краснев, оправдывалась Шура. - Вернее, учат,  но
это  факультатив,  а  потом,  речь,  вы  знаете,  действительно   быстро
меняется, новые слова появляются...
   Светлана улыбнулась:
   - Да не переживайте, дорогая. Чаю не хотите больше?  Хорошо,  выпьете
после.  А  теперь  приступим  к  главной  части  вашего   визита.   Есть
какой-нибудь предмет одежды, какая-нибудь другая вещь этого мальчика?
   Шура Потапова растерялась.
   Нужен предмет? Ну да, она  слышала,  что  экстрасенсы  и  ясновидящие
обязательно должны подержать в руках вещь пропавшего  человека  и  через
эту вещь, которая незримо связана с хозяином,  увидеть  его.  Знала,  но
забыла.
   - Извините, мы, кажется, не подготовились. Я даже фотографию  Саши  с
собой не взяла, как-то не подумала.
   - Это  ты  извини,  Шура,  -  вмешалась  в  разговор  практикантка  и
племянница хозяйки квартиры. - Я без спросу, без  твоего  разрешения  то
есть...
   - Что?
   - Ну, в общем... У меня есть вещь этого мальчика.
   - Но откуда?!
   И Дора рассказала, что  накануне,  всеми  забытая  и  заброшенная  на
студии, она решила проявить инициативу  и  съездить  домой  к  Снегиреву
якобы за интервью.
   Редактор отпустил ее, потому что думал, что на то есть  санкция  Шуры
Потаповой, и Дора предупредила, что ничего в  эфир  не  пойдет,  это  не
заказуха и вообще не репортаж, а так - разведка  обстановки.  Должны  же
журналисты питерского телевидения знать, как живет и чем дышит  кандидат
в губернаторы Иван  Давыдович  Снегирев  в  тот  момент,  когда  у  него
похитили малолетнего сына. Дора пообещала быть максимально корректной  и
деликатной, позвонила пресс-секретарю Снегирева, но у  того  телефон  не
отвечал, взяла с собой индифферентного Гаврилина с камерой и  поехала  к
политику...
   Пройти сквозь охрану кандидата без предварительной  договоренности  -
тоже дело немыслимое, тут никакие корочки не помогут, но Дора -  девушка
решительная,  и,  видимо,  решительность   ее   проявляется   именно   в
экстремальной ситуации. Они  нашли  Снегирева  недалеко  от  участка,  у
пруда, где грустный потенциальный губернатор отдыхал в беседке со  своим
телохранителем. Прекрасный пейзаж, воздух свежий, как  "Рондо",  которое
облегчает понимание. Может, воздух, может,  еще  что-то,  но  "до  тела"
Снегирева Дору и Гаврилина допустили. Они сказали, что все понимают,  но
они только на десять минут, потому  что  сейчас  как  раз  администрация
города успешно заваливает вопрос по пилотному  проекту  реструктуризации
Ленэнерго, и его, Снегирева, мнение супернеобходимо...
   Снегирев пригласил гостей в дом.
   И пока оператор выставлял свет, Дора умудрилась заглянуть  в  детскую
(искала туалет, так честно всем  и  сказала,  что  туалет  ищет,  вы  уж
извините, дорога длинная), а в детской - такая удача -  совсем  недалеко
от двери лежала игрушка сына Снегирева.
   - Вот. - Дора вынула из сумочки маленький желтый предмет, похожий  на
игрушечные часы. - Это "тамагочи". Саша Снегирев очень любит "тамагочи",
у него их много.
   Шура в  который  раз  за  день  пожалела  о  том,  что  недооценивала
практикантку  факультета  журналистики  Дору  Карбышеву,  и  теперь  она
убедилась, что девушка не просто сообразительная и самостоятельная.  Она
сто очков даст самой Шуре Потаповой.
   - Итак, начнем. - Светлана сконцентрировалась.  -  Девушки,  уберите,
пожалуйста, посуду со стола и сядьте чуть подальше, на диван.
   Теперь программистка средних лет  с  современной  стрижкой  и  модной
оправой  очков  неуловимо  изменилась  -  лицо  ее   приобрело   немного
отрешенное  выражение,  а  движения,  которыми   она   совершала   обряд
приготовления  к  главной  части   визита,   были   царственно-плавными,
степенными.
   Светлана зашторила  окна,  зажгла  свечу  (свеча  стояла  в  закрытом
шкафчике), повела руками по  воздуху,  как  будто  приглаживая  незримые
вихри энергий или смахивая  с  несуществующих  предметов  несуществующую
пыль. Желтая игрушка лежала в центре стола, и на ней было  сфокусировано
основное внимание.
   Затем гадалка прошлась несколько раз по комнате - легко, бесшумно,  -
она  настраивалась,  готовилась,  что-то  еле  слышно  бормотала.   Шуре
показалось, что транс, в который вводит себя Светлана, заразителен -  он
передается и ей, и Доре, тихонько  наблюдающей  происходящее  с  дивана.
Через несколько  минут  стало  казаться,  что  сгущаются  сумерки  (хотя
дневной свет пробивался сквозь шторы), становится  зябко  и  предметы  в
комнате  приобретают  другие  очертания,  другой   смысл.   Шура   вдруг
почувствовала присутствие в квартире  какого-то  другого,  параллельного
мира, как будто кроме них троих кто-то был на этой же территории.
   "Ой, мамочка..."
   Светлана подошла к столу и, протянув вперед руки ладонями  вниз,  как
бы обняла сферу вокруг крошечного "тамагочи", а "тамагочи" стал  ярче  и
выделялся в темноте, как крошечный фонарик.
   - Вижу, - заговорила Светлана глуховато. - Я вижу.  Вот  он.  У  него
круглое  лицо,  на  лице  веснушки,  рубашка  светлая,  расстегнута,  он
