е обижай их. А ты что?
   -  А  я,  Мананочка,  не  Песталоцци  и  не  Макаренко.  У  меня   иная
специальность. И когда я сижу на приемных в институте, я  от  бездарей  не
скрываю, что они бездари.
   Подала голос Ленка:
   - Стасик, не заносись, я слыхала, как ты заливаешь. "Девушка, вам  надо
подумать о другой профессии, вы молоды, вы красивы, у вас все впереди, а у
нас в вузе слишком высокие требования..."  Ну  и  так  далее.  Поешь,  как
соловушка, только в ушко не целуешь. Хотя, может, и целуешь. Потом... Да с
таким подходом любая поверит, что ее стезя не театральная.
   - Я так говорил? - удивился Стасик.
   - Точно так.
   - Тогда я тоже бездарь. И трус. Но больше трусом не буду. Не  нравится,
что я сказал, - стирай, Манана. Я в твоей передаче не участвую. Я врать не
хочу. Пока! - И пошел из студии.
   - Догони его, - быстро сказала Манана Ленке.  -  Мне  он  не  нравится.
Всегда такой нормальный, а сейчас... Догони, успокой. Я позвоню.
   Ленка кивнула, чмокнула Манану в усы и помчалась за Стасиком,  пока  он
не пропал, не  растворился  в  бесконечных  и  запутанных,  как  лабиринт,
коридорах телецентра.
   Манана, подбоченившись, действительно став похожей на бочку с  ручками,
неодобрительно смотрела им вслед. Быть может, прикидывала, кого пригласить
на передачу вместо Стасика.
   - Будем стирать, Манана? - через репродуктор спросили ее из аппаратной.
   Манана повернулась к микрофону:
   - Подождем пока. Подумаем... - Отошла в сторону, сказала вроде бы самой
себе: - А вдруг именно такой  передаче  быть?..  Кто  знает?..  Во  всяком
случае, не я...


   Ленка догнала Стасика в холле перед лифтами.
   - Пойдем вниз, кофе попьем, - предложила она.
   Стасик глянул на  часы:  третий  час  уже,  домой,  как  и  предупредил
Наталью, он не попадет.
   - Лучше пообедаем.
   - Уговорил.
   От салата до компота полчаса пробежало. За  эти  полчаса  у  Стасика  с
Ленкой, посланной Политову в  успокоение,  состоялся  разговор  отнюдь  не
успокоительный.
   Примерно такой:
   - Допустим, Стае, ты прав, - сказала Ленка. - Сопли развешивать глупо и
недостойно. Будем  говорить  правду,  будем  жить  честно,  ломать  крылья
мельниц. Красота! А как жить?
   - Так и жить. Что, непонятно?
   - Историю психа из Ламанчи помнишь?
   - Надеюсь, "псих" - это неудачная гипербола, а, птица моя метафоричная?
   - Парабола. Отвяжись... Помнишь или нет?
   - Я пять сезонов играл этого, как ты изволила выразиться, "психа".
   - И ничего не понял?
   - В те годы я просто играл. Писали, что неплохо.
   - Даже хорошо, кто спорит. Но  ты  сам  говоришь:  играл.  А  жить  так
нельзя.
   - Я  тебе  напомнил  Дон  Кихота?  Спасибо,  птица,  тронут.  Но,  увы,
комплимента недостоин. Не заработал пока.
   - А сегодня у Мананы?
   - Что сегодня! Просто попытался честно сказать честную истину.  Это  не
донкихотство. Это пародия на него.
   - Кому нужна твоя истина? Именно эта, эта, я  не  имею  в  виду  истину
вообще.
   -  Птица,  оказывается,  есть  истина  вообще  и  истина  в  частности?
Любопытно, любопытно... А что касается девочек  и  мальчиков,  рвущихся  в
актеры ради мирской славы, так их надо крепко  бить  по  рукам.  Ради  них
самих. Ради истины вообще! Бить, а не уговаривать. Пардон за сравнение, но
все эти телепередачи напоминают мне историю про некоего жалетеля,  который
рубил собаке хвост по частям - чтоб не так больно было, чтоб не сразу.
