х юных зрителей, сказала Ивану Максимовичу:
     --  Налетели  друг  на друга,  как  Монтекки  и  Капулетти. А  по какой
причине? И сами не знают.
     Услышав это, директор снова подумал: "Вернулось!"

***

     Зина, Андрей и Ксения Павловна пили чай в Зининой комнате.
     -- Я не сомневаюсь, что лучше всего Ксении Павловне взять сцену из "Без
вины виноватых". Кручинина -- уже немолодая...
     -- Зина, -- остановил ее Андрей.
     --... очень красивая женщина!
     -- Зиночка! -- остановила ее Ксения Павловна.
     --  Немолодая,  красивая...  И  актриса!  Все  полностью  совпадает.  А
главное: вы, Ксения Павловна, -- вся в материнских чувствах. У вас и Лера --
ребенок,  и Николай Николаевич, и я. После большого  перерыва актрисе, я  не
сомневаюсь, легче всего сыграть... просто себя.
     --  Я  думаю,  ты права,  -- согласился Андрей.  --  Но  лучше взять не
монолог, а диалог  с  Незнамовым. В этом  больше  театра...  Как вы думаете,
Ксения Павловна?
     --  Я  согласна. Но  кто  будет  Незнамовым? Просить  актеров из вашего
театра неудобно. Это дойдет до Николая Николаевича...
     -- А разве он против? -- удивился Андрей.
     -- Мы  хотим  сделать  ему  сюрприз. Он будет  вам  благодарен.  Только
благодарен!  Я  вас  уверяю.  Но  просить актеров  театра,  где  он  главный
режиссер, репетировать и  выступать  вместе  со мной...  С этим  он может не
согласиться. Это как-то не принято.

     И добродетель стать пороком может,
     Когда ее неправильно приложат. --

     Зина опять обратилась к Шекспиру.
     Андрей  взглянул  на нее с откровенным изумлением. "Зачем  же  так? При
жене!..." -- упрекал его взгляд.
     --   И   все   же  добродетель  в  какой-то  степени   всегда  остается
добродетелью, -- мягко возразила Ксения Павловна. -- Если человек ошибается,
но движим благородными намерениями, его трудно осуждать.
     Чтобы  Зина  не  успела  высказать  своих  возражений,  Андрей поспешно
спросил:
     -- Так кто же все-таки "подыграет" вам, Ксения Павловна, в этой сцене?
     -- Как это кто? Ты подыграешь, -- сказала Зина.
     -- Опять я?!
     -- Если  бы я  могла  выступить в  роли Незнамова,  я бы сделала это не
задумываясь.
     --  Андрей,  я слышала, репетирует сразу на  двух сценах...  -- сказала
Ксения Павловна.
     --  А вечером, после театра,  он в  порядке отдыха будет репетировать с
вами. Я в вашем обществе всегда отдыхаю!
     Андрей не умел отказывать.
     -- Вообще-то роль Незнамова, не знающего своих родителей, мне близка: я
ведь детдомовское дитя.
     -- Да-а?... -- с добротой и сочувствием произнесла Ксения Павловна.
     -- Ты воспитывался в детдоме? Не может быть! -- воскликнула Зина. --  И
не сказал мне об этом?
     -- Не успел  еще... (Она положила руку ему на  плечо.) Только не смотри
на меня, как на круглую сироту, -- попросил Андрей.
     --  Но в таком случае ты обязан сыграть  Незнамова! Сцену его встречи с
Кручининой... Там совсем мало реплик. Я помню.
     -- Человеческий организм не может выдержать такой нагрузки,  -- сказала
Ксения Павловна.
     --  Чтобы он  выдержал, познакомьте меня,  пожалуйста,  с  каким-нибудь
хорошим врачом, -- неожиданно попросил Андрей.
     -- А что? -- удивилась Зина. -- Зачем?
     --  Так...  Профилактически.  Есть  у  меня  одна  болезнь, с  которой,
побратавшись, уже невозможно расстаться.
     -- У тебя?! Болезнь? Какая?
     -- У нее очень красивое, поэтичное имя. Нефрит.
     -- Это где?
     -- Это в почках.
     -- В почках? -- переспросила Зина. -- Это опасно?
     -- Надо время от времени проверяться.
     --  Тогда, может быть, не  стоит играть  Незнамова?  --  сказала Ксения
Павловна.
     -- На болезнях нельзя сосредоточиваться. От них надо отвлекаться!
     Зине нравились  люди,  которые не  скрывали  и  не  приукрашивали своих
болезней. Не говорили, что  болит сердце,  если на  самом деле болел желчный
пузырь.
     Ксения Павловна всегда, казалось, только и ждала, чтобы ее о чем-нибудь
попросили.
     -- У  меня  дочь  --  будущий  медик. --  Она стремительно поднялась  с
дивана. -- Я сейчас ее позову... Что же вы не сказали сразу?
     Через несколько минут появилась Лера.
     -- А это Андрей Лагутин, -- сказала Ксения Павловна.
     --  Как говорят  в  плохих  пьесах:  "Так  вот вы, значит,  какой?!" По
рассказам папы я представляла себе вас не таким.
     -- Старше? -- спросил Андрей.
     -- Страшнее, -- ответила Лера.
     -- Они с  отцом  любят  друг друга. Но  вечно пикируются,  -- объяснила
Ксения Павловна.
     -- На  что  мы жалуемся?  --  тоном  профессионального медика  спросила
Андрея Лера.
     -- Что-то в пояснице покалывает. А мне сейчас разболеться нельзя.
     --  Болеть  никогда  не  стоит. У  вас  есть  какие-нибудь  хронические
недомогания?
     -- Нефрит.
     -- Нефрит?... -- Лера перестала шутить.  -- Почему же  вы в  кедах? Вам
нельзя простужаться.
     -- Поскольку простужаться нельзя, я закаляюсь!
     --  Завтра я отведу вас  к лучшему специалисту  по почкам во всем  этом
городе. Он читает у нас нефрологию. Я попрошу его...
     -- Это серьезно? -- шепнула ей Зина.
     -- Я же сказала тебе, что буду перестраховываться.

