перед  парламентскими
выборами власть осталась вообще без собственной партии.
      Наконец, снова вздумал завоевать Чечню, отлично  зная,
что  с этим гиблым делом не справились даже такие орлы,  как
Ермолов с Паскевичем.
      Но  и  Зиновий  Андреевич не дремал. Он составил  свой
собственный  план  большевистской  Цусимы  -  и  не   только
составил, но уже и приступил к его осуществлению.
      В  результате тончайшей, многоходовой интриги  удалось
разделить  единый большевистский поток на несколько  ручьев.
Главная  каверза  здесь таилась в самой  идее  выбора,  вещи
несовместной   с   коммунистическим   одномыслием.    Теперь
тугодумным  сторонникам большевизма предстояло выбирать,  за
кого  отдать голос: за "Союз патриотов-коммунистов", за блок
"К победе ленинизма" или за "Движение большевиков-ленинцев"?
Но ведь для этого придется сравнивать, думать. А размышление
-   для   коллективистских  ценностей  процесс  архиопасный,
могущий Бог весть куда завести.
       В   столице   исход  выборов  был  предрешен.   Вожак
московского  пролетариата (страстный читатель  Хайдеггера  и
еще  более  непримиримый враг коммунизма,  чем  сам  Зиновий
Андреевич)  обещал  в  канун рокового  дня  выпустить  своих
седовласых фурий, чтобы прошли по Тверской, стуча кастрюлями
(  понося  молодежь, очкастых, бородатых и евреев. (Согласно
достоверным статистическим исследованиям, эти четыре отчасти
совпадающие   категории,   составляли   65,34%    московских
избирателей.)  Был  и еще один стратегический  козырь  -  на
самый  крайний  случай. В прошлом месяце  Зиновий  Андреевич
инкогнито  совершил путешествие в Амстердам,  где  провел  в
квартале "красных фонарей" омерзительную ночь с проституткой-
трансвеститом.  Встреча, от одного  воспоминания  о  которой
Зиновия  Андреевича  кидало в холодный пот,  была  снята  на
пленку. Если уж совсем не будет другого выхода, перед вторым
туром императорских выборов придется подбросить эту запись в
редакцию    "Московского   богомольца"   или   на    главный
телевизионный  канал.  Сам  Зиновий  Андреевич   при   этом,
конечно,  погибнет, растерзанный товарищами  по  партии,  но
Россия получит жизненно важную отсрочку еще на четыре  года.
Что  такое  жизнь  одного человека по  сравнению  с  судьбой
Родины.
      Съезд  подходил к концу. Все встали и запели партийный
гимн.  Зиновий  Андреевич придвинулся к микрофону,  поправил
пенсне  и  с  искренним  чувством  подхватил,  вкладывая   в
ненавистные слова совсем иной смысл:

     Весь мир насилья мы разрушим
     До основанья, а затем
     Мы наш, мы новый мир построим...



         Борис АКУНИН
         ТЕФАЛЬ, ТЫ ДУМАЕШЬ О НАС



       Точным   движением  иллюзиониста  Ягкфи  сдернул   со
стеклянного  куба белую драпировку, и взорам  попечительской
комиссии  предстало  последнее творение главного  столичного
ваятеля.
      После  долгой, по меньшей мере минутной паузы генерал-
губернатор спросил, насупя редкие белесые бровки:
     - Это у тя че?
      -  Она  самая,  -  чуть покраснев,  ответил  Ягкфи.  -
Триумфальная  арка в честь 55-летия Великой Победы.  Хороша,
да?
     Его превосходительство сделался сначала багровым, потом
сизым и под конец даже лиловым.
      -  Ты  че?  -  медленно проговорил он, начиная  сильно
сердиться.  -  Ты,  блин,  че-?  Ты  на  чью  мельницу?  Ты,
генацвали, меня совсем за сявку держишь? Мало мне твоей дули
на   Крымской!   Чтоб  я  перед  выборами  заместо   Василия
Блаженного поставил на Красной площади вот эту.., эту...
       Генерал-губернатор  задохнулся,  так   и   не   найдя
достойного определения для творения президента Императорской
академии изящных художеств.
      Ягкфи быстро обвел взглядом сидящих за столом и понял,
что  дело  плохо.  Лице, у попечителей  были  потерянные,  а
заместитель генерал-губернатора по строительству, утонченная
душа    и    поклонник    югендстиля,    застроивший     всю
Древнепрестольную   чудесными   зданиями   а-ля   Сецессион,
кажется, был близок к обмороку.
