голову  заполучили!  Мозги  и  впрямь
феноменальны.  Они  заставляют  вас  делать  абсолютно  поразительные  вещи.
Проблема  с мозгами не в том, что они не могут учиться -- как нам слишком уж
часто говорят. Проблема с мозгами в том, что они  учатся  слишком  быстро  и
слишком  хорошо.  Например,  подумайте  о  фобии.  Это поразительная вещь --
умение не забыть обязательно перепугаться при виде  паука.  Вам  никогда  не
найти  фобика,  глядящего  на паука со словами:"О черт! Я забыл испугаться".
Есть на белом свете несколько вещей, которыми вы хотели бы овладеть с  таким
же  совершенством?  Наличие фобии -- это колоссальное достижение в научении,
если подумать о ней таким образом. И если вы исследуете личностную  историю,
то  часто  обнаруживаете,  что  это  было научение с одной попытки: человеку
потребовался  лишь  один  мгновенный  опыт,  чтобы  научиться  чему-то   так
качественно, чтобы запомнить это на всю оставшуюся жизнь.
     Скольким  из  вас читали про Павлова, и его собак, и колокольчик, и все
такое? И у скольких из вас прямо сейчас  выделяется  слюна?  Им  требовалось
повесить на собаку сбрую, и звенеть колокольчиком, и без конца кормить ее --
чтобы  обучить этой реакции. Все, что вы сделали, -- это прочитали об этом и
у вас та же реакция, что была у собаки. Это  пустяк  --  но  это  показатель
того,  сколь быстро может обучаться ваш мозг. Вы умеете учиться быстрее, чем
любой компьютер. О чем нам нужно знать больше -- это  о  субъективном  опыте
научения,   так   чтобы   вы   могли   управлять  своим  обучением  и  лучше
контролировать собственный опыт и то, чему вы учитесь.
     Вам знаком феномен "нашей песни"? Во время, которое вы провели с кем-то
очень значимым, у вас была любимая  песня,  которую  вы  слушали  постоянно.
Теперь всякий раз, когда вы слышите эту песню, вы думаете об этом человеке и
вновь  испытываете  те  приятные  чувства.  Это работает точно, как Павлов и
слюноотделение. Большинство людей понятия  не  имеют  о  том,  сколь  просто
связывать  таким  образом  переживания  или  сколь  быстро  вы  можете этого
добиться, если делать это систематически.
     Однажды я видел, как терапевт за один сеанс сделал агорафобика. Он  был
милый,  благонамеренный  человек,  любящий  своих пациентов. У нет были годы
клинической подготовки -- но не было ни малейшего представления о  том,  что
он  делает. Его клиент пришел с конкретной фобией высоты. Терапевт предложил
этому парню закрыть глаза и подумать о высоте. А-а-п --  парень  краснеет  и
начинает  дрожать.  "Теперь  подумай  о  чем-то, что тебя ободрит". Ф-ф-у-у.
Теперь подумай о высоте. А-а-п. "Теперь  подумай  о  том,  как  ты  спокойно
ведешь машину". Ф-ф-у-у. "Теперь подумай о высоте". А-а-п.
     Этот парень кончил фобическими ощущениями по поводу почти всего в жизни
-- что часто называют агорафобией. То, что сделал терапевт, было блестяще --
в некотором  смысле.  Он  изменил  ощущения  своего клиента путем связывани
переживаний.  Вот  только   сделанный   им   выбор   ощущения,   подлежащего
генерализации,  в  мои  представления  о наилучшем выборе не вписывается. Он
привязал панические эмоции этого человека ко всем тем контекстам его  жизни,
которые  производили  ободряющий  эффект.  Вы можете использовать в точности
этот же процесс, чтобы взять приятное ощущение и генерализовать его таким же
образом. Если бы этот терапевт понимал процесс, который использовал, то  мог
бы обернуть его на сто восемьдесят градусов.
     Я  видел,  как  то  же  самое  происходит  в  супружеской терапии. Жена
начинает   жаловаться   на   какой-нибудь   поступок   мужа,   и    терапевт
говорит:"Смотрите на своего мужа, говоря это. Вам нужно находиться в глазном
контакте". Это свяжет все те неприятные эмоции с видом мужниного лица -- так
что всякий раз, глядя на него, она будет их испытывать.
