Александр Щербаков.
    Кандидат-лейтенант


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Змий". М., "Интербрук", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



1

   Тусклый желтоватый свет бил в глаза, у самого лица  прыгали  зеленые  и
красные  квадраты,  рот  был  полон  кислой  томительной  слюны,  в   ушах
оглушительно гудело. Что-то холодное и твердое больно ударило по запястью,
он застонал, вскинул голову, увидел наклонившегося над ним  человека,  его
светлые волосы, голубые глаза.  Глаза  глядели  напряженно  и  озабоченно.
Человек что-то говорил. Быстро, успокоительно, непонятно. И он напряг  все
силы, чтобы понять, и не  понял.  И  выстонал  в  ответ  всю  эту  давящую
тяжесть, головокружение и бессилие.
   -  Ничего,  ничего,  -  бормотал  человек.  -  Сейчас,  сейчас.  Сейчас
полегчает. Обхвати меня за шею. Погоди, вот так.
   Его крепко обняли, стало еще тяжелее,  голова  бессильно  откинулась  и
легла на что-то живое и твердое, зеленые и красные  квадраты  стремительно
наискось   провалились,   распахнулся   огромный   черный   прямоугольник,
надвинулся, поглотил. И стал светлым.  Позади.  Его  на  что-то  положили.
Навзничь. Коробка. Они были в коробке. Вдвоем. Он и тот человек. Стенки  и
крышка коробки то стремглав кидались на него, то отпрыгивали в бесконечную
даль. В одну из стенок ломился свет. Свет бушевал  за  стенкой,  давил  на
нее. Стенка прогибалась, не выдерживала, и свет  обильно  сочился  внутрь.
Солнечный свет, Сол-неч-ный. Он это понял, и стало чуть-чуть легче.
   Быстрые острые уколы  в  бедра,  в  бок,  в  ключицы.  Акупунктура.  Он
вспомнил это слово - "а-ку-пунк-ту-ра". Плотная глухая перепонка в  голове
туго натянулась - бумм! - лопнула, и посыпались, сминая друг друга, слова,
картины, запахи. Пришла память. Темная густая вода шумно вытекла из  тела,
освободила  одеревеневшие  мускулы.  Он  моргнул  -  и  моргнулось.  Он  с
удовольствием  медленно  закрыл  глаза,  потом  открыл.  Вокруг  теснилось
множество непонятных предметов. Он выбрал взглядом один из  них,  длинный,
блестящий, полупрозрачный. Рука поднялась удивительно легко, палец  указал
на предмет.
   - Что это?
   - Лежи. Тихо лежи. Спи.
   Спать? Да, спать. Спать - это хорошо.  Он  согласился  спать.  Весь.  С
восторгом. Только повернуться бы на правый бок.
   И он повернулся на правый  бок.  Не  разом,  а  по  частям.  Мускул  за
мускулом. Подтянул колени.  Что-то  теплое  и  легкое  укрыло  его,  и  он
заскользил в сон послушной легкой лодочкой...
   Он проснулся от долгой душной тишины. Близко-близко над ним висел белый
шершавый потолок. Стены тоже были близко-близко. Они сжимали его  со  всех
сторон. И  между  ним  и  стенами  толпились  непонятные  неуклюжие  вещи,
вдавливаясь в тело ненужными острыми углами. Особенно  больно  и  неудобно
давило сзади, чуть выше поясницы. Он с трудом повернулся и  увидел  низкую
четвероногую подставку с плоским верхом. Она  подавала  ему  ломкий  белый
прямоугольник с надписью: "Ухожу. Успеха. Шлем".
   Да. Шлем. Где шлем? Вещи, отдайте шлем.
   Вон там угнездилось  громадное  плосковерхое  четырехногое  сооружение.
Слева и справа между ног висят гондолы. Как  корова  без  головы  с  двумя
выменами. Смешное. Сооружение робко подставляло  правый  бок.  В  гондолах
полно мелких колючих вещей. В нижней правой гондоле - шлем.
   Подай!
   Сооружение дернулось, скрипнуло, но не сошло с места. Ах, да! Ты же  не
прирученное. Здесь все не прирученное. Все надо делать самому.
