ститесь  в  долину  и  идите  к
кусту, который на отшибе.
     -- На отшибе дерево, -- возразил Петропавел.
     -- Хорошо, идите к нему. Я пойду следом.
     Короткой  колонной  они  спустились в долину. Возле дерева
стоял транспарант: "Яблоня. Куст".  "Почему  куст?  --  подумал
Петропавел.  -- Когда это явно дерево!" Вблизи дерево оказалось
липой.
     -- Угощайтесь,  --  предложил  Гуллипут  из-за  спины.  --
Только пройдите немного вперед, я тоже поем. Более или менее.
     Петропавел прошел вперед и поинтересовался:
     -- Чем тут угощаться?
     -- Как  чем?  Плодами!  Плодами воображения. -- И Гуллипут
аппетитно зачмокал. Петропавел пристально вгляделся в липу.
     -- Тут одни листья. Вы листья, что ли, едите?  --  спросил
он наконец.
     -- Значит,  у  Вас нет воображения. Было бы воображение --
были бы и плоды. -- Почмокиванье Гуллипута не прекращалось.
     -- Вы бы хоть не чмокали так! --  укорил  его  Петропавел,
страдая. -- Мне от этого тоскливо.
     Сбоку,  из-за спины Петропавла протянулась рука, державшая
нечто невообразимое --  огромный  оранжево-голубой  шар,  очень
отдаленно напоминавший мандарин, арбуз, дыню, ананас и гранат.
     -- Нате,  --  сказал  Гуллипут,  -- ешьте тогда плод моего
воображения.
     Голодный Петропавел не задумываясь впился  зубами  в  плод
воображения Гуллипута и в три присеста уничтожил этот плод.
     -- Спасибо,  очень  вкусно,  --  честно  сказал  он. -- Не
понимаю только, как такое могло вырасти на липе.
     -- На яблоне, -- поправил Гуллипут.
     -- Это   липа.   Зачем   вводить   людей   в   заблуждение
неправильной надписью?
     -- Чтобы было о чем подумать во время еды. Ничто не должно
становиться  привычным:  привычное  превращается  в обыденное и
перестает  замечаться.  Этак  можно   вообще   все   на   свете
проглядеть:  ведь  нет  ничего, что рано или поздно не стало бы
привычным. Лучше всего, когда мы пытаемся  выяснять  суть  даже
того,   что   кажется  очевидным.  Интересные,  доложу  я  Вам,
случаются открытия.
      -- Какие же,  к  примеру?  --  не  без  сарказма  спросил
Петропавел.
     -- К  примеру,  такое:  все  верно и ничто не верно. Если,
конечно. Вас это устроит... Более или менее. Но Вас это вряд ли
устроит: в Вашей голове сложилось представление о должном --  с
этим представлением Вы и идете в мир. И что же Вы о нем знаете?
А  вот:  яблоня -- это яблоня, липа -- это липа, большой -- это
не маленький,  маленький  --  это  не  большой.  Не  слишком-то
много...  А  жизнь  подкрадется  --  и  щелк  по носу!.. Вы вот
объясните этому кусту, что он --  дерево.  Прикажите  ему  быть
таким,  как  надо  Вам:  эй,  куст,  цыц! Ты -- дерево! Но ему,
видите, ли, все равно, одобряете Вы его как куст или нет. Он не
спрашивает Вашего мнения, не нуждается в  Ваших  рекомендациях,
предписаниях,  не  нуждается  в  том,  чтобы  Вы отсылали его к
стандарту,  к  норме...   Вы   для   него   --   никто...   Ему
просто-напросто  плевать на Вас. Как, впрочем, и мне. Более или
менее.
     Забыв  о  мерах  предосторожности,  Петропавел  возмущенно
обернулся,  но  увидел  только,  как по дороге удаляется что-то
большое или приближается что-то маленькое...

     Глава 6. Стократ смертен

     В ту же секунду Петропавел упал лицом вниз, не успев  даже
сообразить, что произошло, но почуяв недоброе. И действительно:
его  принялись  чем-то  охаживать  по спине. Это было совсем не
больно,  но  причиняло  беспокойство   неприятного   характера.
