвечал, когда я
звал тебя?
   - Я отвечал.
   - Ответил, когда я позвал в десятый раз. А до этого...
   - Я все время отвечал.
   Странно. Все-таки что-то неладно с гидрофоном.
   Они подплыли к якорному  канату  и  по  песчаному  пологому  дну  пошли
наверх.
   - Я вижу, с тебя нельзя глаз спускать, - сказал Морозов.
   - А почему я должен ходить за тобой как тень?  -  отозвался  Витька,  и
Морозов ощутил желание надрать ему уши.
   Марта расхаживала по узенькому, зажатому скалами пляжу. Раскрытая книга
валялась на песке.
   -  Почему  не  загораешь?   -   спросил   Морозов,   выпроставшись   из
гидрокостюма. - Солнце сегодня хорошее.
   - Сама не  знаю.  Вдруг  я  что-то  забеспокоилась.  Вы  слишком  долго
сегодня. - Марта улыбнулась, поправила косынку на голове. - Опять стреляли
мимо?
   - Гонялись вот за такой здоровенной треской, -  Морозов  широко  развел
руки. - И ни черта.
   - Ух вы, охотнички мои, - сказала Марта и чмокнула Витьку  в  загорелую
щеку. - Неуда-ачливые! Идемте, буду вас кормить.
   Красно-белая палатка славно вписывалась в  темную  зелень  хвои.  Сосны
осыпали иголки на раскладной столик, на тарелки. Бифштекс, поджаренный  на
плитке и облитый гранатовым соком, был необыкновенно вкусным. А уж аппетит
после морских купаний!
   Морозов покосился на Витьку и подумал, что у Витьки  его,  морозовская,
манера есть: жует быстро, энергично, а сам глазеет по сторонам, ничего  не
хочет упустить. Вон  каркнула,  сорвавшись  с  ветки,  ворона  и  полетела
куда-то по своим  бестолковым  вороньим  делам.  Плеснула  волна  у  скал,
взметнулась пенным фонтаном,  -  свежеет  ветер,  ярится  прибой.  Щекотно
ползет по голой ноге муравей.
   Морозов перевел взгляд на Марту. Гляди-ка, ухитрилась так загореть  при
здешнем  скупом  солнце.  И  когда  успела  обзавестись  этим   новомодным
купальником, меняющим цвет в зависимости  от  освещения?  Конечно,  босая.
Чудачка, носится со своей идеей о пользе ходить босиком по  земле.  И  вот
терпит, упрямо ходит по камням, по хвойным иголкам. И Витьку заставляет.
   Не думал он, Морозов, что сможет отринуть от себя вечные  заботы,  ведь
казалось, никуда от них не уйдешь, а вот поди  ж  ты...  Хорошо  здесь,  в
тишине, на  клочке  тверди  посреди  изменчивого  моря.  Стать  бы  частью
скалистого островка, частью моря и ветра, вобрать в себя все это...
   Марта поставила перед ним клубничное желе, сказала:
   - Совсем забыла: недавно тебя вызывал Коннэли.
   - Коннэли? - Морозов вскинул голову - Что ему надо?
   - Не знаю. Он позвонит еще.
   - Ты сказала, что у нас отпуск?
   - Да. Витюша, положить еще желе?
   Морозов привалился спиной к сосне. Вот так. Никакой Коннэли не  отдерет
его от шершавого, нагретого солнцем ствола.  Слышите,  господин  президент
Международной федерации космонавтики? Ничего не выйдет у вас.
   Он поймал настороженный взгляд Марты. Ну, само собой, она догадывается,
зачем  звонил  Коннэли.  Морозов  подмигнул  ей:  дескать,  не  тревожься,
Мартышка, наш Великий Уговор остается в силе.
   - Пап, - сказал Витька, покончив с желе, - ты читал "Ронго-ронго"?
   - Читал. А что?
   - Буров, когда выступал по теле, ну, когда отмечали десятилетие со  дня
смерти Шандора Саллаи...
   - Понятно. И что он говорил?
   - Он сказал,  что  несколько  записей  Саллаи  на  полях  "Ронго-ронго"
перевешивают все его прежние труды. Это правильно, пап?
   - Нет, неправильно.
   - А ты видел эти записи на полях?
   - Да.
   Как же давно это  было,  подумал  Морозов.  Еще  перед  стартом  Второй
Плутоновой. Полноземлие, комнатка Марты в Селеногорске... чудо тех далеких
дней и ночей... Да, тогда-то Марта показала ему книжку, забытую Шандором в
медпункте. Древний, не очень складный миф  Южных  морей  о  "солнце-боге",
дававшем себя "в пищу" людям, Шандор истолковал  весьма  своеобразно:  как
фантастически преломленную мечту о _биофорных_ - то есть несущих  жизнь  -
свойствах  лучистой  энергии.  Имел  ли  Шандор  в   виду   тау-излучение?
