Роберт ЛАДЛЕМ
   РУКОПИСЬ ЧЕНСЕЛОРА


ПРОЛОГ

3 июня 1968 года

Темноволосый мужчина, застыв в напряженной позе, смотрел прямо перед собой. Стул, на котором он сидел, как и вся остальная мебель, радовал глаз своей изысканной формой, но был явно неудобен. Спартанская Обстановка приемной, выдержанная в колониальном стиле, создавала суровую атмосферу, в которой ожидающие аудиенции посетители невольно проникались чувством ответственности.
   Мужчине было лет под тридцать. Природа, создавая его угловатое, с резкими
чертами лицо, казалось, заботилась больше о деталях, чем о гармонии целого.
   Какие-то внутренние противоречия отражались на нем. Человек,  несомненно,
обладал характером сильным, но не совсем сложившимся. Его обаятельные глаза,
светло-голубые, глубоко посаженные, смотрели на мир открыто и вместе  с  тем
пытливо. Сейчас они напоминали глаза сообразительного зверька,  попавшего  в
трудную ситуацию. Человек то бросал быстрые взгляды в  разных  направлениях,
то смотрел не мигая прямо перед собой.
   Молодого  джентльмена  звали  Питер  Ченселор.  Он  сидел  неподвижно,  с
каменным лицом. Чувствовалось, что он сердит.
   Кроме него в приемной присутствовала секретарша, женщина средних  лет,  с
тонкими, плотно сжатыми, бесцветными губами. Ее  седые,  собранные  в  пучок
волосы напоминали выцветший соломенный колпак. Секретарша являла собой некое
подобие преторианского гвардейца, этакого  верного  пса,  готового  в  любую
минуту кинуться на того, кто осмелится побеспокоить хозяина,  который  сидел
за дубовой дверью и вход к которому загораживал ее стол.
   Ченселор посмотрел на  часы,  вызвав  тем  самым  неодобрительный  взгляд
секретарши. С ее точки зрения, любое проявление  нетерпения  здесь,  в  этой
приемной,  было  неуместным:  ничего  не  могло  быть   важнее   предстоящей
аудиенции.
   Пробило без четверти шесть. К  этому  времени  в  маленьком  студенческом
городке университета Парк Форест на Среднем Западе заканчивались  занятия  и
начиналось в меру шумное веселье. Впрочем, в описываемый весенний вечер  оно
казалось более оживленным - приближались выпускные торжества.
   Парк Форест  старался  держаться  в  стороне  от  студенческих  волнений,
которые  захлестнули  другие  университеты  страны.  Он  напоминал  песчаный
островок,  безмятежно  раскинувшийся   посреди   бурного   океана.   Богатый
провинциальный университет жил  замкнутой,  не  без  оттенка  самодовольства
жизнью, лишенной проблем и - увы! - блеска.
   В Парк  Форесте  царила  атмосфера  полного  безразличия  ко  всему,  что
происходило за его стенами. Поговаривали, что именно это  и  привлекло  сюда
человека, сидевшего сейчас в кабинете за  дубовой  дверью.  Мунро  Сент-Клер
стремился если не  к  полному  одиночеству,  то  хотя  бы  к  относительному
уединению.
   Но даже здесь  это  было  вряд  ли  возможно.  Помощник  государственного
секретаря при Рузвельте и Трумэне, человек, выполнявший особые поручения при
Эйзенхауэре, Кеннеди и Джонсоне, Мунро Сент-Клер побывал во  многих  горячих
точках планеты. И всюду он был уполномочен принимать решения самостоятельно,
руководствуясь общими принципами политики президента и  собственным  опытом.
Когда настало время сесть за  обработку  материалов  для  будущих  мемуаров,
Сент-Клер выбрал для этих целей богатый,  хотя  во  всех  других  отношениях
второразрядный университет, пожелав провести там весенний семестр в качестве
приглашенного профессора.
   Вначале  инициатива  бывшего  дипломата  была   встречена   ошеломленными
попечителями с некоторой долей недоверия, но потом они  согласились  принять
его предложение, пообещав ему уединение и полный покой,  то  есть  то,  чего
Мунро Сент-Клер никогда бы не  мог  обрести  в  Кембридже,  Нью-Хейвене  или
Беркли.
   Вот так молва объясняла появление Мунро Сент-Клера в Парк Форесте.