Петропавел  пару  раз  вскрикнул,  --  скорее, для порядка -- и
услышал:  "Не  ори;  не  дама!",  причем  голос  был   детский.
Петропавла  явно  с  трудом перевернули лицом кверху. Перед ним
стоял златокудрый мальчонка лет  пяти  с  черной'  повязкой  на
одном глазу и приветливо улыбался. Это он накинул на Петропавла
лассо.  Длинная  розга  валялась  рядом.  Ребенок  держался  за
рукоять  огромного  ножа,  воткнутого   в   землю   неподалеку.
Петропавлу  сделалось  нехорошо  --  и  он  неожиданно для себя
подобострастно предложил:
     -- Хочешь, будем с тобой на "ты", мальчик?
     -- Я и так с тобой на "ты", -- ухмыльнулся ребенок.
     -- Зовут-то тебя как?
     -- Дитя-без-Глаза, -- беспечно ответил малыш  и,  выхватив
нож  из  земли,  одним  махом рассек туловище проползавшей мимо
гусеницы, по размеру напоминавшей длинный товарный  поезд.  Две
части  гусеницы  расползлись  в  разные  стороны  и  зажили там
самостоятельно.
     -- Это которое у семи нянек? -- догадался Петропавел.
     Дитя-без-Глаза хмыкнуло:
     -- Смотри-ка, что вспомнил!.. Нету уже семи нянек. Умерли.
     Последнее  слово  прозвучало  очень  зловеще,   и,   начав
волноваться, Петропавел спросил как мог безразлично:
     -- От чего же они умерли, мальчик?
     -- От   страха,  --  неохотно  сообщил  тот,  видимо  имея
все-таки некоторое отношение к  смерти  семи  нянек.  Потом  он
подошел  к  Петропавлу  и  опять  воткнул нож в землю, слева от
него.
     -- Что ты собираешься делать? -- струхнул Петропавел.
     -- Зарежу  тебя  и  сожру,  --  сказало  Дитя-без-Глаза  и
по-детски рассмеялось.
     Петропавел затрясся и покрылся холодным потом.
     -- Ты же еще маленький! -- еле вымолвил он.
     -- Сожру тебя -- и буду большой, -- пообещало милое дитя и
вынуло нож из земли.
     -- Ты не сделаешь этого!.. Это очень жестоко.
     -- Пустяки!  --  опять рассмеялось дитя. -- А впрочем... Я
могу и не делать этого, если ты выполнишь три моих желания.
     В ужасе от такого предложения Петропавел замотал  головой,
сразу  представив  себе,  какие  желания  могут  быть  у  этого
ребенка. А тот, не обращая внимания на Петропавла, продолжал:
     -- У меня такие  три  желания.  Во-первых,  я  хочу  есть,
во-вторых, писать и, в-третьих, спать.
     ...С  Петропавлом  немедленно  случилась истерика. Придя в
себя, он сказал:
     -- Я выполню три твоих  желания,  только  сначала  развяжи
меня.
     -- Нет,  так  выполняй,  а то потом опять связывать -- это
долго, -- ответил смышленый малыш.
     Петропавел задумался, потом произнес:
     -- Посмотри вокруг. Где-то  тут  поблизости  есть  яблоня.
Если на ней что-нибудь растет, пойди и съешь это.
     Дерево  оказалось  в  двух  шагах. С интересом наблюдая за
дальнейшими событиями, Петропавел увидел, как ребенок подошел и
выполнил его распоряжение. Ел  он  что-то  мелкое  --  жадно  и
неаккуратно.
     -- Наелся?  -- спросил Петропавел, когда ребенок съел один
плод.
     -- Нет  еще!  --  и   Дитя-без-Глаза   принялось   срывать
обильные,  по-видимому, плоды собственного воображения. Наконец
оно удовлетворенно крякнуло:
     -- Порядок. Теперь писать.