   Он, пригибаясь, сел, чуть  привстал  и  начал  осторожно  выпрямляться,
чтобы не удариться о потолок. Но потолок  медленно  отодвинулся.  И  он  с
удовольствием вытянулся во весь рост.  Сделал  шаг  -  и  увидел  в  стене
огромное прямоугольное отверстие. За ним было еще  одно  такое  же  тесное
помещение, набитое теми же точно вещами, только левыми. Странно. Кому  это
нужно? Он сделал еще шаг, оказался перед отверстием. И в  тот  же  миг  из
того помещения, из-за  стены,  шагнул  в  отверстие  человек.  Обнаженный,
голубоглазый, светловолосый. Как же так? Он же ушел. Он должен был уйти!
   - Здравствуй!
   Человек в отверстии шевельнул губами, тоже протянул  руку.  И  руки  их
столкнулись, не касаясь друг друга. Уперлись в холодную твердую  преграду.
Он недоуменно пощупал преграду. Человек с той стороны сделал то же самое.
   Дупло! Это же... Как его?.. Да! Зер-ка-ло.  Огромное  стенное  зеркало.
Вот они, значит, какие были!
   А человек в зеркале - это он сам. Только левый.
   Так вот он теперь какой!
   Он с интересом осмотрел в зеркале свое новое тело. Хорошее тело, только
очень бледное. Немного здоровой смуглости было лишь  на  лице  и  на  шее.
Руки, грудь и ноги сильные,  а  вот  живот  слабоват.  Какой-то  мягкий  и
нездоровый. Дурная пища и мало упражнений. Подтянуть тебя надо,  голубчик.
Неровен час - подведешь. Но, в общем-то, десять дней в таком облике  можно
и потерпеть...
   Сооружение с гондолами - он вспомнил: стол! Это  называется  письменный
стол! - стояло перед окном. Окно было большое, но не до полу. В  отверстие
в стене была вставлена тяжелая металлическая  рама,  тайно  вцепившаяся  в
противные трещины безобразно кривыми крючьями. В эту раму были вделаны три
рамки поменьше. Они поворачивались на петлях. А уже  в  этих  рамках  были
укреплены стекла. Как  сложно!  Стекла  были  очень  неприятные,  какие-то
ослизлые.  Над  окном,   отчаянно   подрагивая,   нависало   металлическое
нагромождение, с которого свешивалась грубая  плотная  ткань.  Зачем  это?
Ткань была пыльная и чем-то опасно и скверно пахла. Вот!  Вот!  Когда  его
внесли сюда, она закрывала окно и солнечный свет пробивался именно  сквозь
нее.
   Шлем! Скорее шлем. Как можно скорее приручиться к этому миру. Учили  же
его! Учили.
   Он вынул шлем из гондолы. Расталкивая толпу вещей,  вернулся  к  своему
ложу, надел  шлем,  лег  и  закрыл  глаза.  Надо  было  сосредоточиться  и
вспомнить. Попытаться вспомнить. И  вдруг  он  вспомнил.  Огромное  ровное
белое пространство. Озеро,  покрытое  заснеженным  льдом.  Высокие  ели  в
снеговых шубах. Он добрался сюда на лыжах. Один. Ему было десять лет.  Его
звали Йерг. Йерг Слассе. Когда он шел сюда, ветер дул ему в спину  и  было
тепло. А вот на обратном пути ветер будет  дуть  в  лицо.  И  будет  очень
неприятно и холодно. Что поделаешь, пора возвращаться. А то бабушка  будет
волноваться. У нее больное сердце. Если бы не это, можно было бы идти  все
дальше и дальше по ветру. Папа говорил, что ветер всегда  дует  по  кругу.
Только он очень большой, этот круг. Но круг. Идти по ветру и по ветру -  и
придешь домой с другой стороны. За день-то не дойдешь, а  вот  за  неделю?
Дойдешь? Идти и идти, идти и идти, идти и идти...
