прокурор, генерал, и я веду следствие.
   - А я член следственной комиссии и отвечаю за направление ее  работы  в
той же мере, что и вы. И я настаиваю на том, что вопрос исчерпан.
   - Вы затруднили работу комиссии. Это я вынужден отметить.
   - Я протестую.
   -  Это  ваше  право.  Но  вы  не  возражаете,  если  я  спрошу  мистера
Мак-Лориса, какими рамками ограничено его сотрудничество с  фирмой  "Скотт
пэйперс", доставившей сюда, по его  словам,  кассеты?  И  с  министерством
обороны, о чем упоминали здесь вы. Меня интересует  перечень  организаций,
связанных с проблемой, на предмет экспертизы выводов профессора.
   -  Возражаю.  Я  вообще  считаю,  что  работа   следственной   комиссии
закончена. Установлено, что непосредственно участники совещания  не  имели
злых умыслов. Этого вполне достаточно. Все прочее выходит за  рамки  наших
полномочий.
   - Не вижу достаточных оснований для такого вывода.
   - Чем же вы намерены еще заняться?
   - Надо подумать. А как ваше мнение, полковник?
   - Я согласен с генералом Деймзом.
   - Хорошо. Но по закону я обязан решить, возможна ли  дальнейшая  работа
совещания.  Сенатор  Тинноузер,  что   вы   скажете   по   этому   поводу?
("Осторожнее! Осторожнее! Максимум осторожности!")
   - Лично я считаю, что она нежелательна. Но этот вопрос надо согласовать
с генералом Деймзом и мистером Хьюсоном. Как вы думаете, генерал?
   - Я считаю, что совещание надо закрыть.
   - Остается мистер Хьюсон. Он созывал совещание.  Я  не  думаю,  что  он
будет возражать. В связи с этим у меня есть предложение.  Давайте  устроим
небольшой перерыв, я поговорю с мистером Хьюсоном, мы примем окончательное
решение о совещании, а потом подумаем, что делать дальше. Вы согласны?
   - Что ж, пусть будет так, - сказал прокурор Бартоломью. - Но  на  время
перерыва я попрошу мистера Мак-Лориса и мистера Фамиредоу остаться  здесь.
А всех остальных попрошу воздержаться от контактов с  кем-либо  из  группы
профессора,  особенно  с  господами  Донахью  и  Джиллом.  Их  надо  здесь
выслушать.  Одних  показаний  профессора   Мак-Лориса   недостаточно   для
составления заключения.
   - Хорошо, - отчеканил генерал Деймз. - Я согласен с тем, чтобы  Донахью
и Джиллу были предъявлены показания Мак-Лориса. Исключительно  на  предмет
подтверждения. И на этом надо покончить.
   - Заранее я не могу дать таких обязательств, - ответил Бартоломью.
   Сделали перерыв.
   Мистер Хьюсон был крайне разочарован, но  что  делать?  Мистер  Левицки
высказал  свое  глубокое  сожаление.  Он  ни  в  малой  мере  не   склонен
предопределять ход событий, но надеется, что в заключении  комиссии  будет
оговорена  непричастность  персонала  возглавляемой  им  фирмы   к   этому
несчастному случаю. Конечно, если это будет соответствовать фактам.  Фирма
найдет способ выразить свою признательность  за  это.  ("Не  скажешь,  что
старец стеснителен!")
   Заключение о закрытии совещания было согласовано без долгих разговоров,
проверено и утверждено ЭАКом,  и  прокурор  Бартоломью  официально  закрыл
совещание и огласил список лиц, которые  могут  считать  себя  свободными.
Затем он попросил полчаса для совещания со своими помощниками.
   Сидеть в  курительной  ("Еще,  не  дай  бог,  кто-нибудь  привяжется  с
разговорами...") сенатору очень не хотелось, и он  медленно  спустился  по
лестнице и вышел на крыльцо.
   Вечерело. Воздух все еще был  горяч,  но  трава  на  лужайке  изумрудно
зеленела после недавнего полива. На ней лежала причудливая  зубчатая  тень
дома. Одна за другой каравеллы приподнимались, разворачивались на месте и,
плавно набирая ход, исчезали за воротами, сверкнув  на  прощанье  в  глаза
острым зайчиком от стеклянного колпака. До конца перерыва  оставалось  еще
минут двадцать, и сенатор, спустившись с крыльца, направился  вдоль  стены
дома, на которую была картинно наброшена  зеленая  мохнатая  шкура  дикого
винограда.
