видеть масштаб проблемы, как если бы
нужно было выкорчевать вообще все.  Как если бы заранее существовала не-
кая гниль.  И кажущаяся столь неразрывно связанной с телом, что остается
только гадать, можно ли устранить ее, не выбросив из тела саму жизнь.
     Это "физический разум". Некое первичное мышление в материи.
     Но это даже не "мышление",  а дыхание или, скорее, отпечаток. Веро-
ятно, отпечаток  или  память  всех катастроф,  через которые должна была
пройти материя,  чтобы пробудиться к жизни -- катастрофическое пробужде-
ние. Пробуждение от великого,  покойного Сна.  Материальное сознание, то
есть, разум в Материи, был сформирован под давлением трудностей -- труд-
ностей, препятствий,  страдания,  борьбы. Он был "увешан" всем этим, они
наложили на него отпечаток пессимизма и  пораженчества,  что  составляет
самое большое  препятствие.  Это  громадное желание избежать катастрофы.
Великий базис,  грандиозный базис Жизни. Жизнь заложена на этом, на этом
НЕТ. "Нет",  которое предполагает тысячи и миллионы форм и маленьких за-
болеваний или маленьких слабостей,  которые  все  жаждут  окончательного
"нет": смерти. Наконец, покоя смерти. Это совсем неуловимо, в совершенс-
тве покрыто нашим ментальным шумом,  нашими евангелиями, нашим социализ-
мом, этим  и тем,  что является ни чем иным,  как маленьким лихорадочным
возбуждением на платформе смерти. Мы просто притворяемся на время. Затем
мы больше не притворяемся (или оно больше не притворяется),  и мы призы-
ваем во спасение пеницилин,  доктора или пастора или небеса.  Но  смерть
приходит не внезапно, она всегда была там. На самом деле вещи не измени-
лись: они только стали тем, чем уже и были. И мы называем это жизнью. Мы
постоянно ходим со смертью, спускаясь или поднимаясь по ступенькам, раз-
говаривая или смеясь...  смерть шепчет и шепчет и шепчет...  И это может
зажать абсолютно все:  если вы прислушаетесь к этому шепоту,  чтобы под-
корректировать или  отчитать его,  он становится очень изворотливым,  он
принимает видимость десятка добрых мыслей, каждая из которых представля-
ет особенную ловушку.  Это совершенная и бесспорная ловушка,  независимо
от того, с какой стороны вы посмотрите на нее: с хорошей или плохой. Она
обманывает  вас  во  плоти,  предвидя заранее ваши мысли и поджидает вас
впереди,  растянув непредвиденные сети. Правильно думать -- неправильно,
неправильно  думать -- тоже неправильно.  Все запятнано.  Но конечно же!
Это же РАЗУМ, так что никто ментальнее не сильнее разума. Разум не может
подправлять Разум. Поистине полная гниль, укоренившаяся в теле, в каждом
рефлексе,  каждой реакции, в каждой ложке еды, в каждом шаге, который вы
предпринимаете.  Вы можете освободить себя от интеллектуальный рассужде-
ний,  остановить мыслительный процесс,  вступит в освобожденные  небеса.
Все прекрасно наверху,  а внизу бурлит.  В самом деле,  это борьба с ма-
ленькой, поистине микроскопической вещью: привычками существа, способами
мышления,  чувствования и реагирования... Гран-ди-оз-ная битва с тысяче-
летними привычками.  Она интересна лишь для того,  кого интересует  ВСЕ,
для кого ВСЕ интересно,  то есть, для того, кто имеет тот тип воли к со-
вершенству,  который не пропускает ничего, ни единой детали, иначе... Ты
понимаешь,  в тот момент,  когда ты находишься в Разуме,  разум говорит:
"О!  нет,  нет. Ты попусту тратишь время!" Это не так, но он считает все
это пустяками.  Но именно эти пустяки составляют саму субстанцию смерти.
Наша жизнь сделана из миллиона фатальных пустяков.  Может даже показать-
ся,  что наши глубины сделаны из непроницаемого осадка глины, составляю-
щего микроскопическую пудру -- суглинистую,  плотную и абсолютно черную.
И это в сердце клеток, или, скорее, вокруг них. Вуаль рассыпчатой глины.