     -- Зайди за дерево, --  наставлял  малыша  Петропавел,  --
расстегни штанишки, а дальше все само собой получится.
     Тот отсутствовал с полчаса, потом вернулся очень довольный
и сказал:
     -- Ну, все. Теперь спать.
     -- Нет  уж,  --  осмелел  Петропавел.  -- Развяжи веревки,
потом ложись где хочешь и закрой глаза.
     -- Да я же пошутил! -- засмеялось  Дитя-без-Глаза.  --  Ты
несвязанный лежишь. Вставай!..
     Петропавел  попробовал  встать  --  и действительно встал:
веревки упали на землю. Дитя-без-Глаза посапывало рядом.  Тогда
как  ни  в  чем  не бывало он двинулся восвояси и, почувствовав
себя  в  безопасности,  даже  засвистел,  но,  как   оказалось,
преждевременно, потому что из кустов тотчас вышел навстречу ему
огромного  роста  седой  старик  с  повязкой  на  одном глазу и
маленьким фруктовым ножом в правой руке. Подойдя к  Петропавлу,
старик хихикнул и задал вопрос:
     -- Что такое "Висит груша в темнице, а коза на улице"?
     Петропавел не нашелся как ответить.
     -- Это  трудная загадка! -- ухмыльнулся старик. -- Отгадки
ее не знает никто. Даже я.
     -- Какой же смысл загадывать загадку, если никто не  знает
отгадку?
     -- Так чтобы узнать!.. -- Старик выразил лицом недоумение.
-- Бессмысленно,  скорее,  загадывать  загадку, отгадка которой
известна. Но, так или иначе, ты не отгадал -- и  тебе  придется
умереть.
     -- Да  вы  что  --  сговорились,  что  ли?! -- вырвалось у
Петропавла. -- Сколько можно с этим шутить?
     А  старик  со  словами  "Хорошенькие  шутки,   ничего   не
скажешь!"  неожиданно  всадил фруктовый нож в грудь Петропавла.
"Я умираю", -- как-то вяло,  без  испуга  подумал  тот  и  упал
навзничь.  Боли  не  ощущалось  --  ощущалось  только некоторое
неудобство в груди от присутствия  ножа,  вонзенного  по  самую
рукояточку.  Петропавел  полежал  на  земле  и  с  любопытством
спросил у старика:
     -- Вы убили меня?
     Старик поправил повязку на глазу:
     -- Да не суетись ты! Лежишь себе на земле -- и лежи. Не  в
земле  же  пока!  Вот  закопаю  тебя  -- тогда и поймешь. -- Он
удалился в кусты, принес ржавую лопату и деловито  спросил:  --
Где копать могилу?
     Вытащив  из  груди  сухой и холодный нож, Петропавел потер
потревоженное место и сказал:
     -- Хватит паясничать, товарищ. Не смешно это.
     -- Пока не смешно  --  потом  смешно  будет,  --  пообещал
старик, начиная рыть могилу где попало.
     -- Вас как зовут? -- сменил тему Петропавел.
     -- Старик-без-Глаза.
     Петропавел,  вглядевшись  в  него, действительно обнаружил
некоторое сходство с опочившим невдалеке младенцем.
     -- Это когда же Вы успели состариться? Вы ведь спали!
     -- Во сне, -- не отвлекаясь, ответил Старик-без-Глаза.  --
А что?
     -- Времени маловато прошло, вот что!
     -- Не твое дело, сколько моего времени прошло!
     Старик говорил уже из довольно глубокой ямы.
     -- Ты  бы лучше за своим временем следил, пока был жив. --
Старик-без-Глаза засунул руку в карман и извлек оттуда предмет,
видимо, мешавший ему работать. Это была рогатка.
     -- Забавы золотого детства! -- сентиментально вздохнул  он
и,  смахнув  слезинку,  зашвырнул  рогатку в кусты. Потом снова
принялся  копать,  хотя  в  могиле  мог  бы  уже   разместиться
небольшой областной центр.
