е было некуда, приходилось заниматься делом.
     Мы с Маринкой подняли бестолковую суету и развели ее до такой степени, что, когда Виктор поставил палатку, развел костер и повесил над костром котелок с водой, мы только-только заканчивали инвентаризацию принесенных вещей. Но тоже ведь нужное дело, верно?
     - Вот это и есть жизнь, - удовлетворенно оглядываясь на наше будущее лежбище и поднимая голову к черно-лиловому небу, сказала Маринка, - а все остальное - так, одна видимость. Хочу быть дикарем!
     - Согласна, - охнула я, спотыкаясь о никчемный корешок, нарочно бросившийся мне под ноги, и высыпая принесенные для костра ветки, - сигареты мои не видела?
     - Брось эту дерьмовую привычку! - предложила Маринка, кидая мне мою пачку, но оставляя себе одну сигарету. - На таком воздухе курить - грех! Дай зажигалку!
     Мы курили и смотрели, как Виктор ловил рыбу.
     Я не без удовлетворения чувствовала себя Пятницей, Виктор, разумеется, был Робинзоном, а Маринке оставалась только роль людоеда, но я ей об этом, конечно же, не сказала, она бы обиделась.
     Стемнело необычайно быстро. В городе так быстро никогда не темнеет, потому что всегда где-нибудь горит или фонарь, или окно светится, но здесь темнота словно упала, и ощущение было необычным.
     Мы с Маринкой сели над обрывчиком, закурили и заговорили ни о чем, то есть о самых важных вещах на свете: а помнишь, а знаешь, а зачем...
     Костер дотлел, и Виктор залил угли водой. Оставалось в последний раз потянуться, умыться, влегкую поругаться и идти спать. Однако нерешенным оставался еще один вопрос, который я все оттягивала напоследок, ожидая, когда об этом заговорит Маринка. Вопрос был несерьезный, но и нешуточный: куда положить Виктора? Вариантов было два: в середину или с краю. А если с краю, то с какого?
     Было над чем подумать. Было.
     Я - не мелочная и не жадная, но я - за справедливость, чтобы все было по-честному, а вот у Маринки, как я подозревала, на всякую ерунду была своя особая точка зрения.
     Виктор, после того как затушил костер, распахнул палатку и занес туда жестянку с дымящейся травой, выгоняя комаров. Всегда приятно, когда кто-то заботится о том, чтобы тебе спокойно спалось.
     - Хозяйственный парнишка, - полусонно пробормотала Маринка.
     Мы только что с нею решили один важный вопрос - отложили первое купание на завтра - и теперь продолжали болтать ногами, держась за ветки толстенной ольхи. До воды было всего-то полметра, но падать даже с такой высоты не хотелось. Наступала расслабуха.
     Виктор молча подошел и сел с нами рядом.
     Взошла луна, ее рассеянный свет не делал предметы более видимыми, а наоборот, делал их какими-то необычными, неузнаваемыми. Если бы настроение шатнулось, то запросто можно было бы разглядеть среди деревьев леших, а на воде и следы от хвостов русалок. Однако мучиться такой дурью ни у кого настроения не было, все разговоры постепенно угасли сами собою, и мы просто сидели и смотрели на противоположный берег, думая, что там, среди освещенных окошек деревни, суетится какая-то жизнь с оскорбляющей бытовухой, а здесь тихо и спокойно.
     Одним словом, романтика и кайф, жаль только, что все это ненадолго, да и само ощущение кайфа тоже ненадолго. Завтра уже, не обнаружив горячей воды в Волге и возмутившись естественным неудобством присутствия чужого мужчины, мне захочется обратно.
     Маринке захочется обратно в запыленный город еще раньше, как только она обнаружит, что некуда подключать ее кофейник, который она, кстати, и не захватила с собою.
     Мы посидели еще немного, дружно обзевались и уже все втроем поняли, что пора идти спать, как тут внезапно послышался негромкий плеск. Вот как раз такой, что можно ожидать от русалки, захотевшей приглядеться к новым гостям на берегу ее реки.
     - Рыба? - почему-то шепотом спросила меня Маринка, схватив за руку.
     - Крокодилы, - таким же страшным шепотом ответила я.
