помнил
сегодняшние витиеватые рассуждения Юрия.
   - По-гречески, - продолжала Виктория,  -  зодиак  означает  "звериный
круг".
   Тринадцать образов, вселяющихся в людей при рождении. Считается,  что
их двенадцать, но это ошибка. О  ней  знают,  но  предпочитают  молчать.
Астрологи не хотят признавать, что человечеством правит чертова дюжина.
   - Звериный круг? - пробормотал Валентин. - Мило.
   - Да, но в основном  это  добрые  звери.  И  потом,  среди  них  есть
Близнецы, Дева, Водолей...
   Валентин почти  не  слушал  ее.  Взгляд  его  был  прикован  к  небу.
Действительно мило... Выходит, все мы звери с чудными  именами.  Спасибо
космосу, планетам и кометам! Наши родители - никто, а все их  воспитание
на поверку оказывается бессмысленным. Чертова дюжина зубастых зверей...
   Руки Виктории обняли его. Холодный нос уткнулся в плечо.
   - А еще Большую Медведицу в древности называли Бычьей Ногой. Здорово,
да?
   - Древние смотрели на вещи практично. - Валентин  поежился.  А  он-то
Собирался показывать ей Кассиопею  с  Андромедой!  Да  и  где  там  они?
Затерялись среди туч или те же звери слопали их?
   Рука его сама собой сжала ладонь Виктории. Впрочем, и черт с ними,  с
этими звездами. Решили держаться от Земли подальше, и правильно  решили.
Не все то золото, что блестит, но коли уж блестит, то,  будьте  уверены,
рано или поздно вызовет хватательный рефлекс. Приблизься однажды все эти
неосторожные светлячки к крышам - и участь неба будет немедленно решена.
Опустеет свод в считанные часы. Или уже опустел?..
   - Созвездие Ориона вон там. Только пояс  Ориона  для  индейцев  Южной
Америки был вовсе не поясом, а оторванной человеческой ногой.
   - Что, опять ногой?
   - Ага! Только эта легенда более загадочна. Один  древний  человек  по
имени Ноуи-Абасси однажды уговорил акулу убить его жену.
   - Вот мерзавец!
   - Да уж. Но он же и поплатился за свое преступление. Сестра  жены,  в
свою очередь обратившись акулой, откусила ему ногу, когда он плавал. И с
тех пор умерший Ноуи-Абасси поселился в одной  части  небосвода,  а  его
оторванная нога - в другой.
   - А сама акула где?
   - Акула там тоже есть, только я не помню, где именно.
   - Ну и не надо. - Он вздохнул. - Не хватало нам  еще  акул  звездных.
Земных хватает. По самое горлышко.
   Словно звук далекой гитары коснулся слуха  Валентина.  Он  напряженно
замер.
   Ни флейт, ни ударника - одна только гитара и долгие  плывущие  звуки.
Тонкие чужие пальцы, с трогательной бережливостью  пощипывающие  струны,
пощипывающие его сердце. Такое  с  ним  приключалось  и  раньше.  Легкое
дуновение ветерка, незнакомое слово - и  разом  менялось  настроение.  В
конце концов, что он знал о  себе?  Что  знал  о  звездном  клочке,  под
которым родился? Может, и правда, что человек обречен на то, чтобы  жить
с тем, с чем явился на  свет?  И  нечего  рычать  и  плеваться.  Живи  и
радуйся, потому что мог бы не жить вовсе, и главный приз - сама жизнь. А
то,  что  кому-то  в  дар  достается  нервная  суета,  кому-то   розовое
жизнелюбие, а кому-то - Ее Величество Меланхолия, - это уже дело случая.
И неслышимую печальную мелодию Валентин любил и не  любил  одновременно.
Она смущала его, лишала стержневой прочности, но отчего-то он все слушал
и слушал...
   - Валя!..
   Он обернулся к ней, совершенно бессознательно погладил ее лицо.
   - Ты сейчас словно ушел куда-то.
   - Я думал над твоими словами. Вот уж никогда бы не  поверил,  что  ты
способна увлекаться подобными вещами.
   - Это все моя тетка.  Она  преподает  астрономию  в  вузе  и  страшно
увлекается авестийским учением.
   - Молодец! - Валентину показалось, что Вика  дрожит.  -  Э-э,  да  ты
совсем окоченела, подружка! - Он подхватил ее на руки, занес в  комнату.
Свет был  потушен,  он  двигался  осторожно.  Разглядев  диван,  опустил
Викторию на подушки.
   На мгновение ему стало грустно. Что-то в ней изменилось. Глаза больше
не смеялись, усталость на лице. Или это ненадолго?