улыбается...
   Брючки  серые,  он  сидит  на  корточках,  улыбается  и  рассказывает
что-то...
   Рядом с ним другой мальчик. Есть еще  мальчик.  Потемнее  и  поменьше
ростом. Он его товарищ. Это друзья. Они вместе,  и  им  не  страшно,  им
хорошо. Никаких ограничений у них нет. Они не закрыты. Они на свободе...
Им неплохо, и они спокойно разговаривают... Никакой опасности. Опасности
нет. Их никто не похищал... Все... Все, больше не смотрю. Достаточно.
   Шура была ошарашена - окончательно и бесповоротно. Как это  никто  не
похищал?!! А награда - пятьдесят тысяч долларов? А отец, на котором лица
нет и которому не до политики и ни до чего вообще... Он что, сам  своего
сына спрятал?
   Так нет, Саша вообще не спрятан  -  никаких  ограничений.  Боже  мой,
ничего не понятно...
   Светлана выглядела не просто усталой - измотанной. При дневном  свете
резко обозначились морщины, и теперь она выглядела лет  на  пятьдесят  с
лишним, - действительно, почти старуха. Дора молча убрала свечку в шкаф,
тихо пододвинула  на  место  кресла,  поправила  шторы.  Девушки  быстро
распрощались с хозяйкой и ушли.
   Срочно! Срочно нужно звонить Лешке! - вот в этом Шура  была  убеждена
на все сто процентов.
   Вопрос "поверила - не  поверила"  даже  не  мог  возникнуть.  Как  не
возникла мысль о  награде  для  себя,  появилась  искренняя  тревога  за
десятилетнего  мальчика  Пашу  Снегирева,  которого  ищут  все,  и   ему
наверняка нужна помощь. Даже если никто его не  похищал,  у  пацана  все
равно  какие-то  серьезные  неприятности.   И   еще   появилась   четкая
уверенность что нужен Леша, он обязательно найдет  выход  и  поможет.  И
сейчас не время для личных обид - нужно звонить...
   Владимир Владимирович Жучков прошелся по комнате,  остановился  возле
большого натюрморта и внимательно посмотрел на картину.  Из  всей  своей
коллекции больше всего Жучок любил именно эту. В  искусстве  и  живописи
бывший уголовник  разбирался  не  очень,  но  с  экспертами  никогда  не
советовался, а  в  подборе  коллекции  ориентировался  исключительно  на
собственный вкус. Больше всего он любил натюрморты.  Этот,  датированный
1747 годом, Жучков ценил больше всего. И вовсе не потому,  что  обошелся
он в довольно кругленькую сумму, почему-то именно в этой работе  старого
мастера   Владимир   Владимирович   видел    особую    тщательность    и
добросовестность. А эти два качества для Жучка были главными.
   Хозяин подошел ближе и с наслаждением начал рассматривать  композицию
картины. В центре старый художник  любовно  выписал  серпантин  лимонной
кожуры, чуть правее от  яркого  пятна  на  столе  лежала  сочная  гроздь
винограда, на заднем плане были  выставлены  керамические  горшки,  один
чуть больше, другой меньше.
   Почему-то все это располагалось на  дорогом  изысканном  ковре,  узор
которого, как казалось Жучкову, особенно удался художнику.
   - Н-да, - причмокнул Владимир Владимирович - работать раньше умели.
   Он отвернулся от картины и задумался. Что-то в разговоре с  Красновым
ему не понравилось. Что-то не давало ему покоя и не  позволяло  спокойно
наслаждаться картиной.
   - Не найдут они снегиревского сынка, не найдут - сформулировал  вслух
Жучков мучившую его мысль.
   Разумеется, Владимир Владимирович не был альтруистом и чужие проблемы
его не волновали. Забота о пропавшем сыне Снегирева возникла из простого
расчета. Он знал, что избиратели все  о  нем  знали:  человеком  он  был
известным не только, как говорится, в  определенных  кругах.  Жучок  был
абсолютно уверен, что большинство подозревают его в похищении ребенка, а
ему это было очень неприятно. Мало  того,  это  было  просто  невыгодно.
Ежедневный  просмотр  рейтингов  уже  показывал,  как  резко  упали  его
показатели. И Жучков занервничал. Поговорив с Красновым, он  понял,  что
определенных версий у следствия нет, и  занервничал  еще  больше.  Такая
ситуация его  не  устраивала,  поэтому  конкурент  Снегирева  достал  из
кармана телефон и набрал номер. Через несколько секунд в дверях появился
невысокий человек.
   - Павлик, заходи, заходи, поговорить нужно, - пригласил его Жучков.
   Мужчина почти бесшумно  подошел  к  своему  патрону  и  вопросительно
посмотрел на него.
   - Не нравится мне все это дело со Снегиревым, - начал  Жучков,  -  ты
понимаешь, о чем я говорю?
   - Да. Я сегодня смотрел результаты рейтингов.
   -  Был  у  меня  тут  гость  из  органов,  или  как  они  там  теперь
называются?
   Топчутся они на месте. И мне это очень не  нравится.  Снегирев  может
снять свою кандидатуру раньше срока, который ему установили, а  мне  это
не нужно, ты понимаешь.
   Мужчина замер в ожидании приказа.
   - Разберись с этим делом. Выясни, кто тут химичит.
   - Я уже пытался узнать у наших, никто не в курсе.
   - Я полагаю, человек этот опасный, ни перед чем не остановится. Двоих
замочил, и ради чего? Мне лично непонятно.
   - Я разберусь.
   - Вот и  хорошо,  -  кивнул  Жучков  и  впервые  за  время  разговора
посмотрел на подчиненного.