***

     Лера повела Андрея к врачу... А потом пришла в театр на репетицию.
     Увидев ее, Зина не сбежала, а скатилась со сцены в зрительный зал.
     -- Ты?! Что-нибудь серьезное?...
     -- Врач не должен покидать своего пациента.
     -- Ну, что?!
     -- А ты у самого больного не спрашивала?
     -- Он сказал:  "Все в порядке. Паника была  преждевременной!" Профессор
сразу вас принял?
     -- Я пообещала,  что его  внук в течение ближайшего  месяца посетит все
спектакли вашего театра.
     Зина  не любила,  когда благодеяния совершались в  обмен  на  что-то и,
стало быть,  не  были  бескорыстными. Но Лера  всегда  говорила полушутя,  и
потому дерзость  в  ее устах  не звучала  как  дерзость,  а цинизм  выглядел
откровенностью.
     -- Для  меня лично диагноз был  страшен: я  не смогла отличить почечные
боли от аппендицита. Он,  как  сказал  профессор, тоже отзывается эхом внизу
спины.
     -- У Андрея аппендицит?
     -- Всего-навсего. К тому же хронический. Мне придется за ним следить.
     -- Но это не страшно?
     --  Слушай, ты переживаешь как  сестра?  Или как Джульетта,  если  бы у
Ромео был аппендицит?...
     -- Как товарищ по общему делу! -- ответила Зина.
     -- Все будет прекрасно, дорогой товарищ. Он будет под моим наблюдением.
И еще вопрос. Это репетиция или уже спектакль?
     -- Репетиция.
     -- А почему в зале столько людей?
     -- По-то-му!...
     Зина взлетела обратно на сцену. Андрей пальцем поманил ее за кулисы.
     --  Я попрошу тебя... Не  удивляйся,  пожалуйста, когда Ромео  клянется
тебе в любви. Ты как будто не веришь, что в тебя можно влюбиться.
     -- А в меня можно влюбиться?
     -- Глупая! Тебя не любить невозможно!...
     "Это мы уже слышали", -- мысленно ответила Зина.
     --  Джульетта вовсе не  считает, что недостойна  любви. Она  вообще  не
волнуется о том, как воспринимают ее другие. Ей нужен Ромео! Поверив однажды
в его чувства, она  в них  уже ни на  секунду  не сомневается. А ты только и
делаешь,  что  сомневаешься  в  каждом  слове,  которое  я  к тебе  обращаю.
Преодолей себя. Очень прошу! Иначе у нас ничего не выйдет...
     -- Я постараюсь.
     -- У молодых влюбленных одна цель... так  сказать, сверхзадача:  спасти
свою  любовь от  ненависти  и вражды.  Не  прибавляй им  трудностей.  Умоляю
тебя!... В зале я об этом не хочу говорить. Но поверь: ты -- Джульетта! И я,
Ромео, люблю тебя...
     На сцене он продолжал убеждать ее в том же самом:

     Я перенесся на крылах любви:
     Ей не преграда -- каменные стены.
     Любовь на все дерзает, что возможно.
     И не помеха мне твои родные...
     Мне легче жизнь от их вражды окончить,
     Чем смерть отсрочить без твоей любви.

