льно  этот
гигантский   некрополь   именовался   "Генеральным   хранилищем    костей,
перенесенных с кладбищ Парижа".
   - Империя смерти, - поеживаясь, заметил Гюбнер.
   - Не только, - сказал Бертон. - Сейчас я покажу вам кое-что любопытное.
   Стрелка двинулась дальше, я они оказались в обширном бункере. Посредине
стоял стол  с  тремя  разноцветными  телефонами,  портативный  коммутатор,
несколько стульев. На стене висел  плакат,  украшенный  двумя  скрещенными
национальными флагами. Воззвание было датировано 19 августа  1944  года  и
начиналось сообщением о том, что союзнические войска стремятся  к  Парижу.
Далее в самых энергических выражениях  парижане  призывались  к  восстанию
против немецких оккупантов.
   - Отсюда, - сказал Бертон, - легендарный полковник Роль-Танги, член  ЦК
Французской компартии, руководил подготовкой к восстанию. В  самом  центре
царства смерти зрели семена жизни и свободы... Гитлеровцам, разумеется,  и
в голову не приходило искать здесь главарей Сопротивления...
   Гюбнер проглотил застрявший в горле комок, сказал сдавленно:
   - Очень любопытно... Однако меня больше интересует Париж современный...
   - Да в современном Париже  любое  такси  доставит  вас  в  любой  конец
города...
   - Ну, а все-таки? Можно ли заглянуть в любой дом по  выбору?  Интересно
выяснить точность наведения...
   - Для этого, видите ли, мне нужно иметь детальный план города и  точную
карту склонений по широте и долготе. Только в таком  случае  задача  будет
под силу  квантовому  калькулятору.  Но  попробую  воспользоваться  другим
методом. Показывайте дорогу и я "отвезу" вас куда пожелаете...
   Навстречу им понеслись улицы ночного Парижа.
   - Здесь! - сказал Гюбнер.
   ...В казенно обставленном кабинете за дубовым письменным  столом  сидел
седовласый человек в мундире с узкими поперечными погончиками  полковника.
Перед ним навытяжку стоял некто в штатском.
   - Я слушаю, капитан Лежен, - сказал полковник,  нимало  не  подозревая,
что его разглядывают две пары посторонних глаз. - Что с проектом "Аргус"?
   - Мне думается, шеф, не следует форсировать события. Плод созреет,  нам
останется только сорвать его. Работы в лаборатории Бертона под  неослабным
наблюдением...
   Бертон насторожился и резко отстранил  руку  Гюбнера,  который  пытался
выключить прибор.
   Молчаливый поединок рук над пультом не прекращался на протяжении  всего
остального диалога между полковником и капитаном.
   Полковник. Мне не совсем ясен принцип действия бертоновской установки.
   Капитан. Он  основан  на  использовании  каких-то  необычайных  свойств
потока элементарных частиц нейтрино. Впрочем, природа этих частиц не  ясна
современным  физикам  и  "эффект  Бертона"  пока   остается   тайной   его
первооткрывателя.
   Полковник. Надежна ли агентура на этой операции?
   Капитан. Подтверждается, что один из агентов - двойник.  Это  Д-18.  Он
работает не только на нас, но и на ведомство Гелена. Это...
   Гюбнеру, наконец, удалось нажать  включатель.  Изображение  исчезло,  в
студии зажегся верхний свет. Теперь "коллеги" стояли на площадке  лицом  к
лицу во весь рост: гневный Бертон и багровый, вспотевший Гюбнер.
   - Что это значит, спрашиваю я вас?! - выкрикнул Бертон.
   -  Это  значит,  -  начал  Гюбнер,  постепенно  обретая  свою   обычную
самоуверенность, -  что  наше  изобретение  должно,  наконец,  найти  себе
настоящего хозяина.
   Бертон был  ошеломлен  неслыханной  наглостью.  Да,  Гюбнер  монтировал
электронные  узлы  вспомогательных  блоков,  выполнял  работы,   требующие
обычной конструкторской смекалки. Претензии  на  соавторство  были  просто
смехотворны.
   Гюбнер развалился в кресле и  вытащил  сигару,  хотя  в  студии  курить
строго запрещалось.