Глава 14

ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕГЛЕЦА

   Саша Снегирев сидел в мусорном баке и боялся  пошевелиться,  мальчику
казалось, что сердце вот-вот  выпрыгнет  из  груди.  Потной  ладонью  он
провел по лбу, это легкое движение вызвало, как ему показалось, страшный
шум, что-то зашуршало, и Саша опять  притаился.  Через  некоторое  время
мальчик почувствовал, что замерзает, неприятный запах, идущий  откуда-то
снизу,  казалось,  пропитал  одежду  ребенка  насквозь.  Саша  терпеливо
выжидал, когда люди выйдут из  дома  и  уедут,  но,  как  назло,  вокруг
воцарилась тишина и даже  те  двое,  которые  рыскали  по  территории  в
поисках беглеца, куда-то исчезли. Прошло часа два, и мальчик  уже  хотел
было сделать попытку осторожно вылезти из  ящика,  как  тут  со  стороны
ворот послышался шум подъехавшей машины и требовательные сигналы. Совсем
рядом протопали чьи-то торопливые  шаги.  По  всей  видимости,  один  из
охранников спешил к  воротам.  Прошло  еще  несколько  минут,  и  машина
подъехала почти вплотную к бакам.
   - Ну чего? - услышал Саша грубый мужской голос. - Вывозить сегодня?
   - Давай вывози! - отозвался  второй.  Где-то  совсем  рядом  раздался
скрип, и бак сильно тряхануло.
   - Эй, поосторожней, опрокинешь!
   - Сам знаю! -  крикнул  шофер  мощным  басом.  Бак  закачался.  Чтобы
сохранить равновесие, мальчик уперся руками в стенки.  Наконец  мусорные
баки благополучно погрузили, и машина, взревев, выехала из  ворот.  Саша
слышал, как шофер громогласно  распевает  какую-то  разухабистую  песню.
Хотя чувствовалось, что машина ехала  не  очень  быстро,  баки  все-таки
сильно трясло, и мальчик то и  дело  ударялся  головой  о  металлическую
стенку. Тряска продолжалась минут тридцать, наконец, скрипнув тормозами,
машина остановилась на  каком-то  открытом  месте,  мальчик  слышал  вой
ветра. Пришел  в  действие  какой-то  механизм,  бак,  в  котором  сидел
маленький Снегирев, перевернулся, и содержимое вывалилось на землю. Саша
больно ударился головой и с трудом сдержал стон. Он был  готов  стерпеть
вес, что угодно. Шофер, все так же громко распевая что-то блатное, залез
в кабину, и машина тронулась с  места.  Саша  осторожно  выглянул  из-за
груды мусора. Вокруг никого не  было.  Огромный  мусоровоз  уже  отъехал
довольно далеко, и теперь можно  было  спокойно  вздохнуть  и  выйти  из
укрытия. Ноги и руки затекли, и Саша с удовольствием потянулся.
   В кромешной темноте ничего не было видно. Под ногами шуршали какие-то
бумаги, коробки, перекатывались банки.
   "Свалка", - догадался Саша.
   Куда идти, мальчик не знал. Никакой дороги не было, сплошные мусорные
кучи. Откуда-то издалека ветер донес едва слышный звон колокола. Мальчик
прислушался, но понять, откуда  доносился  звук,  было  трудно,  и  Саша
двинулся  наугад.  Через  полчаса  он  добрел  до  какого-то   странного
сооружения, на ощупь это было  что-то  металлическое,  возможно,  старый
вагон то ли трамвая, то ли поезда.
   Саша осторожно обошел сооружение и совсем близко от себя вдруг увидел
чью-то тень. От неожиданности мальчик шарахнулся в сторону, и  в  ту  же
минуту чьи-то сильные руки крепко ухватили его за шиворот  и  приподняли
над землей.
   - Вот ты где!  -  произнес  чуть  глуховатый  голос,  и  Саша  громко
закричал.