   Завернув за угол, сенатор увидел широкий луг, полукругом  сбегавший  от
дома вниз к небольшой площадке, вымощенной плитами. Посреди площадки  была
поставлена  какая-то  старинная  мраморная  группа.  За  ней   расстилался
бассейн, а за бассейном зеленой стеной поднимались огромные многосотлетние
липы, - все  это  искусственное,  привозное,  пересаженное,  но  собранное
воедино столь давно, что уже имело право на местное гражданство и красоту.
   Чтобы рассмотреть  скульптуру,  сенатор  пошел  по  дорожке,  огибавшей
верхний край амфитеатра. Фигура поворачивалась медленно, но, пройдя  всего
десятка три шагов, сенатор понял, что перед ним Лаокоон. Юноши, оплетенные
змеиными кольцами, в отчаянии обращаются к отцу. Им в свой  последний  час
хоть было кого криком молить о спасении. Отец! Отец, самый  мудрый,  самый
большой, самый сильный! И в юном смертельном испуге им не дано понять, что
мука их отца стократ страшней. Гибнут его дети!  В  их  крике  надежда  на
него. А он знает, да, знает, что спасенья нет. Напрасна борьба и  напрасен
жалкий вопль о пощаде и покорности. Над ним недосягаемо  высокое  лазурное
небо. Голоса их, расплеснувшись в нем  на  мириады  миров,  распадутся  на
мириады осколков, и каждый будет столь мал, что никто ничего не расслышит.
Сила на стороне змей. Они отвратительны,  они  свирепы.  Есть  скульптура,
изображающая младенца Геракла: он душит отчаивающихся  змей,  -  разве  их
судьба всколыхнула бы Вселенную? Тоже нет.
   Вот сегодня и он, сенатор, кажется,  выскользнул  из  холодных  давящих
тисков, а кое-кому не повезло.
   Да, карьере мистера Черриза, похоже, пришел конец. Досидит он свой срок
в конгрессе, а что дальше? Кто поддержит кандидата, на которого пала  тень
государственной измены? Где подробности? Во тьме, лишь увеличивающей вину?
Жаль. Мистер Черриз производит приятное впечатление. И  что  тут  скажешь?
Ведь ему, сенатору, просто повезло. Это все Ширли! Ширли  -  это  везенье,
это счастье, счастье во всем, потому что это  слишком  большое  горе.  Его
чаша полна, и большего судьба от него не требует.
   А с этим П-120 удивительно противная возня. Какая-то сказочная  змеиная
кожа.  Прав  мистер   Черриз.   Эта   возможность   безграничного   тихого
подглядывания. За всеми: и внутри страны, и за пределами. Ну за пределы не
очень-то сунешься. Провал по всей форме. А здесь? Что же теперь -  бояться
каждого "слова, написанного на плотной голубоватой бумаге, которой  "Скотт
пэйперс" через год или полгода наводнит страну? Или уже наводняет? Нет, на
это вряд ли кто-нибудь пойдет.  Это  же  скандал!  А,  собственно,  почему
скандал?  Ничего  противозаконного  здесь  нет.  Сомнительно   -   да.   А
противозаконно - это еще надо доказать. Другое дело, если  был  бы  закон.
Закон! Закон Тинноузера о П-120! Это не мелочь бренчит  в  кармане  насчет
отмены железных дорог - это стодолларовый хруст! Это здорово!  Это  мысль!
Но о чем закон Тинноузера? О запрете производства живого П-120? Это не то.
Может быть, из-за сегодняшней неудачи П-120 как  таковой  исчезнет.  Будет
П-125 или  еще  что-нибудь  в  этом  роде.  И  с  такими  свойствами,  что
гипотетические восторги Фамиредоу окажутся чепухой по сравнению с тем, что
помаленьку придумают тысячи разных людишек, чтобы залезть соседям в  душу.
Да, этот листик в умных руках сокрушит множество жизней. И запретом  здесь
не поможешь. Ничего себе бумажечка, ничего себе открытьице!
   Закон Тинноузера - это решено! И нельзя тратить ни минуты. Надо достать
полный текст доклада мистера Фамиредоу. И надо обсудить... С кем? Что если
попытаться встретиться с этим Мэйсмэчером? Черриз хорошо отозвался о  нем.
Или это была просто шпилька?..
   Внезапно распух и обрушился гром, из-за лип вынырнул неуклюжий  пузатый
вертолет,  пронесся  над  сенатором,  повис  и  с  натужным   ревом   стал
прилаживаться к лужайке за домом. Кажется, будут еще новости.
   Сенатор взглянул на часы и медленно пошел обратно. С Мэйсмэчером  лучше
всего встретиться, не возвращаясь в столицу. Адрес добудет Гэб. Надо будет
срочно позвонить ему, конечно, не отсюда.