Чуть задень ее -- и она взмоет вверх, как осадок на дне аквариума, и это
ночь -- именно эту ночь "живые" называют днем. Они купаются в нем, в том
пустяке. Тогда как если вы дадите всему успокоиться, вы наверняка увиди-
те все яснее,  аквариум станет прозрачным,  но глина все же там, притаи-
лась в глубинах. Так что же делать?
     Может показаться, что этот пустяк составляет саму суть проблемы.
     Но, несомненно,  когда  есть чрезвычайная трудность,  тогда же сеть
чрезвычайный ключ и  чрезвычайная  мощь.  Именно  препятствие  открывает
дверь. Препятствие  существует  для  того,  чтобы  вести нас к открытию.
Смерть -- это окончательное препятствие,  которое скрывает от нас  вели-
чайшее открытие.
     Поначалу Мать была очень горда собой (извините за то,  что я  подд-
труниваю над ней,  но временами мы можем меняться ролями).  Она говорила
мне: Когда эта мельница начинает работать, я подхватываю ее как пинцетом
и... [она сделала жест, тянущий вверх, выше головы], затем я придерживаю
ее там, в той недвижимой белизне -- мне не требуется держать ее там дол-
го!  Да, а когда она отпускала пинцет, все возобновлялось. Или же вы та-
щите  вниз Силу:  в одну секунду вы практически взорваны вспышкой света,
которая рассасывает бульканье...  на пять минут, пока присутствует сила.
Мать ясно видела, что это тоже не работает: Я хорошо понимаю, почему Ис-
тина, Истина-Сознание не выражается более постоянным образом, потому что
разница между ее Силой и силой Материи столь велика,  сила Материи пере-
черкивается ею, так сказать -- но тогда это означает не трансформацию, а
сокрушение.  Это то, что они обычно делали в древности: все материальное
сознание сокрушалось под весом Силы,  которой ничто не могло противосто-
ять или сопротивляться.  Так что тогда ты чувствуешь: вот оно! Я ухватил
это!...  Но ты вовсе ничего не ухватил! Потому что остальное, внизу, ос-
талось прежним,  неизмененным. А если вы не хотите или не можете исполь-
зовать ту Силу, которая сокрушает это бурление, если вы не хотите или не
можете подниматься вверх в недвижимую Белизну, тогда что же остается?...
И если,  в довершении всего, вы не можете использовать Разум, чтобы сра-
жаться с разумом Материи, тогда что же делать?... Вы нигде. Или же, ско-
рее, вы полностью в этом, на единственно возможном уровне, в сердце мен-
тальной грязи Материи,  и изнутри, изнутри самого препятствия, вы пытае-
тесь найти силу, которая пройдет через препятствие и трансформирует его.
Сама сила препятствия содержит саму силу победы.  Все время сражаешься с
Победой, и, возможно, секрет состоит в том, чтобы знать, как взглянуть в
правильном направлении.

Короткие секунды смерти

     Но близко наблюдая это бурление, сталкиваешься не с одним сюрпризом.
     Мать наблюдала это, "была в нем", в длинном коридоре второго этажа,
в гуще тысячи маленьких историй учеников,  которые все были "ее" истори-
ей, ее трудностью, ее глупостью; она следовала этому бурлению, прослежи-
вала его во всех жестах и движениях,  и казалось, что не было решения --
оно было вытеснено отсюда лишь для того, чтобы объявиться там, изменчиво
и нескончаемо  --  как  если  бы единственное решение заключалось в том,
чтобы прожить трудность. И вот где проходит тонкая линия, отделяющая две
разные грани одной и той же вещи,  одной и той же трудности, одной и той
же невозможности:  грань смерти и грань жизни,  закрытое,  отрицательное
лицо и положительное -- в зависимости от позиции.  Переживаешь одну и ту
же глупость и невосприимчивость, но на одной стороне она проживается по-
зитивно, с вопросом, зовом, неким глубоким стремлением или охватом исти-
ны, которая ощущается позади, которую стремишься отыскать за черным кле-
ем: уподобляешься крику посреди всего этого. А на другой стороне отказы-
ваешься, говоришь "нет",  не хочешь видеть или  допустить  существование
этого бурления,  но оно все равно прилипает. Это означает, что ты не за-
мечаешь врага,  а пока ты отказываешься сражаться с ним,  то и не имеешь
силы над ним -- враг просто поджидает тебя на другой стороне.
     Мать шаг за шагом продвигалась в этом болоте,  и решение состояло в
том, чтобы просто ходить в нем, даже если на это потребуется триста лет.