   Стараясь отвлечься от мыслей о  своих  проблемах,  Питер  Ченселор  начал
вспоминать, что  он  слышал  о  наиболее  важных  вехах  в  биографии  этого
человека.
   Но полностью отвлечься никак не удавалось. Самое значительное  событие  в
его собственной жизни обернулось крахом. Потеряно  двадцать  четыре  месяца,
целых два года!
   Восемью голосами против одного ученый совет  Парк  Фореста  провалил  его
диссертацию. "За" проголосовал лишь научный руководитель Питера,  но  именно
поэтому его  голос  не  повлиял  на  мнение  других.  Ченселора  обвинили  в
легкомыслии,  произвольном  обращении  с  историческими   фактами,   научной
недобросовестности и,  наконец,  в  использовании  вымысла  там,  где  нужны
доказательства. Все это было высказано в категоричной форме, и  Ченселор  не
мог даже обжаловать решение ученого совета, поскольку провал был полным.
   Радостное, возбужденное состояние,  в  котором  Ченселор  пребывал  перед
защитой,  сменилось  глубокой  депрессией.   Шесть   недель   назад   журнал
Джорджтаунского университета "Форин сервис джорнал" согласился  опубликовать
четырнадцать отрывков из его диссертации. всего около  тридцати  страниц.  В
этом Ченселору помог его научный руководитель,  пославший  экземпляр  работы
своим друзьям в Джорджтауне. Те нашли ее весьма познавательной  и  в  то  же
время устрашающей. "Джорнал" котировался примерно на одном уровне с журналом
"Фомин афферс", и в число  его  читателей  входили  самые  влиятельные  люди
Америки.
   Ченселор надеялся, что публикация в таком солидном  издании  создаст  ему
определенную репутацию и поможет найти интересную работу.
   Но редакторы журнала поставили одно условие: поскольку диссертация  носит
своеобразный характер, они опубликуют выдержки из нее лишь после  того,  как
она будет одобрена ученым советом. Теперь ни о какой публикации, конечно, не
могло быть и речи.
   Работа Ченселора  называлась  "Истоки  мирового  конфликта".  Конфликт  -
вторая  мировая  война,  истоки  -  довольно   вольная   трактовка   истории
столкновения различных  общественно-социальных  сил  в  катастрофические  по
своим последствиям двадцатые и тридцатые  годы.  Бесполезно  было  объяснять
членам исторической секции ученого совета, что его диссертация - это попытка
дать самостоятельную, оригинальную интерпретацию событий, а  не  официальный
документ. Непростительный грех Ченселора состоял в том, что он вложил в уста
реальных исторических деятелей вымышленные  слова.  Для  ученых  мужей  Парк
Фореста такой подход оказался абсолютно неприемлемым. Однако Ченселор  знал,
что, с их точки зрения, он допустил и другой, еще более  серьезный,  промах.
Он писал страстно, взволнованно, а в научных трудах не должно быть эмоций.
   Утвердившийся в научной литературе тезис о том, что финансовые  заправилы
будто бы не имели ничего общего с  шайкой  психопатов,  прибравших  к  рукам
Германию после падения Веймарской республики, был заведомо ложным. На  самом
деле, как писал в своей  диссертации  Ченселор,  межнациональные  корпорации
едва успевали удовлетворять аппетиты волчьей стаи нацистов.  И  чем  сильнее
становилась стая, тем значительнее расширялась конъюнктура рынка.
   Ченселор опровергал также утверждение о том, что ради экономических выгод
финансовые магнаты делали вид, будто не замечают, какие  цели  ставят  перед
собой германские фашисты и какими пользуются методами для их достижения.  Не
замечали?
   Черта с два! Поначалу они относились к фашистам терпимо,  а  потом  -  по
мере стремительного роста прибылей -  полностью  одобрили  их  деятельность.
Финансисты   выдали   переживавшей   кризис   Германии   свидетельство    об
окончательном экономическом выздоровлении. И среди  заправил  международного
капитала,   вскормивших   вермахт,   были   весьма   уважаемые   в   Америке
предприниматели.
   В том-то и загвоздка. Ченселор не мог назвать корпорации,  приложившие  к
этому   руку,   потому   что   не   располагал   достаточно    убедительными
доказательствами.