   - Стасик, черт с ними, с юными маньяками. Я о тебе. Ты  же  превосходно
умел идти на компромисс с истиной. Когда жизнь  требовала.  Заметь:  я  не
говорю - против истины. Но на компромисс.
   - Мне стыдно.
   - И давно?
   - Какая разница! Главное - стыдно. Я больше не буду.
   - Не ломай комедию, ты не ребенок. Я серьезно. Ты что, решил вступить в
ряды борцов за правду?
   - Мне надоело непрерывно врать, птица. Театр для себя... Если хочешь, я
устал.
   - С каких пор, железный Стасик?
   - Я не железный. Я гуттаперчевый. Это меня и губит. А так хочется  быть
железным! Как, знаешь, что? Как мой "жигуленок".
   - Наташка сказала, что он сильно помят.
   - Зато он летал, птица. И еще чуть-чуть плавал.
   - Позавидовал "жигуленку"?
   - В некоторой степени.
   - Стасик, ты псих!
   - Психи - люди вольные, бесконтрольные! Вот выправлю себе справку  -  и
лови меня!.. Да, кстати, ты куда сейчас?
   - Домой. Потом в театр. У меня "Ковалева из провинции".
   - Оставь ключик.
   - Ради бога! Но прости за наглость: как твоя Кошка сочетается с любовью
к правде? Это театр для кого?
   - Ах, птица ты моя мыслящая! Спасибо за  информацию  к  размышлению.  Я
пораскину тем, что осталось у меня после полета над Москвой.
   - Что осталось, то сдвинулось, - сказала Ленка вставая. - Ключ будет  в
почтовом ящике, как всегда. Чао!.. Да, тебя подвезти?
   - Я теперь пешеход. Или не знала?
   - Наталья сказала, но я, честно, не очень поверила. Надолго хватит?
   - Посмотрим, - Стасик все сидел  за  пластиковым  столом,  снизу  вверх
глядел на Ленку хитрым голубым  глазом,  второй  по  обыкновению  сощурил:
утверждал, что так, в полтора глаза, ему собеседник понятнее.
   И Ленка вдруг спросила:
   - Стасик, а ты не притворяешься?
   - В чем?
   -  Да  во  всем.  В  пешеходстве,  в  правдолюбии,  в  рыцарстве  своем
малиновом.
   - Не понял.
   - А ты подумай. - В голосе Ленки, до того озабоченном, вдруг  зазвучала
нахальная насмешка, будто что-то поняла Ленка, до чего-то  додумалась,  до
чего-то, никому неведомого, и легко ей  стало,  легко  и  весело.  -  И  я
подумаю. Еще раз чао! - И постучала каблучками по  линолеуму,  скрылась  в
телелабиринте.
   - Какао, - ответил Стасик в никуда,  помолчал,  потом  серьезно  сказал
себе: - Я подумаю...


   Из автомата внизу он позвонил Кошке и договорился встретиться у Ленки в
пять часов. Кошка, правда, спросила:
   - Ты за мной не заедешь?
   - Не на чем.
   - Что случилось?
   - Леденящая душу  история.  Встретимся  -  доложу.  И  отправился,  как
некогда писали стилисты-новеллисты, утюжить московские улицы.


   Кто-то умный сказал: литература не может копировать  жизнь.  Литература
отражает  ее,  но  и  дополняет;  так  сказать,  реставрируя,   обогащает.
Придуманное ярче увиденного...
   Наверно, это верно, простите  за  идиотский  каламбур.  Но  что  делать
прозаику, если его герой вдруг попадает в  абсолютно  банальную  ситуацию?
Описывать - стыдно, коллеги по жанру упрекнут в  отсутствии  фантазии.  Не
описывать - нельзя, поскольку  ситуация  здорово  "работает"  на  характер
героя... Альтернатива ясна: описать, но  как  можно  короче,  буквально  в
несколько абзацев, как недавно, историю с подъемом  из  воды  политовского
"жигуля".