   Когда  он  очнулся   через   три   часа,   он   был   уже   не   только
кандидат-лейтенант Степан Левочкин, исполняющий особое  поручение  в  этих
давних временах, отстоящих от его собственного времени на триста девяносто
четыре года с лишком. Он был еще и студент  третьего  года  обучения  Йерг
Слассе,  приехавший  из  далекой  страны.  Студент-физик.  Был   июль,   в
университете начались каникулы, и до осени Йерг был волен делать все,  что
заблагорассудится. Зимой и весной ему удалось сорвать приличную  деньгу  -
он устроился на ночную разноску молока в университетском городке  -  да  и
родители  кое-что  прислали.  Как  иностранцу,  ему  полагался   на   лето
двухмесячный билет  на  предъявителя  для  проезда  по  автобусным  линиям
страны. Но у него была своя машина.  Не  ахти  что,  "фиатик"  семилетнего
возраста, самое дешевое из прилично сохранившегося на  складе  подержанных
автомобилей. И он продал билет и купил талоны на бензин. И мог гонять, где
и сколько вздумается. Конечно, неплохо было бы прокатиться  по  стране.  А
еще лучше собрать для этого компанию по объявлению в  студенческом  клубе;
кого-нибудь из парней  и  двух  девчонок.  Но  осенью  предстоял  решающий
коллоквиум по ядерным силам, у Йерга  наклевывались  кое-какие  идейки  по
этому поводу. И в связи  с  этим  надежда  на  аспирантскую  стипендию  от
агентства ООН по атомной энергии. И поэтому Йерг никуда не  поехал.  Время
от времени он отирался в университетской библиотеке, партизанским порядком
майстрячил разные штучки в студии физики  да  частенько  ранним  утречком,
когда посвободней, названивал по телефону на другой конец континента одной
милой семейке ЭВМ.
   Само собой разумеется, специальные заботы кандидат-лейтенанта Левочкина
требовали от Йерга уступок, но, честно говоря, Йергу за  глаза  и  за  уши
хватало тех крох, которые Степан и его предшественники всегда готовы  были
подарить ему из своего автономного запаса. Тот, кто квартировал у Йерга  в
точение предыдущих десяти дней и принял нынче Левочкина в приемном пункте,
оборудованном в ванной комнате, сам немедленно покинув эти давние  времена
- в соответствии с инструкцией, - оставил в шлеме  обильную  информацию  о
Йерговом житье-бытье. А заодно и приказ на сегодня.  Прежде  всего  Степан
должен был представиться командиру и установить с  ним  постоянную  связь.
Затем в три часа  пополудни  он  должен  был  заступить  на  восьмичасовое
дежурство, а  вернувшись  с  него,  обеспечить  работу  приемного  пункта.
Приемный пункт работал через день, так что Йергу Слассе предстояло принять
и вернуть четырех товарищей Степана Левочкина.  А  приняв  пятого,  Степан
должен был передать ему Йерга и свои обязанности.  И  вернуться  домой  на
заслуженный двадцатидневный отдых...
   Который час?
   Полдень.
   Его передали в полночь по-тамошнему, а здесь  должно  было  быть  шесть
утра. Шесть часов он приходил в себя! Не в себя, а в Йерга. Впрочем,  и  в
себя тоже. Черт-те куда он разбросал вчера  одежонку.  Свежее-то  белье  в
шкафу, а вот свитер где? Ночи-то холодные - и закоченеть недолго. Тоже мне
климат! Ах, да! Свитер он оставил в машине. Быстренько, быстренько!  Через
полчаса закроется самообслуга напротив, и Йерг останется с пустым  брюхом.
Не приведи господь, кто-нибудь из компаньерос, продравши очи, накрутит ему
сейчас телефончик! И прости-прощай сосиски и кофе! Было такое  на  прошлой
неделе. А после вчерашнего есть о чем поговорить...
   Он выскочил в пустой коридор, запер дверь, перевернул табличку с "ПРОШУ
НЕ БЕСПОКОИТЬ" на "УБРАНО" и лихим галопом понесся к лифту.



2

   Генерал-ректор Пьер Жан Франсуа Вероника Цецилия де  ль'Ойр  не  терпел
неожиданностей. Неожиданность - оборотная сторона  непредусмотрительности.
Непредусмотрительность означает непрофессионализм. Составляй  генерал  две
тысячи лет тому назад церковный катехизис, он непременно увеличил бы число
смертных грехов до восьми. И восьмым объявил бы именно  непрофессионализм.
Были времена - наспех сколоченные полчища с  натужным  скрежетом  наседали
друг на друга, дробили, перемалывали, кое-как наскоро  пополнялись.  Тогда
этот восьмой грех был общепринят, понятен, во всяком случае неизбежен.  Но
теперь-то трехсотый год Эры Освобожденного Труда. Больше трехсот лет никто
ни  с  кем  не  воюет.  Армия  превращена  в   международную   великолепно
организованную силу специального назначения.  И  теперь  непрофессионализм
офицера попросту постыден. В практике офицера не может быть ничего такого,
чего  нельзя  было  бы  предвидеть.   Смысл   его   жизни   -   воспитание
организованности, размеренности и предусмотрительности у  молодежи.  Всему
должен быть назначен свой распорядок  и  свой  срок  -  иерархия  задач  и
решений. Это и есть воинская дисциплина - самая большая святыня  армии.  И
никаких неожиданностей!
