спросил я утром энтомолога, складывавшего
    высохшую,  едва  только  прекратился  дождь,  палатку.  Я  следил за его
    аккуратными  движениями: палатка уменьшалась, уменьшалась и превратилась
    в  свернутое  полотенце,  которое  он не спеша вложил в боковой кармашек
    рюкзака.

    - Специальная, - ответил он. - Для палаток.

    - Где вы раздобыли такое чудо?

    -  Получил  в институте новых тканей. Там изготовили сотню таких палаток
    и  передали  в  Академию наук и университет для испытания в экспедициях.
    Ну, и меня снабдили этой штукой.

    - В чем же здесь фокус? - допытывался я.

    Черных  едва  заметно  улыбался, взваливая себе на плечи огромный мешок.
    По-видимому,  он  уже  задавал  те же вопросы и сейчас его забавляло мое
    удивление.

    -  Фокус  в  волокне  -  оно  очень  прочное,  - сказал Босняцкий. - Это
    искусственное  волокно. Молекулы в нем расположены как-то в длину, вдоль
    направления  волокна,  это  и  придает  ему  необыкновенную  крепость на
    разрыв.  Я  не химик и не физик и не сумею объяснить толком. Кроме того,
    у   ткани   какое-то  особое,  очень  плотное  переплетение.  Потом  она
    обработана  специальными веществами. Словом, шелковичный червяк, который
    вытягиваег  свою  нитку  просто  так,  ни  о  чем  не думая, превзойден.
    Перехитрили его люди.

    -  Я  слышал,  -  заметил Черных, - будто и хлопковое волокно теперь так
    обрабатывают,  что оно приобретает свойство шелка, а что касается шелка,
    то...

    Но  о  том,  что  делают  с разными волокнами, нам дослушать не удалось,
    потому  что  энтомолог,  издав вдруг восклицание, упал на землю и пополз
    по-пластунски.

    Признаюсь,  я  не  ожидал  от  него  такой  прыти. Он полз, как ящерица,
    прижимаясь  к  земле  и  не обращая внимания на свои щегольские брюки, к
    низкому  цветку,  на  котором уселась, то ли привлеченная запахом, то ли
    просто  так,  отдохнуть, крупная бабочка. В правой руке энтомолог держал
    сачок, передвигая его скользящими движениями по траве.

    Мне  стало  жаль  его великолепных брюк. Еще утром я обратил внимание на
    то,  что  складки  на них были совсем свежими. Вечером мы укладывались в
    темноте,  и  я не заметил, снимал ли он их на ночь или нет. Вероятно, он
    спал  на  них,  сложив  швом  ко  шву,  -  старинный студенческий способ
    "холодной утюжки".

    Босняцкий  уже  подполз  к  бабочке  и  взмахнул  сачком, но тут эфирное
    создание,  точно  только  того  и  дожидалось, вспорхнуло и, как листок,
    гонимый  ветром,  полетело  к  лесу.  Босняцкий вскочил на ноги и, издав
    новый  крик  -  на  этот раз уже отчаяния, - бросился за ней прямо через
    кусты,  которые  оказались у него на дороге. Он лез напролом в чашу, как
    муха  влетает  головой в паутину. Мне понравилась такая настойчивость. Я
    и  сам,  если уж меня разберет, действую, как говорится, не щадя затрат.
    Но  во  что  превратится  его  изящный  дачный костюм! Страшно подумать:
    останутся  одни  лохмотья.  Тут,  наконец,  этот  легкомысленный человек
    убедится,  что, отправляясь в тайгу, надо одеваться несколько иначе, чем
    для прогулки по парку культуры. Я не без самодовольства оглядел самого себя.

    Энтомолог  между тем исчез. Мы подождали минут десять, потом Черных снял
    с  плеч  рюкзак  и  сел  на  него.  Я  последовал  его  примеру.  Искать
    Босняцкого  в лесу было бесполезно. Мы могли только потерять друг друга.
    Должен же он вернуться когда-нибудь - с бабочкой или без нее!

    Мы  сидели  и  курили,  а  Босняцкого  все  не  было. Теперь я начал уже
    тревожиться  за  него.  Одному  в  тайге,  да  еще  новичку, заблудиться
    недолго.  Но  как  раз  в  тот  момент,  когда мое беспокойство достигло
    крайней точки, он, наконец, появился.

    Он   вышел   из  леса  держа  в  руках  сломанный  сачок,  с  выражением
    разочарования на лице.

