Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
фонари и освещались боль-
шие окна, автобусы включили фары, а звонкие голоса культработников кри-
чали по всему побережью:
- Веселый спортивный танец фокстрот!
Кто может поручиться, что море не вспучится, а горы не извергнут ог-
ня? Такое ощущение было у меня в этот момент. Тонкие руки Ники легли мне
на плечи. Она вздохнула и вымолвила:
- Боже мой, как красиво...
- Что красиво? - спросил я ровным голосом.
- Все, все, - еле слышно вымолвила она.
- Все это искусственное, - резко сказал я, и она отдернула пальцы.
- Что искусственное?
- Пальмы, например, - пробурчал я, - это искусственные пальмы.
- Не говори глупостей! - вскричала она.
- Зимой, когда уезжают все курортники, их красят особой устойчивой
краской. Неужели ты не знала? Наивное дитя!
- Дурак! - облегченно засмеялась она.
- Блажен, кто верует, - проскрипел я. - Все искусственное. И эти пар-
фюмерные запахи тоже. По ночам деревья опрыскивают из пульверизатора
специальным химраствором, а изготовляет этот раствор завод в Челябинской
области. Копоть там и вонища! Перерабатывают каменный уголь и деготь...
- Ну хватит! - сердито сказала она.
- Все эти субтропики - липа.
- А что же не липа? - спросила она.
- Дождь и мокрый снег, глина под ногами, кирзовые сапоги, товарные
поезда, пассажирские, пожалуй, тоже. Самолеты - это липа. Мой рабочий
стол - не липа и твоя лаборатория тоже. Рентген... - помолчав, добавил
я.
- Не понимаю, - потерянно прошептала она.
- Ну, как же ты не понимаешь? Вот когда строили этот дом и возили в
тачках раствор, а кран поднимал панели - это была не липа, а когда здесь
танцуют "фруктовый танец "Яблочко" - это липа.
- Какую чушь ты мелешь! - воскликнула она. - Люди сюда приезжают от-
дыхать. Это естественно...
- Правильно. Но не мешало бы им подумать и о другом на такой узкой
полоске ровной земли, - сказал я.
Но она продолжала свою мысль:
- Ведь ты же сам работаешь для того, чтобы люди могли лучше отдыхать.
- Я работаю ради самой работы, - сказал я из чистого пижонства.
И она тут же вскричала:
- Ты пижон и сноб!
Каким-то образом я возразил ей, и она что-то снова стала говорить, я
ей как-то отвечал, и долго мы спорили о чем-то таком, о чем, собственно,
и не стоило нам с ней спорить.
- Генка, что с тобой сегодня происходит? - спросила наконец она.
- Просто хочется выпить, - ответил я.
4
"Гагрипш" был битком набит, и мы с трудом нашли свободные места за
одним столом с двумя молодыми людьми - блондинами в пиджаках с узкими
лацканами. Они сетовали друг другу на то, что в Гагре "слабовато с кад-
рами, и если и есть, то все уже склеенные (взгляд на Веронику), и как ни
крути, а, видно, придется ехать в Сочи, где - один малый говорил - этого
добра навалом".
Мы сделали заказ. Официантка несколько раз подбегала, а потом все-та-
ки принесла что-то. В зал вошел Грохачев. Он шел меж столиков, такой же,
как всегда, ироничнорасслабленный, с неясной улыбкой на устах. Увидеть
его здесь было неожиданно и приятно. Грохачев такой же затворник, как я,
и работаем мы с ним в одной области, часто даже в командировки ездим
вместе.
- Эй, Грох! - я помахал ему рукой, и он, раздобыв где-то стул, подсел
к нам.
Оказывается, он оставил жену в Гудаутах и сейчас в гордом одиночестве
шпарил в своем "Москвиче" домой.
Мы заговорили о своих делах. Под коньяк это шло хорошо, и мы забыли
обо всем. Иногда я видел, как Вера танцует то с одним блондинчиком, то с
другим. Они повеселели, им, видно, казалось, что дела у них пошли на
лад. Потом они ушли в туалет, и после этого похода Вера танцевала уже
только с одним блондином, а другой совершал бесплодные атаки в дальний
конец зала.
Потом мы все впятером вышли на шоссе и стали ловить такси. Блондину
ужасно везло. Он поймал "Москвич" и уселся в него с Вероникой и со своим
приятелем, таким же, как он блондином. А "Москвич", как известно, берет
только троих. Я смотрел в ту сторону, где скрылись стопсигналы такси, и
слушал Гроха. Он рассказывал о своей давней тяжбе с одним управлением,
которое осуществляло его проект. Минут через пятнадцать он опомнился.
- Слушай, у меня же машина в сотне метров отсюда. Зачем ты отпустил
Нику с этими подонками?
- Что ты, не знаешь Нику? - сказал я. - Она уже давно с ними распра-
вилась и ложится спать.
Мы нашли его машину, сели в нее и поехали. Грох спросил:
- Вы с ней расписались наконец?
- Пока нет.
- Чего ты тянешь? Поверь, это не так уж страшно.
- Сколько километров отсюда до Гудаут? - спросил я.
Он посмеялся, и снова мы перешли на профессиональные темы. Странно,
несколько лет назад мы могли болтать много часов подряд о чем угодно, а
вот теперь, куда ни гни - все равно возвращаешься к работе.
Грох довез меня до дома. Я вылез из машины и сразу заметил Нику. Она
сидела на скамейке и ждала меня. Я обернулся. Машина еще не отъехала.
- Грох, ты во сколько завтра едешь?
- Примерно в полдень.
- Твоя стоянка возле гостиницы? Может быть, я поеду с тобой.
- Ну что ж! - сказал Грох.
Он уехал, а я подошел к Нике. Она, смеясь, стала рассказывать о маль-
чиках, как они ее "кадрили", как это было смешно. Обнявшись, мы пошли к
дому, который белел в темноте в конце кипарисовой аллеи. Я не сказал Ни-
ке, что завтра уеду из этого рая, где наша любовь может расцвесть и ок-
репнуть, где люди меняют тяжелые шляпы на головные уборы сборщиков чая.
А уеду я не потому, что не люблю ее, а может быть потому, что Грох катит
домой и будет в своей норе раньше меня на неделю, если я останусь в этом
раю.
5
Утром я уложил чемодан и благополучно проскользнул мимо столовой. Ос-
тавил у дежурной записку для Ники и вышел на шоссе. Автобусом я доехал
до парка и пошел завтракать в чебуречную. Я знал, что там подают крепкий
восточный кофе, и решил сразу, с утра, накачаться кофе вместо всех этих
кефирчиков и ацидофилинов, чем потчуют в доме отдыха.
Чебуречная была под открытым небом, вернее, под кроной огромного де-
рева. С удовольствием я глотал обжигающую черную влагу, чувствуя, как
проясняется мой заспанный мозг. Чемодан стоял рядом, и никто в мире не
знал, где я нахожусь в этот момент. За соседним столиком ел человек в
шляпе сборщика чая. Жир стекал у него по подбородку, он наслаждался, по-
пивая светлое вино, в котором отражалось солнце. Может быть, он наслаж-
дался тем же, что и я.
Вдруг он отложил чебурек и позвал:
- Чибисов! Василий!
Смущенно улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, к нему подошел стри-
женный "под бокс" парень в голубой "бобочке", в коричневых широких шта-
нах.
- Курортный привет, товарищ Уваров!
- Садись. Давно приехал? - торопливо спросил Уваров, снял и спрятал
за спину свою белую шляпу.
- Вчера прилетел.
- Ну, как там у нас? Пустили третий цех?
- Нет еще.
- Почему?
- Техника безопасности резину тянет.
- Безобразие! Вечно суют палки в колеса.
Они заговорили о строительстве. Уваров говорил резко, возмущенно, а
Чибисов отвечал обстоятельно и с виноватой улыбочкой.
- Дайте еще один стакан, - сердито сказал Уваров официантке.
Она принесла стакан, и он налил в него "цинандали".
- Пей, Василий!
- За поправку, значит, - с ухмылкой сказал Чибисов и поднял стакан
двумя пальцами.
- Ну как тебе тут? - спросил Уваров.
Чибисов залпом выпил "цинандали".
- Хорошо, да только непривычно.
Уваров встал.
- Ну, ладно! Тебе когда на работу выходить?
- Сами знаете, Сергей Сергеич.
- Вот именно - знаю, смотри, ты не забудь. Ну ладно, пока. Пользуйся
правом на отдых.