   - Туризм, путешествия, археология - все это хорошо... Но  вы,  конечно,
даете себе отчет в том, какая поразительная сила находится в ваших  руках?
Она позволит своим обладателям раскинуть тайные сети над всем миром...
   - Ну, и кто, по-вашему, эти обладатели? - гневно спросил Бертон.
   - Ими будут те, кто больше заплатит. Я  беру  эту  заботу  на  себя,  и
поверьте - не продешевлю. Мы будем богаты, как крезы.
   Гюбнер теперь играл в открытую.
   Бертон сразу понял, о чем идет  речь,  идея  была  не  нова:  тотальный
шпионаж!
   - Соглашайтесь, Бертон, теперь другого выхода у вас нет...
   -  Вы  идиот,  Гюбнер.  Это  изобретение  по  своей  природе  не  может
находиться в частных руках, во владении каких-либо монополий или фирм.
   - Значит, фирма "ТВ" не получит "Аргуса"?
   - Нет. Честь и совесть  ученого  не  позволяют  мне  передать  им  свое
изобретение.
   - Значит, вести исследования и создавать аппарат  на  деньги  фирмы,  а
потом показать ей кукиш - это честно?
   - Фирма и так нажила на моих патентах колоссальные деньги, а я  получил
крохи. Мы квиты. Поймите, ослиная голова, что "Аргус"  может  быть  только
привилегией государства, как  выпуск  денег  или  ядерное  оружие.  Причем
такого  государства   или   государств,   которые   сумеют   разумно   его
использовать.
   -  Что  за  донкихотство!  Соглашайтесь  на  мои  предложения,  Бертон.
Изобретение попадет в руки государственного учреждения. Я  гарантирую  вам
это.
   - Нет, Гюбнер. Уберите  свои  грязные  лапы.  "Аргус"  никогда  не  был
спутником Марса, бога войны. Эта штука не для тех, кто собирается обрядить
атом в солдатский мундир. "Аргус" может и должен стать  неусыпным  стражем
мира, действенным орудием контроля над тайными вооружениями.
   - И вы воображаете, что вам удастся этого добиться?
   - А вот это вас уже не касается.
   - Ах,  не  касается?  Вы  забываете,  что  простаки  в  дирекции  фирмы
полагают, будто вы работаете всего-навсего над  объемным  телевидением.  Я
оправлюсь прямо туда и выложу все, что видел здесь, - заявил Гюбнер.
   - Прежде чем вы успеете это сделать, я передали вас в руки полиции, как
шпиона-двойника, - отпарировал Бертон.
   - Ах, так! - и создатель "Аргуса" увидел прямо против своей  переносицы
ствол пистолета.
   - Последнее слово, патрон, - угрожающе сказал Гюбнер. - Либо вы  сейчас
вручите мне всю техническую документацию из своего сейфа, либо...
   - Вы идиот, Франц, - насмешливо отвечал Бертон. - Даже если бы я сделал
это, ни вы, ни ваши хозяева все равно не смогли бы ею воспользоваться...
   - Считаю до трех: раз!.. два!..
   В этот миг ослепительно сверкнула зеленая молния  и  чудовищный  грохот
расколол, казалось, стены студии.



4. ГЛАЗ БУРИ

                                   В самом центре циклона обычно находится
                                зона затишья, в которой облака разрежаются
                                и виден просвет голубого неба. Это и  есть
                                глаз бури.
                                                           Морской словарь

   Бертон на предельной скорости гнал машину к Парижу. В  пути  он  сделал
только одну  коротенькую  остановку,  чтобы  на  бензоколонке  залить  бак
горючим. Как ни странно, он  чувствовал  прилив  бодрости  и  возбуждение,
предшествующие опасной игре. Даже боль от  вывиха  притихла.  Правая  нога
жала на  педаль  акселератора,  на  поворотах  Бертон  не  сбрасывал  газ.
"Фрегат" поскрипывал всеми сочленениями, но тянул исправно.
   Порой Бертон усмехался, представляя себе пробуждение  Майкла,  а  затем
"доктора", хозяина машины. Чувство юмора, как всегда,  не  оставляло  его.