    Должно  быть,  у  меня был очень удивленный вид, раз Черных толкнул меня
    локтем и спросил:

    - Ты что?

    Я,  разинув  рот,  смотрел  на Босняцкого, вернее, на его костюм. Он был
    такого   вида,  какой  имеет  вещь,  когда  ее  принесли  из  гладильной
    мастерской  и  надели,  чтобы  посмотреть, правильно ли легли складки. И
    брюки и рубашка были аккуратно разутюжены!

    Уж  не носит ли он с собой карманный утюг, - чего только не изобретают в
    последнее  время,  -  или  специальную  гладилку для брючного шва - одно
    время  такое  приспособление  продавалось  в  галантерейных магазинах, и
    молодые  франты  охотно  покупали  его?  Так,  выходит,  из тех полутора
    часов,  что  мы  ждали  его, он добрый час, по крайней мере просидел тут
    где-нибудь в кустах, прихорашиваясь!?

    Ну,  знаете,  всякие  странности  бывают у людей, но некоторые привычки,
    мне кажется, надо оставлять дома!

    Босняцкий   стал   объяснять,  что  бабочка,  за  которой  он  погнался,
    чрезвычайная  редкость  даже  для  Уссурийской  тайги,  где много всяких
    раритетов.   До   сих   пор   только   два   экземпляра  ее  наблюдались
    исследователями,  и вот он, Босняцкий, третьим увидел эту драгоценность,
    в существовании которой многие вообще сомневались, а бабочка улетела.

    Я не дослушал рассказ энтомолога.

    - Пошли, - сказал я грубовато. - Уже потеряли полтора часа.

    Босняцкий  вздохнул последний раз, вытер пот со лба маленьким платочком,
    и мы пошли.

    Дорога  была  трудная.  Как всегда в тайге, приходилось перелезать через
    лежащие  на  земле,  бог весть когда свалившиеся деревья или обходить их
    чащей,  подниматься  по каменистым склонам, перебираться через речонки с
    быстрым течением.

    Когда  встретилась  первая  водная  преграда, я, смерив взглядом глубину
    потока,  смело  шагнул  в  своих  сапогах  и,  ступая  по камням на дне,
    перешел на другой берег. Черных последовал за мной.

    Я  оглянулся.  Что  будет  делать  Босняцкий?  Конечно,  мы могли просто
    перетащить  его  через  речку  -  он  весил,  вероятно,  не больше моего
    рюкзака,  -  но в походе всегда важно испытать человека. Как поступит он
    при  первой  встрече с препятствием? Я ожидал, что "дачник" разденется и
    будет  перебираться  в  трусах, держа узелок с вещами на голове. При его
    росте ему тут будет почти по пояс.

    Но  Босняцкий  шагнул  в  воду прямо как есть, словно и не замечая реки.
    Он,  кажется, к тому же и рассеянный и, думая о своей бабочке, шагает за
    нами машинально! Именно такой чудаковатости я от него почему-то и ждал.

    Энтомолог  шел  не спеша, хотя вода была довольно холодной. Он тщательно
    ощупывал  под  водой  камни,  на  которые  ставил  ногу. Течение для его
    легкой  комплекции  оказалось слишком сильным. В самом глубоком месте он
    поскользнулся и окунулся в воду по самые подмышки.

    Бедные  брюки!  Уж  теперь-то  Босняцкому,  хочешь  не  хочешь, придется
    расстаться  со  всем  их  великолепием.  Откровенно говоря, я ждал, что,
    выйдя  на сушу, он будет с сожалением оглядывать их и, может быть, даже,
    не  считаясь  с  тем,  что  нам  нужно спешить, достанет свою гладилку и
    примется  наводить  лоск.  Но  маленький  энтомолог, не обращая никакого
    внимания  на  брюки,  с  которых  ручьями  лилась  вода,  зашагал по еле
    заметной тропе, которая вилась среди могучих лиственниц.

    Он  исчез  среди  деревьев  прежде,  чем  мы с Данилой Петровичем успели
    опомниться.  Вообще  Анатолий  Сергеевич,  надо  сказать,  в  походе был
    довольно  подвижным:  мелкий,  как зернышко, он пролезал и в такой чаще,
    перед  которой  даже  мы иногда пасовали; правда, он шел налегке, а мы с
    ботаником  тащили  тяжеленные  рюкзаки. Через несколько минут мы нагнали
    его.  Он  сидел  на  камне, освещенный ярким солнцем, совершенно сухой и
    в... безукоризненно отутюженном костюме.