   Было  так.  Шел  Стасик  в  элегантных  -   сухих!   -   мокасинах   по
Красноармейской улице, засунув руки в тесные карманы  вельветовых  штанов,
расстегнув до пупа рубашонку - по причине африканской жары чуть ли, как  и
Политов, не сошедшего с ума сентября. Шел он себе,  насвистывал  мелодийку
из репертуара ансамбля "Дюран, Дюран", ни о  чем  не  помышлял  -  весь  в
ожидании встречи с Кошкой - и  вдруг  в  районе  аптеки  узрел  двух  юных
граждан, возможно, тех,  кто  спрашивал  у  телеманан  совета,  как  стать
актером. Два будущих созидателя общества, похоже, ровесники Ксюхи или чуть
помладше, выясняли отношения с девушкой того же возраста, выясняли громко,
не  обращая  внимания  на  публику,  и  малоцензурные   выражения   сильно
покоробили поющую в данный момент душу Стасика.
   Претензии к подруге звучали примерно так:
   -   Что   ж   ты,   трам-та-ра-рам-пам-пам,   ушла   вчера    с    этим
та-ра-ри-ра-ру-ра-ра, повидла гадкая?
   И вроде бы даже собирались врезать изменившей подруге в район глаза.
   А народ шел мимо и делал вид, что эти трое из народа вышли, как  поется
в старой хорошей песне, и уже не имеют к нему никакого отношения. А посему
любое вмешательство извне алогично.
   А Стасик так не считал. Сегодня. Еще вчера он тоже прошел бы  мимо,  не
задев молодежь отцовским советом, а вернее, даже проехал  бы,  не  заметив
конфликта, по причине высокой скорости отечественных легковых автомобилей.
Но, повторяем, сегодня его что-то подтолкнуло к компании, и он,  вынув  на
всякий случай руки из тесных карманов вельветовых  штанов,  сказал  именно
по-отечески:
   - Поспокойнее нельзя, сынки?  Люди  кругом,  дети...  Вроде  он  не  за
девушку беспокоился, вроде  он  за  окружающих  детей  волновался,  за  их
несформировавшийся лексикон.
   - Вали отсюда, старый! - на миг обернувшись,  бросил  Стасику  один  из
ребяточек.
   И определение "старый" весьма покоробило обидчивого Стасика.
   Он резко взял парнишек за  шиворота  ковбойских  рубашек  -  на  первый
взгляд фирмы "Рэнглер": не слабо одевались мальчики! - рванул  на  себя  и
резко сдвинул их крепкие лбы. Лбы стукнулись, как бильярдные  шары,  издав
звонкий костяной звук. Парням, этого не ожидающим, стало больно,  и  один,
извернувшись, ухитрился  вмазать  Стасику  по  скуле.  Мухи  не  обидевший
Стасик, не любящий вмешиваться в уличные конфликты, наблюдающий  жизнь  из
окна личного авто, вдруг оказался в ее гуще и  понял,  что  там,  в  гуще,
тесно, там иногда даже бьют...
   И от всей души, до сих пор поющей нечто из репертуара ансамбля  "Дюран,
Дюран", Стасик рубанул парням ребром ладони по  мощным  шеям,  рубанул  по
очереди, но практически не задержавшись, а  ладошка  у  Стасика,  отметим,
была хорошо набита долгими тренировками.
   Шеи не выдержали...
   Чтоб не утомлять читателей подробностями уличного  боевика,  быстренько
закруглимся. Невесть  откуда  взялась  желто-синяя  машина  ПМГ,  из  оной
неторопливо вышли трое  в  серых...  чуть  было  по  традиции  не  написал
"шинелях", но вовремя вспомнил о  температуре  по  Цельсию...  рубашках  с
погонами, Стасик немедленно "слинял", избегая контакта с  органами  власти
по одной причине: мог из-за протокольных подробностей опоздать к Кошке...