Этот материальный разум любит катастрофы и притягивает их, и даже созда-
ет их, потому что ему нужны эмоциональные стимулы, чтобы стряхивать свое
несознание. Всему, что несознательно, всему тому, что инертно, требуются
неистовые эмоции, чтобы пробудиться. И вся эта нужда порождает некое бо-
лезненное притяжение или воображение всех тех вещей -- материальный  ра-
зум  постоянно  воображает  любую возможную катастрофу и открывает дверь
злым внушениям подлых маленьких существ,  которые получают  удовольствие
как раз в том,  чтобы создавать возможность катастроф... Дымка его вооб-
ражения (если это можно назвать воображением) всегда катастрофична. Если
материальный разум предвидит нечто, он всегда предвидит наихудшее. А на-
ихудшее всегда очень маленькое,  очень подлое и грязное -- поистине, это
наиболее отвратительное  условие человеческого сознания и материи...  Ты
чувствуешь маленькую боль -- О,  может быть,  это рак?  И  затем,  после
предвидения наихудшего (в долю секунды),  этот чудесный персонаж предос-
тавляет все это Господу и говорит Ему: "Вот, Господь, вот Твоя работа, и
делай с этим,  что хочешь!" Глупый дурак,  зачем же сразу подготавливать
катастрофу?! Катастрофа, всегда катастрофа, все катастрофа -- и затем он
предоставляет эту катастрофу Господу! И, конечно же, мы ни на секунду не
думаем, что это катастрофа или что это может быть  катастрофичным:  "Это
пустяк", это только проходная "глупая идея" -- но мы ошибаемся. Это под-
линно катастрофично. Это ходячая смерть. Требуется как раз маленький на-
бор пустяков,  чтобы вызвать рак или настоящую аварию. Через эти микрос-
копические глупости Мать медленно отслеживала Смерть до ее  истока.  Она
шла туда "без решения",  она просто шла через все это,  шла "через", со-
вершая ошибки всякий раз,  "неправильно реагируя" всякий  раз,  повторяя
некий прошлый  промах или,  в другой раз...  как если бы она была ни чем
иным, как сплетеньем ошибки,  лжи и просчетов.  "Я" -- это ни что  иное,
как постоянная ошибка.  Первый шаг к "прояснению" кажется квинтэссенцеий
грязевой ванны. И она была как раз там, она была в этом. Она была не вы-
соко вверху,  она  не была "непогрешима";  она была там для того,  чтобы
вырвать ключ к победе из самого препятствия. Это было грязное поле боя.
     И история, или болото, начало углубляться. Как много раз я замечал,
как посреди беседы или разговаривая с кем-то в  коридоре,  она  внезапно
останавливалась и накладывала ладони рук на свои глаза, зажав голову ру-
ками -- пять секунд,  десять -- и становилась белой,  но  белой  не  как
мертвец: как  если  бы  компактный столбик света спускался и обволакивал
ее... затем все кончалось,  она снова улыбалась, продолжала, переходя от
одного человека к другому, давая цветок или что-то еще, поглощая этот яд
или что-то еще. Или же она продолжала сидеть передо мною, глаза закрыты,
внезапно окутанная тем белым светом,  как бы арестованная, недвижимая --
не было больше признаков жизни в том теле.  Затем она тихо говорила мне:
Все происходит совсем не так,  как в обычной жизни... в течение трех-че-
тырех, иногда пяти или десяти минут, я у-жас-но больна, налицо все приз-
наки, что все кончено.  Но это лишь для того,  чтобы заставить меня най-
ти... заставить меня пережить нечто и найти силу. А также чтобы дать те-
лу абсолютную  веру в его Божественную Реальность -- чтобы показать, что
Божественное здесь,  и Он хочет,  чтобы  оно  было  здесь,  и  Он  будет
здесь... И лишь в такие "моменты",  как эти -- когда логически,  в соот-
ветствии с обычной физической логикой,  все кончено -- лишь тогда можешь
ты ухватить  ключ...  Тебе только нужно пройти через все без содрогания.