    Я  протер  глаза.  Переоделся  он,  что  ли?  Но  задавать вопросы тогда
    постеснялся.

    ...Я  не  ставлю  своей  задачей  описывать все наши странствия, которые
    продолжались  добрых  две  недели.  Расскажу  только,  как  я нашел свою
    железную березу и что из этого вышло.

    Это  было  на  шестой  или  седьмой  день нашего путешествия. Мы разбили
    лагерь  около  небольшого  ручья,  сложили вещи и налегке отправились на
    рекогносцировку  -  каждый  по  своим  делам.  Мы условились не отходить
    особенно  далеко  от  лагеря.  В конце концов, ближе или дальше - вокруг
    лежит нетронутая тайга, и неизученное здесь - на каждом шагу.

    Я,  должно быть, уже целый час пробирался среди леса, где южные растения
    фантастически  перемешались  с  северными,  не обнаружив и следа дерева,
    которое  искал.  Я  решил  попытаться  выйти на возвышенное место, чтобы
    оглядеться.

    Внезапно  лес  словно  расступился  передо  мной,  и  я очутился на краю
    пропасти, вернее - провала.

    Земля  опустилась  здесь  на сравнительно небольшом участке и, вероятно,
    это произошло сразу.

    Об  этом  свидетельствовали  крутые,  местами  отвесные стены пропасти и
    обнажившиеся корни деревьев, свешивавшиеся в пустоту.

    Внизу,  на  дне, деревья лежали вповалку или торчали под разными углами,
    и только одно дерево, сползшее вместе с большой глыбой земли, росло прямо.

    На   самом  краю  провала  стояла  одинокая  береза.  Дерево  это  сразу
    привлекло  мое  внимание:  кора  у него была не белая, а темнобурая и не
    отшелушивалась от ствола, как у обыкновенной березы.

    С  бьющимся  сердцем  я  поспешил  к дереву, которое так давно искал. Но
    только  я протянул к нему руки, как темный ствол вдруг зашевелился, а за
    тем  выпорхнул  из моих растопыренных рук и исчез из поля зрения, совсем
    как   бабочка,  которую  пытался  поймать  Босняцкий.  Вслед  за  тем  я
    почувствовал, что и сам лечу по воздуху.

    Меня  спасла  глыба  земли, скатившаяся по крутому откосу вместе со мной
    или  немного  опережая  меня. Я врезался в мягкую землю почти по колени,
    и,  когда  прекратилась  дрожь от землетрясения, увидел, что нахожусь на
    дне провала, на который только что смотрел сверху.

    Отсюда,  снизу, я видел теперь голубое небо и тайгу, обступившую со всех
    сторон кромку вертикальных стен.

    Неподалеку  от  меня находилась виновница приключения - железная береза.
    Мы  вместе  слетели  вниз,  и,  к  счастью,  наши  воздушные маршруты не
    совпали:  железная береза -тяжелая и очень твердая, не зря ее так зовут.
    Сейчас, она стояла наискось, упершись в стену.

    ...Прошло  по  крайней  мере  полчаса,  пока я сообразил, что нахожусь в
    ловушке.  Я  обошел  весь  провал и нигде не нашел удобного лаза наверх.
    Всюду  были  крутые  склоны,  либо  каменистые и скользкие, либо мягкие,
    осыпавшиеся, едва я пытался по ним взобраться.

    По  наклонному  стволу  березы,  как по своего рода лестнице, я добрался
    примерно  до  середины высоты провала, но дальше стена шла отвесно, даже
    с  некоторым  наклоном  в  сторону  пропасти.  Верхняя ее часть нависала
    здесь карнизом.

    Что  было  делать?  Я  пробовал  кричать,  но всякий, кто бывал в тайге,
    знает,  как  глушат  деревья,  а еще того больше западины, всякие звуки.
    Мои  спутники  могли  ходить туг поблизости целую неделю и не наткнуться
    на  меня.  Я  имел  неосторожность не оставлять зарубок, понадеявшись на
    свою способность найти дорогу в лагерь.

    Еще  раз  оглядел  я  все,  что находилось на дне провала, на этот раз с
    целью  найти  подходящий  материал,  из которого можно было бы соорудить
    подобие  лестницы.  Конечно, если бы я был великаном, я мог бы поставить
    один  ствол  на  другой  и  таким  способом  выбраться наружу. Но в моем
    распоряжении не было необходимой исполинской силы.