   - Валь, теперь твоя очередь рассказывать.
   - Что ты хочешь услышать?
   - Твой голос...
   Он лег рядом, крепко обнял ее. Слова крутились  в  голове  -  глупые,
смешные, ласковые, но он молчал. Отчего-то боялся произносить их  вслух.
Слишком часто приходилось убеждаться, что озвученное  теряет  магическую
силу. Он не знал, почему так происходит, но испытывать лишний раз судьбу
не спешил. Правы те, кто доверяют  тишине.  Зачастую  она  мудрее  слов.
Сейчас больше, чем когда-либо, Валентину хотелось верить в это.

***

   Верхние нары - удел сявок, смакующих смрад людских тел,  но  выбирать
не приходилось. В этой камере их было двое, и нижнее место  уже  занимал
уродливого вида карлик.  Человек  с  недоразвитыми  ножками  младенца  и
ручищами самца-медведя.
   "Газовую  камеру",  в   которой   очутился   Валентин,   использовали
исключительно летом, когда спешащее к зениту солнце прогревало  железную
крышу  до  железного  треска.  Три  стакана  воды  в  день,  солоноватый
картофель и невыносимая духота. На прогулки выводили одного  карлика,  и
уже на третьи сутки  у  Валентина  начались  адские  головные  боли.  Он
пробовал отказаться от картофеля, но с наступлением сумерек ему пришлось
в должной мере оценить мудрость надзирателей,  поместивших  его  в  одну
камеру с молчаливым уродцем. Карлик знал  свое  дело,  и  ночью,  стянув
Валентина с нар, он обрушил на него  град  ударов.  Зыбкий,  заполненный
болезненными видениями  сон  превратился  в  кошмар  наяву,  безобразная
ухмылка карлика заслонила весь мир. Теряя сознание, Валентин  ощутил  на
губах  привкус  картофеля,  перемешанного  с  его  собственной   кровью.
Избивая, карлик пригоршнями впихивал ему  в  рот  несъеденную  пишу,  и,
кашляя, давясь,  Валентин  глотал  ненавистный  картофель,  не  в  силах
оказать сколь-нибудь действенного сопротивления.  Чуть  позже,  отряхнув
руки, уродец забросил безжизненное тело обратно наверх.
   Зачем они это делали?.. Подобным вопросом Валентин даже не задавался.
   Жизнь наделяет людей энергией, и  энергией  немалой.  Человек  просто
вынужден каким-то образом расходовать ее. Иначе он взорвется,  перекипит
и сойдет с ума.
   А уж как он ее расходует, это дело его совести. Кто-то строит дома  и
дороги, кто-то любит женщин, кто-то издевается над людьми.
   С первого дня ареста  его  поместили  на  особый  режим.  Кому-то  из
следователей он здорово не понравился. Любопытствующие соседи по  нарам,
скудная баланда, методика ночных допросов -  за  всем  этим  угадывалась
чья-то безжалостная рука. Впрочем, о  какой  жалости  может  идти  речь,
когда человек оказывается за решеткой? Адовы круги здесь были отнюдь  не
мифом, и, как за многими другими подопечными, за Валентином наблюдали  с
интересом маститых естествоиспытателей, загадывая и делая ставки, лениво
поминая в разговорах. Он являлся для них  очередным  ребусом,  столь  же
интересным, сколь и упрямым, решить который следовало во что  бы  то  ни
стало. Взнузданной лошадкой  он  перемахивал  через  препятствия,  молча
подчиняясь чужой воле, потому что  за  волей  этой  крылись  многотомные
своды законов, сотни тюрем и  лагерей,  армии  в  мундирах  и  фуражках,
молчаливое согласие всего мира на застенное насилие. Науке выживания  он
учился с нуля, а  найдя  в  себе  силы  терпеть,  даже  завел  друзей  и
приятелей.
   Следственный  изолятор,  тюрьма,  зона  -   все   это   походило   на
своеобразные ступени.
   Он заканчивал один класс, чтобы тут же перейти в другой, иногда более
сложный.
   Лесоповал перестал быть каторгой, к карцерам он притерпелся,  пестрый
люд, пообтесав "сырого мужичка", научил тюремной дипломатии. Но  он  был
еще в состоянии роптать и  роптал  при  всяком  удобном  случае,  и  вот
тогда-то его перевели из зоны на "курорт", засадив в компании с карликом
в "газовую морилку". На "курорт" отправляли особо  строптивых,  тех,  на
кого указывал далекий и властный перст. Дефицит воды, хрусткий  от  соли
картофель и спертый воздух действовали безотказно. Месяц, проведенный на
"курорте", превращал арестантов в хронических гипертоников с  одышкой  и
пошаливающим сердцем. В ранге доходяг их кротко  возвращали  в  зону  на
общие работы, а чуть позже  родственникам  чистосердечно  сообщалось  об
инфарктах и инсультах - болезнях вполне естественных, от  которых  имеет
право скончаться каждый, будь он на воле или вне таковой.