   ...Итак, как герой  стихотворения  С.Я.Маршака  ("ищут  пожарные,  ищет
милиция"), Стасик покинул поле битвы, остался неизвестным и лишь поймал на
прощание томный взгляд, многообещающий, зазывный промельк  глаз  спасенной
им незнакомки, которая тоже быстро сбежала  с  места  происшествия:  в  ее
планы явно не входило общение с передвижной милицейской группой,  тут  они
со Стасиком были едины.
   А скула болела, и, возможно, там намечался  кое-какой  синячок.  Стасик
поспешил к Ленке, чтоб посмотреть на себя в зеркало прежде, чем показаться
Кошке. Если вы попросите  одним  словом  описать  его  состояние  после...
э-э-э... легкой разминки, то можно уверенно ответить:  удовлетворительное.
Как в смысле физическом, так и в моральном.
   А проще - Стасик был доволен собой...
   Синяк на скуле виднелся, но не очень. Юный ковбой вмазал Стасику снизу,
и, если не задирать голову,  синяка  можно  и  не  заметить.  Кошка  и  не
заметила,  бросилась  Стасику  на  шею,  обцеловала,  будто  и   не   было
позавчерашней размолвки, не было непонятной холодности Стасика - для  нее,
для Кошки, непонятной, - в ответ на ее вполне  объяснимые  претензии.  Для
нее, для Кошки, объяснимые.
   Совершив целовальный обряд, Кошка уселась в Ленкино  рабочее  кресло  у
письменного стола, положила ногу на ногу - зрелище не для слабонервных!  -
закурила ментоловую сигаретку и спросила:
   - Так почему ты без машины? Что стряслось?
   Стасик рассказал. Ни одной подробности не упустил. Особенно напирал  на
выпадение сознания и наступившие затем необратимые  изменения  в  психике.
Это Стасик сам для Кошки диагноз поставил - про  необратимые,  никто  ему,
как вы знаете, сие не  утверждал.  Но  раз  все  кругом,  как  заведенные,
твердят: сошел с ума, спятил, сбрендил, с катушек слез, то любой на  месте
Стасика  сделал  бы  единственный  вывод  и  поделился  бы  им  с  близкой
подружкой.
   - Я абсолютно нормален, - заявил  Стасик.  Так,  впрочем,  считают  все
сумасшедшие. - А вокруг сомневаются. Жена сомневается. Ленка  сомневается.
Мананка сомневается.
   - Кто такая Мананка? - подозрительно спросила ревнивая Кошка.
   Жену она терпела постольку-поскольку, к Ленке относилась в  общем-то  с
симпатией, но еще какие-то конкуренты - это уж чересчур!
   - Режиссерша на телевидении, - объяснил Стасик.
   - Что у тебя с ней?
   - У меня с ней телепередача.  -  Стасик,  когда  надо,  умел  проявлять
воловье терпение. - То есть, похоже, _была_ телепередача.  Теперь  Мананка
меня попрет.
   - За что?
   - За правду...
   И Стасик выдал на-гора еще один рассказ, суть коего мы уже знаем.
   - Бе-едный,  -  протянула  Кошка,  аккуратно  загасила  в  керамической
пепельнице белый, в розовой помаде, сигаретный фильтр,  протянула  Стасику
две длинные загорелые руки, на тонких  запястьях  легко  звякнули  один  о
другой золотые браслеты. - Иди сюда...
   Кто устоял  бы  в  подобной  ситуации,  скажите  честно?  Кто?!  Только
исполины духа, могучие  укротители  плоти,  хранители  извечных  моральных
устоев.
   Стасик не был ни тем, ни другим, ни третьим, но устоял.
   - Минуточку, - сказал он Кошке и сделал ладонью расхожий  знак  "стоп":
поднял ладонь, отгородившись от Кошкиных притязаний. - Нам надо расставить
кое-какие точки над кое-какими "i".