Он ушел. Чибисов сидел за столиком, вертел в пальцах пустой стакан и
неуверенным взглядом обводил горящий на солнце морской горизонт. У парня
было красное, обожженное ветром лицо, шея такого же цвета и кисти рук, а
дальше руки были белые и, словно склероз, на предплечье синела татуиров-
ка. Мне хотелось выпить с этим парнем и сделать все для того, чтобы он
скорее почувствовал себя здесь в своей тарелке, потому что уж он-то зна-
ет, что такое липа, а что - нет, и он знает, что рай - это непривычное
место для человека.
Я встал, поднял чемодан и пошел по аллее. Надо мной висели огромные
листья незнакомых мне деревьев, аллею окаймляли огромные голубые цветы.
Навстречу мне шла Ника. Я не удивился. Я удивился бы, если бы ее здесь
не оказалось. Эта аллея была специально оборудована для того, чтобы по
ней навстречу мне, сверкая зубами, глазами и волосами, шла тоненькая де-
вушка Вероника, Вера, Ника. Она взяла меня под руку и пошла со мной.
- Что же, наша любовь - это тоже липа? - спросила она, улыбаясь.
- Это магнолия, - ответил я.
На шоссе нас догнал Грохачев. Он притормозил и спросил меня:
- Значит, не едешь?
- У меня есть еще десять дней, - ответил я, - в конце концов, я имею
право на отдых.
Грох улыбнулся нам очень по-доброму.
- Ну, пока, - сказал он. - Все равно скоро увидимся.
1961
ЗАВТРАКИ СОРОК ТРЕТЬЕГО ГОДА
- Да-да, есть такая теория, вернее, гипотеза. Предполагается, что
спутники Марса - Фобос и Деймос - несколько тормозятся атмосферой этой
планеты. Следовательно, внутри они полые, понимаете? А полые тела, как
известно, могут быть созданы только... как?
- Только, только... - залепетала, словно школьница, первая дама.
- Только искусственным путем.
- Боже мой! - воскликнула более сообразительная дама.
- Да, искусственным. Значит, они сделаны какими-то разумными сущест-
вами.
Я смотрел на человека, который рассказывал столь интересные вещи, и
мучительно пытался вспомнить, где я видел его раньше. Он сидел напротив
меня в купе, покачивал элегантно вскинутой ногой. Он был в синем, доста-
точно модном, но не вызывающе модном костюме, в безупречно белой рубашке
и галстуке в тон костюму. Все в нем показывало человека не опустившего-
ся, да и не собирающегося опускаться, к тому же и лет ему было не так уж
много - максимум тридцать пять. Некоторая припухлость щек делала его ли-
цо простым и милым. Все это не давало мне ни малейшей возможности пред-
полагать, что я его где-то встречал раньше. И только то, что он иногда
как-то странно знакомо кривил губы, и временами мелькающие в его речи
далекие и знакомые интонации заставляли приглядываться к нему.
- Последние находки в Сахаре и Месопотамии позволяют думать, что в
далекие времена на Земле побывали пришельцы из космоса.
- Может быть, те самые марсиане? - в один голос ахнули дамы.
- Не исключена такая возможность, - улыбаясь сказал он. - Не исключе-
на возможность, что мы прямые потомки марсиан, - веско закончил он и,
оставив дам в смятенном состоянии, взялся за газеты.
У него была толстая пачка газет, много названий. Он просматривал их
по очереди и, просмотрев, клал на стол, придавливая локтем.
За окном проносились красные сосны и молодой подлесок, мелькали яркие
солнечные поляны. Лес был теплый и спокойный. Я представил себе, как я
иду по этому лесу, раздвигая кусты и путаясь в папоротниках, и на лицо
мне ложится невидимая лесная паутина, и я выхожу на жаркую поляну, а
белки со всех сторон смотрят на меня, внушая добрые скудоумные мысли.
Все это почему-то самым решительным образом противоречило тому, что
связывало меня с этим человеком, укрывшимся за газетой.
- Разрешите посмотреть, - попросил я и легонько дернул у него из-под
локтя газету.
Он вздрогнул и выглянул из-за газеты так, что я сразу его вспомнил.