   Каждую  пятую  декаду  квартала  генерал  де  ль'Ойр  лично  производит
инспекцию патрульных кораблей Солнечной системы.  Ежедневно  с  девяти  до
одиннадцати ноль-ноль по среднеевропейскому  времени  инспекторский  смотр
проходят тридцать шесть единиц. В эти дни и на это время, в соответствии с
решением верховной процедурной комиссии, генерал-ректор располагает помимо
положенных по штату двадцати четырех ипостасей еще двенадцатью.  Поскольку
тридцать шесть ипостасей одновременно - это все-таки  многовато,  генерала
на  каждых  двенадцати  кораблях  сопровождает   офицер   безотлагательных
решений. В ранге дуодецим-майора, во всей монументальной  симметрии  своих
двенадцати персон.
   В эти дни генерал прибывает в  штаб-квартиру  в  восемь  ноль-ноль.  До
восьми тридцати он принимает доклады старших начальников  и  дает  дневную
диспозицию. С восьми тридцати до восьми сорока пяти генерал  находится  на
докладе в президентуре. С восьми сорока пяти до восьми пятидесяти  пяти  -
резервное время и краткий отдых. Как-никак генералу уже за  семьдесят.  Но
ровно в девять ноль-ноль на палубах очередных  тридцати  шести  патрульных
кораблей перед безукоризненными шеренгами команд генерал принимает доклады
командиров.
   Засим следует великолепное ритуальное действо, высший смысл которого  в
точном, выверенном по секундам повторении прежнего такого же. Незыблемость
- это едва ли не самое  важное  в  каждом  ритуале.  Незыблемость  ритуала
должна раз за разом, глубже и глубже впечатывать в  души  разумение  того,
что только безграничный  порядок  делает  силу  безграничной.  Чем  больше
организуется  и  самосдерживается  сила,  тем  больше  она  становится.  И
подлинное  наслаждение  -  это  не  расхристанное   применение   силы,   а
сознательное ограничение собственной  мощи,  способной  разнести  мир.  Но
употребляемой на осторожное устранение муравьев с дороги человечества. Да.
   И когда на второй день августовского смотра, прибыв к восьми  ноль-ноль
в штаб-квартиру, генерал  де  ль'Ойр  неожиданно  получил  предписание  на
тридцать семь ипостасей вместо  тридцати  шести  с  тем,  что  его  первая
ипостась должна немедленно отправиться в президентуру,  он  воспринял  это
экстраординарное нарушение ритуала с хорошо скрытой яростью.
   Из докладов старших начальников следовало, что все спокойно. Не было ни
малейших оснований для тревоги. В  его  ведомстве  не  произошло  никакого
отклонения от нормы. Пусть где-то и что-то случилось. Допустим  даже,  что
это серьезно, хотя это и маловероятно. О серьезных  событиях  он  знал  бы
раньше, чем президентура. Как  бы  то  ни  было,  нарушение  традиционного
порядка означает слабость, растерянность, возбуждает нездоровый интерес. И
отдает ароматцем скандала. Вот уж этого генерал и вовсе не выносил.
   В этом триместре президентом была мадам  Изабелла  Трантакавитас  -  от
Филиппин. Экспансивная женская южная натура. Ей многое простительно. Но  и
ей не следовало бы переходить определенных границ. Нехорошо.
   Ровным  спокойным  голосом  генерал   де   ль'Ойр   отдал   необходимые
распоряжения по неравновесному делению  собственной  личности.  На  первую
ипостась он выделил десять процентов мощности. В сумме со  срочной  связью
на отделы информации и безотлагательных решений это составляло  эквивалент
двадцати пяти процентов. Вполне достаточно не то что для разговора с мадам
Трантакавитас - для разгрома нашествия гуннов. Пять  процентов  -  резерв.
Восемьдесят пять - равномерно распределены на тридцать шесть инспекторских
ипостасей. Там, на кораблях, военные. Опытные военные. Никаких казусов там
не будет. И двух целых, тридцати шести сотых  процента  на  корабль  будет
вполне достаточно.