      Что  ж, беднягу можно было понять. Арка и в самом деле
смотрелась премерзко: гигантская белая загогулина, и  сверху
-  урод-Освободитель, тычущий в небо фаллообразным автоматом
ППШ.   В   нем-то,   автомате,  и  заключался   весь   смысл
Конструкции, но не объяснять же это членам комиссии!
      Значит, опять, как во время утверждения памятника Отцу
Русского  Флота,  придется прибегнуть к  куммупенетрации,  с
тоскливым чувством подумал Ягкфи. А что прикажете делать?
      Он посмотрел лиловому генерал-губернатору в маленькие,
замутившиеся от ярости глазки, переключил растринг с  шестой
позиции  на  четырнадцатую  и звучным,  размеренным  голосом
заговорил:
      - Снеся безвкусную эклектическую постройку, запирающую
главную   площадь  демократической  России  в   контур   меж
мавзолеем  тоталитарного  идола и  напоминанием  о  кровавых
годах  опричнины,  мы  очищаем  легкие  нашей  столицы   для
вдыхания  свежего воздуха нового тысячелетия и  меняем  весь
энергетический окрас кровеносной системы столицы с  венозно-
багряного на артериально-алый, светлый, жизнеутверждающий...
      Через  минуту  импульс начал действовать,  и  генерал-
губернатор,  будто  погрузившись в транс, стал  одобрительно
покачивать  головой и слегка пошлепывать  мягкими  губами  в
такт велеречивой бессмыслице.
     - Да, - сказал он наконец. - Да, в трынду Василия. Сука
такая, вздохнуть площади не дает. Ставь свою хреновину.
        Старика    было   жалко,   но   времени   оставалось
катастрофически  мало - не до сантиментов.  Остальные  члены
комиссии  тут  же  единогласно утвердили  проект,  а  пресс-
секретарь   его  превосходительства  подошел   и,   обласкав
триумфатора  бархатистыми восточными глазами,  шепнул:  "Все
моими  стараниями-с.  С вас, душа моя, причитается".  Жалкий
мздоимец. Знал бы он...
      Как  обычно, куммупенетрация отняла много праны, и  по
широкой  белой  лестнице  генерал-губернаторовой  резиденции
Ягкфи  спускался совершенно обессиленным. Начальник  охраны,
ожидавший в вестибюле, лаконично, по-военному, доложил:
      -  Через  главный нельзя. Демонстранты. Уже пронюхали.
Разорвут. Пожалуйте через черный.
      Но  и у черного хода вышло не слава Тефалю. Едва Ягкфи
шагнул из дубовых дверей под холодный ноябрьский дождик, как
из-за  колонны  выскочил  какой-то  очкастый,  бородатый   и
бросился   на   зодчего  с  кухонным  ножом.   Перехваченный
бдительными  телохранителями, забился в  их  крепких  руках,
истошно завопил, клацая зубами:
      - За что, за что ты так ненавидишь Москву, зверь?! Что
она, бедная, тебе сделала?!
      Ягкфи  распорядился отпустить несчастного  безумца,  а
сам,  опечаленный,  сел в "паккард"  и  велел  ехать  домой.
Бедные, заблудшие, Тефаль им судья. Не ведают, что творят.
      Труднее всего было привыкнуть к этой слепой ненависти,
хотя  и  москвичей, конечно, тоже понять можно.  Подгоняемый
неумолимым  напором времени, он понаставил на Москве  немало
отвратительнейших  чудищ. Сначала -  бронзовый  бестиарий  у
священной кремлевской стены, потом нарезанного ломтиками, да
еще  и  пронзенного рогатиной змееныша на Наполеоновой горе,
потом   ключевой  элемент  всей  Конструкции  -   кошмарного
истукана  над  съежившейся  Москвой-рекой.  Сего  последнего
невежественные   туземцы  пытались  подорвать,   да   уберег
Всемилостивый Тефаль.
      Зато  теперь,  с принятием проекта Триумфальной  Арки,
задание было почти исполнено. Взорвать злосчастный, ни в чем
не  повинный храм с его узорчатыми луковками - неделя;  кое-
как   соорудить(или,  как  говорит  его  превосходительство,
сляпать) белый бетонный каркас с гипсовым автоматчиком - две
недели;  еще  восемь  дней  на  сборку  замаскированного   в
автомате  гиперлокатора. И тогда все будет готово: невидимая
дуга  копронаведения  перекинется  от  автоматного  дула   к
кудлатой  башке пучеглазого царя, а два корректирующих  луча
(кольцеобразный  микродиапазоновый  с  Наполеоновой  горы  и
диффузионный   от  Манежных  зверушек)  не   дадут   сигналу
ослабнуть.  Задание  Межзвездного комитета  будет  выполнено
точно и в срок.