   Весь  день  Валентин  готовился  к  ночи.  Он  наотрез  отказался  от
картофеля и пил одну воду. Напрягая мышцы рук  и  ног,  прислушивался  к
болезненным толчкам в затылке. Голова теперь  болела  беспрерывно.  Ныла
поясница, и начинали отекать руки. Вечер наступил быстрее, чем он думал.
Дождавшись положенного часа, вертухаи завели внизу музыку, ограждая себя
от "шума", а карлик поднялся с  нар  и  минуту  стоял,  приглядываясь  к
соседу. Голова его едва доставала до верхнего яруса, и он опять прибег к
помощи своих страшных рук. Валентин позволил ухватить себя за  колено  и
свободной ногой с силой ударил карлика в лицо.  Он  здорово  ослабел  за
"курортные" деньки, но, по счастью,  этого  единственного  удара  уродцу
хватило. Карлик был жив, но находился в глубоком нокауте.
   Перетащив его на нары, Валентин связал чудовищные руки разорванной на
полосы майкой. И только после этого позволил себе заснуть.
   За свою выходку  он  ждал  самого  страшного,  но,  как  ни  странно,
обошлось без последствий. Вертухаи так и  не  узнали  о  случившемся,  и
последующие две ночи прошли спокойно. Удивительное произошло  на  третий
день. Совершенно неожиданно  карлик  предложил  Валентину  свои  услуги.
Что-то, по-видимому, переключилось в  его  мутном  сознании.  Во  всяком
случае,  отношение  к  сокамернику  он  резко  переменил.  Впервые   они
поговорили  по-человечески,  и  Валентин  узнал,  что  карлик  идет   по
расстрельной статье, но здесь, в зоне,  его  "взяли  на  поруки",  решив
использовать для особых поручений. Благодаря этой службе он и  оставался
еще жив. Шесть лет подлого рабства - так он определил свое заточение.
   Самое ужасное заключалось в том, что  он  знал,  как  отсюда  бежать.
Знал, но сам уже ни на что не надеялся. Короткие кривые ножки,  конечно,
не спасли бы его от сторожевых псов. Валентину же он напрямую  предложил
спасение. Решетка маленького оконца крепилась металлическими скобами,  и
одну за другой карлик выдернул их  из  соснового  бруса.  Для  него  это
оказалось не сложнее, чем вытянуть щипцами с десяток гвоздей.
   - Уходи. - Он поглядел на Валентина водянистыми глазами. - Сегодня же
уходи.
   В течение нескольких минут он изложил сокамернику весь свой  нехитрый
план.
   Слушая его, Валентин верил и не верил. Он был осведомлен, что нередко
таким образом начальство  освобождалось  от  прытких  зэков.  Прыжок  на
проволоку,  выстрел  в  спину  -  и  никаких  проблем.  Весь  его   опыт
подсказывал, что это западня, и все же в конце концов карлик его убедил.
Валентин сдался. Отсюда и впрямь можно было бежать, и оставалось  только
догадываться,  какие  таинственные  коловращения  произошли   в   голове
мрачноватого  человечка  и  чем  же  сопротивление  жертвы  сумело   так
расположить к себе.
   Они даже не стали  дожидаться  вечера.  Это  был  самый  отчаянный  и
скоропалительный план в жизни Валентина. Надзиратель явился на первый же
зов карлика. Последний безыскусно  пытался  сыграть  роль  больного.  От
волнения  Валентин  не  разобрал,  что  именно  кричит  его   компаньон.
Надзирателя же он сразу  узнал.  Круглое  решительное  лицо,  неприятный
цепляющий взгляд, крепкая фигура  спортсмена.  Вопреки  уставу,  "дубак"
вошел в камеру без сопровождающего. Устав  на  то  и  устав,  чтобы  его
нарушать.  Кроме  того,  карлик  числился  "своим",  а  Валентина  после
изнурительных дней "опускания" перестали брать в расчет.