     Маринка недовольно ругнулась и прижалась к Виктору. Я уже хотела ей сказать, что метод мести выбран неудачно, но тут же насторожилась и наклонилась вперед: слева из воды и как будто совсем рядом с нами послушался негромкий мужской голос:
     - Тихо, Колян, ты слышал?
     Маринка замерла, у меня мурашки по коже пробежали, а Виктор перестал флегматично грызть травинку.
     Мы стали прислушиваться, но уже было ясно: это не массовый глюк, а хамское нарушение нашей робинзоновской эпопеи.
     Тишина вроде вернулась, и даже плески русалкиных хвостов не нарушали ее. Потом снова послышался плеск воды. Сперва, кроме тихого шуршания, ничего не было слышно, потом второй мужской голос так же тихо произнес:
     - Показалось, наверное. Ничего не слышу.
     - Сейчас посмотрим.
     Первый мужчина был уверен, что ему-то точно не показалось, что он слышал Маринкин голос, и он был, конечно, прав, а Маринка - швабра после этого и больше никто. Ее вовсе не просили верещать на все окрестности, как милицейская сирена, могла бы и сдержаться, крокодилов она испугалась, подумаешь...
     Недолго я гадала, где находятся совершенно не нужные нам чужие мужики, буквально сразу же после слов "сейчас посмотрим" мы их и увидели.
     Слева, из-за низко склонившейся над водой сосны, закрывавшей нам обзор с этой стороны, показался нос небольшой яхты.
     Не знаю, как Маринка, а я практически перестала дышать, и вовсе не из-за того, что сильно испугалась, хотя и это имело место, а потому, что в увеличении компании я лично не нуждалась. Мне и так было хорошо.
     Пусть в этой яхте хоть сам Сильвестр Сталлоне плывет вместе с Рутгером Хауэром. Хотя нет, насчет Рутгера я, наверное, погорячилась, но он все равно не приплывает, как ни горячись, поэтому я и затаилась.
     Яхта медленно проплывала мимо нас, и я, приглядевшись, различила на ее борту двух мужчин, полулежавших на корме и куривших в кулак, чтобы огонек сигарет не был издали виден. Уже один этот момент мне не понравился, и я, нащупав руку Маринки, со значением постучала по ней пальцем.
     Маринка нервно отдернула руку, да еще и толкнула меня. Это нужно было понимать следующим образом: и без сопливых знаю!
     Я не обиделась: пусть дергается сколько влезет, лишь бы молчала.
     Яхта ровным ходом медленно-медленно проплывала мимо нас, влекомая течением, и первый мужчина спросил с сомнением в голосе:
     - Ты думаешь, что они где-то здесь, а не дальше? Я бы посмотрел еще и на островах.
     - Не ссы, Колян, если их машина у Федотыча на приколе, значит, они где-то на берегу прохлаждаются кверху жопами, а лодку в поселке никто из чужих не брал. Ты смотри внимательно и ищи костер. Здесь они, точно здесь.
     - Не видно ничего! - почти в полный голос пожаловался названный Коляном мужчина, и я вздрогнула от этого голоса.
     - И я не вижу, - сказал второй.
     Мне показалось, что одного из этих ночных яхтсменов я узнала: это был Коля Пузанов, но до конца я не была уверена: опять же пожалуюсь на слабоватое лунное освещение. Луна - это вам не уличные фонари, под которыми иной раз тоже шиш что увидишь.
     Яхта проплыла, ее корма качнулась еще несколько раз и исчезла справа, как призрак, словно ее и не было вовсе, как сказал бы Булгаков. Однако, в отличие от древнего Иерусалима, яхта точно была. А по поводу древнего Иерусалима можно еще поспорить: у академика Фоменко и его школы новой математической хронологии есть особая точка зрения, но это к разговору пока не относится.
     Итак, яхта проплыла, и плеск волн от ее обводов затих.
     Маринка первой нарушила молчание, как оно, впрочем, и должно было быть.
     - Это был он? - Она наклонилась к самому моему уху и продышала этот вопрос, одновременно стараясь не упустить из виду и всю водную перспективу перед нами, надо думать, чтобы возвращение яхты не застало ее врасплох. От этого упражнения Маринка стало выглядеть настолько забавно, что я криво улыбнулась в сторону, чтобы она не заметила, и честно сказала:
     - Не знаю, мне показалось, что да. А тебе?