   - Зачем? - торопливо спросила Кошка,  уронив  прекрасные  руки  на  еще
более прекрасные колени. Ей не хотелось ставить точки, ей хотелось  иного,
да  еще  она  а-атлично  помнила,  чем   закончился   позавчера   подобный
"синтаксический" процесс.
   - Не я  начал,  птица  моя  скандальная.  Мы  расстались  с  тобой,  не
договорив  или,  как  сказал  поэт,  "не  долюбив,  не  докурив  последней
папиросы". - Если Стасик на минуточку становился пошляком, то, значит,  он
замыслил что-то серьезное и ему требовались  какие-то  отвлеченные  фразы,
чтобы не задумываться, чтобы  сосредоточиться  на  главном:  -  Ты  искала
ясности, я верно понял?
   - Стасик, прекрати нудить... Ну что ты нудишь и нудишь?
   - А чего ты прошлый раз нудила?.. Нет,  птица,  понудим  еще  немножко.
Понудим на тему нашей нетленной любви. Скажи: ты меня любишь?
   - Очень, - быстро сказала Кошка. Вероятно, Кошка не слишком врала:  она
любила Стасика _по-своему_. А что Кошка  вкладывала  в  понятие  "любовь",
никто объяснить не смог бы, даже она сама. Абстрактным оно для  нее  было,
понятие это вечное и земное. Как бесконечность, например.  Все  мы  знаем,
что Вселенная - бесконечна. Знаем  точно,  верим  Эйнштейну  на  слово,  а
представить себе бесконечность - плоскую лежачую восьмерочку в  Эвклидовом
трехмерном пространстве - тут нашего здравого смысла не хватает. Только  и
остается - верить...
   Кошка верила в любовь, как в бесконечность: привычно и  не  задумываясь
над глубоким смыслом темного понятия.
   - Умница, - одобрил Стасик. - И я тебя тоже люблю.
   Говоря эту фразу, Стасик малость хитрил. Он имел в виду любовь плотскую
- раз, любовь к прекрасному - два, любовь к привычке - три, а все  вместе,
будучи сложенным, вполне укладывалось в  классическое  признание  Стасика.
Дешево и сердито.
   - Так в чем же дело? - опасливо спросила Кошка.  Она  боялась  Стасика,
как мадам Грицацуева  -  бессмертного  героя  бессмертного  романа.  Когда
Стасик начинал _говорить_, ни к чему хорошему это не приводило. Кошка  сие
поняла на собственном опыте. Пусть небольшом, но все же...
   - Дело в следующем, - жестко начал Стасик. - Выслушай меня  и  запомни.
Захочешь - сделай выводы. Сегодняшний сеанс выяснения отношений последний,
больше мы ничего выяснять не станем. Просто будем жить, будем встречаться,
будем любить друг друга - кто как умеет, - но  ничего  требовать  друг  от
друга не стоит. Не получится. Я обещал уехать  с  тобой  в  Пицунду  -  не
получится. Я обещал встречаться с  тобой  как  минимум  через  день  -  не
получится. Я обещал выводить тебя "в свет"  -  не  получится...  Пойми,  я
люблю тебя, прости за термин, избирательно:  только  здесь,  у  Ленки.  За
пределами ее квартиры, за дверью моей машины, которой,  к  слову,  у  меня
теперь нет, ты исчезаешь. Пусть не из памяти, но из  жизни.  Там  я  люблю
работу, жену, дочь, своих немногочисленных друзей.  Там  тебя  нет.  Ты  -
здесь. И все... Ты хотела ясности - яснее некуда. Не обижайся на  прямоту,
мне надоело врать.
   - Стасик! - Кошка прижала к матово просвечивающим щекам тонкие пальцы в
фамильных бриллиантах и изумрудах. - Что такое ты говоришь, Стасик?
   - То, что думаю.
   - Ты сошел с ума!
   - Наконец-то, - довольно сказал Стасик. - А я все жду и жду:  когда  же
ты заметишь? Устал даже...
   - От чего устал?