Неизвестно. Никогда и нигде он не высказывался об этом.  Сохранились  лишь
его пометки на полях книжки. Он,  Морозов,  не  придал  им  тогда  особого
значения. Но, увидев на Плутоне существа, заряжающиеся энергией,  вспомнил
о заметках Шандора, а по возвращении рассказал о них Бурову. После  смерти
старика Бурову удалось разыскать в его личном архиве книжку и расшифровать
неразборчивые каракули. Он написал статью о  прозрении  Шандора  Саллаи  и
ввел в  научный  обиход  вот  этот  термин,  как  бы  случайно  оброненный
стариком: биофорные свойства лучистой энергии.
   - Пап, - сказал Витька, - а может, и вправду  были  на  Земле  времена,
когда люди питались солнечным теплом и светом?
   - Не было таких времен.
   - А почему тогда жители Пасхи придумали такой миф? Буров говорил -  это
очень странно.
   - В их мифах  могли  фантастически  преломиться  наблюдения  за  жизнью
растений. Подсолнуха, например. Древние перуанцы поклонялись подсолнуху  и
называли его "цветком солнца".
   - Да-а? - протянул Витька, разочарованный простотой толкования мифа.
   - Тут дело вот в чем, - вмешалась Марта, подсев к сыну  с  гребешком  и
пытаясь причесать его русые кудряшки. - Непосредственно  солнечным  светом
питаются только растения. Вы проходили фотосинтез?
   - Ну, не надо, мама! - поморщился Витька и отодвинулся от  гребешка.  -
Фотосинтез мы не проходили, но я немножко знаю.
   - Растения живут, потому  что  превращают  энергию  солнечных  лучей  в
химическую энергию органических молекул. А человек питается растениями или
мясом животных, которые питаются растениями. И таким образом -  не  прямо,
но фактически тоже поглощает энергию, приходящую от солнца. Понимаешь?
   - А Буров говорит, что можно прямо, -  стоял  на  своем  Витька.  -  Он
об®яснял, но я не все понял и забыл. У нас  дыхание  -  все  равно  что  у
деревьев... или рыб...
   - А вот мы сейчас у него самого спросим, - благодушно  сказал  Морозов,
увидев мелькнувшие меж сосен фигуры.


   Свен Эрикссон несколько лет назад окончил  в  Ленинграде  биологический
факультет. Как-то раз попал он в планетарии на  лекцию  Бурова  и  с  того
вечера не было у Бурова более верного  адепта.  Не  только  идеи,  которых
всегда хватало у Бурова, сблизили их,  а  и  общая  страсть  к  подводному
спорту. Для Свена, впрочем, это был не спорт, а профессия, дело  жизни,  -
он изучал  морскую  фауну.  Способного  молодого  исследователя  приметила
международная организация по охране гидросферы и предложила ему возглавить
планктонную  станцию  на  Аландах  -  захудалое  учреждение,  не   слишком
отягощающее международный бюджет, но  и  не  приносящее  ей,  организации,
лавров.  Свен  с  тремя  сотрудниками,  такими  же  молодцами,   отдавшими
предпочтение морю перед сушей, развили кипучую деятельность. День-деньской
они носились на катере по  "пастбищам",  огороженным  сетями  и  засеянным
рачками  и  прочей  планктонной  мелюзгой.  На  долгие  часы   уходили   в
гидрокостюмах под воду, ловили и метили рыб, снимали показания с приборов.
И  так  бывало  до  поздней  осени,  почти  до   ледостава.   Тогда   Свен
консервировал станцию и уезжал в Стокгольм, там обрабатывал накопленный за
лето материал, а его помощники возвращались к себе домой в Турку.
   Сюда-то, на планктонную станцию, и стал наезжать по  приглашению  Свена
Буров. Первое лето просто нырял и купался в свое удовольствие, а на второе
- привез идею. И стали они со Свеном не просто нырять, а - с  определенным
умыслом.
   В красном деревянном домике с  белыми  наличниками  окон  и  дверей  на
скалистом берегу укромной бухточки размещалась станция -  в  нижнем  этаже
лаборатория, в верхнем - три жилые  комнатки,  одну  из  которых  занимали
Буров с Инной. Морозовым предложили поселиться во второй  комнате,  но  те
отказались утеснять персонал станции и  разбили  палатку  на  другом  краю
островка. Так оно было лучше.