   Войдя в курительную, сенатор увидел, что все стоят, а перед ЭАКом сидит
смуглый  черноволосый  человек  и  внимательно  слушает  запись  заседания
следственной комиссии.  Сенатор  сразу  узнал  его.  Это  был  Мартиросян,
специальный советник президента и его представитель в Совете  национальной
безопасности. ("Ого, как широко было поставлено дельце! Я прав, тысячу раз
прав. Закон Тинноузера!") Кивком  поздоровавшись  с  ним,  сенатор  сел  в
кресло и внимательно выслушал еще раз все, о чем здесь шла речь.
   Когда ЭАК умолк, Мартиросян прищурился, потряс головой, встал, прошелся
по комнате, пошевелил длинными тонкими пальцами  и  начал  говорить  тихим
успокаивающим голосом:
   - Господа! Вместе со всеми вами я глубоко огорчен тем,  что  произошло.
Но я  хотел  бы  предостеречь  вас.  Не  придавайте  случившемуся  слишком
большого  значения.  Судя  по   дополнительной   информации,   которой   я
располагаю, ничего страшного не  случилось.  Несомненно,  мы  в  ближайшее
время повторим совещание в той или иной форме. Ради бога, не поймите  меня
так, что я не одобряю предпринятых вами действий. Наоборот. Я  уполномочен
выразить вам глубокую благодарность за четкое исполнение служебного долга.
И за достигнутые результаты. Я считаю, что сделано все возможное. И в силу
данных мне полномочий я закрываю следствие и прошу вас  передать  мне  все
материалы и вещественные доказательства  по  делу.  Я  вижу,  вы,  сенатор
Тинноузер, хотите возразить? Уверяю вас, сенатор, в  этом  нет  нужды.  По
возвращении  в  столицу  вам  будет  дана   возможность   ознакомиться   с
дополнительными материалами. Я  уверен,  вы  согласитесь  с  моим  образом
действий. Если же нет - у вас будет время  и  место  их  опротестовать.  А
теперь я попрошу  пригласить  сюда  подполковника  Хиппнса.  Будет  лучше,
господа, если эта маленькая неприятность изгладится из вашей  памяти.  Кто
пожелает,  может  немедленно   воспользоваться   услугами   подполковника.
Конечно, это не касается вас, сенатор, и вас, генерал. Я кончил. Есть ли у
вас вопросы? Да, мистер Бартоломью, я вас слушаю.
   - Но часть присутствовавших выехала, и...
   -  Понял  вас,  мистер   Бартоломью.   Всем   без   исключения,   кроме
перечисленных мною лиц и присутствовавших здесь конгрессменов, я повторяю,
всем предоставляется возможность избавиться от ненужных воспоминаний.
   - Но для этого нужно постановление суда. А для прекращения следствия  я
должен получить формальное распоряжение.
   Не говоря ни слова, Мартиросян нагнулся, поднял с пола портфель, открыл
его и двумя пальцами подал мистеру Бартоломью запечатанный конверт.
   Бартоломью вскрыл конверт и поднес бумаги к глазам. Кивнул  и  протянул
весь пакет полковнику Да-Винчи.
   - Все. Это все,  что  нужно.  Пожалуйста,  полковник,  прочтите.  Алли,
выдайте мистеру Мартиросяну все катушки по делу.
   ЭАК с шелестом  и  пощелкиванием  изверг  шесть  увесистых  катушек,  и
Мартиросян небрежно сунул их в  портфель.  И  остановил  генерала  Деймза,
направившегося было к двери.
   -  Генерал!   Когда   полковник   Хиппнс   освободится,   позаботьтесь,
пожалуйста, о своих людях.
   Малое санирование памяти! Сенатор никогда не присутствовал при подобных
церемониях. Он с интересом и холодной  дрожью  смотрел,  как  подполковник
Хиппнс, одетый в белый халат, ставит на стол большой саквояж и достает  из
него пакет с пилюлями, как рядом с ним за столом устраивается писарь,  как
приносят две  бутылки  "Гранадос"  и  поднос  с  великолепными  старинными
бокалами, потому что в спешке другой посуды не нашлось.