Мы учились с Ним в одном классе во время войны в далеком перенаселен-
ном, заросшем желтым грязным льдом волжском городе. Он был третьегодник,
я догнал Его в четвертом классе в сорок третьем году. Я был тогда хил,
ходил в телогрейке, огромных сапогах и темно-синих штанах, которые мне
выделили по ордеру из американских подарков. Штаны были жесткие, из чер-
товой кожи, но к тому времени я их уже износил, и на заду у меня красо-
вались две круглые, как очки, заплаты из другой материи. Все же я про-
должал гордиться своими штанами - тогда не стыдились заплат. Кроме того,
я гордился трофейной авторучкой, которую мне прислала из действующей ар-
мии сестра. Однако я недолго гордился авторучкой. Он отобрал ее у меня.
Он все отбирал у меня - все, что представляло для Него интерес. И не
только у меня, но и у всего класса. Я вспомнил и двух Его товарищей -
горбатого паренька Люку и худого, бледного, с горящими глазами Казака.
Возле кинотеатра "Электро" вечерами они продавали папиросы раненым и ка-
ким-то удивительно большим, о
Когда мы выходили из кино, мы постоянно наталкивались на них. Они
попрыгивали с ноги на ногу и покрикивали:
- Эй, летуны, папиросы есть?
Мы с Абкой старались обойти их, укрыться в тени, но они все равно нас
не замечали. Вечером они не узнавали нас, словно мы не учились с ними в
одном классе, словно они не отбирали у нас каждый день наших школьных
завтраков.
В школе нам каждый день выдавали завтраки - липкие булочки из пекле-
ванной муки. Староста нес их наверх в большом блюде, а мы стояли на
верхней площадке и смотрели, как к нам плывет из школьных недр, из го-
рестных глубин плывет это чудесное блюдо.
- Правда, интересное событие? - сказал я Ему и показал то место в га-
зете, где было сказано о событии.
Он заглянул, улыбнулся и стал рассказывать мне подробности этого со-
бытия. Я кивал и смотрел в окно. Мне было трудно смотреть в Его голубые
глаза, потому что они каждый день встречали меня за углом школы.
- Давай, - говорил Он, и я протягивал Ему свою булочку, на которой
оставались вмятины от моих пальцев.
- Давай, - говорил он следующему, а рядом с ним работали Люка и Ка-
зак.
Я приходил домой и ждал младшую сестренку. Потом мы вместе ждали те-
тю. Тетя возвращалась с базара и приносила буханку хлеба и картошку.
Иногда она ничего не приносила. Тетя дралась за нас с сестренкой с по-
корной, вошедшей уже в привычку яростью. Каждое утро, собираясь в школу,
я видел, как она проходит под окнами, широкоплечая и низкая, нос картош-
кой, а тонкие губы сжаты.
Однажды она сказала мне:
- Нина приносит завтраки, а ты нет. Рустам приносит и все ребята с
того двора, а ты съедаешь сам.
Я вышел во двор и сел на поломанную железную койку возле террасы. В
сером темнеющем небе над липами кружили грачи. За забором шли военные
девушки. "И пока за туманами виден был паренек, на окошке у девушки все
горел огонек". Чем питаются грачи? Насекомыми, червяками, воздухом? Им
хорошо. А может быть, у них тоже есть ктонибудь такой, кто все отбирает
себе? Флюгер над нашим домом резко скрипел. Низко над городом шли пики-
ровщики. Что будет со мной?
Всю ночь тетя стирала. Вода струилась за ширмой, плескалась, булька-
ла. Темнели омуты, гремели водопады, Гитлер в смешных полосатых трусах
захлебывался в мыльной пене, тетя давила его своими узловатыми руками.
На следующий день произошло событие. Булочки были смазаны тонким сло-
ем сала "лярд" и посыпаны яичным порошком. Я вырвал из тетрадки листок,
завернул в него булочку и положил ее в сумку. За углом, сотрясаясь от
отваги, я схватил Его за пуговицы и ударил. Абка Циперсон сделал то же
самое и кое-кто из ребят. Через несколько секунд я уже лежал в снегу,
Казак сидел верхом на мне, а Лека совал мне в рот мой же завтрак:
- На, смелый, кусни!
- Вот вся суть этой истории, - сказал Он. - Я это знаю, потому что
мой близкий друг имел к этому некоторое отношение. А в газетах только
голая информация, подробности события часто ускользают, это естественно.
- Понятно, - сказал я и поблагодарил Его: - Спасибо.
Рядом мило щебетали дамы. Они угощали друг друга вишнями и говорили о
том, что это не вишни, что вот на юге это вишни, и неожиданно выясни-
лось, что обе они родом из Львова, Боже мой, и вроде бы жили на одной
улице, и, кажется, учились в одной школе, и совпадений оказалось так
много, что дамы в конце концов слились в одно огромное целое.