     Петропавел заглянул в могилу:
     -- Если это для меня, то довольно. У Вас глазомер плохой.
     -- Нахал, -- спокойно заметил Старик-без-Глаза. -- Я жизнь
прожил! Пожил бы ты с мое... замечания делать!
     -- Ну,  положим, с Ваше-то я пожил: времени, между прочим,
одинаково прошло -- как для Вас так и для меня.  --  Петропавел
улыбнулся просвещенной улыбкой.
     -- Ты,  малец, мое время с твоим не путай. Я за свое время
всякого повидал, а ты за свое -- обнаглел только. Да и  что  ты
вообще  о  времени знаешь? Необратимость да непрерывность... На
этом, милый мой, у нас далеко не уедешь. Рассказал бы  я  тебе,
да ты умер уже. -- И Старик-без-Глаза углубился в могилу
     Внезапно  Петропавел  отчаянно соскучился с этим стариком.
Он махнул рукой и пошел себе  восвояси,  однако,  не  пройдя  и
нескольких  шагов, услышал позади себя тяжелое дыхание -- и вот
Старик-без-Глаза загородил ему дорогу.
     -- Отойдите, -- устало сказал Петропавел.
     -- Тебя могила ждет, -- напомнил старик,  вытирая  руки  о
штаны. -- Ты скончался. Вернись назад, в ДОЛИНУ РОЗГ.
     -- Куда вернуться?
     -- В  ДОЛИНУ  РОЗГ  --  это  то  место,  где  мы  с  тобой
познакомились, и где ты потом умер.
     Петропавел решительно двинулся в обход старика,  не  желая
продолжать  разговор.  Но  тот  цепко  схватил  его  за  руку и
убедительно попросил:
     -- Пойдем...
     -- Да оставьте Вы меня в покое! -- крикнул Петропавел.  --
Не драться же мне с Вами!
     -- Вот  еще,  драться!  -- возмутился Старик-без-Глаза. --
Хорошенький поворот! -- и он ловко скрутил Петропавлу  руки  за
спиной. Суставы хрустнули, сделалось ужасно больно.
     -- Да  Вы  что  --  с  ума  сошли?  -- взревел Петропавел,
корчась от боли.
     -- Это отдельный вопрос, -- уточнил  Старик-без-Глаза.  --
Сейчас  мы  не  будем  его  обсуждать.  Сейчас  мы  будем  тебя
хоронить. -- И он потащил извивающегося  Петропавла  к  могиле.
Сопротивляться сильному старику было бесполезно.
     -- Я  уже пригласил на твои похороны друзей, -- объяснялся
Старик-без-Глаза по  дороге.  --  Они  соберутся  с  минуты  на
минуту.
     -- Но я не хочу умирать! -- возмущался Петропавел.
     -- Вопрос   так   вообще   не   стоит,   --   приговаривал
непреклонный старик. -- У тебя все в прошлом.
     Петропавел  искал  какой-нибудь  веский  аргумент,  и  ему
показалось, что он нашел его:
     -- Но я же разговариваю!
     -- Не разговаривай, -- снял противоречие Старик-без-Глаза.
     Дело  приняло  совсем  плохой оборот. Приходилось верить в
серьезность стариковских намерений.
     -- Нет, я одного не понимаю, -- хорохорился Петропавел, --
почему именно меня надо хоронить.
     -- А кого ты еще  можешь  предложить?  --  заинтересовался
Старик-без-Глаза.
     -- Да хоть Вас! -- в общем, справедливо замети Петропавел.
     После некоторых раздумий Старик-без-Глаза покачал головой,
еще дальше отводя Петропавлу руку за спину.
     -- Меня нельзя. Во-первых, я гостей назвал. Нехорошо, если
они придут,  а  я  в могиле. Во-вторых, меня тут уже раз двести
хоронили -- так что это вряд ли кого-нибудь увлечет.
     -- Тогда, -- заторопился Петропавел,  --  надо  похоронить
этого...  как  его...  Пластилина!  То  есть  хотя бы одного из
пластилинов -- пусть остальные живут. Их там пруд пруди!