     В зале  переглядывались... Зина преодолела себя.  Она не могла подвести
Андрея...  И, заставив себя  забыть  о  том,  что  она  -- Зина  Балабанова,
разуверившаяся  в  своих женских  достоинствах,  отвечала  с восторженностью
Джульетты:

     Моя, как море, безгранична нежность
     И глубока любовь. Чем больше я
     Тебе даю, тем больше остается:
     Ведь обе -- бесконечны.

     --  Таких  страстей конец бывает  страшен, -- в перерыве  сказала Лера,
повторив слова монаха Лоренцо.
     Актеры,  давно  знавшие Зину, поглядывали на нее  с удивлением и даже с
претензией, будто она от них раньше что-то скрывала.
     Эффектная блондинка Галя Бойкова спросила ее:
     -- Ты без грима?
     -- Как все, -- ответила Зина.
     Галя пригляделась к ней и недовольная отошла.
     Лера  согласилась пообедать  вместе с  Андреем  и Зиной  в  театральном
буфете.
     Сидевшая  за  соседним  столиком  молодая  артистка  рассказывала своим
подружкам:
     -- Только что ко мне в вестибюле подходит Пат и спрашивает: "Вы были на
репетиции?" -- "Была!" --  говорю. "И вам это нравится?" Говорю: "Нравится!"
--  "Беда в том, что  вам  не с чем сравнивать!"  --  "Почему не  с  чем?  Я
сравниваю..."
     -- Верочка, дай мне горчицу! -- попросила Зина молодую артистку.
     -- У нас на  столе есть горчица, --  сказала Лера. -- И неужели рядом с
Патом в театре нет ни одного Паташона?
     -- В смысле роста?
     --  Нет... в другом смысле. Он ни  с  кем  в  театре не контактируется?
Проще сказать, не дружит? Хотя я сама знаю, что нет.
     -- К нему многие относятся уважительно, -- сказала Зина.
     -- Не грубят ему?
     -- Преклоняются  перед  его  эрудицией.  Но  нельзя... Как бы это  тебе
объяснить? Нельзя читать футболистам  лекции о  пользе спорта, а на поле  не
выпускать!
     --  У меня нет  папиной эрудиции, -- сказала Лера.  --  И  мне не с чем
сравнивать ту  сцену,  которую я  сегодня  увидела. Только  я поняла, что вы
покажете не просто шекспировскую трагедию, а трагедию о юных и для юных.
     -- Это чувствуется?! --  воскликнул Андрей, не отвлекавшийся до сих пор
от еды. -- Я бы расцеловал вас.
     -- Уже?! -- сказала  Лера. (Андрей уткнулся в тарелку.) --  На сцене вы
были гораздо решительней!
     --  Нет, действительно здорово,  если уже  сейчас чувствуется,  что это
будет для юных! -- сказала Зина. -- Надо знать своих зрителей. Понимаешь?
     --  Понимаю, -- с неожиданной грустью ответила  Лера.  И, обратившись к
Андрею, сказала: -- А вам необходима диета.
     На вечернюю репетицию она тоже осталась.
     Это  была репетиция, которую Зина называла "реставрацией". Репетировали
тот спектакль, которым Андрей начал свое знакомство с ТЮЗом.
     Он бегал по сцене и умолял актеров быть обаятельными.
     --  Поймите, Анна Гавриловна должна всех вас любить! Иначе нет  никакой
трагедии... Ну,  перейдет в другую школу --  и  все. А она не  может с  вами
расстаться!  Как с родными детьми... Но тут есть разница! Родных детей любят
все  равно,  какими бы они ни были.  А учеников  только тех,  которые  стоят
любви. Вот к вам, например, она привязана потому, что вам тяжело: неизлечимо
болен отец, маленькие брат и сестра -- от вас раньше времени ушло детство...
А вы ей  необходимы, потому что она  первая  разглядела ваше  математическое