       Президент  изящной  Академии  запер  за  собой  дверь
a/  +l-(,  встал перед зеркалом, покривившись, посмотрел  на
свое  отражение: вислые щеки, мясистые губы, хрящеватый  ком
носа.  Обитатели  Земли простодушны, неиспорчены,  по-своему
даже  трогательны, только вот внешность у них - с непривычки
испугаешься.  Да  и  привычка не  больно-то  помогает.  Этак
забудешь, как выглядят нормальные лица.
      Он оглянулся, борясь с искушением. А что? Дома никого.
Опять же дело сделано - можно себя и побаловать.
      Решительно расстегнул шов, скрытый в жировых  складках
шеи, взялся рукой за подбородочные брылы, осторожно потянул,
и маска капюшоном повисла на спине.
      Хорош, ох как хорош собой был Ягкфи Еыукуеудш (так  на
самом  деле звали существо, известное столичным жителям  под
совсем  иным именем) - той редкостной, драгоценной красотой,
что    встречается    лишь    на   старинных    мезогранских
селенограммах:   точеная   линия   зубохвата,   мужественные
кольцесбросы  страмзы,  мягкий  лучистый  свет   люминозыров
(особенно    левого   нижнего,   прикрытого    подрагивающим
полупрозрачным стробовеком).
      Милая,  милая,  произнес про себя Ягкфи,  воскрешая  в
памяти  дорогие  сердцу черты. Ты только меня  дождись,  уже
недолго осталось.
       Благодаря   системе  копронаведения,  выстроенной   в
стратегически  важной точке планеты Земля,  третья  ракетная
флотилия   с   Тефалевой  помощью  благополучно   преодолеет
36364585900000000   эонов   межпланетного   пространства   и
прецизионно   высадит  на  Ленинских  горах   спасателей   -
Министерства по чрезвычайным ситуациям.
       За   время   командировки  Ягкфи  успел  всей   душой
привязаться   к  славным  игнорамусам,  населяющим   голубую
планету.  Им, бедняжкам, невдомек, что из невидимых песочных
часов   их  земного  бытия  высыпаются  последние  крупинки.
Земляне  радуются,  как  дети,  подсчитывая,  сколько   дней
осталось  до цифры с тремя нулями. Но в миг, когда  часы  на
Спасской  башне  (которая  специально  для  этой  цели  была
возведена предшественником Ягкфи, опытным скаутом  по  имени
Анщвщк  Лщтэ)  пробьют роковую полночь, наступит  тот  самый
конец   света,  о  котором  людей  предупреждал  еще   Шщфтт
Ищпщыдщм.  Мол, упадет на землю звезда, и отворится  кладезь
бездны, и помрачится солнце, и обезумеют компьютеры -  одним
словом,    произойдет   интрапланетарная    микрокатастрофа,
предсказанная  Межзвездным вычислительным  центром  еще  две
световые недели назад.
      Земляне предостережения не поняли, и теперь ясно,  что
это  к  лучшему - страшно представить, какая бы тут началась
паника. Но паники не будет: магическая формула, спасительная
молитва,  с  некоторых  пор звучащая в  телеэфире,  призвана
успокоить  туземцев,  внедрить в их подсознание  оптимизм  и
веру в будущее.
      Слава  Тефалю,  теперь все и в самом  деле  устроится.
Прилетят     утыканные    антеннами    корабли    спасателей
(невежественные  переводчики  "Откровения"  вообразили,  что
речь идет о саранче: "у ней были хвосты как у скорпионов,  и
в   хвостах  ее  были  жала"),  корабли  разместят  в  своих
g%bk`%e,%`-ke  недрах всех обитателей Земли,  предварительно
их усыпив, а проснутся земляне уже на планете Вуфер, как две
капли воды похожей на Землю, только трава там не зеленая,  а
розовая,  и  вода  белая. На Буфере уж и  отделочные  работы
заканчиваются.
     Возьмет Ягкфи свои три световых отгула и вместе с милой
завалится куда-нибудь на Уигтэлшт Ргещк, подальше  от  всех.
Как изрек поэт: "Ещыдууз! зуксрфтсуещвкуфь!"
     Клянусь Тефалем, лучше не скажешь.