***

   Мужчина в черном  плаще  смотрел  холодным,  пронзительным  взглядом,
которого подчиненные боялись больше всего. Вадим никогда не  кричал,  не
размахивал руками и никогда не угрожал. Но любой,  встретившись  с  этим
взглядом, мгновенно тушевался. Двое охранников, виновато стоявших  перед
хозяином, почувствовали, как мороз пробежал у них по  коже,  они  знали,
что пощады не будет, и поэтому молча замерли.
   - Не нашли? - почти утвердительно спросил мужчина.
   - Вадим... - начал было один из охранников  Снегирева-младшего,  тот,
который был постарше и крупнее, и тут же осекся. Глаза Вадима не  давали
шанса для оправдания.
   - Вчера, вы  знаете,  Марина  не  вернулась  из  госпиталя...  Это...
серьезная потеря... - медленно произнес человек в черном плаще. - Но...
   - Мы найдем его. Всю округу обыщем. Все сделаем. - Молодой  парень  в
кожаной куртке выступил вперед.
   Мужчина внимательно посмотрел на подчиненного и усмехнулся:
   - Разумеется, мы найдем его. Территория полностью закрыта, спрятаться
здесь некуда, а убежать далеко он не мог.
   - Вот-вот! - с жаром подхватил первый охранник.
   - Я не договорил, - спокойно остановил его мужчина. - Мы найдем  его,
ты, Боря, сказал совершенно верно. Мы найдем, -  он  сознательно  сделал
акцент на слове "мы" и повернулся к охранникам спиной, - мы найдем, а не
вы. Вы можете быть свободны.
   Оба парня служили у Вадима полгода и прекрасно понимали, что означает
фраза "вы - свободны". Тот, кого Вадим назвал Борей, упал  на  колени  и
обхватил ноги хозяина.
   - Я прошу тебя,  Вадим,  мы  недосмотрели,  это  правда,  но  мы  все
исправим.
   Обязательно исправим... Найдем пацана...
   Вадим повернулся и в упор выстрелил в  стоящего  на  коленях,  второй
парень не успел сообразить, что произошло, как прозвучал второй выстрел,
и он рухнул на пол. Через секунду в комнату вошли  двое  людей  в  форме
защитного цвета, за  ноги  выволокли  оба  трупа,  и  на  полу  остались
ярко-красные  следы  крови.  Вадим  вышел  в  коридор  и   вопросительно
посмотрел на человека, ожидавшего его у дверей.
   - Вероятно, он спрятался в мусорном ящике, - предположил  человек.  -
На территории и в доме его нет. Мусоровоз уехал  полчаса  назад.  Я  уже
отправил людей на поиски.
   - Будут новости - докладывай, - кивнул Вадим и направился к лестнице,
- я буду ждать.