     - Мне, тоже показалось, - зло произнесла Маринка. - Вот ведь сволочь какая. Оля, да он маньяк, точно маньяк! Другой бы на его месте давно успокоился, а этот прямо вбил себе в голову дурацкую идею и никак очухаться не хочет!
     - Идею убить меня? - очень тихим шепотом спросила я, больше для себя стараясь привыкнуть к этой мысли, чтобы не пугаться ее.
     Ну хочет убить, ну и черт с ним. Подумаешь: убить хочет! А я, может быть, в Париже хочу жить и заниматься живописью! Вот это идея! А этот кретин: убить хочет какую-то тарасовскую журналистку! Мелко плавает, малыш, хоть и на яхте.
     Да и яхта тоже не фонтан - в три корыта длиной, в два шириной и с командой из двух идиотов под миниатюрным парусом. То же мне викинги, маму их за ногу.
     Маринка, что-то промурзив нечленораздельное, отвернулась к Виктору. Я не перенесла такого пренебрежения к моей персоне. Дернув ее за руку, я спросила еще раз:
     - Идею убить меня?
     - Ну да! - повысила голос Маринка и тут же испуганно прикрыла рот ладонью.
     Мы прислушались.
     Ничего не было слышно, кроме шевеления веток в лесу легким ветерком, и даже всплески воды затихли вдали.
     - Ночью звуки по воде разносятся далеко, - умно сказала я, - смотри, накличешь на свою шею приключений, потом не оклемаешься.
     - Сперва на твою, - вздохнула Маринка, - а на мою в самую последнюю очередь.
     Меня задело это уточнение. Я повернулась к своей подруге, рассуждающей, как наглая швабра, и четко продекламировала предсказание:
     - Не беспокойся, мать, и тебе тоже достанется. За компанию.
     Маринка что-то хотела сказать, глупость наверняка очередную, но почему-то передумала, встала и молча ушла.
     Мы с Виктором остались сидеть вдвоем. Вот странность: после ухода Маринки у меня и настроение улучшилось. Я снова заболтала ногами и постаралась выкинуть из памяти и яхту, и двух хануриков, неизвестно кого искавших в темноте. Говорят же, что ночью все кошки серы, к мужикам эта примета тоже запросто подходит: ночью они все на один голос, да и на одно личико тоже. Простейшие же. Амебы.
     На всякий случай, ну для того только, чтобы убедиться в глупости своих собственных страхов, я беззаботно спросила у Виктора:
     - Это был Пузанов?
     Виктор пожал плечами. Это лучше, чем прямое подтверждение. Лучше бы, если бы он опроверг мои подозрения однозначно. Но даже Виктор при всей его потрясающей чуткости иногда допускает такие досадные промахи. А ведь бывают случаи, когда и соврать можно. Вот как сейчас, например.
     Неизвестность - довольно-таки подлая штука.
     Может, и ерунда все это, и не касался нас совершенно разговор двух мужчин на яхте, но ведь запомнился же и не идет теперь из головы. А как спать с такими навязчивыми идеями? Вот и я не знаю.
     Так сама незаметно и маньячкой станешь. И будешь от людей шарахаться по углам. Надо же, даже за городом достали!
     Если же, конечно, это по нашу душу.
     Я посидела еще немного и незаметно для себя - честное слово, незаметно! - положила голову на плечо Виктору. Расслабилась я. А что? Не имею права? Так на природе же! И Виктор, святая душа, сделал вид, что не заметил моей слабости. Он не заметил, и я не заметила, ну прямо идиллия из провансальских песенок! И все было хорошо, как вдруг...
     Да, да, как всегда, именно Маринка подала звуковой сигнал в самый неподходящий и, можно сказать, интимно-лирический момент моей жизни Точнее, не момент, конечно, а так, моментик, но все-таки!
     Итак, внезапно сзади из темноты послышался испуганный Маринкин крик. Услышав этот вопль, да будучи еще в состоянии расслабленном, я вся даже похолодела от испуга.
     Виктор вскочил на ноги и в секунду исчез в темноте. Как раз в том направлении, где стояла наша палатка. Костер был потушен, луна прикрылась тучей, ничего нельзя было разглядеть, хоть подкрадывайся сейчас маньяк Пузанов и режь Ольгу Юрьевну кухонным ножиком.