     -- Неплохая   идея,   --   одобрил   Старик-без-Глаза    и
непоследовательно  закончил:  -- Но мы все-таки похороним тебя.
-- Они уже  подошли  к  самому  краю  могилы.  Старик-без-Глаза
поднял  глаз  к  нему и с уверенностью произнес: -- Раба твоего
могила исправит! -- после чего изо  всех  своих  нечеловеческих
сил столкнул Петропавла в яму.
     Естественно,  что  тот  немедленно  начал  выкарабкиваться
оттуда, но своевременно  получил  от  Старика-без-Глаза  ржавой
лопатой  -- хоть и не больно, но очень сильно. Снова скатившись
в яму и взирая  оттуда  на  готового  повторить  удар  старика,
Петропавел оставил попытки выбраться и залег на дно.
     Комочек  земли  сорвался  с края могилы. Петропавел поднял
голову и увидел над собой старое лицо Гнома  Небесного.  Тот  с
удовлетворением  констатировал:  --  Успокоился!  -- и исчез из
поля зрения. Поблизости от могилы послышались голоса:  кажется,
друзья  начали  собираться.  Именно этого почему-то не выдержал
Петропавел.  Он  выскочил  из  могилы  и  принялся  выкрикивать
бессвязные и обидные слова:
     -- Бандиты! Убийцы! Мафия! Нашли себе развлечение -- живых
людей хоронить!..
     Петропавлу  захотелось каждому сказать что-нибудь отдельно
гадкое, но слова подбирались с трудом и со всей очевидностью не
достигали цели. Когда он умолк, в тишине прозвучал  недоуменный
вопрос Гуллипута:
     -- Чего он так разоряется?
     -- Ему   очень   дорога   его  жизнь,  --  мрачно  пояснил
Старик-без-Глаза.
     -- Разве ее  у  него  отнимают?  --  еще  больше  удивился
Гуллипут.
     Тут уже вмешаться пришлось Петропавлу:
     -- Но  если  хоронят...  если  смерть,  --  значит, уже не
жизнь, значит, жизнь отнимают!
     -- Да успокойтесь Вы, -- сказал Пластилин  Мира  в  облике
младенца  с  честным лицом. -- Кому нужна Ваша жизнь!.. А кроме
того, для справки: смерть -- это  далеко  не  всегда  не-жизнь,
равно как и жизнь -- далеко не всегда не-смерть. Бывает смерть,
которая  --  жизнь, и жизнь, которая -- смерть. И еще... почему
Вы думаете, что смерть -- это надолго?
     -- Ну  как  же:  человек  умирает  только  один  раз!   --
Петропавел   расхохотался  бы,  если  б  вопрос  не  стоял  так
трагически.
     Шармен, оторвавшись от маленького человека,  которого  она
лобзала, прижимая к земле, как бы между прочим заметила:
     -- Французы  говорят,  что всякая разлука -- это маленькая
смерть, -- и снова вернулась к своему занятию.
     -- А из того, что Сократ смертен, следует, что  не  Сократ
-- стократ  смертен,  --  скаламбурил в обычной своей манере Ой
ли-Лукой ли.
     -- Да ну его, в  самом  деле!  --  воскликнул  вдруг  Гном
Небесный.  --  Он  психованный. Я же предупреждал, когда узнал,
кого хороним, что не надо его хоронить! Как будто больше  уж  и
похоронить   некого...   Меня   похороните:   я   очень   люблю
возрождаться, это так освежает!
     -- Да Вас сто раз хоронили! -- вмешался Пластилин Мира. --
Каждому хочется взглянуть на мир  по-новому.  Похороните  меня:
меня в этом облике еще никогда не хоронили!
     -- Можно  в  конце  концов  вообще  никого не хоронить, --
подало голос Белое Безмозглое.
     -- Я зря могилу копал? -- обиделся Старик-без-Глаза.