   Те, кто дал ему все эти  сведения  и  помог  выйти  на  другие  источники
информации, никогда не  подтвердят  свой  рассказ  публично.  Пожилые  люди,
усталые и запуганные, они жили на пенсии, выплачиваемые им государством  или
теми же корпорациями.  Что  было  -  то  было,  считали  они,  но  рисковать
поддержкой своих покровителей ни в коем случае не хотели. И если бы Ченселор
предал гласности содержание их конфиденциальных бесед, они тут же  выступили
бы с опровержением.
   Механика очень простая.
   На самом деле все было далеко не так. То, о чем Ченселор  писал  в  своей
диссертации, происходило в действительности. Только все об  этом  молчат,  и
потому Питер  страстно  хотел  рассказать  правду.  Он  вовсе  не  стремился
погубить репутацию всех этих давно уже состарившихся чиновников,  которые  в
конце концов являлись всего-навсего обычными исполнителями. Подлинные творцы
политики  попустительства,  стоявшие  на  вершине  иерархической   лестницы,
находились от них так далеко, что почти никогда с ними не встречались. Питер
руководствовался совсем другими мотивами: как ученый он не мог  пройти  мимо
до конца не изученных страниц истории.
   Ченселор избрал единственно возможный для него путь: он изменил  названия
фигурировавших в его  исследовании  гигантских  корпораций,  но  так,  чтобы
каждый без  труда  вонял,  о  ком  идет  речь.  В  этом-то  и  состояла  его
непростительная, с точки зрения ученого совета,  ошибка.  Для  чего  ставить
вопросы, которые расценят не  иначе,  как  провокационные?  Зачем  поднимать
проблемы, в реальность которых верят  лишь  немногие?  Парк  Форест  был  на
хорошем счету у корпораций и  различных  фондов.  Они  охотно  предоставляли
субсидии этому благонадежному во всех отношениях университету. Так зачем  же
рисковать столь устойчивой репутацией из-за чьей-то диссертации?
   О господи, два года впустую!  Конечно,  он  мог  перейти  в  какой-нибудь
другой университет и попробовать защититься там. Но стоило ли пытаться? Ведь
нет гарантий, что и там он не натолкнется на отказ, пусть даже в иной форме.
   Например, ему могли указать на его действительные просчеты и  недостатки.
Питер не обольщался насчет достоинств своей работы и не считал ее  такой  уж
блестящей или уникальной. Дело в  том,  что  в  довоенном  периоде  новейшей
истории он обнаружил удивительно много общего с сегодняшним  днем.  Ченселор
был глубоко потрясен: вокруг та же ложь, что и сорок лет  назад.  Но  он  не
хочет закрывать на это глаза. Он не отступит и найдет возможность рассказать
людям правду.
   Однако охватившее его негодование само по себе не гарантировало  качества
работы. Кроме того,  Ченселор  не  хотел  подводить  людей,  снабдивших  его
доверительной  информацией,  и  поэтому   был   вынужден   воздержаться   от
цитирования  их  высказываний.   От   этого   его   исследование   выглядело
недостаточно аргументированным. Питер должен был признать, что ученый  совет
имел все основания отвергнуть его диссертацию. И в самом деле, она  была  ни
то ни се.
   Работая над ней, Ченселор лишь частично опирался на факты, там же, где их
не хватало, он прибегал к догадкам. И все-таки потеряно впустую два года!
   На столе у секретарши загудел телефон. Необычный звонок напомнил Питеру о
ходивших слухах, будто для Мунро  Сент-Клера  специально  установили  прямую
связь с Вашингтоном, чтобы с ним можно было связаться в любое  время  суток.
Говорили, что это единственная уступка, на  которую  он  пошел,  добровольно
устраняясь на некоторое время от активной деятельности.
   - Да, господин посол, - ответила в трубку секретарша. - Он здесь.  Сейчас
я его к вам направлю... Не беспокойтесь, если нужно, я могу задержаться.
   Особой нужды в ней, видимо, не было, и это, как заметил  Питер,  огорчило
"преторианского гвардейца".
   - В шесть тридцать  у  вас  назначена  встреча  с  деканом,  -  напомнила
секретарша и, выслушав указания, ответила:
   - Хорошо, мистер Сент-Клер. Я позвоню и  передам  ваши  извинения.  Всего
доброго. - Она взглянула на Ченселора:
   - Теперь можете войти.
   Питер поднялся с неудобного стула. "Не знаю, стоило ли  мне  вообще  сюда
приходить", - подумал он, направляясь к двери.