    Одно  могучее дерево было сплошь оплетено лианами, из них на худой конец
    можно  было  бы  нарезать  веревки,  но  мне никогда в жизни не закинуть
    такую веревку наверх и тем более закрепить ее там за что-нибудь.

    Не буду описывать всех своих мучений и переживаний.

    Прошли  сутки  моего заточения. Начались вторые. Утомленный бесполезными
    попытками  вылезть  (я снова обошел впадину, ища подходящее место, вдруг
    мной  пропущенное),  измученный  голодом  и жаждой, я лежал на спине и в
    полузабытье глядел в бездонное синее небо.

    Вдруг  мне  послышался  голос...  С  трудом повернув голову, я увидел на
    краю   пропасти  маленькую  фигурку,  в  которой  узнал  Босняцкого.  Он
    размахивал руками.

    Дальнейшее  представилось мне видением, которое может причудиться только
    в  полубреду.  Энтомолог  полез  на  дерево,  стоявшее  на  самом краю и
    протянувшее  могучие  ветви  над пропастью. Затем, как матрос по рее, он
    стал  пробираться  по  одной  из  ветвей. Его фигурка в кремовом костюме
    мелькнула  среди  зелени.  Скоро  он  очутился  почти  на краю ветви. Он
    повозился там некоторое время, а затем повис на ней, держась только руками.

    Я  невольно  зажмурил  глаза, чтобы не видеть, как разожмутся его слабые
    руки  и он полетит в пропасть. Когда я снова открыл их, я увидел, что он
    действительно  отпустил  ветвь и спускается вниз... по воздуху. Только я
    проделал  этот спуск очень быстро, а энтомолог, перебирая руками ступени
    невидимой  лестницы,  медленно, даже с остановками, карабкался с неба на
    землю.

    Вот  он  висит  уже  на  половине  расстояния  между  деревом и мною, он
    спускается  ко  мне,  воздух  каким-то чудом держит его. Или мне все это
    только  померещилось?  На  какой-то миг маленький энтомолог, шевелящийся
    надо  мной,  представился  мне паучком, спускающимся с ветки на паутине;
    только  я,  сколько ни силился, не мог разглядеть паутинки. Я увидел ее,
    когда  Босняцкий  очутился совсем рядом. В руках он держал какой-то сук,
    а  на  нем была намотана, как мне показалось, рыболовная леса. Плетеная,
    зеленоватая,   такой  толщины,  что  применяется  для  ловли  щук,  туго
    натянутая,   привязанная   верхним  концом  к  ветви  дерева,  она  была
    совершенно не заметна на фоне листвы.

    Сделав  несколько  смешных  движений  ногами,  Бос-няцкий  коснулся  ими
    наконец,  земли  рядом со мной. Он перевел дух (лазить по воздуху даже с
    помощью  лесы  утомительно)  и  бросился  ко  мне.  Теплый металл фляжки
    тронул  мои  губы,  и  обжигающий  глоток  заставил меня приподняться. Я
    теперь  ожидал  от Босняцкого любого чуда, и поэтому напиток, которым он
    меня   угостил,   подействовал   на   меня,  как  элексир  (впоследствии
    оказалось,  что это был обыкновенный чай из термоса). Полплитки шоколада
    и несколько новых глотков чая окончательно привели меня в себя.

    -  Вот  хорошо,  что  я  вас нашел! - с довольным видом объявил Анатолий
    Сергеевич.  -  И  как  вас  угораздило  здесь очутиться? Я-то, ладно, по
    канату спустился. А вы?

    - Хорош канат, - не мог я не улыбнуться. - Это что - от спиннинга?

    -  Ну,  нет,  -  возразил  энтомолог.  -  Спиннинговую  леску я в другом
    кармане ношу. Вот, если хотите, могу показать.

    Он  вынул из кармана маленький плоский пакетик белой бумаги, почти такой
    же,  в  какой в аптеке всыпают порошок, и развернул. Свернутая колечками
    на  бумаге  лежала  полупрозрачная  тончайшая  паутина, казавшаяся почти
    неосязаемой.