     Вирджиния  Сатир  применяет  в  семейной  терапии  тот  же  процесс, но
поворачивает его в обратную сторону.  Она  расспрашивает  пару  о  важнейших
моментах  первых  дней  их  ухаживаний, и когда они зарумянятся -- тогда она
заставляет их смотреть друг на друга. Она может сказать что-нибудь  вроде:"И
я  хочу, чтобы вы осознали, что это тот же самый человек, в которого вы были
так глубоко влюблены десять  лет  назад".  Это  связывает  с  лицом  супруга
совершенно другое чувство, обычно куда более полезное.
     Одна пара, пришедшая на встречу со мной, какое-то время была на терапии
у кого-то другого, но они все еще воевали. Раньше они постоянно воевали дома
-- но  когда  они  пришли  ко мне, это происходило только в офисе терапевта.
Возможно, терапевт сказал что-то вроде:"Теперь я хочу, чтобы  вы  приберегли
все свои схватки для наших совместных сеансов, чтобы я мог наблюдать, как вы
это делаете".
     Я  хотел  понять,  с чем были сопряжены ссоры -- с терапевтом или с его
офисом, поэтому провел с ними эксперимент. Я выяснил, что если они  приходят
в офис терапевта в его отсутствие, то не спорят; но если он проводит сеанс у
них  дома  --  спорят.  Так  что  я  просто  сказал  им, чтобы они больше не
встречались с этим терапевтом. Это было простое решение, которое уберегло их
от больших расходов и множества неприятностей.
     Один из моих клиентов не мог разозлиться, потому что он бы тут же жутко
испугался. Можно было сказать, что у него была фобия злости. Оказалось,  что
когда  он  был  ребенком,  то  всякий  раз,  когда  он  злился, его родители
приходили в ярость -- и его испуг длился до середины следующей  недели;  так
что  эти два ощущения связались друг с другом. Он вырос и пятнадцать лет жил
отдельно от родителей -- но продолжал реагировать таким образом.
     В мир личностного изменения я пришел из мира математики и  информатики.
Компьютерщики   обычно  не  хотят,  чтобы  что-либо  в  их  окружении  имело
какое-либо отношение к людям. Они относятся к этому, как к  "пачканию  рук".
Им  нравится  работать с блестящими компьютерами и носить белые лабораторные
куртки. Но я обнаружил, что нет лучшей модели того, каким  образом  работает
мой  мозг  --  особенно  в  смысле  ограничений,  --  чем компьютер. Попытки
заставить компьютер что-то сделать -- неважно, сколь это "что-то" просто  --
очень похожи на попытки заставить что-то сделать человека.
     Большинство  из  вас  видели  компьютерные игры. Даже простейшие из них
программировать достаточно трудно, потому что приходится  пользоваться  теми
очень  ограниченными механизмами общения, которыми снабжена машина. Когда вы
поручаете ей сделать нечто, что она в состоянии сделать, -- ваша  инструкци
должна  быть  организована  в точности таким образом, чтобы информацию можно
было обработать так, чтобы компьютер мог  выполнить  задачу.  Мозги,  как  и
компьютеры,  не относятся к типу "чего изволите?". Они делают в точности то,
что им сказано делать, -- а не то, чего вы от них хотите. Потом  вы  злитесь
на  них  потому,  что  они не делают того, что вы имели в виду им приказать!
Одна  из  задач  программирования  называется  моделированием  --  чем  я  и
занимаюсь.  Задача  моделирования  --  заставить компьютер делать нечто, что
может делать  человек.  Как  заставить  машину  что-либо  оценивать,  решить
математическую   задачу,   включить  или  выключить  свет  в  нужное  время?
Человеческие существа могут включать и выключать свет или решать  задачи  по
математике.  Некоторые  делают это хорошо, другие иногда хорошо, а некоторые
вообще не делают этого хорошо. Моделирующий  пытается  взять  лучшую  модель
способа,  каким человек выполняет задачу, и сделать ее доступной для машины.