Затем она посмотрела перед собой на большое огненное  дерево  с  желтыми
листьями (она  всегда была обращена к Шри Ауробиндо,  ее кресло или кро-
вать всегда были повернуты в том направлении, как если бы это был ее жи-
вой вопрос, как если бы все было ее путем к нему, как если бы нужно было
пройти через болото,  чтобы присоединиться к нему, преодолеть некую неп-
розрачность, растворить нечто,  чтобы он был здесь: она истирала болото,
как он истирал Стену), и добавила: Сколько таких моментов еще потребует-
ся? Не знаю, ты понимаешь, я прокладываю путь.
     Должно было быть много "таких моментов",  нужно было  пройти  через
сотни и тысячи секунд,  чтобы "ухватить ключ". И они приходили отовсюду,
все больше и больше,  как если бы чем дальше она продвигалась по болоту,
тем больше трудностей вырастало повсюду,  не только от ее тела,  но и от
других тел,  как если бы ее тело простиралось все дальше и дальше. Поис-
тине, чем  более микроскопическим это было,  тем более универсальным оно
становилось. Она была в теле мира. Я буквально завалена внешними вещами!
То одно,  то другое,  то третье. И какая смесь! Со всех сторон, ото всех
людей, отовсюду.  И не только отсюда!  Из дальних, самых дальних уголков
земли, и иногда из прошлого, далекого прошлого: вещи приходят из прошло-
го, чтобы их привести в порядок,  представить новому свету и  расставить
по своим  местам:  это всегда так,  каждая вещь хочет занять свое место.
Так что это нескончаемая работа, как если бы на меня постоянно обрушива-
лась новая болезнь,  а я должна была найти лекарство для нее. Мир стано-
вился чем-то очень "конкретным". Она подхватывала все заболевания мира.
     И эта проблема,  или вопрос, все приближался, становился более ост-
рым, как если бы все разыгрывалось в эти короткие секунды:  Некая  уско-
ренная дисциплина,  галопом: значит каждая секунда. Затем, внезапно, бо-
лее серьезное заболевание: филяризис. Пакостное заболевание, от которого
распухают ноги, как раскаленное жало, изнутри-снаружи, от стоп и все ва-
ше и выше,  везде...  Четыре часа маленьких пыток.  В тот день три часа;
продолжалось это в течение трех лет. Это поворот нижних центров, -- ска-
зала она просто,  как Шри Ауробиндо, когда он сломал свою ногу. Она дос-
тигла той же точки,  что и он, в конце 1938 года, как раз после Мюнхена.
Подсознательное, универсальное болото. Но она продолжала ходить, стоя на
ногах часами, слушая того или другого, давая цветок -- та же самая рабо-
та. Но в этот раз она начала детально наблюдать работу заболевания в те-
лесной субстанции. Самое интересное, что она подхватила филяризис где-то
двадцать лет назад,  от комариного укуса на Плэйграунде.  Она немедленно
приложила свою Силу, а Шри Ауробиндо свою -- болезнь ушла... в подполье.
То есть,  была применена высшая йогическая сила, чтобы вылечить тело. Та
же самая известная сила,  которая творит всевозможные  чудеса,  если  вы
знаете,  как управлять ею. Именно с этой силой некий Теон или супер-Теон
мог бы сотворить чудесный и поразительный мир.  Это высшие силы  Разума,
которые мы  едва или знаем или не знаем вовсе (и так оно лучше).  Но это
силы,  наложенные на материю свыше,  они работают, лишь пока остаешься в
надлежащем состоянии, именно, на ментальных высотах. На самом деле Мате-
рия не затрагивается:  она "затыкается".  Вы можете заткнуть ее  на  всю
жизнь  и так "вылечиться" -- но вы умираете в конце,  как всякий другой.
Сама смерть не вылечена;  Материя не вылечена.  Вот как мы могли бы нас-
лаждаться чудесным миром,  не меняя ничего, и приятно подслащивать пилю-
лю, пока она не кончится.  Конечно,  доктора окажутся не у дел, вместе с
изрядной  дозой наших нескладных механических приспособлений,  но корень
зла не был бы затронут,  и этот мир оставался бы миром смерти. Нам пред-
лагается найти настоящий ключ,  нечто гораздо лучшее для нас, чем потря-
сающие чудеса, найти настоящую жизнь. Но для этого, естественно, все си-
лы,  подразумевая в конечном итоге ложные силы, должны быть убраны. Ключ
должен быть найден в Материи -- в природном,  что, в конечном итоге, яв-
ляется единственным великим Чудом мира. И так Мать утратила все свои си-
лы, одну за другой, так чтобы само тело могло найти решение. И ее старый
загнанный филяризис, похороненный на двадцать лет, тихо вернулся из под-
сознания тела.
