Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Новый Аладдин -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
я точками на листе бумаги? Согнув этот лист, вы совмещаете их в одну. Браслет Озерова делает это с нашим трехмерным пространством в пределах планеты, причем ни расстояния, ни природные или искусственные препятствия не играют никакой роли. Видимо, в мире, откуда появился этот браслет, известны какие-то свойства пространства - времени, позволяющие регулировать положение двух точек на карте с максимальной точностью наводки. Парадокс неевклидовой геометрии приобретает физическую достоверность, сказка о сапогах-скороходах становится былью. Хмелик понимал, что не об®яснит и сотой доли того, что покажет демонстрация браслета в действии, но не мог отказать себе в удовольствии изложить уже продуманные и выношенные умозаключения. - Загадочную для нас "работу" браслета, - торопливо продолжал он, словно боясь, что его прервут особенно нетерпеливые слушатели, - можно сравнить с нейронными процессами в мозгу: он принимает сигналы, поступающие на "входы", и выдает с "выходов" готовые решения. Есть в кибернетике устройство, реализованное Ньюэллом, Шоу и Саймэном. Оно последовательно преобразует исходную ситуацию, пока она не станет "конечной". Аналогично, по-моему, функционирует и браслет. К примеру, исходная ситуация - мысленный приказ Озерова: найти и показать набережную Ист-ривер в Нью-Йорке. Ситуация преображается так: на запрограммированной карте мира устройство находит Нью-Йорк, остров Манхэттен и набережную Восточной реки. Затем сближаются исходная и конечная точки. Границы касания очерчены синим светом. Видите? В повисшем посреди комнаты широком озеровском "окне" возникло видение ночной набережной - черный каменный парапет, электрический фонарь и его отражение в черной воде. Проплыла мимо такая же черная спина полицейского. Громыхнул высоко нагруженный бочками грузовик. Где-то на реке загудел катер. Все молчали, как бы соглашаясь, что словами тут ничего не выразишь. Только Валя спросила робко: - А почему так темно? - Потому что в Нью-Йорке ночь, - отрезал Хмелик и кивнул Озерову. - Отключайся, старик. Видение вместе с "окном" растаяло в воздухе. - Видите, как точно и безошибочно работает устройство, - возбужденно продолжал Хмелик. - Допустим теперь, что на "входы" поступает не географическое понятие, а конкретный зрительный образ. Андрей, давай нашу набережную. В синей, светящейся каемке вновь появившегося "окна" зашумела в пламени июньского солнца знакомая всем набережная Москвы-реки возле их дома. - Обратите внимание, наводка почти мгновенна. Воспроизводится образ, уже когда-то запечатленный браслетом в своей механической памяти. А емкость этой памяти колоссальна. Она вмещает, во-первых, всю карту мира, точнейший оттиск планеты, без масштабных приближений. Ни в одном генеральном штабе такой карты нет. Во-вторых, она хранит все, что воспроизводит. Все увиденное с ее помощью Озеровым в течение всей его жизни будет вложено в эту память. А я думаю, что время действия ее практически не ограничено каким-либо числом человеческих жизней. И мы не знаем, первым ли ее информатором стал Озеров или ему предшествовали его братья по разуму? И сколько их было? И какую информацию накопила машина? И почему мы тогда не можем поставить знак равенства между емкостью ее биомеханической памяти и вместимостью памяти современного человека? А эта вместимость достигает гигантской цифры, в десять в двадцатой степени условных единиц информации, что, в общем, равно всему информационному фонду любой из крупнейших мировых библиотек. Павел Викторович морщится: я не привожу источников этих подсчетов, кстати говоря, не моих, а математика Джона Неймана. Профессору они известны, а остальные могли