Меня не касается, действительно ли эта  модель  есть  то,  как  люди  решают
задачу.  Моделирующие не обязаны иметь в своем распоряжении истину. Все, что
нам нужно иметь в своем распоряжении, -- это нечто работающее. Мы  --  люди,
создающие  поваренные  книги.  Мы не хотим знать, почему это есть шоколадное
пирожное;  мы  хотим  знать,  что  в  него  положить,  чтобы  оно  правильно
получилось.  Знание  одного  рецепта  не  означает, что нет множества других
способов его приготовить. Мы  хотим  знать,  как  шаг  за  шагом  прийти  от
ингредиентов  к  шоколадному  пирожному.  Еще  мы  хотим  знать,  как  взять
шоколадное пирожное и дойти обратно до ингредиентов, когда кто-то не  хочет,
чтобы у нас был рецепт.
     Такого  рода дробление информации -- задача специалиста по информатике.
Самая  интересная  информация,  какую  вы  можете  получить,  это  знание  о
субъективности  другого  человеческого  существа.  Если  некто  умеет делать
нечто, то мы хотим промоделировать это поведение  --  и  наши  модели  будут
моделями  субъективного  опыта.  "Что она делает внутри своей головы такого,
чему я могу научиться?" Я не могу  мгновенно  заполучить  годы  ее  опыта  и
обретенное  в  результате  мастерство,  но  я  могу  быстро  получить  некую
ценнейшую информацию о структуре того, что она делает.
     Когда я впервые начал моделировать, казалось логичным выяснить, что уже
известно психологии о том, как люди думают. Но,  заглянув  в  психологию,
открыл,  что  эта  область  состоит  преимущественно из огромного количества
описаний того, как дисгармоничны люди. Было несколько смутных описаний того,
что  значит  быть  "цельной   личностью",   или   "актуализированной",   или
"интегрированной"  --  но  в  основном  там  были  описания  различных типов
человеческой дисгармоничности.
     Нынешний "Диагностический и Статистический Справочник III", применяемый
психиатрами и психологами, содержит более 450  страниц  описаний  того,  как
люди  могут  быть  дисгармоничны,  --  но  ни  единой  страницы, описывающей
здоровье.  Шизофрения  --  очень  престижный  способ  быть   дисгармоничным;
кататония  --  очень  спокойный  способ. Хотя истерический паралич был очень
популярен во время первой мировой войны, сейчас он не  в  моде;  его  только
случайно  можно  обнаружить у очень малообразованных иммигрантов, которые не
идут в ногу со временем. Вы счастливчик, если можете найти  его  сейчас.  За
последние  семь лет я видел лишь пять случаев -- и два из них я сделал сам с
помощью  гипноза.  В  настоящий  момент  "пограничное  состояние"  --  очень
популярный способ быть дисгармоничным. Это значит, что вы недостаточно псих,
но  также  и  недостаточно нормальны -- как будто не каждый таков! Раньше, в
пятидесятых, после "Трех лиц Евы", у множественных личностей их всегда  было
три.  Но  с  тех  пор,  как  прошла  "Сибилла",  у  которой  было семнадцать
личностей, мы видим больше множественных -- и у всех больше трех.
     Если вы думаете, что я придираюсь к психологам, --  то  ли  еще  будет.
Видите  ли,  мы  все в сфере компьютерного программирования такие сдвинутые,
что можем привязаться к кому угодно. Любой, кто  посидит  перед  компьютером
двадцать  четыре часа в сутки, пытаясь свести опыт к нулям и единицам, столь
далек от мира нормальных человеческих переживаний, что  я  могу  говорить  о
ком-то "псих" -- и это цветочки.
     Давным-давно  я  решил,  что, поскольку я не смог найти никого столь же
сдвинутого, сколь я сам, люди не должны быть на  самом  деле  дисгармоничны.
Что я заметил с тех пор -- так это, что люди превосходно устроены. Мне может
не  нравиться  то,  что  они делают, или им это может не нравиться -- но они
способны  проделывать  это   систематически,   снова   и   снова.   Они   не
дисгармоничны;  они  просто делают нечто отличное от того, что нам -- или им
-- хочется, чтобы происходило.
     Если вы создаете действительно живые образы в своем мозгу  --  особенно
если  вы  можете  создавать  их вовне - вы можете научиться быть гражданским
инженером или психотиком. Один зарабатывает больше, чем другой,  но  ему  не
так  интересно.  В  том,  что  делают люди, есть структура; и если вы можете
уяснить эту структуру, то можете понять, как ее изменить. Можно еще подумать
о контекстах, в которых замечательно было бы иметь эту структуру.  Подумайте
об оттягивании со дня на день. Что если бы вы использовали этот навык, чтобы
отложить на потом неприятное переживание, когда вас кто-то оскорбляет? "О,
знаю,  что  должен  сейчас  плохо себя почувствовать; сделаю это позже". Что
если бы вы оттянули акт поедания шоколадного пирожного и мороженого  навечно
-- у вас просто руки так и не дошли до них.