     Удрал Виктор на Маринкин вой о помощи, я осталась одна. Мне это не понравилось, и я бросилась за ним. Что же еще случилось у этой швабры?
     На сучок, что ли, напоролась?
     Треск веток и шум шагов сформировались в стройные звуки, и я поняла, что, похоже, случилось то самое, о чем и думать не хотелось: я услышала и Маринкин голос, и еще чьи-то чужие мужские голоса.
     Тем более оставаться здесь одной на бережку было и глупо, и подло. Я встала и, сориентировавшись в темноте, как получилось, побежала к палатке. Нужно было разобраться и действовать.
     Подбегая к нашему потухшему кострищу - еще раз скажу, что луна-зараза пошутить решила и выключилась в самый неподходящий момент подлым чубайсовским методом - и постоянно натыкаясь то на ветки кустарников, то спотыкаясь о какие-то дурацкие камешки, я точно уже различила голоса.
     - Да не пугайтесь нас, девушка, мы ребята мирные, - с бойкими интонациями выкаблучивалась в темноте какая-то скотина, - а вы тут одна или как?
     - А вам кто нужен?! - крикнула Маринка. - Может быть, вам милиция нужна?!
     - Да если вы так ставите вопрос, то, кроме вас, наверное, больше никто, - разгубастилась та же скотина, скотскими же своими ушами не слыша, что со всех сторон бегут люди. До того ему Маринка, что ли, понравилась?
     В этот момент, как поняла, к разговаривающим присоединился Виктор. Виктор, как известно, парнишка не очень-то разговорчивый, поэтому он сразу же с разбега повел свою личную беседу методом жестикуляции.
     Я нарочно не тормозила, у меня и в мыслях такого не было, я застряла в хитрых мангальных приспособлениях, выстроенных Виктором вокруг кострища, зацепившись юбкой за торчащую из земли палку.
     - Это ваш муж, девушка? - услышала я короткий вопрос, и тут же вопрос этот был прерван двумя различными способами.
     Сначала Коля Пузанов проорал недоконченную фразу:
     - Это тот хмырь, что меня в-в-в... - ну а потом послышались два шлепающих удара.
     Коля заткнулся сразу, а его товарищ ругнулся, и что было дальше, я не поняла, потому что опять упала.
     Я поднялась с земли, дернула юбку, услышала, как она трещит, и наплевала на это: там дальше били наших!
     От палатки слышались звуки ударов, Маринкин визг, и тут я в два прыжка ввалилась в самый что ни на есть эпицентр событий.
     Сцена, развернувшаяся надо мной - именно надо мной, а не перед и не рядом, потому что я опять упала и под самые ноги действующим лицам и исполнителям, - представляла собою бой без правил на четыре персоны.
     Виктор, как я поняла, сумел отразить первый удар Николая Пузанова. Маринка, не желая пропускать такие важные события, приняла в них самое деятельное участие, и не только оглушающим и своих, и врагов визгом.
     Она подхватила знаменитый туристический топорик Виктора - как только нашла, не представляю! - и размахивала им с криком: "А ну, только подойди. А-а! Не подходи!"
     Сам Виктор в это время занимался уже не Пузановым, стоящим на коленях и мотавшим больной головушкой, а его напарником. Я, ввалившись и снова споткнувшись, уцепилась чисто по инерции за ноги ближайшего ко мне человека, и оказалось, что я попала на противника Виктора! Я чуть не повалила его! То есть от меня была реальная польза в бою, а не дикий крик в ночи!
     Чтобы удержаться, мужик замахал руками и, разумеется, отвлекся. Виктор воспользовался подарком судьбы в виде боевого приема, проведенного мною, и провел уже свой прием.
     У него это получилось просто здорово, причем он сумел еще и ловко уклониться от Маринкиного топора!
     - Брось топор! - крикнула я ей и тут получила такой качественный удар по головке, что искорки из глазок моих ровненьким строем полетели в космическое пространство, смыкаясь где-то в глубокой темноте.
     Темнота была не только вокруг меня, но и внутри тоже.
     - Куда бросить?! Куда, Оль?! - продолжала где-то кричать Маринка, а я, не отпуская вражеские копыта, но теперь прижимая их к себе только одной рукой, потому что второй прикрывала голову, тащила этого гада вниз.
     Виктор воспользовался моей помощью сполна.