                                    Борис АКУНИН
                                   PSTD





      ONLINE БИБЛИОТЕКА


     http://www.bestlibr
           ary.ru


      "Доктор, это случилось снова". Генерал тяжело опустился на  кушетку,
сцепил крепкие узловатые пальцы и горько покачал головой.
     "Да, я видел по телевизору. - Соломон Борисович с участием покивал. -
Вы располагайтесь на кушетке поудобнее, вытяните ноги. Сеанс будет долгим.
Признаться,  я  никогда  еще не встречался с таким  головоломным  случаем.
Разве что в восемьдесят втором, когда еще работал в сфере психотерапии.  У
одной  пациентки  наблюдался  странный  синдром.  Очень  любила  принимать
гостей.  Целый  день  провозится у плиты, наготовит всяких  разносолов,  а
перед  тем как подавать на стол, вдруг ощущает непреодолимый позыв плюнуть
в  каждое  блюдо.  И  плевала, ничего не могла  с  собой  поделать.  Потом
выяснилось,  что,  когда она была грудным младенцем, ее  мать  всякий  раз
перед кормлением плевала себе на сосок - ей казалось, что так гигиеничней.
Представляете? Тогда-то я и решил заняться психоанализом. Чтобы докопаться
до  сути  проблемы,  я должен вскрыть корневую систему вашего  патогенного
бессознательного,   выявить  парадигму  невротической   симптоматики.   Вы
рациональный,  зрелый, волевой человек. Ваша странная аномалия  безусловно
носит   аффектный  характер  и  сублимирует  некий  разрушительный  позыв.
Расскажите, как это произошло на сей раз".
      Генерал  тяжело  вздохнул и стал рассказывать. Шел  митинг  протеста
против  антинародного режима. Речь была подготовлена заранее. Он собирался
говорить  о  катастрофической  бездуховности  неокомпрадорской  буржуазии.
Вдруг,  когда  по  конспекту следовало повернуть к  идее  человеколюбия  и
соборности, он ни к селу ни к городу, глядя прямо в нацеленные телекамеры,
выкрикнул  злополучную  фразу: "А виноваты во всем  жиды!  Хороший  жид  -
мертвый жид!" И это уже в третий раз за минувший год...
      Безумно  стыдно.  Не  говоря  уж о том вреде,  который  наносят  эти
безобразные  припадки  народно-патриотическому  делу.  Некоторые  товарищи
вновь  поставили вопрос об исключении генерала из партии -  и  если  б  не
боевые  заслуги,  если б не четыре боевых ранения,  полученных  в  боях  с
афганскими  сионистами,  то  выгнали  бы  с  треском  и  позором.  Зиновий
Андреевич выручил, опять взял на поруки, но при расставании руки не подал.
И пришлось проглотить.
      Закончил  генерал  на молящей ноте, в обычной жизни  совершенно  ему
несвойственной: "Помогите, доктор. Спасите меня. Сделайте что-нибудь!  Это
как  мина  замедленного  действия - никогда не  знаешь,  когда  произойдет
взрыв.  А  может  быть, меня прозомбировали тайные  враги  России?  Или  я
сумасшедший?"
      Соломон Борисович выслушал внимательно, строча золотым "паркером"  в
блокноте. "С психическим здоровьем у вас, милейший, все в полном  порядке.
А  зомбирования никакого не существует. Чушь это все, враки.  Тут  другое:
истинная   причина   вашей  спонтанно  проявляющейся  юдофобии   полностью
вытеснена  в подсознание. Работа психоаналитика - помочь вам в локализации
травматического очага. Давайте искать вместе. Будем постепенно двигаться в
прошлое. Если понадобится, дойдем хоть до эпохи еврейско-монгольского ига.
-  Доктор  коротко улыбнулся, давая понять, что шутит и что так  далеко  в
историю  забираться не придется. - Ваши приступы - классическое проявление
PSTD".  - "Что?" - приподнялся генерал, решивший, что недослышал. "Лежите-
лежите.  У вас post-traumatic stress disorder. Посттравматический синдром.
Где-то в вашем прошлом таится психическая травма, связанная с евреями.  Вы
готовы  вскрыть механизм своего подсознания? Предупреждаю,  что  дело  это
неприятное и даже страшное. Никогда не знаешь, что может выплыть". - "Я не
робкого десятка", - улыбнулся генерал, но от слов психоаналитика по сердцу
пробежал   холодок.   "Тогда  приступим.  -  Соломон   Борисович   включил
магнитофон. - Начнем с современности - так уж, для порядка. Скажите, много
ли среди ваших соратников евреев?"
