е постыдное  рабство?
Преобразование ландшафта, открытие новых стран, а в наше  время  планет,
изнурительная работа в лаборатории или библиотеке, не по обязанности,  а
за совесть, отрывают людей от семьи либо вообще мешают ее  созданию.  Но
ведь мы чтим имена Колумба и  Магеллана,  Пржевальского  и  Ливингстона,
Эвариста Галуа и Анри Пуанкаре, Огюстьена  Тьерри  и  Дмитрия  Ивановича
Менделеева, сгоревших в работе. А художники? Рембрандт и Ван-Гог, Андрей
Рублев  и  Михаил  Врубель;  и  поэты,  и  композиторы,  а  уж   героев,
сражавшихся за отечество, можно  даже  не  перечислять,  так  как  такие
примеры известны каждому. Многие из них не оставили следа  в  генофонде,
но этой жертвой воздвигли здания культуры, поныне восхищающие потомков.
   Но ведь некоторые из  подобных  людей  имели  семьи,  а  их  дети  не
проявили талантов родителей.
   Способности сами по себе - еще не все. Для  великих  свершений  нужен
запал, толкающий людей на  жертвенное  служение  идеалу,  реальному  или
мнимому. Именно этот запал можно рассматривать как признак, по-видимому,
рецессивный, ибо он передается не всегда. Если бы  у  персон  описанного
склада было по  сто  детей,  то,  вероятно,  можно  было  бы  рассчитать
процент, а тем самым вероятность передачи признака. Но увы, для человека
способы исследования, годные  для  гороха  и  мух,  неприменимы.  Однако
история располагает материалом, обобщающим  характеристики  деятельности
разных этносов в разные, строго датируемые эпохи. Этническая  история  и
анализ    разных    этногенезов    позволяет    установить     следующую
взаимозависимость:  интенсивность  этногенеза  обратно   пропорциональна
продолжительности существования  этнической  системы,  которая,  тем  не
менее, не может существовать бесконечно.
   Во-первых, однообразие унылого существования снижает жизненный  тонус
людей  настолько,  что  возникает  склонность  к  наркотикам  и  половым
извращениям, дабы восполнить образовавшуюся психическую пустоту.  А  это
всегда  ослабляет  этнос  как  систему.  Во-вторых,  устранив  из  жизни
экстремальные генотипы, этнос упрощается за счет снижения  разнообразия,
а это, в свою очередь, снижает резистентность этнического
   Коллектива в целом. В спокойных  условиях  это  малоощутимо,  но  при
столкновениях  с  биологической  средой,  главным  образом  с  соседями,
отсутствие активных специализированных и жертвенных элементов  ощущается
крайне болезненно. Считать этот, процесс сознательным, как делает С.  М.
Широкогоров,  полагающий,  что  этнос  стремится   к   "интеллектуальной
нивелировке и сведению к среднему уровню индивидуумов,  ушедших  вперед,
руководствуясь  сознанием  (или  инстинктом)  самосохранения",  вряд  ли
верно.
   Сознательных решений об уничтожении мыслящих и  доблестных  людей  ни
один этнос не принимал, а гибли они по логике событий, не контролируемых
волей их участников.  Так  было  в  императорском  Риме,  где  во  время
солдатских мятежей жертвой их  становились  наиболее  дисциплинированные
центурионы  (после  чего  легионеров  легко  разбивали   варвары),   где
население в 1204 году и в 1453 году отказывалось  выходить  на  стены  и
защищать свои дома, предоставляя храбрым защитникам гибнуть без  помощи;
в Китае в ХП-ХШ  веках,  где  и  население,  и  правительство  сдавались
чжурчжэням и монголам, и т, д. Но ведь так бывало только в эпохи упадка,
когда логика исторических событий по  вектору  совпала  с  биологическим
вырождением  и  социальными  кризисами.  А  так  как  каждый   этногенез
заканчивается гибелью системы,  то  искать  в  этом  целесообразность  -
абсурд. Можно ли стремиться к собственному ужасному  концу?  Можно  лишь
мужественно признать его неизбежность!