дарование. А вы  очень добры ко всем, даже к тем, кто  этого не заслуживает,
-- и потому она к вам тоже очень добра... Только я должен поверить в то, что
от  вас в самом деле раньше времени ушло детство, в то, что вы действительно
будущий математик, а вы и правда очень добры... Верю же я, что Зина бросится
на защиту учительницы математики, которая ставила  ей  одни только тройки! Я
верю:  она  выскажет  в  глаза все,  что думает, другой математичке  и  даже
директору школы. И не послушает тех, кто будет советовать ей "не встревать".
Простите меня, пожалуйста... Я знаю,  что  надоели эти режиссерские  "верю",
"не верю", "вижу", "не вижу". Но я сейчас не могу найти других слов.
     Андрей улыбнулся так честно и безмятежно, что всем захотелось выполнить
его просьбу.
     Когда возвращались домой, Лера сказала:
     -  Люди  искусства  умнеют в  работе...  Я помню,  у папы был  знакомый
драматург. За столом он не мог связать пяти  слов, а после его пьесы я целую
неделю  думала.  Или был  еще  один  известный  актер-комик.  Я  помню,  его
пригласили на Новый  год,  чтобы  всем  было весело. А он сказал за всю ночь
только два слова: "Здравствуйте!", когда к  нам  пришел,  и  "До свиданья!",
когда со всеми прощался... Андрей, что вы там шепчете? Что-то,  кажется, про
матерей, которые бросают детей своих?...
     -- Готовлюсь к репетиции с Ксенией Павловной.
     -- К третьей... за один сегодняшний день?
     -- Вы  же говорите, что люди искусства  умнеют во время работы. Вот я и
стараюсь! К тому же нам с ней послезавтра показываться.
     -- Что-о?! Так скоро? -- уставилась на него Зина.
     -- Мне кажется, не стоит тянуть. А то Ксения Павловна передумает. Я это
чувствую.
     --  Она ужасно волнуется,  -- сказала Лера. -- Отец не может  понять, в
чем дело. Если это получится...
     -- Получится! Я не сомневаюсь, -- сказала Зина.
     --  Я  всегда  мечтала,  что мама  вернется  на  сцену.  Я  ведь  жутко
тщеславная!  Вот,  думала,  тогда  я приглашу в  зал всю  нашу школу. Устрою
общественный  просмотр!  А  потом мама придет  к  нам в школьный зал,  чтобы
рассказать о своих творческих замыслах.  А уйдем мы с ней  вместе  у всех на
глазах. И у Мишки Баранова...
     -- Кто это? -- спросил Андрей.
     -- Я его уже разлюбила. Он остался на второй год в седьмом классе.
     --  А на спектакли,  которые ставил  Николай  Николаевич,  ты никого не
приводила? -- спросила Зина. --  Он  вообще ставил спектакли? Я давно хотела
тебя спросить,
     -- Вообще ставил. Для взрослых, конечно. Но больше как  бы... руководил
театром. Преподавал  в  училище.  В  школу  я  его  приводила.  Он  нравился
старшеклассницам... Они даже не слышали, что именно  он говорил: смотрели! И
я этим  очень  гордилась.  Но  все  же  актриса  совсем  другое...  Я  жутко
тщеславная. Это стыдно?
     -- Да нет... -- с добродушной улыбкой заверил ее Андрей. -- Может быть,
вы сумеете привести  на спектакль,  в котором будет играть Ксения  Павловна,
весь медицинский институт.
     -- Я вас тогда расцелую! -- Но не раньше, -- сказала Зина.
     Андрей смущенно стал объяснять:
     --  Мы  с  Ксенией  Павловной объединили  две  сцены:  первый  разговор
Кручининой с  Незнамовым и  последний,  когда она узнает, что  он  ее сын. Я
думаю, нас простят...
     -- Простят. Я не сомневаюсь! -- сказала Зина.