Несмотря на драматизм  положения,  тут  несомненно  имелась  и  комическая
сторона; интересно было бы послушать разговор этих  двух  субъектов,  если
они очнутся одновременно... Впрочем, шутки в сторону. Ясно одно: ни  тому,
ни другому нет выгоды прибегать к посредничеству полиции - это означало бы
снова отдать Бертона в руки "Второго бюро".
   Потом мысли сосредоточились на главном:  ему  нужен  "глаз  бури",  как
выражаются моряки, место,  где  бы  отсидеться,  убежище,  чтобы  спокойно
обдумать положение  и  план  дальнейших  действий.  В  Париже  были  такие
места...
   ...В те далекие героические годы в ряды Сопротивления  широким  потоком
вливалась удивительно разноликая человеческая фауна. Здесь все бойцы  были
равны - они имели одинаковое право принять участие в борьбе  и  одинаковую
возможность погибнуть.
   В этом потоке были представлены  люди  самых  неожиданных  профессий  и
общественных положений: здесь рисковали жизнью министр и каменщик,  ученый
и прачка, архиепископ и газетчик, генерал и мусорщик, монах и актриса.
   Многие погибли в застенках гестапо, иные умерли уже после войны в своих
постелях, но и живых по сей день оставалось немало.
   Бертон восстанавливал в памяти адреса старых верных соратников.
   Белесое зарево, оттесняя зарю, все явственнее означалось на  горизонте.
Потом оно превратилось в муравейник огней.
   Бертон подъехал к городу со стороны заставы Ла-Шапель,  сделал  большой
крюк, в лесу Шантильи бросил машину, вернулся на дорогу, остановил такси и
через полчаса был в Париже.
   В вестибюле большого жилого дома на бульваре Сен-Жермен  его  окликнула
старуха - привратница, сидевшая тут в своем кресле,  казалось,  со  времен
Бальзака.
   - Вы к кому, месье?
   Бертон назвал фамилию известного ученого-историка.
   - Считайте, что вам не повезло, месье, - равнодушно сказала консьержка.
- Он второй месяц в отъезде.
   Бертону не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу.
   - Пале Ройяль, улица Рамбуто, - сказал он шоферу.
   Дверь  открыла  женщина  в  черном.  Из-за  ее  юбки  выглядывали   две
мальчишеские рожицы.
   - Мадам Сарсэ?
   - Да. Что вам угодно?
   - Извините, мадам. Я хотел видеть господина Сарсэ. Но этот траур...
   Женщина всхлипнула и быстро прижала платок к глазам.
   - Вы, видимо, один из друзей моего мужа? Проходите  в  комнаты,  месье,
прошу вас...
   Бертон  вошел.  Через  две  минуты  он  знал  все.   Сарсэ,   известный
прогрессивный журналист, чья подпись стояла рядом с подписью  Бертона  под
"Обращением ста", погиб от  рук  убийц  из  ОАС.  Бомба  была  заложена  в
багажник его машины.
   Сходя по лестнице, Бертон подумал: "Да, фашизм на пороге  этой  страны,
он наступает. Жаль Этьена - это был честный и умный товарищ. Что делается:
людей, проливших кровь за Францию, бросают в тюрьмы,  "ультра"  со  своими
бомбами  безнаказанно  разгуливают  по  Парижу.  Будь   осторожен,   Анри!
Сопротивление продолжается!"
   Бертон проехал  на  метро  несколько  остановок  и  вышел  у  Северного
вокзала. Это был как будто надежный адрес. Уйдя  с  головой  в  научную  и
исследовательскую работу, Бертон лет  шесть  как  потерял  из  виду  Шарля
Лобришона. В годы Сопротивления  этот  человек  содержал  маленькое  кафе,
служившее подпольщикам почтовым ящиком. Потом, как  слыхал  Бертон,  Шарль
разбогател... Ну, что же, надо надеяться, что остался в душе тем же верным
товарищем.
   Бертон взглянул на часы: как быстро, словно подстегнутое, бежит  время!
И с каждым поступательным движением минутной стрелки растет угрожающая ему
опасность. Медлить нельзя.
   Пятиэтажный  отель  "Амбассадер",  владельцем  которого  являлся  Шарль
Лобришон,  находился  в  сотне  шагов  от  вокзала.  Правда,  в   нем   не
останавливались  дипломаты,  но   это   было   солидное,   комфортабельное
заведение, пользовавшееся доброй славой.