     -- Почему зря? -- продолжало оно. --  Пусть  так  постоит:
была бы могила -- желающие всегда найдутся!..
     Пока   шли   эти   препирательства,   в  атмосфере  начали
происходить  волнения...  Тонкий  и  длинный,  как  игла,  звук
проткнул пространство.

     Глава 7. Священный ужас по ничтожному поводу

     Волнения  все  происходили и происходили -- в конце концов
гости со страхом принялись озираться по сторонам.
     -- Это Он! -- в ужасе  прошептал  Ой  ли-Лукой  ли  и  без
перехода возопил: -- Спасайся кто может!
     Поддавшись  панике,  Петропавел вслед за другими опрометью
бросился к могиле, крича на ходу:
     -- Там занято! Это моя могила! Ее для меня вы-- копали!
     Ему удалось обогнать всех, даже  стремительно  молодевшего
на  бегу  Старика-без-Глаза,  и  исполинским прыжком Петропавел
раньше других прыгнул в яму. Остальные упали  на  него  сверху.
Рядом сопел потный Гном Небесный, оказавшийся довольно прытким.
     -- Что случилось? -- спросил Петропавел у Гнома.
     -- Муравей-разбойник...  приближается! Слышишь богатырский
пописк? -- еле выдохнул тот: маленький, он с трудом  выдерживал
вес стольких тел сразу.
     -- Что он с нами сделает?
     -- Ничего!  -- дрожа от страха ответил Гном Небесный. -- В
том-то весь и ужас.
     -- Чего  ж  ужасаться,  если  нам  ничего  не  грозит?  --
прохрипел Петропавел полузадушенно.
     -- Это   священный  ужас,  ужас  наших  предков!  --  Гном
Небесный трясся, тем самым позволяя Петропавлу хотя бы  изредка
перехватывать воздух.
     -- У  вас  у  всех общие предки, что ли? -- еле выдавил из
себя Петропавел.
     -- Предки у всех общие, -- понятно  ответили  ему.  --  Не
думайте,  что  у  Вас они какие-то уникальные. -- Это был голос
Белого Безмозглого. Петропавла неприятно поразило, что у него с
Белым Безмозглым общие предки.
     -- Эй  вы  там,  внизу,  заткнитесь!  --  раздался  сверху
голосок Дитяти-без-Глаза. -- Не мешайте испытывать ужас!
     -- Да  плевал  я  на  ваш ужас! -- разозлился Петропавел и
нечеловеческим усилием продрался наружу сквозь груду тел.
     Творившееся наверху потрясло его.  Дул  шквалистый  ветер.
Столетние   дубы  носились  над  землей,  вывороченные  корнями
наверх. Сверкала молния, гремел гром, шел ливень  с  градом,  и
валил снег. Началось землетрясение. В образовавшуюся неподалеку
от  могилы трещину затянуло окрестный лес. Откуда-то принеслась
песчаная  буря,  а  вслед  за  ней  потекла  раскаленная  лава.
Петропавла  шарахало  из стороны в сторону, и он проклинал себя
за то, что вылез из могилы. Виновника всех этих бедствий  видно
не  было.  Внезапно все стихло -- и в зловещей тишине над миром
раздался   богатырский   пописк:    вакханалия    прекратилась.
Петропавел огляделся вокруг: разрушения были чудовищными.
     Тут  над могилой показалось искаженное ужасом младенческое
лицо Пластилина Мира. При виде Петропавла лицо осовело.
     -- Чего  Вы  вы-вы-вылезли?  --  заикаясь,  белыми  губами
произнес чуть слышно Пластилин Мира.
     -- Я  хотел  увидеть Муравья-разбойника. -- Петропавел был
точно пьяный.
     Некоторое время Пластилин Мира омуравело глядел на него  и
потом  свалился  в могилу, -- по-видимому, без чувств. В могиле
долго  было  тихо.  Внезапно  там   начался   страшный   гвалт,
продолжавшийся  час-полтора, и наконец один за другим все молча
выбрались на поверхнос