прочитать об этом в одном из наших журналов. Последовавшее молчание было долгим и почему-то неловким. Озеров с любопытством отметил, что все глядели на браслет - не на него. Для них он был только уникальным кибернетическим устройством. "Как в цирке, - подумал он, - человек-змея, человек-молния, человек-браслет. Смешно". А с каким удовольствием он снял бы этот проклятый браслет и подарил тому же Хмелику. Увы! Гиллер первым нарушил молчание. - Считаю себя не вправе участвовать в экспертизе. Я не физик и не географ и не вижу, возможности использовать эту штуку для нас, геологов. Разве только как средство транспорта или для спасательных работ. Не знаю. Вместо ответа Хмелик подтолкнул Озерова: - Режь вниз, Андрей. - Куда? - не понял тот. - Под землю. Вообрази, что ты бур и со скоростью автомашины врезаешься в недра. Крой насквозь. До Австралии... - Вы с ума сошли, Хмелик, - оборвал его Гиллер, но продолжить не успел. В синей каемке "окна" посреди комнаты поползло что-то мутное, ровное, то светлея, то темнея до черноты, то опять светлея и перемежаясь белеющими прожилками. - Валя, прожектор! - крикнул Хмелик. - Вполсилы. Не полный. Включенный прожектор осветил светло-серые неровные массы. - Граниты, - прошептал Гиллер, резко выдвинув стул вперед. Сейчас он мог дотронуться до скользящей вверх гранитной стены. Серая стена вдруг рассыпалась разноцветной мозаикой. - Ого! - сказал кто-то. Озеров по голосу не разобрал кто, но не оглянулся, боясь "отключиться". - На сколько мы спустились? - спросил тот же голос. - Наверно, на несколько километров, - откликнулся Хмелик. - Ведь спускаемся с автоскоростью. Что это? - Кристаллы горного хрусталя, - пояснил Гиллер и тихо спросил Озерова: - А можно глубже? Пестрая, с отливами каменная стена помутнела, стала матово-черной, и вдруг чернота, сначала слабо, а потом все сильнее отсвечивающая, превратилась в сверкающий поток расплавленного металла. - Магма, - сказал Гиллер. - Прожектор не нужен. - Какая глубина? - Трудно сказать. Думаю, больше пятидесяти километров. Вы что, действительно собираетесь добраться к центру Земли? - Хотите сию минуту? - Никоим образом. Попрошу прекратить опыт. - Озеров, не отключайся, - предупредил Хмелик. - Почему, профессор? - Опыт должен быть поставлен научно. Мне потребуется кинос®емочная аппаратура, звукозаписывающие приборы, другая сила освещения. - Может быть, создать проходимость? - засмеялся Хмелик. - Вам двойка по геологии, - сказал Гиллер. - Даже на этой глубине температура больше двух тысяч градусов. - Я пошутил, профессор. Отбой, Андрей. "Окно" исчезло. - Твоя очередь, Минченко. Ставь задачу. - Я тоже? - растерялся океанолог. - Я тебя не в кино приглашал. Давай точку в океане, где поглубже. - Может быть, Тускарору? - Я там плавал, - вмешался Губин. - Скучные воды. А если Атлантический океан? Я где-то читал, что для глубоководных экспедиций Атлантика интереснее. - Глупости вы читали, - поморщился Минченко. - Но можно и Атлантику. Там есть глубоководные впадины. Например, близ острова Мадейра. На параллели Северной Африки. Хмелик опять подтолкнул Озерова. - Может быть, Атлантиду найдем, - засмеялся он. - Давай, Андрюша. Океан синий-синий, густое индиго. Южное солнышко. Какая-нибудь мурена плещется. Следите, товарищи: на "входы" устройства поступает точка на карте плюс зрительный образ. Подождем "выходов". У меня секундомер. Засекаю. Озеров подумал: "А зачем спешить?" Браслет не им повинуется, а ему. И в каких дьявольских ситуациях! По маршрутам Жюля Верна: путешествие к центру Земли и восемьдесят тысяч лье под водой. И почему она синяя? Скорее темно-зеленая. А на поверхности, наверно, стальная, как в Одессе. И ветер гонит волну с барашками. А где это? На параллели Северной Африки. Значит, южнее Гибралтара. Близ острова Мадейра. Ну что ж, браслет найдет. И браслет нашел: океан возник в комнате в двух шагах от них, не синий и не зеленый, а перламутровый, расцвеченный солнцем и в то же время зловещий, с высоким кипеньем волн, как на полотнах Айвазовского. Редко кто видит такой океан так близко. Только смельчаки спортсмены, участники океанских регат. С берегов он не тот, а с борта лайнеров далек и не страшен. Здесь же, в комнате, шла волна высотой в три метра и таяла за синей горящей полоской. Даже привыкший к метаморфозам "окна" Озеров невольно поежился, а сидевшие рядом отодвигались все дальше и дальше - так пугающе близко вздымалась сверкающая водяная стена. - А ведь красиво! - вздохнул Губин. Шум волны заглушил его. - А что, если создать проходимость? - С ума сошел, захлестнет! Озеров поднял "окно" повыше. Океан теперь шумел внизу. Из комнаты открывалась его бескрайняя серо-голубая даль. - Тут и дна нет. - Дно есть, - сказал Минченко. - Шесть километров вниз. - С автоскоростью? - спросил Озеров. - Зачем? Как в лифте. Четверть часа - и песочек. За "окном" встала темно-зеленая водяная толща. Солнечный свет еще пронизывал ее. Медленно скользнула наискосок большая, отливающая начищенной медью рыба Засветились розовато-хрустальные колокола медуз. Вода почернела, что-то сверкнуло в темноте и потухло. Валя включила прожектор, но луч, ударивший в черно-бурую муть, растаял где-то далеко-далеко. Какая-то уродливая рыбья морда показалась в "окне" и пропала. Невидимый батискаф опускался все ниже и ниже, а видимая муть уходила вверх, не поражая никакими жюльверновскими видениями. Только один раз что-то большое заслонило "окно" бледно-розовым телом, и Озеров услышал, как Минченко громко шепнул соседу: "Кальмар!" А в "окне" уже появились слабо очерченные зубцы темно-красной скалистой поверхности. - Вот вам и Атлантида, - усмехнулся Минченко. - Боюсь, что ее здесь днем с огнем не найдешь. - Я подумал о проходимости, - сказал Губин. - С какой силой ударил бы водяной столб? - Считайте. На дне давление свыше шестисот атмосфер. Более полутонны на каждый квадратный сантиметр. - Боюсь, что нас размазало бы по стенам. - А вместе с ними - по городу. И вместе с городом - по земле. Что могло бы остановить эту тысячетонную ударную силу? Где оказался бы Атлантический океан? Где была бы Европа? Зловещая тишина наполнила комнату, отделенную только одним поворотом браслета от мировой катастрофы. - Дети играют с термоядерной бомбой, - сказал до сих пор молчавший Сошин. - С чем-то пострашнее термоядерной бомбы. Возвращайтесь на Землю, молодой человек. Озеров устало протер глаза, и "окно" вместе с подводным царством ушло за пределы видимости. Кто-то громко и облегченно вздохнул. - Предлагаю воздержаться от легкомысленных опытов, - сердито заметил Сошин. - Для докладной записки в Академию наук материала более чем достаточно. Хмелик сухо возразил: - У нас с профессором Сошиным, видимо, разный взгляд на понятия легкомысленного. У меня еще один опыт, для Губина. Возможность проникнуть за покровы человеческого тела. Меня не испугает, даже если именно я окажусь об®ектом опыта. Но, может быть, мы согласимся с профессором и оставим это для экспертизы академии? Губин подумал и согласился. Озеров взглянул на Хмелика: у того был вид бомбардира, приготовившегося пробить одиннадцатиметровый удар. - Ну что ж, - сказал он, - переходим к решающему эксперименту. Его нельзя отложить. - Что значит "решающему"? - прозвучал резкий вопрос Сошина. - Смысл, вам известный из научной практики, Павел Викторович. Ньютон в таких случаях прибегал к латинскому названию "экспериментум круцис". EXPEъIMENTUM CъUCIS. АЛАДДИН У КАЛИТКИ В СТЕНЕ Отклика не последовало. Кто-то взглянул смущенно, кто-то быстро отвел глаза. "Испугались", - подумал