   Подобное небрежение сослужило скверную службу надзирателю. Стоило ему
склониться над причитающим карликом, как  Валентин  прыгнул  солдату  на
плечи. Ни один нормальный человек не выдержал бы подобной  атаки.  Более
семидесяти килограммов с высоты  да  на  хребтину...  Сунувшись  вперед,
охранник ударился лбом о деревянную  поперечину  и  все  же,  уцепившись
пальцами за край нар, успел развернуться. Не доверяя  ослабевшим  рукам,
Валентин ударил его коленом в  грудь,  и  еще  раз,  заставив  с  хрипом
повалиться на пол. Карлик, успевший сесть и оглядеться, молча кивнул  на
окно. По-прежнему играла музыка, никто не включал сирены и не  спешил  с
криками к открытой камере. Впрочем, этой  дорогой  Валентин  уходить  не
собирался. Они располагались на втором этаже, и внизу  ему  пришлось  бы
миновать караулку с отдыхающей охраной, проходную с дежурным.
   Завладев пистолетом охранника, он проверил  обойму.  Это  была  самая
важная часть плана. Без оружия покидать камеру не имело смысла.
   - Следи за "попкой" на вышке, - шепнул карлик. - Обычно  он  кемарит,
но если нет, считай, тебе хана.
   Как говорится, утешил. На прощание.
   - В лесу сразу начинай подбирать полиэтиленовые пакеты,  тряпки.  Без
них замерзнешь в воде уже через час.
   Благодарно  кивнув,  Валентин  вынул  из  рамы   решетку,   осторожно
прислонил к стене. Высунув  голову,  прошелся  оценивающим  взглядом  по
рядам колючки. Забор с проволокой находился на  расстоянии  трех-четырех
шагов от здания. Он от души понадеялся на  крепость  преграды.  Прыгнуть
предстояло прямо на проволоку.
   Покосившись в сторону вышки, он облегченно вздохнул.  Солнце  загнало
"попку"  в  спасительную  тень.  Выключенный  прожектор  тусклым  глазом
наблюдал за жизнедеятельностью крохотного лагеря. Верятно, для вохры это
действительно было курортом. Тишина, ягоды, грибы...  Трое  или  четверо
заключенных не в состоянии были испортить настроения. Охрана загорала на
заднем дворике, резалась в  карты,  убегала  в  соседнюю  деревеньку  за
самогонкой. Жизнь текла лениво и размеренно.
   Выбравшись из окна, Валентин прыгнул. Пролетев по  воздуху,  вонзился
каблуками в скрежетнувшую проволоку. Одна из прибитых под углом балок  с
хрустом переломилась, но, в  свою  очередь,  проволока  самортизировала.
Батут  из  металлических  колючек  -  амортизатор  для  сумасшедших  Она
смягчила падение, и через секунду Валентин  уже  летел  к  земле  по  ту
сторону забора. Один из башмаков ему не  удалось  отцепить  от  колючек,
Валентина грубо развернуло, и он рухнул  на  спину.  Однако  времени  на
оханье не оставалось. Вскочив, он побежал так быстро, как только мог.  В
висках болезненно запульсировало, тысячи иголочек вонзились в  легкие  и
сердце. Место, куда он приземлился, было худшим из препятствий.
   Десятиметровая простреливаемая зона  меж  двух  заборов,  по  которой
постоянно бегало с пяток овчарок. Он и сейчас боковым  зрением  заметил,
что откуда-то сбоку встрепенувшимся  комком  к  нему  метнулся  один  из
здешних волкодавов. А где  один,  там  и  все  прочие.  В  резвости  он,
разумеется, им  уступал.  Для  того  и  понадобился  пистолет.  Пугануть
"попку", не подпустить к горлу собак. Даже  если  основная  часть  своры
окажется на дальнем конце периметра, это даст  лишь  крошечную  фору.  А
дальше придется отбиваться - ногами, руками, зубами...
   До забора он все-таки добежал. С разбега  подпрыгнул  и  уцепился  за
деревянные зубцы. Пальцы подвели  его.  Заработав  несколько  заноз,  он
сорвался.
   Слишком высоко...  Секунды,  подаренные  судьбой,  иссякали.  Прыгать
второй раз не имело смысла. Повернувшись, он упал на колено  и  выдернул
из-за пояса пистолет.
   Огромный паленой  расцветки  пес  стремительно  приближался.  А  чуть
дальше мелькали оскаленные пасти его мохнатых коллег. Валентин  заставил
себя сосредоточиться.
   Мушка и мчащийся зверь - ничего больше!.. На открытом воздухе выстрел
прозвучал негромко. Всего-навсего безобидная детская  хлопушка.  Но  эта
хлопушка  имела  способность  жалить.  Собака  с  визгом  отпрыгнула   и
закрутилась на  земле.  Не  переводя  дыхания,  Валентин  выстрелил  еще
трижды. Двух овчарок он сумел зацепить, остальные  отбежали  в  сторону.