     Сама земля должна найти собственное чудо.

Клеточный разум

     Эта длительная школа боли была нацелена на то,  чтобы ускорить дви-
жение и подвести Мать к главному двойному открытию, которое кажется пус-
тяком -- но это всегда так, открытия в теле кажутся пустяком, их даже не
совсем осознаешь как "открытия",  они кажутся такими неважными... И поэ-
тому вещи тянутся в течение тысячелетий. Открытие радия серьезно; откры-
тие относительности очень серьезно -- мы так наполнены серьезными откры-
тиями, что полностью упускаем суть проблемы.  В действительности, мы со-
вершенно упускаем жизнь -- но, конечно же, мы в смерти! Однажды, когда я
пожаловался Матери на то,  что не вижу "результатов", она ответила мне в
своем особом "тоне",  который сокрушает стены:  Мне показали  совершенно
объективным и детальным образом,  как эффекты, кажущиеся незначительными
по их размерам,  могут быть гигантскими,  понимаешь,  гигантскими по ка-
честву. И с улыбкой, как бы забавляясь со мной, мне добавили: "О, ты хо-
чешь результатов,  не так ли?  Ну,  хорошо. Хочешь эффектов? Что же, вот
они!" И затем было сказано (ты знаешь,  я называю "неважным" все малень-
кие обстоятельства повседневной жизни):  "Ты хочешь ЗЕМНЫХ  результатов?
Хорошо, вот  эти гораздо большие по качеству,  чем ты представляешь." И,
действительно, я увидела маленькие,  очень маленькие вещи, движения соз-
нания в материи,  в самом деле,  очень маленькие вещи,  которые поистине
были поразительными по своему качеству, но всегда проходили незамеченны-
ми, потому  что  казались неважными (внешне казались неважными):  только
при скрупулезном наблюдении можешь ты начать осознавать их -- я  имею  в
виду эти явления сознания клеток. Ты сознаешь свои клетки?... Нет -- что
же, сначала научись осознавать свои клетки,  а потом увидишь результаты.
В течение этих последних дней у меня были доказательства,  доказательст-
ва, которые развеют любое сомнение: доказательства всемогущества Всевыш-
него в  наиболее  несознательной материи...  кажущейся несознательной --
нечто столь колоссальное, что рассуждающий разум с трудом может поверить
этому. Он вынужден поверить.  Но ты замечаешь это лишь тогда, когда дос-
тигаешь той абсолютно детальной степени  внимательности,  ты  понимаешь,
когда вместо того,  чтобы искать большие вещи,  которые порождают
массу ощущений,  создают шумиху и имеют ослепительный блеск,  ты  просто
наблюдаешь очень, очень маленькие, микроскопические вещи, которые кажут-
ся абсолютно неважными нашему претенциозному рассудку. Внезапно вы схва-
тываете физический разум посреди раскручивания им своей катастрофической
бобины, и "без причины", спонтанно, нечто в теле говорит "нет", и бобина
мгновенно останавливается, как бы под действием магии: головная боль ис-
чезает, зубная боль останавливается -- все растворяется просто под дейс-
твием  этого малого "нечто" в теле,  которое говорит "нет".  Это кажется
пустяком, но это абсолютно непреодолимо.  Нечто говорит смерти  "нет"  и
имеет силу  остановить движение смерти.  (Ведь головная боль или ушиб --
это тоже смерть.) Нам остается найти, что такое это "нечто".
     Так Мать была "в" боли, как она была и в остальном неразрешимом бо-
лоте; но боль порождает более интенсивную нужду найти решение. Мать зна-
ла, как восходить высоко вверх,  обрубать поток и улыбаться в блаженстве
-- это элементарно,  когда сознание развито,  это аналог морфия,  только
лучшего и более радикального.  Но духовный морфий был раз и навсегда от-
вергнут, как и другие подобные "штучки".  Прямо до конца она будет отка-
зываться обрубить поток.  Теперь ее путь пробираться через боль имел  ту
особенность, что боль была полностью и физически приемлема как и все ос-
тальное:  без  реакций  типа  "нет-нет-я-не-хочу-этого,   я-отказываюсь,
это-больно" -- все было приемлемо,  все болото.  И уже, просто через это
принят