На другой день, когда кончился последний урок, я положил тетрадки в
сумку и оглянулся на "камчатку". Казак, Люка и Он сидели вместе на одной
парте и улыбались, глядя на меня. По моему лицу они, видимо, поняли, что
я снова буду отстаивать свой завтрак. Они встали и вышли. Я нарочно дол-
го сидел за партой, ждал, когда все уйдут. Мне не хотелось снова вовле-
кать в это бессмысленное дело Абку и других ребят. Когда все ушли, я
проверил свою рогатку и высыпал из сумки в карман запас оловянных пулек.
Если они снова будут стоять за углом, я выпущу в них три заряда и навер-
няка попаду каждому в морду, а потом, как Антоша Рыбкин, четким и легким
приемом схвачу одного из них за ногу, может быть Люку или Казака, но
лучше Его, и опрокину на спину. Ну, потом будь что будет. Пусть они меня
изобьют, я буду делать это каждый день.
Я медленно спускался по лестнице, перебирая в кармане оловянные пули.
Кто-то прыгнул мне сверху на спину, а впереди передо мной вырос Он. Он
схватил меня пятерней за лицо и сжал. Снизу кто-то потянул меня за ноги.
Слышался легкий презрительный смех. Работа шла быстрая. Они стащили с
меня сапоги и размотали все, что я накручивал на ноги. Потом они разве-
сили все это дурно пахнущее тряпье на лестнице и стали спускаться.
- Держи сапоги, смелый! - крикнул Он, и мои сапоги, смешно кувырка-
ясь, взлетели вверх. Весело смеясь, шайка удалилась. Завтрак мой прихва-
тить они забыли.
- Разрешите пригласить вас отобедать со мной в вагонресторане, - ска-
зал я Ему.
Он отложил газету и улыбнулся.
- Я только что хотел сделать это по отношению к вам, - сказал Он. -
Вы меня опередили. Позвольте мне пригласить вас.
- Нет-нет! - охваченный огромным волнением, вскричал я. - Как гово-
рится в детстве, чур-чура. Вы меня понимаете?
- Да, понимаю, - сказал Он, внимательно глядя мне в глаза...
Я заплакал. Я собирал свои тряпочки, предметы тетиной заботы, и пла-
кал. Я чувствовал, что теперь уже я разбит окончательно и не скоро смогу
разогнуться и что пройдет еще немало лет, прежде чем я смогу забыть этот
легкий презрительный смех и пальцы, сжимавшие мое лицо. Раздались звонки
и нарастающий топот многих ног, и по лестнице мимо меня с гиканьем ска-
тилась лавина старшеклассников.
Я вышел на улицу и пересек ее, пролез между железными прутьями и по-
шел по старому запущенному парку, по аллее, в конце которой неслась ва-
тага старшеклассников. Я медленно брел по их следам, мне хотелось пос-
мотреть, как они играют в футбол.
Там, возле наполовину растасканной на дрова летней читальни, была вы-
топтанная нашей школой площадка. Старшеклассники, разбившись на две ва-
таги, проносились по ней то туда, то сюда. Каждое наступление было сок-
рушительным, в какую бы сторону оно ни велось, оно было стремительным и
диким, с неизбежными потерями и с победным воем. Волны пота то набегали,
то уносились прочь, а я сидел у кромки поля, и надо мной проносились
большие сильные ноги, валенки, сапоги, и, словно желая вселить в меня
уверенность в своих силах, они дрались за свое право владеть мячом все
сильнее, все ожесточеннее, они, старшеклассники.
Проваливаясь по пояс в глубокий снег, я подавал им мячи, залетавшие в
парк.
Я так и не знаю, было это поражением или победой. Иногда они, Казак,
Люка и Он, останавливали меня и отбирали мой завтрак, и я не сопротив-
лялся, а иногда они почему-то не трогали меня, и я нес свою булочку до-
мой, и вечером мы пили чай, закусывая вязкими ломтиками пеклеванного
теста...
Мы шли по вагонным коридорам, и я открывал перед Ним двери и пропус-
кал Его вперед, а когда Он шел впереди, Он открывал передо мной двери и
пропускал меня вперед. Мне повезло - дверь в ресторан открыл я.
Когда-т