   - Господа! - сказал подполковник Хиппнс. - Предлагаемые вам медикаменты
совершенно  безвредны  и  не  имеют  побочного  действия,  вы  можете  мне
поверить. Подойдя ко мне и получив препарат, назовите отчетливо свое  имя,
проглотите пилюлю, запейте, пройдите в первую дверь направо, сядьте там  и
в течение пятнадцати минут сохраняйте полное  спокойствие,  ни  с  кем  не
разговаривайте, не напрягайтесь. Затем вы  можете  вести  себя  совершенно
свободно, но рекомендую через два-три часа, не позже, лечь  спать.  И  еще
одно.  До  сна  исключите,  пожалуйста,  алкоголь.   Кто-нибудь   страдает
атеросклерозом и сердечно-сосудистыми? Вас я попрошу перед сном  собраться
здесь. Ваш ночлег будет организован отдельно под  наблюдением  врача.  Но,
повторяю, это только мера предосторожности.  Дозировка  препарата  такова,
что вы  забудете  все,  что  произошло,  начиная  с  Двенадцати  ноль-ноль
сегодняшнего дня. Тех, кто желает сохранить  воспоминания  о  чем-либо  из
происшедшего  за  это  время,  я  попрошу  получить  медикаменты,  но   не
употреблять их, а заявить о своем желании и собраться  во  второй  комнате
налево. Можно приступать. Прошу подходить.
   И вот один за другим, постепенно образуя нестройную очередь,  все,  кто
был в комнате, стали подходить к подполковнику Хиппнсу, громко  по  буквам
называть свои имена, глотать пилюли и, опустив глаза, выходить из комнаты.
   Потрясенный сенатор сидел в кресле, цепко сжав руками подлокотники,  и,
как зачарованный, смотрел на это фантасмагорическое действо.
   - Сенатор!
   Перед ним стоял Мартиросян.
   -  Сенатор,  мне  нужно  сказать  вам  несколько  слов.  Пойдемте.  Вас
интересует этот спектакль?
   Сенатор послушно поднялся и вышел из комнаты следом за Мартиросяном.
   В доме царила суета. В зале под  Венерой  "витязи  мира"  разбирали  по
комплектам постельное  белье.  По  окнам  гулял  сильный  луч  прожектора.
Доносился треск компрессора. Мельком взглянув в окно, сенатор увидел,  что
на лужайке перед домом солдаты быстро накачивают надувные  стены,  полы  и
потолки своих палаток.
   - Я хотел бы лично принести вам извинения, сенатор. Откровенно  говоря,
мы рассчитывали, что от вашей комиссии приедет Альбано. Он  курировал  это
дело. Но он так внезапно слег. И, кажется, надолго.
   Сенатор кивнул. ("Так вот почему Фобс так льнул ко мне. Значит,  он  не
знал, что Альбано болен. Он ждал  его,  и  вдруг  являюсь  я!  Хорошенький
сюрпризец!")
   - Вам следовало ознакомить меня с делом заранее. Вы  поставили  меня  в
странное положение.
   - Вы правы. Это серьезное упущение.  Но  что  делать?  Слишком  сложный
аппарат, и вся эта возня с секретными  документами.  И  в  связи  с  этим,
сенатор, у меня к вам просьба. Не спешите с докладом в комиссии,  пока  мы
не предоставим вам все материалы по делу.
   - Я должен получить их немедленно по возвращении.
   - Я вам это гарантирую.
   - Но предупреждаю вас, Мартиросян. Малейшая задержка, и...
   - Ее не будет. Благодарю вас. И  еще  одна  просьба.  Извинимся  вместе
перед хозяином дома.
   - Я представляю здесь сенат, а он не несет ответственности за  всю  эту
историю.
   - Воля ваша, сенатор. Значит, мы договорились. Встретимся в столице.  А
сейчас, простите, я вас покину. Дела.
   Они  молча  раскланялись,  и  Мартиросян,  не  оборачиваясь,  пошел  по
коридору  навстречу  явно  ожидающему  его  мистеру  Ноу.   Они   сердечно
поздоровались и,  оживленно  разговаривая,  свернули  за  угол.  До  слуха
изумленного сенатора донеслись только слова Ноу:
   - Я же говорил, что Мак-Лорис блефует. Иначе и быть не могло.
   Век живи, век учись -  дураком  помрешь.  Мартиросян  и  Ноу,  советник
президента и лжеконгрессмен! Откуда же он взялся, этот Ноу? А  решительный
парень Мартиросян, ведь по лезвию ходит! По его милости уж не меньше сотни
человек проглотили фармакопею подполковника Хиппнса. Докопаются  газетчики
- скандала не миновать. Впрочем, кто захочет лезть в петлю  головой  из-за
того, что генерал Деймз ретиво исполняет свой долг? Лучше об этом  забыть.