   Вот он "фактор икс"! По словам Ф. Энгельса: "Никто не  может  сделать
что-нибудь, не делая этого ради какой-либо из своих потребностей и  ради
органа этой потребности". Потребности человека  поддаются  квалификации,
для коей предложено много ступеней дробности,  нам  же  не  нужных.  Для
целей нашего анализа целесообразно ограничиться делением на две  группы,
имеющие разные знаки. Первая - это комплекс потребностей, обеспечивающих
самосохранение индивидуума и вида - "потребности нужды"; вторая - мотивы
иного  рода,  благодаря  которым  происходит  интеллектуальное  освоение
непознанного и усложнение внутренней  организации  "потребности  роста",
то,  что  Ф.  М.  Достоевский  описал  в   "Братьях   Карамазовых"   как
"потребность познания", ибо "тайна человеческого бытия не в  том,  чтобы
только жить, а в том, для чего жить", и при этом  "устроится  непременно
всемирно", потому что человеку нужна общность идеалов - то,  что  мы  бы
назвали этнической доминантой. Но ведь последняя не  возникает  сама  по
себе, а появляется и меняется вместе с фазами этногенеза, т, е, является
функцией искомого "фактора икс". Теперь  мы  почти  у  цели.  Посмотрим,
какой  момент  присутствует  во  всех   началах   этногенеза,   как   бы
разнообразны они ни были. Как  мы  видели,  формирование  нового  этноса
всегда    зачинается    непреоборимым    внутренним    стремлением     к
целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением  окружения,
общественного или природного, причем достижение намеченной  цели,  часто
иллюзорной или  губительной  для  самого  субъекта,  представляется  ему
ценнее даже собственной  жизни.  Это,  безусловно,  редко  встречающееся
явление и отклонение от видовой нормы поведения,  потому  что  описанный
импульс  находится   в   оппозиции   к   инстинкту   самосохранения   и,
следовательно,  имеет  обратный  знак.  Он  может  быть  связан  как   с
повышенными способностями (талант), так и со средними, и это  показывает
его самостоятельность среди  прочих  импульсов  поведения,  описанных  в
психологии. Этот признак до сих пор никогда и нигде не описывался  и  не
анализировался. Однако именно  он  лежит  в  основе  антиэгоис  тической
этики, где интересы коллектива, пусть даже неверно понятые,  превалируют
над жаждой жизни и заботой о собственном  потомстве.  Особи,  обладающие
этим признаком, при благоприятных для себя  условиях,  совершают  (и  не
могут  не  совершать)  поступки,  которые,  суммируясь,  ломают  инерцию
традиции и инициируют новые этносы.
   Эффект, порождаемый этим признаком, видели давно;  больше  того,  эта
особенность   даже   известна   как   "страсть",   но    в    ежедневном
словоупотреблении так стали называть любое сильное желание, а иронически
- просто любое,  даже  слабое,  влечение.  Поэтому  для  целей  научного
анализа мы предложим новый термин - пассионарность.
   Например, тщеславие заставляет артиста добиваться одобрения аудитории
и тем совершенствовать свой талант. Властолюбие  стимулирует  активность
политических деятелей, подчас необходимую для  государственных  решений.
Жадность ведет к накоплению материальных ценностей и т, д. Ведь все  эти
чувства - модусы пассионарности, свойственной почти  всем  людям,  но  в
чрезвычайно разных  дозах.  Пассионарность  может  проявляться  в  самых
различньк чертах  характера  с  равной  легкостью,  порождая  подвиги  и
преступления, созидание, благо и зло, но не оставляя места бездействию и
покойному равнодушию.
   Наполеон. Поручик артиллерии Наполеон Бонапарт в молодости был  беден
и мечтал о карьере. Это банально, и  потому  понятно.  Благодаря  личным
связям с Огюстеном Робеспьером он был произведен в капитаны, после  чего
взял Тулон и, став в результате этого генералом,  в  октябре  1795  года
подавил мятеж роялистов в Париже. Карьера его была сделана, но богатства
она ему не принесла, равно как и брак с  красавицей  Жозефиной  Богарнэ.
Однако уже итальянская  кампания  сделала  Бонапарта  богачом.  Так  что
остальную жизнь он мог бы прожить, не трудясь. Но что-то потянуло его  в
Египет,  а  потом  толкнуло  на  смертельный  риск  18   брюмера.   Что?
Властолюбие, и ничто иное! А когда он стал императором французов,  разве
он успокоился?
   Нет,  он  принял  на  себя  непомерную  тяжесть   войн,   дипломатии,
законодательной работы и даже предприятий, которые отнюдь не диктовались
истинными интересами французской  буржуазии,  вроде  испанской  войны  и
похода на Москву.
   Конечно,  Наполеон  всякий  раз  по-разному  объяснял  мотивы   своих
поступков,   но   действительным   источником   была   неуемная    жажда
деятельности, не оставившая его  даже  на  острове  Св.  Елены,  где  он
написал свои мемуары только потому, что не мог находиться без дела.  Для
современников стимул деятельности Наполеона казался загадкой. И  недаром
парижские буржуа приветствовали русскую армию, вступавшую в Париж в 1814
году возгласами: "Мы не хотим  войны,  мы  хотим  торговать".  Парижские
лавочники только удивлялись, зачем император вечно  стремиться  воевать.
Точно так же Александра Македонского не понимали даже его "друзья",  как
называли ближайших сподвижников царя-завоевателя.
   Александр Македонский. Александр Македонский имел по  праву  рождения
все, что  нужно  человеку:  пищу,  дом,  развлечения  и  даже  беседы  с
Аристотелем. И тем не менее он бросился  на  Беотию,  Иллирию  и  Фракию
только потому, что те не хотели помогать ему в войне  с  Персией,  в  то
время как он якобы желал отомстить за разрушения, нанесенные персами  во
время греко-персидских войн, о  которых  успели  забыть  сами  греки.  А
потом, после победы над персами, он  напал  на  Среднюю  Азию  и  Индию,
причем бессмысленностью последней  войны  возмутились  сами  македоняне.
После блестящей победы над Пором "те, кто посмирнее,  только  оплакивали
свою  участь,  но  другие  твердо  заявили,  что  они   не   пойдут   за
Александром...". Наконец, Кен,  сын  Полемократа,  набрался  смелости  и
сказал: "Ты видишь сам, сколько македонцев и  эллинов  ушло  с  тобой  и
сколько осталось. Эллины, поселенные в основанных тобой  городах,  и  те
остались  не  совсем  добровольно...  Одни  погибли  в  боях,  другие..,
рассеялись кто где по  Азии.  Еще  больше  умерло  от  болезней;осталось
немного, и у них уже нет прежних сил, а духом  они  устали  еще  больше.
Все, у кого еще есть родители, тоскуют о них; тоскуют о женах  и  детях,
тоскуют по родной земле, и  тоска  по  ней  простительна  им:  они  ушли
бедняками, и теперь, поднятые тобой, они жаждут увидеть ее, став видными
и богатыми людьми. Не веди солдат против  их  воли".  Эта  точка  зрения
умного  и  делового  человека,  учитывавшего  и  выражавшего  настроение
войска. Нельзя не признать, что по всем соображениям  реальной  политики
Кен был прав, но не его разум, а иррациональность  поведения  Александра
сыграла важную  роль  в  возникновении  явления,  которое  мы  названием
"эллинизм" и роль которого в этногенезе  Ближнего  Востока  не  вызывает
никаких сомнений.
   В этой связи для нас любопытна речь самого царя, доводы, которыми  он
соблазнял воинов продолжать поход. Перечислив свои завоевания, Александр
заявил: "Людям, которые переносят труды и опасности ради  великой  цели,
сладостно жить в  доблести  и  умирать,  оставляя  по  себе  бессмертную
славу... Что совершили бы мы великого и что с нас хватит жить  спокойно,
сохраняя свою землю  и  только  отгоняя  от  нее  соседей,  которые  нам
враждебны?"  Вот  программа  человека,  ставящего   жажду   славы   выше
собственного благополучия и интересов своей  страны.  При  этом  сам  он
пренебрегал усладами, на деньги для собственных удовольствий  был  очень
скуп, но благодеяния  сыпал  щедрой  рукой.  И  пирушки  он,  по  словам
очевидца Аристобула, устраивал ради друзей, а сам пил мало. Да ведь ради
удовольствия на войну не  ходят!  А  его  солдатам  совсем  не  хотелось
воевать с индусами, тем более что награбленное добро при  тех  средствах
транспорта было невозможно доставить домой. Однако они воевали,  да  еще
как!
   Вряд ли стоит искать причину, толкнувшую македонского царя в поход, в
стремлении к приобретению рынков для торговых городов или к  уничтожению
финикийской  конкуренции.  Афины  и  Коринф,  которые  только  что  были
покорены  силой  оружия,  продолжали  оставаться  врагами  Македонии,  а
жертвовать собой ради  врага  уж  вовсе  бессмысленно.  Так  что  мотивы
поведения Александра приходится искать в его собственном характере.  Два
качества, доведенные до крайности, отмечают у  Александра  и  Арриан,  и
Плутарх:  честолюбие  и  гордость,  т,  е,  проявление  описанной   нами
пассионарности. Этого избытка энергии оказалось достаточно не только для
победы, но и для того, чтобы  принудить  своих  подданных  вести  войну,
которая была  им  не  нужна.  Конечно,  многие  соратники  Александра  -
Пердикка,  Клит,   Селевк,   Пролемей   и   другие   -   тоже   обладали
пассионарностью и искренне соучаствовали в деле своего  царя,  благодаря
чему удалось увлечь в поход простых македонян и греков. Не один человек,
а целая группа пассионарных людей в  составе  македонской  армии  смогла
сломить персидскую монархию и создать на ее месте несколько  македонских
царств и даже новый  этнос  -  сирийский.  Сами  же  македонцы  и  персы
преобразились потом до неузнаваемости, став добычей римлян и парфян.
   Но может быть, именно идея  совмещения  Эллады  с  Востоком  толкнула
Александра на его подвиги? Нет, он обучался философии  у  Аристотеля,  а
последний его такому не учил. Да и хронологически эта идея  возникла  не
до, а  после  завоевания  Персии,  иначе  не  был  бы  сожжен  дворец  в
Персеполе. Компромисса не ищут, уничтожая шедевры искусства побежденного
народа.
   Итак, пассионарность -  это  способность  и  стремление  к  изменению
окружения. Импульс пассионарности бывает столь силен, что носители этого
признака - пассионарии - не могут заставить себя рассчитать  последствия
своих поступков.  Это  очень  важное  обстоятельство,  указывающее,  что
пассионарность находится  не  в  сознании  людей,  а  в  подсознательной
стихии, являясь  важным  признаком,  отраженным  в  конституции  нервной
деятельности. Степени пассионарности различны, но для  того,  чтобы  она
имела видимые  и  фиксируемые  историей  проявления,  необходимо,  чтобы
пассионариев  было  много,  т,  е,  это  признак  не  индивидуальный,  а
групповой.
   Люции Корнелий Сулла. Проверим  правильность  описания  обнаруженного
признака на нескольких других персонажах. Люций Корнелий Сулла,  римский
патриций и нобиль, имел дом в Риме, виллы в  его  окрестностях  и  много
рабов и клиентов. Подобно Александру, он не испытывал  недостатка  ни  в
яствах, ни в развлечениях. Что же толкнуло его в войско Мария,  которого
он презирал и ненавидел? И  ведь  он  не  ограничился  службой  штабного
офицера, он участвовал в боях и, рискуя жизнью,  схватил  Юнурту,  чтобы
привести его в Рим на голодную смерть в Мамертинской тюрьме. За все  эти
подвиги он получил только одну награду: шатаясь по  форуму  и  болтая  с
приятелями, он мог называть Мария бездарным  болваном,  а  себя  героем.
Этому верили многие, но  не  все;  тогда  Сулла  снова  полез  в  драку,
выдержал поединок с вождем варваров, вторгшихся в Италию, убил его  и..,
стал хвастаться еще больше. Но и этого ему показалось  мало.  Мария  он,
допустим, превзошел, но оставалась память  об  Александре.  Сулла  решил
покорить Восток и восславить себя  больше  македонского  царя.  Тут  ему
сказали: "Хватит! Дай поработать и другим!" Казалось  бы,  Сулла  должен
был быть вполне доволен: его заслуги перед Римской республикой признаны,
дом - полная чаша, все кругом уважают и восхищаются - живи  да  радуйся!
Но Сулла поступил наоборот:  возмутил  легионы,  взял  приступом  родной
город, причем  шел  на  баррикады  без  шлема,  чтобы  вдохновить  своих
соратников, и добился, чтобы его послали на  очередную  нелегкую  войну.
Что его толкало? Очевидно, стремления к выгоде  не  было.  Но,  с  нашей
точки зрения, внутренний нажим пассионарности был  сильнее  и  инстинкта
самосохранения, и уважения к законам, воспитанного  в  нем  культурой  и
обычаем. Дальнейшее - просто развитие логики событий, то, что  во  время
А. С. Пушкина называлось "силой вещей" (хороший забытый термин). Это уже
относится полностью к исторической науке, которая подкрепляет этнологию.
Марий в 87 году до н, э, выступил против Суллы с войском из ветеранов  и
рабов,  которым  была  обещана  свобода.  Его  поддержал  консул  Цинна,
привлекший на сторону по пуляров италиков, т, е, угнетенные этносы. Взяв
Рим, Марий приказал самому гуманному  из  своих  полководцев  уничтожить
воинов и рабов, ибо опора из них его компрометировала. И  четыре  тысячи
человек были зарезаны во время сна своими боевыми  товарищами.  Расправа
сия показала, что популяры, при демократической
   Декламации, мало отличались от своих противников - оптимистов.
   Но все же отличие было: Сулла тоже мобилизовал в свое войско 10 тысяч
рабов, но после  победы  наградил  их  земельными  участками  и  римским
гражданством. Различие межцу Марием и Суллой больше определяется личными
качествами,  нежели  программами  партий.  При  этом,   в   отличие   от
Александра, Сулла не был честолюбив и горд, ибо сам отказался от власти,
как только почувствовал себя удовлетворенным. Он был крайне тщеславен  и
завистлив,  но  эти  качества  -  только  проявления  пассионарности.  И
опять-таки подчеркнем, что успех Суллы зависел не только от  его  личных
качеств, но и от контакта с окружением. Его офицеры  -  Помпеи,  Лукулл,
Красе - и даже  некоторые  легионеры  были  пассионарны,  чувствовали  и
действовали в унисон с вождем. Иначе Сулла не стал бы диктатором Рима.
   Ян Гус, Жанна Д'Арк и протопоп Аввакум. Бывает и так, что пассионарий
не приносит своих близких в  жертву  собственным  страстям,  а  жертвует
собой ради их спасения или ради идеи. Пример такого искреннего  служения
показал Ян Гус, профессор Пражского университета, заявивший: "Я  говорил
и говорю, что чехи в королевстве Чешском по закону..,  и  по  требованию
природы должны быть первыми в должностях, так же как французы во Франции
и немцы в своих землях..."  Однако  жертва  Гуса  в  Констанце  была  бы
бесплодна, если  бы  не  Жижка  и  братья  Прокопы,  студенты  Пражского
университета,  горожане  и  рыцари,  крестьяне  и  чешские   священники,
выбросившие из окна ратуши Нового Города  (район  Праги)  бургомистра  и
немецких  советников  бездарного  короля   Вацлава   IV,   из   династии
Люксембургов. Они были обуреваемы  гневом  и  мстили  за  несправедливый
приговор своему ректору, преданному и сожженному немцами.
   Если  же  в   приведенных   выше   примерах   Наполеона,   Александра
Македонского и Суллы есть соблазн, с большими натяжками, увидеть  в  них
"героев, ведущих толпу", то здесь, при  аналогичных  сочетаниях  событий
очевидно, что дело  не  в  личном  героизме,  а  в  создании  этнической
доминанты, которая организует паесионарность системы и направляет его по
намеченной цели.  Ведь  известно  много  случаев,  когда  героический  и
патриотичный вождь не мог побудить сограждан взять  в  руки  оружие  для
того, чтобы защитить себя и свои семьи от  жестокого  врага.  Достаточно
вспомнить Александра Мурзуфла, сражающегося  на  стенах  Константинополя
против крестоносцев в 1204 году. Вокруг Александра была только варяжская
дружина и несколько сот добровольцев; все они были убиты. А 400-тысячное
население Константинополя позволило крестоносцам  жечь  и  грабить  свои
город. Вот где разница между ролью предводителя и возможностями  этноса,
определяемыми уровнем пассионарности.
   Еще более показательны события, происшедшие в Риме в 41  году  н,  э.
Режим, установленный Августом, превратил все  республиканские  законы  в
фикцию, пышную декорацию, прикрывавшую произвол принцепса. При  Тиберии,
и особенно при Калигуле, вошли  в  моду  жестокие  расправы  с  богатыми
людьми, имущество которых пополняло  императорскую  казну.  Кроме  того,
Калигула  страдал  припадками  п