Вид  поскуливающих  собратьев  если  не  напугал,  то  по  крайней  мере
поколебал их решимость. Теперь они избрали иную тактику,  приближаясь  к
беглецу с  двух  сторон,  прижав  уши,  захлебываясь  от  злобного  лая.
Валентин бросил взор на вышку. Так и  есть.  Выстрелы  и  лай  разбудили
часового. Что-то крича, он суетливо сдергивал с плеча автомат.
   Выстрелив в его  сторону,  Валентин  принудил  охранника  юркнуть  за
деревянный бортик. Сирена еще не ревела - и на том спасибо. Псы  скалили
желтые клыки, подбадривали друг дружку бесноватым рыком.
   С каждым мгновением они заводились все больше.  Валентин  чувствовал,
что еще немного - и,  преодолев  страх,  они  набросятся  на  него.  Ему
хотелось сохранить патроны, но лезть на забор -  значило  подставить  им
спину.
   Помощь  пришла  с  неожиданной   стороны.   Его   выручил   охранник.
Высунувшись из укрытия, он молотнул вниз  рассыпчатой  очередью.  Жухлая
трава взметнулась у Валентина под ногами  и  перед  оскаленными  мордами
псов. Вероятно, они  знали,  что  это  такое,  потому  что  с  резвостью
отскочили назад. А Валентин уже сдергивал с себя рубаху. Счет  шел  даже
не на секунды - на мгновения. То ли с перепугу,  то  ли  от  неопытности
охранник все никак не мог в  него  попасть.  Пули  веером  прошлись  над
головой, продырявив забор,  снова  ударили  возле  собак.  Валентин  уже
держал рубаху в руках. Толкнувшись ногами, взмахнул ею, и  ткань  тотчас
зацепилась за треугольные зубцы. Впиваясь пальцами в материю, словно  по
канату рванулся вверх. На двойной  ряд  проволоки  он  даже  не  обратил
внимания. Спасение было рядом. Он уже переваливался телом на ту сторону,
когда в левую ногу вцепился один из псов. Валентин  вскрикнул  от  боли.
Болтнув ногой, стряхнул овчарку. Проволока огнем обожгла грудь и шею, но
он уже летел к земле. Жуткий рубикон был перейден.
   Не жалея патронов,  часовой  продолжал  садить  по  забору.  На  лицо
Валентина сыпалась труха и щепки. Поднявшись, он побежал. Петляя, достиг
кромки леса и под прикрытием первых деревьев  задержался,  чтобы  куском
брючины перемотать кровоточащую ногу.
   Когда-то давным-давно, еще совсем в другой  жизни,  он  участвовал  в
столичных марафонах. Без  особого  успеха,  но  тем  не  менее  пробегал
дистанцию до конца. Сейчас ему надлежало повторить давнее достижение.  С
располосованной грудью, с раненой ногой и саднящим сердцем. О  силах,  о
спортивной форме  говорить  не  приходилось,  и  все-таки  было  кое-что
важное,  существенно  отличавшее  его  от  того  прежнего   безмятежного
студента. Он успел превратиться в зэка  и  бежал  не  ради  участия  или
рекорда - он бежал ради спасения жизни.
   Весна и лето - сезон охоты на беглецов. Уйти от  десятка  вооруженных
людей с собаками - дело фантастической сложности.  Его  спасла  река,  о
которой заботливо упомянул карлик. Мрачноватый  сокамерник  предусмотрел
все и даже пальцем на пыльном  подоконнике  вычертил  ему  что-то  вроде
карты. Не забывал Валентин и совет о тряпках с  кульками.  Лес  двадцать
первого века мало напоминает древние  девственные  чащи.  Мусора  в  нем
предостаточно, и, одолев шесть-семь километров, отделяющие его от  реки,
Валентин успел обзавестись драной, с  пятнами  от  костра  шинелишкой  и
заляпанным маслом тряпьем. Все  это  он  беспорядочно  обматывал  вокруг
торса и головы. Далее в ход шли полиэтиленовые  пакеты  и  проволока.  И
снова слой  тряпок,  слой  пакетов.  Последние  километры  вымотали  его
вконец.  Кровь  из  ран  продолжала  сочиться,   от   форы,   подаренной
внезапностью, не осталось и следа. На берег реки он выбрался  совершенно
измученным. Чуть ли не на четвереньках вошел в воду, последним движением
натянул на голову желтый и замусоренный кулек. Напиться в  разгоряченном
состоянии - вещь немыс