***

     Лера открыла отцу  дверь.  Но  Николай Николаевич стремительными шагами
прошел мимо нее. Заглянул в комнаты, на кухню и наконец спросил:
     -- А где мама?
     -- У Зины...
     -- Ну, разумеется! Утешения  ищут  у самых близких людей. А от чужих...
от  мужа,  например,  все  держат  в  строжайшей тайне. Может  быть,  и  наш
Немирович-Данченко тоже там? -- Николай Николаевич сделал  многозначительную
паузу, словно перед  сюрпризом,  который он собирался преподнести дочери. --
Тебе известно, что его первая премьера сегодня уже провалилась?
     --  Это  неправда,  --  сказала  Лера.  --   Мама  сама   прервала   их
выступление... И ушла...
     --  А  знаешь,  что  сказал  по  секрету  своим  приближенным  директор
драмтеатра?
     -- Откуда это тебе известно?
     -- Секреты доходят  быстрее всего. А  тут уж  особенно поторопились мне
доложить! Когда  Кручинина с Незнамовым удалились, директор сказал:  "Его-то
мы взяли бы!"
     -- Не за мамин же счет Андрей хорошо играл?
     -- Терпеть не могу людей  со множеством дарований.  Это значит, что нет
ни одного настоящего!
     Лера задумалась. Опустила голову. И спросила:
     -- Не появляются ли у тебя, папа, кое-какие черты Сальери?
     -- Я вижу, что балабановщина успешно проникла  и в нашу семью! Я терплю
твои дерзости  только  потому, что терпеть --  это удел отцов... Не  забывай
только, что я приехал в этот город из-за тебя!
     -- Это, наверно, было ошибкой.
     Николай Николаевич вынул платок, стал медленно разворачивать его. Вытер
лоб и глаза. Потом медленно свернул и опустил обратно в карман.
     -- А  чтобы  превратиться в Сальери, -- так же медленно произнес он, --
необходим рядом Моцарт, которого я пока что не вижу.
     -- Но боишься увидеть.
     -- Я боюсь за  судьбу вверенного мне коллектива,  который я  постепенно
стал превращать из ТЮЗа в театр!
     -- Этот город славился...
     --  Металлургическим  заводом,   курортом  и  ТЮЗом!  Это  строчка   из
туристского справочника, а не из театральной энциклопедии.
     --  Я  слышала, как Иван Максимович сказал: "Мы  --  страна ТЮЗов". Мне
понравились эти слова.
     -- Ты уже цитируешь Ивана Максимовича?
     -- Он добрый человек.
     -- "Добрый человек", "замечательный  парень"... Этими словами притупили
мою профессиональную  бдительность. И я допустил самодеятельные репетиции  в
присутствии  всей  труппы.  И   знаменитые   балабановские  "реставрации"...
Сегодняшний провал послужил для меня сигналом! Отныне с дилетантством  будет
покончено. Я -- главный режиссер театра. И "замечательному парню" придется с
этим считаться. Как бы Зина Балабанова ни выдвигала его в Моцарты! Кстати, у
него с ней роман?
     -- У него с ней романа не может быть.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Потому что роман у него со мной.
     Николай Николаевич испытующим взглядом проверил, не шутка ли это. Когда
дочь изменяла своей полушутливой  манере, он настораживался. Сейчас она была
абсолютно серьезна.
     Николай Николаевич поправил манжеты, которые были в полном порядке.
     -- Так вот почему ты присутствуешь на всех репетициях?
     -- На которых ты не был ни разу...
     -- Я уже подозревал, что ты собираешься участвовать в этом спектакле.
     --  Все  мы  участвуем  в  этом  спектакле,  --  задумчиво  и  печально
произнесла Лера. --  И я, и мама, и ты... Только  наше участие спектаклю  не
нужно. Мы напрасно сюда приехали.
     -- Почему же напрасно? Ты отыскала здесь своего Ромео! А ты знаешь, как
нас с ним называют в театре?
     -- Монтекки и  Капулетти...  Но это, по-моему, поверхностное сравнение.
Конфликт Монтекки и Капулетти был беспричинным!
     -- А здесь причина во мне! Ты  это хочешь сказать? И  даже мамин провал
ты не ставишь ему в вину.
     Лере  показалось, что отец говорит об этом "провале" не  с горечью, а с
внутренним ликованием. И она резко ответила:
     -- Не он виноват в том, что мама перестала быть актрисой. Не он!...

***

     В  квартире напротив Зина и Ксения  Павловна,  как  всегда,  пили  чай.
Вернее сказать, чай был налит в их стаканы, но давно уже остыл...
     -- Зачем же вы это сделали?! -- в который раз вопрошала Зина.
     "Не  знаю",  -- отвечала  ей  раньше Ксения  Павловна. А  тут  она, все
продумав, поняв и собравшись с силами, сказала:
     -- Я стала изображать там... просто себя.
     -- И прекрасно!
     -- Но  нужно, как говорил наш  профессор в  ГИТИСе, еще  "плюс что-то".
Иначе актрисой может быть всякая женщина, у которой есть сердце. Должно быть
"плюс что-то"!  А этого  плюса  не было... Я  чувствовала  и на  репетициях.
Андрей тоже давал мне понять... Он  же говорил: "Вы, Ксения Павловна Патова,
не можете  переживать  все  точно так  же, как  Елена Ивановна Кручинина. Вы
должны  заставить себя стать  ею..." А я заставить себя не смогла. Для этого
мало одного только желания... Но сегодняшний просмотр не был напрасным!
     -- Что вы хотите сказать?
     --  Нужно когда-то проститься с мечтой, которая нереальна... Иначе  она
может замучить.
     -- Что вы?! -- Зина заметалась по комнате. -- Мы не будем сдаваться!
     --  Иногда  сдаться  необходимо. Бессмысленные  атаки  ведут  только  к
бессмысленным жертвам.
     Зина никогда не видела Ксению Павловну та