Но все же, что у  них  за  просчет  с  этим  П-120?  Ишь,  как  Мартиросян
принесся! Министерство юстиции, министерство обороны.  Совет  национальной
безопасности - всех нашел, всех уломал. Он, видимо, прав, и не стоит с ним
препираться из-за формальностей. Вот теперь и мистер  Черриз  благополучно
выскользнул из объятий этой бесконечной  молекулы.  Но  не  ради  же  него
спешил сюда Мартиросян. И не ради того, чтобы взнуздывать Деймза...
   Позади сенатора раздался стук. Он обернулся и увидел, что это кто-то из
слуг пристраивает специальную лестничку к той самой перевернутой двери,  у
которой генерал Фобс, по-видимому, собирался побеседовать с ним по  душам.
Рядом, прислоненная к стене,  стояла  сложенная  койка  и  лежал  пакет  с
бельем. Как видно, в доме не хватило места для уважаемых гостей, и кому-то
все-таки придется провести ночь в этом удивительном  помещении.  Наверное,
кому-то из домашних. А жаль!
   Сенатор от всей души пожелал, чтобы это  оказался  генерал  Фобс.  Нет,
лучше Деймз, конечно же, Деймз! А пусть и оба,  черт  с  ними!  Мысль  эта
развлекла его, он улыбнулся и пошел по коридору навстречу радиомегафонному
голосу, объявлявшему, что сейчас у бассейна  перед  Лаокооном  всем  будет
подан ужин.



3

   Незадолго до въезда в городок шоссе ласково сказало:
   - Добро пожаловать в Бетлхэм-Стар! Вот уже двадцать лет,  как  ни  одна
душа не вопияла к богу с наших мостовых. Осторожней на поворотах.
   Городок, три центральных  небоскреба  которого  давно  уже  были  видны
сенатору над  плоской  равниной,  внезапно  протянул  ему  навстречу  свою
разверстую клешню, оказавшуюся двумя рядами одинаковых  одноэтажных  домов
по обе стороны дороги среди одинаковых поддельных пластиковых  деревьев  с
жесткой ярко-зеленой листвой.
   - Начинается муниципальная зона. Действует универсальный адресный  код.
Скорость семьдесят, - прошептала улица.
   Не желая, чтобы его приезд сюда зарегистрировала памятливая электронная
механика, сенатор не ввел в передатчик нужный адрес. Он снизил скорость до
тридцати, стал считать перекрестки, на десятом свернул налево, проехал два
квартала и остановился у низких ворот. Там, в глубине натурального  садика
- в  этом  квартале  все  садики  были  натуральные,  -  за  бело-розовыми
вечноцветущими вишнями виден был двухэтажный дом  с  большой  застекленной
верандой. В этом квартале все дома были двухэтажные с верандой.
   На воротах огромными оранжевыми цифрами  был  указан  адресный  код,  и
сенатор еще раз убедился в том, что не ошибся.
   Внимательно оглядевшись по сторонам - улица была пуста, - сенатор  стал
готовиться к выходу. Улица троекратно прошептала ему порядок приведения  в
действие системы охраны оставленных экипажей и пригласила  посетить  музей
Стюарта Силверботтома,  первопроходца  марсианского  Большого  Сирта,  чье
детство прошло в Бетлхэм-Стар.
   Бесшумная механическая рука бережно  вынесла  сиденье  из  каравеллы  и
опустила на тротуар. Сенатор встал,  подошел  к  калитке  и  нажал  кнопку
звонка.
   Дом молчал.
   Сенатор еще и еще раз нажал  кнопку,  тщетно  пытаясь  хоть  что-нибудь
рассмотреть сквозь радужную слепоту затемненных стекол веранды.
   Наконец узор заколебался, и встревоженный женский голос спросил:
   - Кто там?
   -  Я  сенатор  Тинноузер.  Мне  необходимо  встретиться  с   господином
профессором.
   - Господин профессор очень болен и никого  не  принимает,  -  торопливо
ответил женский голос.
   Гэб сказал, что профессор уже два года не показывается из дому. За  все
это время он ни  разу  не  вызывал  врача.  Его  хозяйство  ведет  пожилая
негритянка. Она живет в доме и через день  совершает  дальние  поездки  за
покупками.  За  садом  ухаживает  приезжий  садовник.  Заезжают  прачка  и
уборщица. Для всех прочих дом закрыт. Все  это  Гэб  умудрился  узнать  по
сложной цепочке друзей, знакомых своих друзей, в  конце  которой  оказался
партийный коллега, профессиональный организатор кампаний по сбору  средств
в местном графстве.
   - Передайте профессору мои наилучшие пожелания. Скажите ему, что  я  из
столицы. Может быть, профессор сочтет возможным назначить мне день и  час,
когда мы могли бы встретиться. Дело крайне важное и