   Стены  и  потолок  кабинета  Мунро  Сент-Клера  были  отделаны   дубовыми
панелями.
   Сам  хозяин,  приветствуя   вошедшего,   приподнялся   из-за   небольшого
антикварного столика, служившего ему рабочим местом. Пожимая его  протянутую
руку, Ченселор невольно подумал, что  посол  выглядит  гораздо  старше,  чем
кажется  издали,  когда  он  большими  уверенными  шагами  прогуливается  по
территории университета. Сент-Клер был высоким стройным человеком, с орлиным
носом  и  выцветшими,  редеющими  волосами.  Держался  он  прямо,  не  желая
поддаваться старости, однако  чувствовалось,  что  это  стоило  ему  немалых
усилий.  Большие,  неопределенного  цвета  глаза  смотрели   сосредоточенно,
напряженно, но не  без  юмора.  Тонкие  губы  под  седыми  ухоженными  усами
растянулись в улыбку.
   - Входите, входите, господин Ченселор. Рад видеть вас снова.
   - Кажется, мы раньше не встречались.
   - Браво! Молодец! Так мне и надо!  -  засмеялся  Сент-Клер,  указывая  на
стоявшее около стола кресло.
   - Я вовсе не собирался вам возражать, - начал было Ченселор,  но  тут  же
замолчал и сел в предложенное ему кресло, сообразив, что  любое  придуманное
им оправдание покажется глупым.
   - Ну а почему бы вам и не возразить? - запротестовал посол.  -  Ведь  это
сущий пустяк по сравнению с теми аргументами, которые  вы  выдвинули  против
известных положений современной исторической науки.
   - Простите?
   - Я говорю о вашей диссертации. Я ознакомился с ней.
   - Весьма тронут.
   - Она произвела на меня прекрасное впечатление.
   - Благодарю вас. К сожалению, другие не разделяют вашу точку зрения.
   - Понимаю. Мне сообщили, что ученый совет отклонил вашу работу.
   - Увы.
   - Чертовски обидно! Вы ведь потратили столько труда.  К  тому  же  в  ней
немало оригинальных мыслей.

   Кто ты. Питер Ченселор? Отдаешь ли ты себе отчет, на что замахнулся? Люди
мечутся в страхе, преследуемые воспоминаниями. По Джорджтауну ползут слухи о
сенсационном материале. И откуда? Из никому не  известного  университета  на
Среднем Западе. Какой-то аспирант вдруг захотел напомнить  о  том,  что  все
старались  забыть.  Нет,  дорогой  Питер  Ченселор!  Инвер  Брасс  этого  не
допустит.

   В уклончивом взгляде собеседника Питер уловил нечто похожее на поощрение.
   Он подумал, что ничем не рискует, если спросит напрямик:
   - Вы хотите сказать, что могли бы...
   - О нет, ни в коем случае! - Сент-Клер резко  поднял  правую  руку.  -  Я
вовсе не собираюсь подвергать сомнению решение ученого совета. Это, в  конце
концов, не мое дело. Кроме того, я полагаю, у  его  членов  было  достаточно
оснований для такого решения. Одним словом, я не намерен в это  вмешиваться.
Однако мне хотелось бы задать вам несколько вопросов  и,  может  быть,  даже
дать бесплатный совет.
   - Что вас интересует?
   Сент-Клер устроился поудобнее в кресле;
   - Для начала - вы сами. Это простое любопытство. Я говорил о вас с  вашим
руководителем, но это  информация  из  вторых  рук.  Правда,  что  ваш  отец
журналист?
   - Правильнее сказать, был журналистом, - улыбнулся Ченселор. -  С  января
прошлого года он уже не работает.
   - Ваша мать, кажется, тоже владеет пером?
   - В какой-то мере. Она ведет колонку  для  женщин  в  журналах.  Когда-то
писала короткие рассказы.
   - Значит, печатное слово вас не пугает?
   - Что вы хотите этим сказать?  -  Сын  механика  берется  за  неисправный
карбюратор с меньшим трепетом, чем отпрыск  солиста  балета.  Разумеется,  я
имею в виду общую тенденцию.
   - Думаю, вы правы.
   - Прекрасно, - кивнул Сент-Клер.
   - Вы хотите сказать, что моя диссертация похожа на сломанный карбюратор?
   - Давайте не будем забегать вперед, - засмеялся Сент-Клер. - Поскольку вы
получили степень  магистра  журналистики,  то,  очевидно,  собирались  стать
газетчиком?