     Однако большинство людей так не думают. Подлежащая основа большей части
психологии  --  это:"В чем проблема?" После того как психолог нашел проблеме
название, он хочет узнать, когда вы сломались и что вас  сломало.  Тогда  он
думает, что знает, почему вы сломаны.
     Если  вы  предположите,  что  некто  сломан,  то  следующая  задача  --
выяснить, можно ли его починить. Психологов никогда особо  не  интересовало,
как вы сломались или как вы продолжаете поддерживать состояние сломанности.
     Другая  трудность  с  большей  частью психологии состоит в том, что она
изучает сломанных людей, чтобы  понять,  как  их  починить.  Это  похоже  на
исследование всех машин на свалке с целью понять, как заставить машины лучше
ездить.  Если вы изучите кучу шизофреников, вы можете узнать, как получаетс
действительно хорошая шизофрения, -- но вы не узнаете о том, чего у  них  не
получается.
     Обучая  персонал  психиатрической  больницы,  я  предложил,  чтобы  они
изучали своих  шизофреников  лишь  столько  времени,  сколько  нужно,  чтобы
понять,  чего  те  не  в  состоянии  делать.  После этого они должны изучить
нормальных людей, чтобы понять, как последние делают эти вещи, -- так  чтобы
суметь научить этому шизофреников.
     Например,  у одной женщины была следующая проблема: если она что-нибудь
себе придумывала, то несколькими минутами позже не могла отличить  этого  от
воспоминания  о  чем-то,  происшедшем  в  действительности. Когда она видела
внутреннюю картину, у нее не было  способа  различить,  было  ли  это  нечто
действительно ею виденное -- или же то, что она вообразила. Это сбивало ее с
толку  и  пугало  сильнее  любого  фильма ужасов. Я предложил ей, придумыва
картины, обводить их черной рамкой -- чтобы, когда она  потом  их  вспомнит,
они  отличались  бы от других. Она попробовала, и это прекрасно сработало --
за исключением тех картин, что она придумала до того, как я  дал  ей  совет.
Однако  это было хорошее начало. Как только я сказал ей, что именно сделать,
-- она смогла сделать это идеально. И тем не менее история ее  болезни  была
дюймов  в шесть толщиной и содержала двенадцать лет психологического анализа
и описаний  того,  как  она  дисгармонична.  Они  искали  "глубокий  скрытый
внутренний  смысл". Они слишком долго изучали поэзию и литературу. Изменение
-- штука куда более простая, если вы знаете, что делать.
     Большинство психологов думают, что общаться с сумасшедшими трудно.  Это
отчасти  верно,  но отчасти это еще и результат того, что они с сумасшедшими
делают. Если некто ведет  себя  немного  странно  --  его  удаляют  с  воли,
накачивают  транквилизаторами  и  помещают  в  закрытые  бараки вместе с еще
тридцатью другими. За ним наблюдают 72 часа и говорят:"Черт! Он странно себ
ведет". Ну, уж из нас-то никто, конечно, не повел бы себя странно.
     Сколькие из вас прочли статью  "Нормальные  люди  в  безумных  местах"?
Социолог  предложил группе здоровых, счастливых, готовых к выпуску студентов
поступить в психиатрические больницы  --  ради  эксперимента.  У  всех  были
диагностированы  серьезные проблемы. Большинство из них выбиралось обратно с
колоссальными трудностями, поскольку персонал считал, что желание  выбратьс
было  проявлением  их  болезни.  И  вы  говорите  о  "Ловушке-22"!  Пациенты
сознавали, что эти студенты не были сумасшедшими; персонал -- нет.
     Несколько  лет  назад,  когда  я  присматривался  к  различным  методам
изменения,  большинство  людей  считали,  что  психологи  и психиатры -- это
эксперты по личностному изменению. Мне казалось, что многие  из  них  являют
собой  куда  лучшие  примеры психозов и неврозов. Вы когда-нибудь видели их?