   - Не от чего, а почему. Ждать устал.
   - Кого ждать? Стасик знал по-бабски точную и расчетливую  манеру  Кошки
нелепыми, не к  месту,  вопросами  увести  собеседника  от  опасной  темы,
заставить его разозлиться на  _другое_,  забыть  о  главном.  Не  на  того
напала!
   - Ты мне зубы не заговаривай, птица. Ты мне ответь: поняла меня или еще
разок болтануть? Я терпеливый, я могу и еще...
   - Не надо, - быстро сказала Кошка. - Я все поняла.
   - А коли так, прекрасно!
   Стасик, как давеча Кошка, протянул  к  ней  руки,  пальцами  пошевелил,
подманивая, но Кошка резко поднялась, перебросила через  плечо  крохотную,
плетенную из соломки сумочку на бессмысленном длинном ремешке.
   - Ничего не прекрасно,  -  зло  сказала  она.  -  Ты,  видимо,  сам  не
понимаешь, что оскорбил меня, оскорбил глубоко и больно, до глубины души!
   - Ах, ах, -  подбросил  дровишек  в  огонь  Стасик.  И  огонь  вспыхнул
пожаром.
   - Дурак! - крикнула Кошка. - Кретин!  Ты  еще  пожалеешь!  Не  провожай
меня! - И бросилась к двери. Там притормозила, добавила: - Я тебе не девка
уличная!
   И ушла. Так дверью саданула, что штукатурка об пол шмякнулась. Здоровый
кусок, Ленка вычтет за ремонт.
   - А с другой стороны, на чем бы я ее проводил? - задумчиво спросил себя
Стасик, подходя к окну.
   По  улице   внизу   бежала   Кошка,   размахивая   рукой   проезжающему
частнику-"волгарю", калымщику  и  хапуге.  "Волгарь"  притормозил  и  увез
Кошку, чтобы заработать не учтенный финорганами рубль.
   Странно, но Стасик не чувствовал ни огорчения, ни тем более  раскаяния.
Если уж говорить о каких-то его чувствах, то  надо  упомянуть  облегчение.
Будто камень с души свалился. И, следуя Кошкиной логике, глубоко ранил  ее
душу. Закон сохранения вещества. Или закон сообщающихся сосудов.  Одно  из
двух...
   Но пора идти домой.  Пешком  от  "Аэропорта"  -  путь  неблизкий.  Пока
дойдешь, мамуля свое радиоговорение завершит.


   Ввалился в квартиру, сбросил запыленные ботиночки, прямо в  уличном,  в
любимый свой халатик  не  переодеваясь,  повалился  на  диван.  Устал  как
собака.  Сравнение  взято  из  В.И.Даля,  но,  считал  Стасик,   требовало
уточнений. Какая собака? Дворовая? Комнатная? Охотничья?..  Стасик  устал,
как борзой пес, с рассвета до полудня  гнавший  косого  по  долинам  и  по
взгорьям.
   Радиоточка, слышная из кухни, голосом мамули сообщила: "В торжественной
обстановке представители лучших бригад  стройки  уложили  первый  кубометр
бетона в русловую часть плотины". Потом - про тружеников села, потом - про
соревнования по спортивному ориентированию, потом -  про  капризы  погоды,
милые капризы сентября в разных краях нашей  необъятной  страны.  Мамулина
трудовая вахта  подходила  к  концу.  В  квартире  плавала  настоянная  на
дворовой пыли тишина.
   - Есть кто дома? - громко спросил Стасик. В дверях  гостиной  неслышно,
как  кентервильское  (или  кентерберийское,  Стасик   точно   не   помнил)
привидение, возникла, материализовалась, телетранспортировалась Ксюха.
   - Чего тебе? - неуважительно спросило привидение.
   - Интересуюсь, - нежно объяснил Стасик, ложась на бок,  подтягивая  под
щеку декоративную строчевышитую подушечку, изделие  народных  умельцев.  -
Будем ужинать или маму подождем?
   - Экий ты стал бла