   - Да, мне хотелось попробовать себя в журналистике, но  где  именно  -  в
газете или на телевидении, - я еще не решил.
   - А потом вы представили к защите  работу  по  истории.  У  вас  что  же,
изменились планы?
   - Да не то чтобы изменились... Честно  говоря,  мне  всегда  было  трудно
остановиться на чем-нибудь определенном, - смущенно улыбнулся Питер.  -  Мои
родители называют меня профессиональным студентом. Впрочем, они  никогда  не
возражали против этого. В университете я получал стипендию. Потом служил  во
Вьетнаме, поэтому занятия здесь, в Парк Форесте, мне  ничего  не  стоили.  К
тому же я немного подрабатывал уроками. Если говорить откровенно, я  сам  не
знаю, чего хочу, хотя мне уже под тридцать. Правда, в наши дня  этим  никого
не удивишь...
   - Ваша диссертация говорит о склонности к научной деятельности.
   - Если она и была у меня, то теперь ее нет.
   - Расскажите о самом исследовании. Вы делаете просто устрашающие  выводы,
а ваши намеки - настоящая сенсация. По существу, вы обвиняете многих лидеров
свободного мира в том, что сорок лет назад  они  или  сознательно  закрывали
глаза на угрозу, которую нес миру фашизм, или,  что  еще  хуже,  прямо  либо
косвенно финансировали становление третьего рейха.
   - Да, но не по идейным соображениям, а из-за стремления к наживе.
   - Сцилла и Харибда?
   - Похоже, что так. Однако и в наши дни повторяется...
   - Что бы там ни  говорили  на  ученом  совете,  -  спокойно  перебил  его
Сент-Клер, - вы, безусловно, проделали большую работу. И много  вам  удалось
собрать материала?
   Что побудило тебя к его сбору? Нам важно знать именно это,  ведь,  скорее
всего, ты постараешься довести начатое дело  до  конца.  Может  быть.  тобой
руководили люди, которые спустя столько лет все еще жаждут возмездия? Или ты
случайно натолкнулся на факты, которые привели тебя в ярость? Последнее  для
нас намного опаснее, потому что источники информации мы можем поставить  под
контроль или доказать их несостоятельность, а вот случайность и  порожденную
ею ярость проконтролировать  нельзя.  Как  бы  там  ни  было,  мы  не  можем
позволить  тебе,  Ченселор,  продолжать  разоблачения.  Надо  найти   способ
остановить тебя.
   Вопрос  старого  дипломата  застал  Ченселора  врасплох,  и  он  невольно
задумался:
   - Сколько собрано материала? Гораздо  больше,  чем  полагает  совет,  но,
откровенно говоря, гораздо меньше, чем требуется для  обоснования  некоторых
выводов.
   - Да, это честный ответ, А нельзя ли уточнить? Насколько я понимаю, у вас
не так уж много документальных источников, Питеру вдруг стало  не  по  себе.
Обычная беседа превращалась в допрос.
   - А разве это столь важно? У меня действительно мало ссылок на источники,
потому что люди, с которыми я говорил, не хотели, чтобы я упоминал их имена.
   - Обязательно выполните  это  пожелание  и  не  раскрывайте  их  имен,  -
посоветовал Сент-Клер с самой  обаятельной  улыбкой,  на  какую  только  был
способен.
   Имена нам не нужны. Поскольку известна  сфера  деятельности  этих  людей,
установить, кто они. не составит большого труда. А потом, сейчас лучше этого
не делать, не то снова поползут слухи. Надо действовать иначе.
   - Я беседовал  с  теми,  кто  в  двадцатые-тридцатые  годы  находился  на
государственной  службе,  главным  образом  в  госдепартаменте,  работал   в
промышленности и  банках.  Кроме  того,  я  говорил  с  некоторыми  старшими
офицерами из  военного  колледжа  и  разведки.  Ни  один  из  них,  господин
Сент-Клер, ни один не позволит мне назвать его имя.
   - И что же, они предоставили вам так много материала, что его хватило  на
диссертацию?
   - Многие проблемы они вообще не  захотели  обсуждать.  Но  даже  случайно
вырвавшиеся признания, отдельные, часто бессмысленные фразы оказались весьма
полезными. Теперь эти люди очень пожилые, почти все они на пенсии, им трудно
на чем-то сосредоточиться, их подводит память. Кар