   В  восемь  двадцать  семь   генерал   проследовал   в   личную   кабину
деления-соединения. В  восемь  двадцать  восемь  он  отделил  свою  первую
ипостась.  Для  неспешного  образцового  шествия  по  парадному  коридору,
церемониальных приветствий в секретариате и прохода в  кабинет  президента
необходимо две минуты. Ни более, ни менее. И ровно в восемь тридцать  -  в
свое обычное время - генерал де  ль'Ойр  в  сопровождении  статс-секретаря
Эриха  фон  Вишневски  проследовал  через  завесу  портала  президентского
кабинета.
   Мадам Трантакавитас была не одна. Вместе с  ней  в  кабинете  находился
председатель  Совета  научных  исследований  лорд  Хафэнаур.  И  еще   два
человека, которых генерал не знал. Ему их представили. Какой-то историк из
Бейрута с громкими титулами - у штатских все это  очень  неопределенно,  -
какой-то академик-президент-профессор-доктор из  Восточной  Европы.  Ждали
столь же титулованных особ из Москвы и Принстона.
   Трое гостей мадам Трантакавитас держались, как перепуганные  мальчишки.
Вот к чему приводит отсутствие армейской школы в юности. Она  была  бы  им
весьма на пользу. Весьма.
   Беседовать  с  президентом  вслух  об  армейских  делах  в  присутствии
посторонних лиц - только этого еще не хватало! Поскольку не  было  срочных
дел, генерал ограничился тем,  что  передал  мадам  ежедневный  письменный
рапорт.
   В ожидании приглашенных мадам Трантакавитас задала  генералу  вопрос  о
моноперсоналистах.
   - Что известно вооруженным силам о моноперсоналистах?
   Моноперсоналисты -  движение  идеологического  толка.  Они  проповедуют
добровольный отказ  руководящих  лиц  от  пользования  делением  личности.
Утверждается, что такое сужение личных возможностей позволит  приложить  к
управлению  обществом  творческий  потенциал  значительно  большего  числа
людей. И тем самым ускорить прогресс. Более подробные сведения мог бы дать
господин Маунг  Тан  -  председатель  Социального  совета.  Поскольку  это
находится в его ведении. Видимо, его следует пригласить сюда.
   Мадам Трамтакавктас согласилась с этим предложением.
   В  обязанности  международной   армии   входит   лишь   наблюдение   за
деятельностью моноперсоналистов.  По  этим  вопросам  генерал  может  дать
исчерпывающую информацию. Суммарный индекс социальной  опасности  движения
за последние десять лет ни разу не превышал допустимой нормы. Но локальные
индексы имеют  существенный  разброс.  В  целом  для  движения  характерна
затянувшаяся начальная фаза. И  связанные  с  нею  явления:  полицентризм,
слабость  дисциплинарных  норм,   безответственность   отдельных   лиц   и
объединений.  Социальная  база  -  молодая  интеллигенция,  как   правило,
переоценивающая свои возможности. Есть широчайшее поле для краснобайства и
практически  полная  гарантия,  что   не   придется   трудиться,   пытаясь
осуществить свои экстравагантные  концепции.  Поскольку  суммарный  индекс
популярности   ниже    двух    тысячных,    соответственно,    никто    из
моноперсоналистов не может участвовать в выборах в качестве представителей
своего движения.
   Решением  Социального  совета  движение  квалифицировано  как  "горячий
предохранительный  клапан".  И  задачи  армии  сведены  к  наблюдению   за
индексами и охране порядка во время публичных выступлений. Дано право и на
вмешательство, но до сей поры в этом не возникало необходимости.
   - Что известно  вооруженным  силам  о  деятельности  группы  профессора
Шавиля?
   Профессор Шавиль преподает в Мадрасе организацию общества. Он  один  из
активных   моноперсоналистов.   Недавно   совершил    лекционное    турне,
демонстративно не пользуясь делением личности. Вокруг  него,  естественно,
группируются сторонники, но навряд ли это объединение может  быть  названо
группой. Во время последней верификации мадрасской лиге  моноперсоналистов
не удалось даже собрать положенного числа подписей под своей  декларацией,
чтобы самостоятельно зарегистрироваться в Социальном совете. Они не сумели
согласовать текста декларации. Это достаточно показательно.
   Прибывший господин Маунг Тан подтвердил слова генерала.
   Вместе с  ним  в  кабинет  прошли  Чеботарев  из  Москвы  и  Хауэлл  из
Принстона.
   Мадам Трантакавитас  заявила,  что  создает  временную  консультативную
группу и включает в нее Маунг Тана, Чеботарева и  Хауэлла.  Группа  должна
рассмотреть  заявление  верховного  секретаря  исторического  института  в
Бе