Озеров. Хмелик об®явил, что ожидал этого и сейчас успокоит встревоженные умы. - Мы еще не познакомились с главнейшей особенностью устройства - с его способностью превращать эффект присутствия в само присутствие. Со времен Дедала, первым преодолевшего закон тяготения, люди не знали подобного ощущения. Мы первые преодолеваем ложное или, скажем мягко, неточное представление о протяженности пространства, о незыблемости декартовых координат. Возьмите любую точку на карте, любой из европейских городов, и мы прямо из этой комнаты выйдем на его улицы, пройдемся по набережной По или Сены и вернемся сюда же, к этим обоям и стульям. Уверяю вас, это не страшнее, чем перешагнуть лужицу на тротуаре или вон тот порог. - Париж - это соблазнительно, - сказала Валя. Губин снисходительно усмехнулся. - Без валюты? Глазеть на витрины и облизываться? Даже сигареты не купишь. - Возьми свои. А может быть, в Лондон, профессор? - Хмелик обернулся к молчавшему Гиллеру. - Вы только что оттуда приехали. Будете нашим гидом. - Пожалуй, - оживился Гиллер. - Скажем, в Сити. Любопытно. Переулки еще Скруджа помнят. - В Сити по воскресеньям даже мухи со скуки дохнут, - опять не утерпел Губин. - В Малаховке и то интереснее. - Может быть, Гималаи? - робко вмешался Минченко. Он был альпинистом. - Озеров, покажи ему Гималаи! - крикнул Хмелик. В синем "окне" возникло облачное столпотворение. Облака пенились и громоздились на скатах снежных вершин и обледенелых утесов. Завыл почти физически ощутимый ветер. - Это ты в твидовом пиджачке думаешь сюда выйти? - с®язвил Хмелик и прибавил: - Ну, в общем, все: Гималаи отменяются. Арктика и Антарктика тоже. Присоединим сюда еще север Канады и юг Аргентины. Что остается? - А если соединить прогулку со зрелищем, - предложил Губин. - Скажем, что-нибудь вроде "Медисон-сквер гарден" в Нью-Йорке. Мировой зал! - В Нью-Йорке ночь, невежда. Ты же видел. - Ну, коррида в Мадриде. - В Мадриде сиеста. Полдень. Все спят. До корриды шесть или семь часов. - Где-нибудь дерби или регата... - Где? - Сегодня с утра в Монте-Карло автомобильные гонки, - неожиданно сказал Озеров. До сих пор он молчал, стесняясь вдвойне: и как об®ект наблюдения, и как "лирик" среди "физиков". "Физики" поглядели на него с любопытством. - Откуда вы знаете? - спросил Губин. - В "Советском спорте" читал. - Ралли? - Нет, скоростные. На сто кругов. От московского автоклуба участвуют двое наших - Туров и Афанасьев. - Я, пожалуй, останусь, - заробела Валя. - Автогонки - это страшно. Но никому страшно не было. - Ты, старик, сначала Монте-Карло найди, - сказал Хмелик. - Город, конечно, а не казино, и где-нибудь у шоссе трибуны пошукай. Должны быть длинные высокие трибуны, как на скачках. - Погодите, - повелительно вмешался Сошин. Все обернулись к нему - на худощавом его лице читалось откровенное негодование. Так он держал себя на экзаменах с отважными, но плохо подготовленными студентами. На чисто выбритых щеках багровела пятнами прилившая кровь. - Я категорически против эксперимента. - Почему, Павел Викторович? - сдерживая накипавшее раздражение, спросил Хмелик. - Жаль, что не понимаете. Студентом вы были более понятливым. Я не допущу никакого риска прежде всего для этого молодого человека. - Он кивком указал на Озерова. - Мы не дети, Павел Викторович, и не играем водородной бомбой, как вы изволили заметить. - Хмелик взял тот же тон. - Эксперимент совершенно безопасен. Прежде чем ко мне обратиться, Озеров успел побывать во всех частях света, а позавчера вечером мы с ним высадились на борту теплохода в Северном море и в тот же час тем же путем вернулись вот в эту комнату. Ни малейшего риска не было. Даже давление не повысилось. - Думаю, что классическое понимание легкомыслия с моим не расходится. Очень жаль, что молодой