***

   Вадим поднялся наверх и вошел в комнату. Там ничего  не  было,  кроме
двух табуретов и небольшого  старого  журнального  столика.  Необжитость
чувствовалась во всем доме, но эта комната, в которой  шикарная  отделка
стен и потолка резко контрастировала с убогостью  обстановки,  угнетающе
действовала на каждого сюда входившего. Вадим  не  был  аскетом,  просто
этот  особняк  был  приобретен  для  совершенно  определенной  цели,   и
обставлять его мебелью не входило в его планы.
   Мужчина сел на табурет и  закрыл  ладонью  глаза.  Всегда  в  сложные
минуты жизни перед ним возникала одна и та же картина. Он никогда не мог
объяснить, почему именно эта сцена так врезалась в его  память,  но  она
преследовала его уже на протяжении более двадцати лет.
   -  Убью!  Всех  расстреляю!  -  истошно  кричал  мужчина  в  майке  и
спортивных штанах с вытянутыми коленками и грозил палкой.
   У отца была последняя степень белой горячки, он носился за матерью  и
совсем маленьким сыном по всей квартире и норовил ударить палкой.  Мать,
схватив сына,  убегала  в  дальний  угол  и  там,  прижавшись  к  стене,
испуганно смотрела на приближающегося  отца.  Тот,  увидев,  что  добыча
почти настигнута, останавливался и, хищно улыбаясь, злорадно говорил:
   - Ну все, попались...
   Ребенок зажмуривал глаза и сильнее прижимался к матери...
   Ничего страшнее этой сцены потом  в  своей  жизни  Вадим  Козырев  не
видел.
   И никогда потом не испытывал такого полного  ощущения  безнадежности.
Той безнадежности, когда сопротивление бессмысленно и  остается  только,
закрыв глаза, идти навстречу неминуемой  гибели.  Он  видел  круглые  от
страха глаза матери, ее полуоткрытый  рот,  остальные  черты  как  будто
стерлись, ее лица он не помнил. В тот день, так сильно врезавшийся в его
память, отец до полусмерти избил мать, и она через неделю  скончалась  в
больнице. Вадиму тогда было три года. Его  взяла  на  воспитание  сестра
матери, и он почти до совершеннолетия не знал, что женщина,  которую  он
называл мамой, была его теткой. И только лет в  семнадцать  ему  сказали
правду. Вот тогда он вспомнил эту сцену, и с тех  пор  она  преследовала
его как кошмарный сон.
   Вадим заткнул уши, зловещий шепот отца как будто наяву  больно  резал
слух.
   - Ну вот, попались... - услышал он опять торжествующий  голос,  и  по
коже пробежала мелкая дрожь.
   Ему  пришлось  сильно  тряхнуть  головой,  чтобы  наваждение  наконец
исчезло.
   И вот так всегда ему приходилось превозмогать себя, чтобы  избавиться
от преследующего его кошмара. Кошмара,  в  котором  он  был  безропотной
жертвой. А по жизненному опыту он знал, что,  для  того  чтобы  не  быть
жертвой, он должен сам стать охотником.

***

   Павлу Пастухову, получившему от одного остряка еще  в  юности  кличку
Толстяк,  потребовалось  чуть  более  получаса,  чтобы  овладеть  полной
информацией по делу о похищении сына Снегирева.  Павел  служил  у  Жучка
десять лет и привык работать быстро и четко. За эти  качества  босс  его
уважал и направлял только на  особо  важные  задания.  Пастухов  обладал
строгим аналитическим умом и, прикинув ситуацию, быстро вычислил, откуда
могла  просочиться  информация  о  маршруте  машины,  на  которой  везли
ребенка. Трусоватого секретаря он отбросил сразу, тот на риск не пойдет,
а вот пожилая женщина вполне могла быть источником информации.  Пастухов
не был идеалистом и прекрасно ориентировался в  человеческих  слабостях.
Он прикинул: домработница - человек пожилой, вряд ли  обеспеченный.  Как
живут старики, Павел знал и поэтому сделал ставку на один  из  известных
человеческих пороков  -  жадность.  Поэтому,  не  теряя  ни  минуты,  он
направился  к  дому  Снегирева.  Павел  был  уверен,  что  ему   удастся
раскрутить старушку.
   Уже  подъезжая  к  высотному  элитному  зданию,  Толстяк   интуитивно
почувствовал, что он опоздал. Чуть позже, анализируя свое  предчувствие,
он  понял,  откуда  исходила  эта  уверенность.  За  углом  он  приметил
притаившуюся иномарку черного цвета. Машина  стояла  чуть  поодаль,  как
будто говорила:
   "Я тут просто так стою..." Но был подозрителен тот