Как насчет инфантильной  либидинозной  реакции-формации?  Любой,  кто  может
говорить на этом языке, не имеет права называть других людей психами.
     Многие  психологи  считают,  что  кататоники  --  действительно тяжелый
случай, потому что их невозможно заставить общаться с вами. Они просто сидят
в одной и той же позиции, даже не двигаясь, до тех пор, пока  их  кто-нибудь
не  сдвинет. На самом деле заставить кататоника общаться с вами очень легко.
Все, что нужно сделать, -- это треснуть  его  молотком  по  руке.  Когда  вы
поднимете  молоток, чтобы треснуть еще раз, -- он отдернет руку и скажет:"Не
делайте этого со мной!" Это не значит, что он "вылечился", но  теперь  он  в
том состоянии, в котором вы можете с ним общаться. Это начало.
     Как-то  раз  я  попросил  местных  психиатров  прислать ко мне странных
клиентов,  с  которыми  у  них  возникали  трудности.  Я  обнаружил,  что  с
действительно  странными  клиентами  работать  проще  -- в конечном счете. Я
считаю,  что  проще  работать  с  отъявленным  шизофреником,  чем  заставить
"нормального"  человека бросить курить, если он этого не хочет. Кажется, что
психотики непредсказуемы, что они беспорядочно впрыгивают в свое  безумие  и
выпрыгивают  из него. Однако -- как и все остальное в человеческом поведении
-- психоз имеет упорядоченную структуру. Даже шизофреник не проснется в один
прекрасный день маниакально-депрессивным психотиком. Если  вы  изучили,  как
работает  эта  структура,  то  можете впрыгивать его туда и обратно. Если вы
достаточно хорошо ее изучили, то можете даже сами это проделывать.  Если  вы
когда-нибудь  захотите  получить  комнату  в  переполненной гостинице -- нет
способа эффективнее психотического припадка. Однако советую вам суметь выйти
из припадка  обратно,  иначе  комната,  которую  вы  получите,  будет  обита
войлоком.
     Я  всегда считал самым полезным подходом к психозу подход Джона Розена:
войти в реальность психотика и потом испортить ее ему. Существует  множество
способов,  какими  это можно делать, и не все они очевидны. Например, у мен
был один парень, который слышал из электрических розеток голос, заставлявший
его делать разные вещи. Я вычислил, что,  если  я  сделаю  его  галлюцинации
реальностью, -- он больше не будет шизофреником. Поэтому я спрятал динамик в
розетку   в   своей   приемной.   Когда   он   вошел   в   комнату,  розетка
сказала:"Привет". Парень обернулся, посмотрел на нее  и  сказал:"Ты  звучишь
по-другому".

     "Я новый голос. Ты думал, есть только один?"
     "Откуда ты взялся?"
     "Не твое дело".
     Это  заставило  его сдвинуться. Поскольку он обязан был повиноваться,
использовал этот новый голос, чтобы давать  ему  инструкции,  в  которых  он
нуждался  для  изменения  своего  поведения.  Беря  реальность  в свои руки,
большинство людей реагируют на нее. Когда я беру реальность  в  руки,  я  ее
искажаю!  Я  не  верю, что люди дисгармоничны. Они просто обучены делать то,
что делают. Многое из того, чему обучены люди, весьма удивительно; и  честно
говоря,  вне  психиатрических  больниц  я  встречаю  такое гораздо чаще, чем
внутри.
     Большая часть человеческого опыта  не  относится  к  реальности  --  он
относится  к  разделяемой  реальности.  Есть  люди,  которые приходят к моей
двери, дают мне комичные религиозные книжки и говорят, что через две  недели
будет  конец  света.  Они говорят с ангелами, они говорят с Богом - но их не
считают сумасшедшими.  Но  если  человека  поймают  говорящим  с  ангелом  в
одиночку  --  его  называют  безумцем,  забирают  в психбольницу и до отказа
начиняют лекарствами. Когда вы придумываете новую  реальность  --  убедитесь
лучше, что у вас найдется несколько друзей, которые ее разделят; иначе у вас
могут  быть  большие неприятности. Это одна из причин, по которым я преподаю
НЛП. Я хочу иметь хоть несколько человек, разделяющих эту реальность,  чтобы
мен