   Зайдя в телефонную будку  на  другой  стороне  улицы,  Бертон  узнал  в
справочном бюро номер телефона директора.
   - Алло! - отозвался знакомый голос.
   - Отель "Амбассадер"?
   - Да.
   - Я хотел бы узнать, имеются ли у вас свободные номера?
   - Справьтесь у портье, телефон 205-35-98, - сухо ответил голос.
   У подъезда отеля остановился длинный желтый  автобус.  Бертон  постоял,
ожидая, пока группа чопорных  англичан-туристов  исчезнет  в  застекленных
дверях. Потом оглядел свой  забрызганный  плащ,  недовольно  поморщился  и
вошел в холл.
   - Что угодно? - спросил проходивший мимо портье. Он оглядел  посетителя
и тоже поморщился.
   - Мне нужно видеть вашего хозяина.
   - Директор, вероятно, очень занят. Я, право, не знаю, как быть...
   - Я подскажу: проведите меня в его кабинет.
   - Простите, но я не могу без доклада. Что прикажете передать?
   - Скажите директору, что его хочет видеть Зевс...
   Портье удивленно  поднял  брови,  но  пошел  докладывать.  Вернулся  он
необыкновенно быстро и сказал почтительно:
   - Директор ждет вас у себя, месье Зевс. Второй этаж, комната 37.
   Из-за роскошного резного письменного стола орехового  дерева  навстречу
Бертону, раскрывая объятия, поднялся грузный, с отечным лицом, человек.
   - Анри?!
   - Он самый, дорогой Шарло!
   Так называли в молодости Лобришона за сходство  с  Чарли  Чаплиным.  Но
сейчас... - бог мой! -  он  обрюзг,  облысел,  отпустил  брюшко  и  как-то
потускнел, вылинял. "А ведь ему едва за сорок", - подумал Бертон.
   - Но что же ты стоишь?! Тысяча ведьм! Сколько мы не виделись?
   - С сорок пятого года, если не считать короткой встречи в  метро  шесть
лет назад. Мы оба куда-то очень спешили. Торопливо жали друг  другу  руки,
обменивались телефонами, договаривались о встрече и дружеском обеде. Но ни
один из нас не выполнил свои обещания.
   Лобришон расхохотался:
   - В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы.
   - А я был чудовищно перегружен работой.
   Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке  на  диванчике  очень
молодую, изящно и модно одетую женщину.
   - Да, что же это я! - спохватился Шарль. - Прошу знакомиться: моя  жена
Лора. Разреши представить тебе месье Анри...
   - Лемуана, - поспешил вставить Бертон.
   - Гм... - поперхнулся Лобришон и повторил: - Месье Анри Лемуана,  моего
старинного друга.
   "Эге, женился на молоденькой!" - подумал Бертон. Но когда  он  подошел,
чтобы склониться к  ее  руке,  сердце  его  екнуло:  женщина  поразительно
походила на Вики Шереметьеву.  Рост,  фигура,  лицо  -  Вики,  только  без
огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно.
   - Очень приятно, - сказала она.
   - Ну,  что  же,  садись,  -  сказал  Шарль,  открывая  дверцу  стенного
шкафчика. - Выпьем с тобой  перед  завтраком  по  рюмочке  перно.  Садись,
рассказывай.
   Они выпили, и Лобришон  уставился  на  товарища  влажным,  растроганным
взглядом.
   - Ты грустен, Анри, у тебя неприятности?
   - Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.
   - Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем  я  смогу  быть  тебе
полезен.
   Лора поднялась:
   - Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа.
   Легкой походкой она вышла в боковую дверь.
   - Как она похожа на "Сорванца", - сказал Бертон. - Ты помнишь Вики?
   - Еще бы, - кивнул Шарль. - Мы все были влюблены в Полиссон...
   Бертон прикрыл ладонью глаза.


   ...Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн.
   Дважды делались попытки вызволить  "Сорванца",  когда  ее  вывозили  на
допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные  операции,
но обе окончились неудачей.
   Вики  допрашивали  с  двумя  переводчиками  -  русским  и  французским.
Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом.
   - Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить,
как принцесса, -  уговаривал  ее  следователь.  -  Вы  же  знаете,  что  в
Сопротивлении  задают  тон  коммунисты,  по  вине  которых   вы   лишились
отечества...
   Ничто не помогло. Вики твердила одно: "Я русская,  жила  всю  жизнь  во
Франции и никогда  не  изменю  ни  своей  родине  -  России,  ни  Франции,
приютившей меня".
   Следователь прозвал ее "Принцесса "Их вайе  нихт"  [я  ничего  не  знаю
(немецк.)]
   Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные  в  потолок  кольца,
холодный карцер... Вики не выдала никого. И вскоре ее  гордая,  прекрасная
голова скатилась под топором фашистского палача.
   Французское  правительство  посмертно  наградило   Веру   Александровну
Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами...


   По другую сторону  двери  Лора  примкнула  ухом  к  замочной  скважине.
Разговор был хорошо слышен.
   - Что за маскарад, Анри! - спросил Лобришон.
   - Обстоятельства... - уклончиво ответил Бертон.
   - Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа?
   - У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня  нет  своего
имени. Я не могу появиться в своей квартире.
   - Да, я читал в утренней газете  -  не  твою  ли  лабораторию  взорвали
ультра?
   - Ультра здесь ни при чем, старина, Можешь ты помочь мне, не  спрашивая
пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней.
   - Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом - твой дом.
   - Благодарю.
   В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал:
   - Шарль, на минуту...
   Лобришон  вышел.  Из-за  двери  до  Бертона   доносились   приглушенные
отголоски спора.
   - Кто этот человек? - допытывалась Лора. - Только не ври, Шарль!
   - Я уже сказал тебе, он мой старинный друг...
   - Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая  фамилия.
У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы  или  бог  знает  кто
еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом...
   - Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом...
   - Нет!
   - Лора!
   - Шарль!
   - Я прошу тебя...
   - Нет! Ты хочешь влипнуть  в  темную  историю?  Ты  хочешь,  чтобы  нас
пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи?
   - Лора!
   - Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой  труп!
Ты знаешь, я жду ребенка...
   Лора разрыдалась.
   Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный  рак.  Выпил  подряд  две
рюмки перно и повалился в кресло.
   - Черт побери!


   ...Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская  надпись:
"Каждому  свое",  хотя  тут  больше  пристала  бы  вывеска   над   вратами
дантовского ада: "Оставь надежду всяк сюда  входящий".  Действительно,  ни
один  заключенный  до  сих  пор  не  выходил  отсюда.  Тюремщики  злорадно
предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти.
   В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену:
два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то  шутовскую  колесницу,
декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел  связанный
человек, тощий  до  ужаса.  А  впереди  шествовал  оркестр,  набранный  из
уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и  скрипки  негромко  наигрывали
фривольную песенку: "Приходи, мой друг, я жду тебя..."
   Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой,  хватались  за
животы.
   Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон,  на
струне от рояля, чтобы агония длилась подольше.
   Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а  когда  он  высовывал
голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой.
   Много может вынести человек, неимоверно много!  В  нем  нередко  таятся
огромные силы, о которых он и не подозревает...  А  Бертон  превзошел  все
нормы выносливости, известные лагерным палачам.  Комендант  лагеря  трижды
спорил на бутылку шнапса, что "этот французишка не  протянет  еще  и  трех
дней", и - трижды проигрывал.
   И этот человек, сам полумертвый от голода,  подливал  свою  похлебку  в
миску Шарля.  Этот  человек,  шатаясь,  тащил  на  спине  Шарля,  избитого
надзирателями... Отстающих травили овчарками - если бы не Анри, не быть бы
Шарлю в живых. Однажды он поделился с  Лобришоном  коркой  хлеба,  которую
стащил у собаки, рискуя получить пулю в спину...
   Стараясь не глядеть на Бертона, Шарль удрученно прошептал:
   - Очень сожалею, дружище, но сейчас я не могу  предоставить  тебе  свою
квартиру... Прости, жена ждет ребенка и... Но если хочешь, я поселю тебя в
гостинице. Ты будешь записан под именем Лемуана.
   Бертон все понял. Он доверительно коснулся руки Лобришона.
   - Я не обижаюсь, старина, д