человек... - У него, между прочим, есть имя и фамилия. - Все равно молодой человек, как все студенты, - нетерпеливо отмахнулся Сошин и, поймав невысказанное возражение на лице Озерова, улыбнулся. - Уже не студент? Все равно юноша. И меня бы не заинтересовала судьба этого юноши, если бы он не стал обладателем открытия, которое перевернет всю нашу науку о пространстве - времени. Оно подчиняется его биотокам и действует, пока будет принимать эти биотоки. Так как по-вашему: при каких условиях можно будет снять с него этот браслет? - Всем ясно при каких, Павел Викторович. - Ага, всем ясно. Тем лучше. Во время ваших самодеятельных экскурсий ничего не случилось, но ведь могло случиться! Всегда можно предполагать худшее: человек смертен. А что тогда? Если браслет остается невидимым, открытие погибает навсегда для науки, для человечества. Если же нет, браслет снимет первый попавшийся санитар или полицейский. Вы можете предположить судьбу открытия, даже если он сам не наденет браслета, а продаст его старьевщику или ювелиру? Хмелик молчал. "Растерялся, - подумал Озеров. - И что этот Сошин паникует. Без риска и улицу не перейдешь". - Зачем предполагать худшее, профессор? - пришел на помощь Хмелику Губин. - Озеров не ребенок, да и мы будем рядом. Вы тоже, надеюсь? - Не надейтесь, я остаюсь. Лицо Сошина окаменело, глаза погасли. Ни на кого не глядя, он произнес: - Жаль, что не убедил вас. Очень жаль. - А мы вернемся самое большее через полчаса, - обрадовался Хмелик. - Живей, Андрей, поворачивайся. Озеров не задержал очередного видения. Город возник на перекрестке двух не очень широких улиц. Южное солнце купалось в блистании магазинных стекол, в укатанном шинами асфальте. Полицейские в белых перчатках оттесняли прохожих, толпившихся на тротуарах. Уличное движение было перекрыто. И сейчас же по перекрестку в адской стрельбе моторов сверкнуло несколько разноцветных молний. Одна за другой - белая, зеленая, красная. - Трасса, - сказал Хмелик. - Гонки уже идут. Поднимись над городом, старик. Над крышами. Озеров мысленно повторил требование, и город упал вниз, закружился, обтекая высокий холм, возглавленный спесивого вида зданием с пальмовым парком и широкими автомобильными под®ездами. Показалась гавань с расплавленной лазурью моря и белыми крыльями парусных яхт. Уличная трасса загибалась внизу двумя виражами к трибунам, похожим издали на палитру художника. Озеров спикировал на них и увидел сплошной карнавал цветов, вернее, женских платьев самых причудливых расцветок и форм. Белые и кремовые костюмы мужчин только подчеркивали это неистовое пиршество цвета. - А мест-то нет, - сказал Губин. - Найдем. Гони в самый край, старик. Там три ряда свободных. Выбрали средний. Озеров превратил "окно" в "дверь" и кивнул Хмелику. Тот выскочил со словами: "За мной, не задерживайтесь. Озеров последний". Тут же вышел Губин небрежно и невозмутимо, как на прогулке. Неожиданно выпрыгнула Валя, до сих пор чего-то робевшая. Спокойно шагнул Минченко, и осторожно Гиллер, выбирая где ступить, как на размытом дождями проселке. Озеров оглянулся на хмуро сидевшего Сошина и спросил: - Вы остаетесь, профессор? Зря. Тогда не пугайтесь - сейчас все исчезнет. Он шагнул на трибуны, где все уже уселись тесной группочкой на почему-то пустом островке в кипевшем море болельщиков. И тотчас же внизу, по шоссе, обгоняемые стрельбой моторов мелькнули теми же разноцветными молниями гоночные машины. И в том же порядке: белая, зеленая, красная. В репродукторе рядом торопливо грассировал диктор. Озеров перевел: - Впереди по-прежнему Реньяк. За ним Козетти. Третьим упрямо идет, никого не пропуская вперед, советский гонщик Туров. На ближайшем, хорошо видном с трибун вираже красная маш

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору