и разных там, я извиняюсь, навозных
жучков, но автор подозревает, что единственная настоящая тема после политики
(что, в сущности, будет в конечном счете почти  одно и то же, ибо социальное
переустройство общества ведет к новым,  здоровым формам жизни, а стало быть,
и к новому здоровью),-  так единственная тема, которая у всех почти  на уме,
которая всем почти близка, и  понятна, и необходима, как вода, как еда и как
солнце,-  это наша  жизнь, наша  молодость,  наша  свежесть  и  наше  умение
распоряжаться этими драгоценными дарами.

10. ПОТЕРЯННОЕ ЗДОРОВЬЕ
     Сколько   мог   заметить   автор,   здоровье,   главным  образом  среди
вышеуказанной интеллигентской прослойки, несколько ухудшилось и покачнулось.
     Автор  имеет  подозрение,  что  здоровье,  во   всяком  случае  нервное
здоровье, всех людей, всех категорий, всех стран и  всех классов и состояний
значительно снизилось за последние столетия.
     В самом деле, иной раз просто с удивлением и тревогой читаешь старинные
книги,  где  описываются  похождения  героев  самых разнообразных  классов и
профессий.
     Вот это были на редкость молодцы  и здоровяки. Вот это были  сильные  и
даже могучие характеры. Вот это были обжоры и пьяницы, какие нам и во сне не
снились.
     То  и дело  читаешь:  "Он  почувствовал жажду, освежился,  выкушав  две
бутылки розового анжуйского вина, и, вскочив на  лошадь, понесся  галопом за
своим оскорбителем..."
     Ну-те, скажем,  поднесите две бутылки анжуйского вина нашему  человеку,
нашему обитателю, проживающему  в 1933  году.  Он,  пожалуй,  после этого не
только на  лошадь  не  сядет, он,  по  всей вероятности,  "мама"  сказать не
сможет.  А приляжет подле  своей лошадки,  проспится, поскрипит  и поохает и
потом только, принаняв телегу, поплетется  по своим  делам, махнув  рукой на
своего оскорбителя,  который, в свою очередь,  увидя за собой погоню, небось
уже драпанул за тридевять земель (VII).

11. БЕСПЛОДНЫЕ ПОПЫТКИ
     Не будучи профессором, или там, скажем, академиком, или, например, даже
аспирантом, автор, по некоторой своей наивности и некоторой доле нахальства,
пытался все же разобраться, в чем состоит секрет, отысканный старцами.
     И  нельзя  ли,  поняв  этот  секрет,  слегка   приподнять   завесу  над
неувядаемой молодостью и долголетием?
     Но, естественно, ничего путного из этого не вышло.
     Конечно, автор приблизительно понимал, что вся штука в каком-то плавном
ходе  нашей  машины,  нашего  организма,  в  соответствии  с  плавным  ходом
общественной жизни, окружением и средой.
     Но, с  одной  стороны,  автор  видел  людей, плавно  живущих  и  вскоре
умирающих от  пустяковой простуды, с другой стороны, приходилось видеть черт
знает какую бурную и неравномерную жизнь  в бурной и даже потрясающей эпохе,
и  тем не  менее  хозяин  этой  жизни  жил,  долго, превосходно и  отличался
примерным здоровьем и благополучием.
     Тогда  автор, не  сдаваясь  еще, стал  присматриваться  к  работе,  так
сказать, отдельных  частей  нашего  механизма  и  вообще  к разным мелочам и
мелочишкам, кои профессора могли, чего доброго,  проглядеть,  в силу  своего
высокого служебного и общественного положения находя их, ну, скажем, слишком
пошлыми,  мизерными,  не возвышенными  или  даже  просто  унизительными  для
человечества  и  бурного  роста всей  христианской  культуры,  основанной на
идеализме и на горделивом превосходстве против других животных, зарожденных,
чего доброго,  не  в  пример человеку,  от  плесени,  воды и  прочих гнусных
химических соединений.
     Нет, новых открытий в этой области автор, увы, не сделал, однако увидал
много чего поучительного и  достойного самого истинного  удивления.  И  вот,
прежде чем приступить к нашей повести, мы желаем  кой о чем рассказать,  без
чего ну решительно нельзя будет понять всей истории человека,  возвратившего
себе молодость.
     Мы расскажем пять  небольших, но весьма забавных  историек, объясняющих
основную суть  дела. Эти историйки можно  в крайнем случае  читать  с полным
добродушием, как рассказы.
     Первая историйка будет о том, как ведет себя человек, когда ему хорошо.
Вторая  историйка - о  том,  что делает человек, когда ему плохо.  В третьей
говорится о том, что  делает человек для того,  чтоб  ему  было плохо. А два
последних  забавных рассказа заставляют подумать  о необходимости  научиться
управлять собой и своим на редкость сложным телом.
     Итак, прослушаем  пять рассказов.  А засим  мы приступаем к повести, до
которой,  как видите, не так-то легко  добраться в силу  на редкость трудной
темы.

12. ЧЕЛОВЕК УЛЫБАЕТСЯ
     Однажды автор зашел к одной знакомой даме по делу. И там, в ее комнате,
увидел улыбающегося младенца, лежащего в люльке. Это был сын этой дамы.
     Этот  мальчик  находился в том совершенно,  так сказать, бессмысленном,
зачаточном периоде своей жизни, когда никакого толка,  никакой, казалось бы,
улыбки или свинства нельзя было от него ожидать.
     Да, правда,  он  был сыт и здоров.  Он  лежал  в  чистых,  незамоченных
пеленках. Легкое шелковое одеяльце,  пошитое из  маминого пальто,  окутывало
его малюсенькое, жалкое тельце. Кружевные  штучки и цветочки были нашиты там
и сям. И ничего - ни блоха, ни сквозняк, ни пыль,  попавшая в носик,- ничего
не тревожило этот крошечный микроорганизм. Он лежал, как было  сказано выше,
в люльке. Мама его  стояла у окна, напяливая на пузырек новую соску. Радость
и материнское удовольствие сияло на ее утомленном лице.
     Автор,  зайдя по  делу, остановился у  дверей, с чувством поглядывая на
знакомую и даже классическую картину материнства и младенчества.
     Вдруг  автор,  взглянув  на  малютку,  заметил   на   его   красноватой
бессмысленной мордашке чего-то вроде подобия улыбки.
     Черт  возьми,  да,  это  была  улыбка. Это была  продолжительная  и  не
случайная улыбка.  Она не была обращена ни  к матери, ни  к пузырьку с новой
соской,  ни к чему-нибудь  определенному.  Улыбка  была  сама по  себе,  как
реакция  каких-то,  может  быть,  химических  процессов,  недоступных  моему
пониманию.
     В этой улыбке светилось какое-то торжество  жизни, торжество здоровья и
благополучия.
     "Что это значит?"-подумал я. И даже какая-то обида и недоброжелательное
чувство шевельнулось в моей зачерствелой душе.
     Что ж  это значит? Чему улыбается эта маленькая дрянь? Ну, еще понятно,
чему  улыбается мать... Но этот маленький людоед... Мыслей у  него нету. Что
такое  радость, дружба,  любовь,  деньги,  наслаждение -  он не понимает. Он
никуда не смотрит. Он ничем не любуется. Ничего не вспоминает. Тем не  менее
улыбка блуждает на его детском пустяковом личике.
     -  Чего он  у вас улыбается? - спросил автор  грубоватым,  раздраженным
тоном.
     Мать,  посмотрев  на  дитя  счастливым  замирающим  взглядом,  сказала:
-Вполне здоровый ребенок. Чего ему не улыбаться?
     Поговорив с мамой о деле, автор пошел домой, по дороге рассуждая о том,
что  хорошее  здоровье  и  беспечная жизнь  должны,  вероятно, в  самом деле
сопровождаться улыбкой.
     - Заметим себе это,- сказал автор, потирая руки.

13. ЧЕЛОВЕК ОГОРЧЕН
     Однажды,  несколько  лет назад, автор видел в  игорном *  клубе игрока,
который проигрывал. Это был немолодой мужчина довольно подловатой наружности
- с рыжими усишками, в пенсне и с небольшой лысинкой.
     Этот игрок здорово проигрывал. Он рылся яростно по карманам, выхватывал
новую пачку  денег и  совал ее на стол с таким  видом, будто хотел  сказать:
"Нате... Жрите... Давите меня... Топчите... Вырывайте сердце..."
     Этот человек ужасно нервничал.
     Его глазки метали молнии. Руки дрожали и не слушались своего владельца.
Он орал, как баба, с каким-то даже  повизгиванием в  голосе, когда возникало
какое-нибудь недоразумение.
     В  своем  нервном   возбуждении  он  вертелся  на  стуле.  По  временам
вскрикивалл. А когда сидел, то ухитрялся своими тощими коленями приподнимать
край тяжелого дубового стола.
     "Что это  значит? - подумал автор.- Что  за  странное поведение у этого
рыжего субъекта? Чего его, подлеца, вертит?"
     "Это значит,-  сказал  себе  автор,-  что  бывают  обстоятельства,  при
которых   наш  организм  работает  на  редкость  плохо.  Громадная  энергия,
возникшая при этом, пропадает как бы впустую. Она, вернее,  тратится на черт
знает что - на  крики, суетню и даже,  как мы видели,  на поднятие  столов и
тяжелой мебели".
     И  вот,  когда проигравший  начал особенно  визгливо  орать  на  своего
соседа,  этакого  молодого  субъекта,  видимо  только   что  вступившего  на
жизненное  поприще, сосед этот заявил с обидой в  голосе, что  он немедленно
бросит игру, если этот проигравшийся  психопат  не станет  проигрывать более
корректно.
     Но все  люди, сидящие  за столом, в один голос сказали: -Позвольте... В
чем  дело?..  Помилуйте.  Очень   естественно.  Человек   проигрывается.  Он
нервничает. Волнуется. Нечего строить обиды и требовать невозможного.
     "Эти-то дураки чего заступаются? - подумал автор.- А впрочем, вероятно,
такая единодушная поддержка как раз и указывает на то, что эти крики, визг и
бурные  движения   проигравшегося  есть  совершенно   естественное  и   даже
обязательное проявление организма, что так и должно бы^ь, что  это в порядке
вещей и что, если бы этого не было, человек, вероятно, повредил бы себе свое
внутреннее хозяйство и, быть может, помер бы от удара или от разрыва сердца"
(VIII).
     "Заметим себе это",-  подумал автор. Как говорится в старинных романах:
дайте  руку, уважаемый  читатель,  мы пойдем  с  вами,  побродим по улицам и
покажем вам одну прелюбопытную сценку.

14. НЕ НАДО ИМЕТЬ ВОСПОМИНАНИЙ
     Однажды летом  на Кавказе автор зашел в зоологический сад.  Собственно,
это не был даже зоологический сад, а это был небольшой передвижной зверинец,
приехавший на гастроли.
     Автор стоял у клетки, набитой обезьянами, и следил за ихними ужимками и
игрой.
     Нет, это не были заморенные ленинградские обезьянки, которые кашляют, и
чихают, и жалостно на вас глядят, подперев лапкой свою мордочку.
     Это были, напротив того,  здоровенные, крепкие обезьяны, живущие  почти
под своим родным небом.
     Ужасно бурные движения, прямо  даже чудовищная радость жизнь, страшная,
потрясающая  энергия и  бешеное здоровье  были видны в каждом движении  этих
обезьян.
     Они ужасно бесновались, каждую  секунду были в движении, каждую  минуту
лапали своих самок, жрали, какали, прыгали и дрались.
     Это просто был ад. Это был настоящий и даже, говоря возвышенным языком,
великолепный пир здоровья и жизни.
     Автор любовался этой  картиной и, понимая свое ничтожество, почтительно
вздыхая,  стоял у клетки,  слегка  даже пришибленный таким  величием,  таким
великолепием жизни.
     "Ну   что  ж,-подумал  автор,-если  старик   Дарвин  не  надул   и  это
действительно  наши почтенные родичи, вернее  -  наши  двоюродные братья, то
довольно-таки грустный вывод напрашивается в этом деле".
     Вот  рядом  с  клеткой стоит  человек  - автор.  Он медлителен в  своих
движениях. Кожа  на его лице желтоватая, глаза усталые,  без особого блеска,
губы сжаты в ироническую, брезгливую улыбку. Ему скучновато. Он, изволите ли
видеть, зашел в зверинец поразвлечься. Он зашел под крышу, чтобы укрыться от
палящих лучей солнца. Он устал. Он опирается на палку.
     А рядом  в  неописуемом  восторге,  позабыв о  своей неволе,  беснуются
обезьяны, так сказать - кузены и кузины автора.

     "Черт возьми,- подумал автор,- прямо даже великолепное здоровье в таком
случае я соизволил порастрясти за годы своей жизни, за годы работы головой".
     Но не в этом суть.
     Один посетитель  зверинца, какой-то, по-видимому, перс, долго и любовно
следивший  за  обезьянами, схватив без  слов  мою палку, ударил  ею  одну из
обезьян по морде, не очень, правда, сильно, но чрезвычайно обидно и коварно,
хотя бы с точки зрения остального человечества.
     Обезьяна  ужасно  завизжала,  начала  кидаться,  царапаться   и  грызть
железные прутья. Ее злоба была столь же велика, как и ее могучее здоровье.
     А  какая-то  сострадательная  дама,  сожалея   о   случившемся,  подала
пострадавшей обезьянке ветку винограда.
     Тотчас  обезьянка мирно заулыбалась,  начала торопливо  жрать виноград,
запихивая его  за  обе щеки.  Довольство и счастье светились на ее мордочке.
Обезьяна,  позабыв обиду  и  боль, позволила даже  коварному персу погладить
себя по лапке.
     "Ну-те,- подумал автор,-ударьте меня  палкой  по морде. Навряд ли я так
скоро  отойду. Пожалуй,  виноград  я  сразу  кушать  не  стану. Да и  спать,
пожалуй,  не  лягу.  А  буду   на  кровати  ворочаться  до  утра,  вспоминая
оскорбление  действием.  А  утром небось  встану серый, ужасный,  больной  и
постаревший  - такой, которого как раз  надо поскорей омолаживать при помощи
тех же обезьян".
     Нет, автор рассказал эту маленькую  историйку  вовсе не в  христианском
смысле и не  с проповедью христианской морали  -  дескать, отойди от  зла и,
дескать, если тебя ударили по морде, то подставь еще что-нибудь подобное для
удара.
     Нет, автор  презирает такую  философию. Автор  рассказал эту  историйку
всего  лишь  для  того,  чтобы  показать,  как работает  здоровый  мозг,  не
искушенный культурой, привычками и предрассудками (IX).

15. ХУДОЖНИК ХВОРАЕТ ТРИ ДНЯ
     Но и это еще не все. И на этом еще не закончены наши рассуждения.
     Автор желает  рассказать еще  две  историйки,  которые осветят  дело  с
неожиданной стороны.
     Автор  хочет рассказать прежде  про одного художника, который  икал три
дня.
     Это было несколько лет назад, и автор в свое время чего-то такое  писал
про этот случай.
     Но грандиозность  этой картины и  неожиданные  выводы заставляют автора
еще раз коснуться этого исключительного обстоятельства.
     Художник  начал  икать  ночью.  В точности неизвестно,  с  чего  именно
началась у  него икота. Он утверждал, будто он босиком дошел  до  этажерки и
взял  почитать   на  сон   грядущий  книгу  стихов  Сельвинского.  В  общем,
неизвестно.
     Одним словом,  он проснулся ночью  от икоты. Он полежал некоторое время
на  спине,  не  обращая  внимания на  это  сметное, в  сущности,  и вздорное
человеческое свойство.
     Однако икота не проходила.
     Художник  выпил  водички,  походил  по комнате, покурил  и, не  слишком
беспокоясь, завернулся в одеяло, надеясь заснуть.
     Однако сон не приходил, и икота не исчезала. Поикав полчаса, художник в
некотором страхе  разбудил свою супругу и, бессвязно лепеча, начал объяснять
ей, что с ним происходит.
     Супруга,  не  найдя в этом факте  ничего особенного и тем более такого,
благодаря чему можно тревожить и  стаскивать  людей с кровати, побранившись,
снова  заснула,  назвав  мужа,  перед  тем  как заснуть,  тяжелым  эгоистом,
психопатом и нравственным уродом.
     В общем,  утро застало нашего художника  сидящим на кровати. Он  сидел,
совершенно ошеломленный и потрясенный своей болезнью.
     Он  икал  правильно,  как  какая-то  неведомая  машина,  через   каждые
полминуты.
     Он  с  грустью  и  со  страхом  поглядывал   на   собравшихся  к   нему
родственников,  которые  были  не  менее  его  напуганы  и шокированы  такой
странной болезнью.  Он икал три дня,  с короткими  промежутками  на  сон. На
второй   день   болезни   родственники   пригласили   врача,   который   дал
успокоительных капель и велел чем-нибудь поразвлечь  больного,  отвлечь  его
внимание от случайной болезни.
     Родственники, во  главе с плачущей  женой, повели захворавшего в кино и
потом в ресторан. Однако больной икал по-прежнему, вздрагивая всем телом,  и
совершенно  безучастно относился  и к зрелищу, и к  еде,  которая в изобилии
была  подана на  стол. Он  прекратил  было  икать, увидев поданный счет, но,
проверив его и расплатившись, снова принялся за свое.