    -   Это   и   есть   волокно,   о  котором  я  говорил,  -  с  некоторой
    торжественностью  произнес  энтомолог.  -  Нить  Ариадны. Так назвал его
    изобретатель.  Он,  видите  ли,  долго  не  мог  выбраться из тупика или
    лабиринта,  в  который  зашел  со  своими  исследованиями. И когда после
    долгих  поисков необходимая формула была наконец найдена, он эту формулу
    и  само  волокно  окрестил  нитью Ариадны. - Не знаю, - добавил Анатолий
    Сергеевич,  -  как  выглядел  моток,  который  Ариадна вручила Тесею, но
    здесь, - он указал на паутинку на бумажке, - двести метров.

    - Удивительно! - воскликнул я. - Чудо вполне мифологическое.

    -   Химическое,   -   поправил   меня  энтомолог.  -  Это  искусственное
    органическое вещество с весьма сложной молекулой.

    - А то, что я принял за лесу...

    -   Самый   настоящий   канат.  Сплетенный  из  полусотни  таких  нитей.
    Выдерживает  более  четверти  тонны.  Смело  можете  ему  довериться.  Я
    захватил на всякий случай: в экспедиции всегда может пригодиться.

    - А если сплести потолще? - поинтересовался я.

    -  Будет  еще крепче. Линь для охоты на китов, знаете, который к гарпуну
    привязывают,  сплетенный из нити Ариадны, тоньше карандашика от записной
    книжки. По сравнению с ним даже капроновой линь кажется неуклюжим.

    ...Мы  поднялись  по этому "канату". Чтобы он не резал руки, мы наделали
    из  сучьев  ступенек-перекладин.  Признаюсь, было немного страшно висеть
    на  тонкой натянутой ниточке. Ощущение, конечно, больше психологическое,
    но все же чувствовал я себя неважно.

    Нижний  конец "каната" мы захлестнули за железную березу и впоследствии,
    уже  втроем,  вытащили  ее  с  помощью блока, оказавшегося у запасливого
    энтомолога.

    Моя находка имела для меня большое значение.

    Железная  береза  редкое у нас дерево. Вместе с тем оно очень ценно. Его
    древесина  вполне  может  заменить бакаут, из которого делают подшипники
    для  пароходных  винтов.  Подшипники эти находятся в воде, и смазкой для
    них  служит  вода. Я нашел еще несколько железных берез в том же районе,
    недалеко от провала.

    После   я   представил   проект   разведения   этого   дерева   в  наших
    дальневосточных лесах, и мое предложение было принято.

    Но, одобряя мою идею, мне сказали:

    -  Пусть  они  растут,  наши  березы,  и чем их будет больше, тем лучше.
    Такой  строительный  материал  всегда  пригодится.  Но  ждать,  пока они
    вырастут, мы не можем, так что пока будем пользоваться вот этой штукой.

    Мне  показали  подшипники  из очень плотной и тяжелой древесины, с такой
    густотой  волокон, которой я еще никогда не встречал ни у одного дерева.
    - Не уступит вашей железной.

    Оказалось,    искусственная    древесина!   Вернее,   естественная,   но
    приготовленная  особым способом - прессованная под огромным давлением из
    множества слоев тончайшего фанерного шпона, специально пропитанная.

    И здесь советский человек по-своему улучшил природный материал...

    Энтомолог  в  тот  раз  не  нашел  свою  бабочку.  Но  он  собирается  в
    путешествие по тайге снова, зовет с собой.

    Раскрылась  и тайна его костюма. Он был вовсе не из чесучи, как я думал,
    а  из какой-то новой ткани, более легкой, чем чесуча, гораздо прочнее, а
    главное,  -  совершенно  не  мнущейся  и  не  боящейся  воды. Знаменитую
    складку  отпрессовали  раз навсегда фабричным путем еще при изготовлении
    брюк,  "на  всю  жизнь,  -  как  объяснил  Анатолий Сергеевич, - чтобы о
    пустяках  такого  рода  не приходилось больше и думать". Я был несколько
    смущен  его  словами:  получалось,  что  из  нас троих именно я придавал
    большее  значение  внешности  и  гораздо больше думал о костюме, чем оба
    мои  спутника  и,  в  частности, Анатолий Сергеевич, которого я мысленно
    обвинял во франтовстве. Вот как обернулось дело!

    Я  принял предложение энтомолога. Но снаряжение у меня будет на этот раз
    совсем другое. Кое-чему этот "франт" меня научил.

    "Знание - сила", 1954, ‘ 10.



    В. САПАРИН
    ПЛАТО ЧИБИСОВА


    ПАЛАТКУ  придется  взять,  -  сказал Юрий, осматривая свой видавший виды
    пустой рюкзак.

    Он обнар