     Он двумя ударами погрузил второго бандита в глубокий сон. Тот рухнул, и рядом с ним прилегла и я, продолжая поглаживать себе темечко. Посматривая на лежащего рядом мужика, я подумала: "Интересно, а вот когда так оглушают, то сны бывают какие-нибудь? Надо будет у Маринки спросить, она все знает. Только спросить потом, когда она все-таки бросит свой томагавк. И не в меня".
     Я привожу тут свои мысли вовсе не потому, что они весьма ценны для последующих поколений, а чтобы вы поняли: сознание я не потеряла и соображения не утратила. То есть я была и в здравом, и в твердой. В здравом теле и в твердой воле! Или нет., в здравом духе и твердом ухе... Короче, неважно! Важно то, что мы победили, и с минимальными потерями: у меня шишка на затылке, у Виктора синяк на предплечье, и у Маринки голос подсел. Кто чем работал...
     Подняв тяжелую травмированную конечность - я имею в виду голову, - я осмотрела поле битвы. А тут и луна очень любезно заявилась, и немного просветлело.
     Наш уютный обеденный уголок был раскидан. словно по нему проскакало стадо носорогов. На деревянном штыре, единственном уцелевшем на своем месте из четырех аккуратно установленных Виктором, жалко висела какая-то тряпка, напоминающая кусок от моей юбки, но это случайность.
     Палатка наша все так же стояла, где и была, врать не буду, но она была вся раскрыта, и на наших постелях явно кто-то потоптался. Сумка с запасами раздавлена... Одним словом, полный бенц и никакой романтики. Спать-то как?
     - Ты жива? - просипела надо мною Маринка, присаживаясь рядом.
     - "Еще моя старушка", - пробормотала я еле слышно. Я не шутила, просто не могла же я не продолжить цитату из стихотворения Есенина, предложенную мне Маринкой. Я же все-таки главный бухгал.., то есть, я хочу сказать, редактор - Что? - переспросила Маринка.
     - Это стихи, - тихо ответила я, пытаясь подняться и занять ровное вертикальное положение.
     - Ты прикидываешься или на самом деле того, шизанулась? - напрямик спросила Маринка, и так же прямо я ответила:
     - Все со мною нормально, только голова болит.
     - А здорово я их... - начала Маринка, видя, что со мною все в порядке, но осеклась и закончила свою мысль совсем уж нелогично:
     - Ну и ты тоже неплохо действовала. Ка-ак вцепилась в него, он ка-ак зашатался, тут ему Виктор и наподдал.
     Маринка помогла мне встать, и я встала, все также держась за головушку. Состояние было не самым моим любимым, но ничего, главное, я вроде была жива и вроде все было при мне, даже, наверное, и обаяние тоже, только какое-то прихотливое.
     Земля начала вращаться не с той скоростью, как обычно, и из-за этого все предметы вокруг меня приняли какой-то даже немного сказочный вид.
     Виктор тоже подошел, но не ко мне. Он подобрал с земли прилегшего отдохнуть бандита и отнес его в сторону. Правильно сделал: нечего тут валяться всяким посторонним предметам.
     - А где второй? - спросила я, поглядывая на поверженного врага. - Этот живой, кстати, или уже в лучшем мире?
     - Лучший мир всегда был тут, - сипнула Маринка, - а про этого Виктор говорит, что он через пять минут очухается.
     Я не стала выяснять у Маринки, что означает фраза "Виктор говорит", опасливо покосилась на своего бывшего соседа и постаралась не поворачиваться к нему спиной.
     - Какой бардак, - удрученно сказала я, - а все так хорошо начиналось!
     Я подобрала с земли перевернутую кастрюльку и аккуратно поставила в ее естественное положение.
     - Ты что, собираешься еще здесь порядок наводить? - накинулась на меня Маринка. - Точно с ума сошла! Да я ни на секунду здесь не останусь!
     Собираем манатки и сваливаем, к чертовой матери!
     - А это еще куда? - спросила я. Виктор, как я заметила, тоже заинтересовался расшифровкой предложения.
     - К машине срочно и едем в город! - заорала Маринка, приседая от мощи децибел своего голоса И сиплость куда-то сразу слетела, вот что странно.
     - Черт с вами с обоими, - рявкнула она, - едем ко мне! У меня Толик, сосед, в милиции работает и народу жи