      Генерал удивился. Ему никогда не приходило в голову различать  людей
по национальному признаку - был бы человек хороший. Да и партия, к которой
он  принадлежал, отстаивала интернационализм и твердо держалась  ленинско-
павловских  принципов  (в  смысле,  не  принципов  академика  Павлова,   а
принципов Павла, для которого несть ни иудея, ни еллина).
      "Право,  не  знаю. Может быть, московский гауляйтер Ампиров?  В  его
внешности  есть  что-то семитское". - "Он не уводил у вас жену?  Не  делал
скрытых  гомосексуальных намеков? Не вызывал в вас  тайного  мазохистского
или садистского влечения?
     Прошу говорить совершенно откровенно - не нужно ничего скрывать".
      "Господь  с  вами! - даже растерялся генерал. - У  нас  с  Ампировым
добрые  товарищеские отношения". - "Может быть, в вашей  жизни  когда-либо
прежде  имела место личная драма, в которой был повинен еврей?" - "Да  нет
же,  уверяю вас! Разве что в Афганистане, когда душманы и зеликманы  взяли
меня  в  плен. Они грозились сделать мне обрезание, но я убил  часового  и
бежал".  -  "Стало быть, вы выплеснули фрустрационный импульс на часового.
Нет, это не та травма, которая нам нужна".
     Соломон Борисович задумался.
      "Хорошо, давайте двигаться дальше в прошлое. Вам, вероятно, пришлось
немало  хлебнуть  с пятым пунктом во времена брежневизма?"  -  "Как  всем.
Долго  не  выпускали в загранкомандировки, и в партию из-за национальности
приняли  только  с шестого раза. Но это в порядке вещей -  такое  уж  было
время. Я относился с пониманием, и зла на евреев не держу, честное слово".
      Он  вспомнил, как в шестьдесят седьмом его бессовестно  завалили  на
вступительных  экзаменах  в Военно-политическую  академию.  Фимка  Гурвич,
отличный  парень,  после  шепнул: "Ты, Алик, не  виноват  -  просто  квоту
русских на этот год уже набрали". И еще потом, в семьдесят восьмом,  когда
из  генштаба  безо  всяких объяснений вдруг перевели в Вычегду,  начальник
отдела генерал Шмуэльсон по секрету сказал: "Ты замечательный работник, но
я  ничего не мог сделать. Сказали на парткоме: у тебя в отделе и так  двое
русских. Не Селедкина же мне гнать - у него жена парализованная".
      "Нет,  - решительно сказал генерал вслух. - Ерунда все это. Я всегда
говорил, что целеустремленный человек сумеет пробиться, несмотря на  пятый
пункт.  И  пробился. Как видите, я генерал-полковник, хоть и стопроцентный
русак. Отец - Емельян Патрикеевич, мать - Арина Святогоровна".
      Врач  проницательно  посмотрел генералу в глаза.  "Я  вижу,  что  вы
говорите  правду.  Ладно, тогда давайте двигаться дальше,  в  пятидесятые.
Время  было  трудное,  борьба  с  космополитизмом,  дело  русских  врачей-
вредителей. Наверняка это коснулось и вашей семьи?" - "Конечно  коснулось.
Но  меньше, чем других. Дедушке профессору пришлось, конечно, посидеть, но
недолго.  Бабушке однажды на рынке плюнули в лицо. Меня в училище обзывали
наймитом мирового славянства" и раз пытались устроить темную, но  я  сумел
постоять  за  себя". - "Значит, и тут ничего... А где  вы  были  во  время
войны?"  -  "В оккупации, мы же со Смоленщины. Но я был совсем  маленький,
ничего не помню".
     Соломон Борисович заглянул в карту, весь вдруг как-то напрягся и стал
удивительно похож на хищную клювастую птицу. "Так-таки ничего? - вкрадчиво
повторил  он.  -  Но  во время освобождения вам было  уже  семь  лет.  Это
странно. Очень странно". - "Самому странно. Очевидно, у меня поздно  стали
воспоминания формироваться. Время голодное, витаминов не хватало".
     Но доктор уже не слушал - чиркал что-то ручкой в блокноте.
      "Наша проблема там, - азартно сказал он. - Девяносто четыре процента
патогенных  психотравм  генерированы  в  раннем  предпубертате.   Придется
прибегнуть к гипнозу".
      Он  включил  кассету  с записью журчащей воды,  закачал  у  лежащего
генерала  перед  глазами блестящим брелком. "Расслабьтесь,  ни  о  чем  не
думайте,  смотрите на искорки".