   С утра станция работала. А во второй  половине  дня,  ближе  к  вечеру,
собирались  все  вместе  -  хозяева  и  гости.  Свен  вываливал  Марте  на
сковородку кучу мелкой, необыкновенно вкусной рыбки, откормленной рачками,
название которых было длинным и труднопроизносимым.
   И сейчас принес полное ведро.
   - Свен! - ужаснулась Марта. - Вы хотите, чтобы я все это зажарила?
   - Конечно, - хладнокровно ответил тот. - Мы вам поможем.
   Сели чистить рыбу. Витька пристроился рядом с Буровым.
   - Дядя Илья, - сказал он, - я опять  забыл,  что  вы  рассказывали  про
дыхание...
   - Забываешь, потому что мало ешь рыбы.
   - Я не могу есть много рыбы, у меня икота появляется. Вы говорили,  что
у всех дыхание одинаково, у человека, и у рыб, и у растений.
   - Что еще за новости? - Марта тыльной  стороной  ладони  отвела  прядь,
упавшую на глаза, и посмотрела на Бурова.  -  Зачем  ты  морочишь  ребенку
голову, Илья?
   - Я не ребенок! - вскинулся Витька. - Я в пятый класс перешел.
   - Пятый класс - это уже солидно, - сказал Буров. - Я  не  говорил,  что
все дышат одинаково. Я говорил  об  общем  принципе  дыхания.  У  человека
газообмен между воздухом и кровью происходит в альвеолах легких. У рыбы  -
между водой, содержащей  кислород,  и  кровью  -  в  жаберных  пластинках.
Разница - в геометрической структуре дыхательных ячеек. А принцип - общий.
   - А у растений? Вы про растения тоже говорили.
   - Я говорил, что у  растений  при  фотосинтезе  в  превращении  энергии
активно участвует АТФ - аденозинтрифосфорная кислота.  Наше  дыхание  тоже
сопровождается синтезом АТФ. Что это значит? Растения  и  млекопитающие  -
биологические системы во многом противоположные. А  принцип  питания  или,
если хочешь, дыхания, у них общий. Природа всегда  ищет  и  находит  общий
принцип, единый механизм, как можно более простой.  Как  говорил  Пифагор,
"сведение множества к единому - в этом первооснова Красоты".
   - Значит, АТФ... - Витька добросовестно пытался понять и  запомнить.  -
Значит, она для всех...
   - Именно. Прекрасный биологический аккумулятор и трансформатор энергии,
поступающей в организм извне, - вот что такое АТФ.
   - Дядя Илья, а эти, плутоняне, они ведь живут потому,  что  получают...
ну, тоже аккумулируют энергию извне... Значит, и у них АТФ?
   - Во-от, теперь видно, что ты учишься думать, - одобрил Буров,  потроша
очередную рыбку. - Что ж, может, и у них.
   - Не вводи пятиклассника в заблуждение, Илья, - сказал Морозов.  -  Эта
идея давно отвергнута по той простой причине, что в  анаэробных  процессах
АТФ не участвует. Для действия механизма АТФ, - пояснил он Витьке, - нужна
кислородная среда. А на Плутоне ее нет.
   - Я говорю о едином принципе, товарищ вице-президент, - сказал Буров. -
Может, у них биологический аккумулятор основан не на фосфатных  связях,  а
на каких-то других. Вот полетишь скоро на Плутон - разберись на месте.
   - Сам лети и разбирайся, - проворчал Морозов.
   - Илья, - переменила Марта разговор, - Инна говорит, что вы  со  Свеном
затеяли тут опасные подводные опыты...
   - Напрасно Инна говорит о том, чего еще нет.
   - А что - это секрет? - Инна,  близоруко  прищурившись,  посмотрела  на
Бурова.  -  А  я  считаю,  что,  прежде  чем  начинать  эксперимент,  надо
посоветоваться со специалистами. Представляешь, - обратилась она к  Марте,
- задумали научиться дышать морской водой. Разве  это  шутка  -  заполнять
водой легкие?
   - Да никто пока не дышит и не заполняет, - терпеливо  сказал  Буров,  и
Морозов удивился кроткому его тону. В былые времена такое возражение  Инны
мгновенно взвинтило бы его. - То есть многие уже дышали водой, - продолжал
Буров, - но неудачно и неправильно. Подавать кислород в воду перед  вдохом
дело нехитрое. А вот выводить из легких углекислый газ... Ну, мы придумали
одну штуку, теперь пробуем, вот и все.
   - Ох, Илья, - покачала головой Марта. - Когда ты только угомонишься?  -
Она поднялась. - Ну, хватит чистить, все равно столько рыбы нам не с®есть.
Витя, надень куртку и брю