     На  третий  день к вечеру икота прошла  сама по себе. Вернее, вспылив и
побранившись  с  женой, больной  отвлекся от  своей  болезни  и,  неожиданно
перестав икать, заснул, как камень, в своем кресле (X).

16. У КОРМЯЩЕЙ МАТЕРИ СКОНЧАЛСЯ РЕБЕНОК
     Да,   правда,   художник   этот  был   нездоровый   человек.   Он   был
неврастенический субъект с истощенным,  ослабленным мозгом и с  расстроенным
воображением.
     Но  вот  автор  знал  одну  молодую,  цветущую  женщину.  У  нее  помер
двухмесячный ребенок.
     Нет,  мать  не особенно  страдала  от  этого  дела.  Да,  конечно,  она
поплакала, погоревала,  но  успокоилась,  сказав  себе, что, может,  это и к
лучшему. Но не в этом суть.
     Так  вот,  молодая,  кормящая  грудью мать теряет  своего младенца.  Он
умирает  у  нее  скоропостижно.  Он  простудился  и  вдобавок, кажется,  еще
проглотил какой-то металлический ключик.
     И вот  тут происходит  такая любопытная  история. Дня через  три  после
гибели малыша молодая осиротевшая мать замечает,  что грудь ее все  больше и
больше набухает. Появляются боли, лихорадочное состояние, общее недомогание.
И температура тридцать семь и семь.
     Сильная  боль в  груди заставляет тогда молодую  даму  отцедить немного
молока.  Она отцедила молоко раз  и два. Потом  стала  отцеживать ежедневно.
Причем  видит,  что количество молока не только не уменьшается, а,  напротив
того,  даже  как бы  увеличивается  все больше и  больше.  И вот  она  стала
отцеживать почти по стакану в день, а после и больше.
     Сначала  это  молоко  выбрасывалось.  Потом  крайне   рассудительный  и
бережливый  супруг  этой  женщины,  огорченный  бессмысленной  тратой  столь
драгоценной и полезной влаги, стал выпивать его.
     Он выпивал это дамское молоко, давясь от отвращения и гадливости.
     Первое время  его  мутило  и  даже  рвало.  Но  он пускался  на  всякие
хитрости, чтобы перебить природное отвращение. Он  посыпал свой язык солью и
перцем и зажимал нос пальцами, когда подносил стакан к своему рту.
     И, выпив молоко,  он как сумасшедший прыгал по  комнате, отплевываясь и
ругаясь, крича,  что  у козы и то молоко  значительно вкусней и полезней для
организма.
     Но потом он привык к этому молоку, вошел во вкус и не прибегал к острым
специям.  И пил попросту и без затей, съедая при этом кусок хлеба, булку или
пряник. Так проходят две недели.
     Муж, конечно, пьет молоко,  поправляется и даже  посмеивается над своей
супругой, говоря, что  она, по-видимому, темными силами природы превратилась
в  особый вид коровы  и что,  вероятно, это  будет продолжаться еще не менее
года, поскольку природа не  очень-то входит в  рассуждения  и не запрашивает
родителей, нужно ли им молоко или, может быть, прекратить его доставку.
     И вот идет третья неделя.
     Молодая  женщина ежедневно  отцеживает  молоко,  и муж,  возвращаясь со
службы, выпивает  его,  капризничая  иной  раз  и  фигуряя  и  делая  грубые
замечания по поводу  того, что молоко как будто  жидковатое и количество его
несколько меньше, чем обычно это дают обыкновенные козы и коровы.
     Наконец, огорченная насмешками и замечаниями, молодая дама приглашает в
отсутствие мужа врача и, стыдясь, просит его как-нибудь медицинским способом
прекратить ненужный поток.
     Врач,  осмотрев  больную, удивляется ее неопытности и туго перевязывает
ее грудь бинтом, говоря,  что  тем  самым он механически закрывает  доступ и
прекращает  заготовку  молочной продукции, перебивая инерцию, которой сейчас
не требуется.
     Так проходит несколько дней. Молодая  дама, перенесши легкую лихорадку,
перестает  давать  молоко, к глубокому огорчению мужа,  который за последние
дни прямо  даже пристрастился к бесплатному  напитку и заметно  округлился в
теле. И  в силу этого он возненавидел врача, пообещав при случае  набить ему
морду и спустить с лестницы.
     Но потом  он утешился, увидев, что  супруга его  стала  заметно  меньше
кушать.
     Тут,  похвалив  природу за  комме