. Лодынин приехал позже.  Но  Майский  знал,
кто из генералов приехал. Точно знал, по фамилиям. Ему нужны  были  фамилии,
чтобы вызвать вас к самолету. Вы  хотели  на  всякий  случай  устроить  себе
страховку, чтобы в случае необходимости  оказаться  на  борту  самолета.  Но
Сизов не появился, и вы решили не рисковать. Тем более, что  в  Либерии  все
было обговорено.
   - Это пока все домыслы, - сказал генерал, - у вас нет доказательств.
   - Есть, - возразил Абуладзе. - Когда я вчера летел в  самолете,  один  из
помощников Майского радостно сказал, трогая деньги,  что  не  верил  Аркадию
Александровичу, когда тот рассказал о своем плане, вернувшись из-за границы.
Я запомнил эту фразу.  И  подумал,  что  человек,  спланировавший  все  это,
наверняка должен был продумать все вопросы  где-нибудь  в  другом  месте.  И
конечно, не  в  Москве.  Вот  паспорта  погибших  Мигеля  Переды  и  Аркадия
Майского. Вы были в одно и то же время с ними в  Болгарии.  И  Питер  Бустен
тоже там  был.  Таких  совпадений  не  бывает,  генерал.  Это  самое  верное
доказательство вашей вины. Как вы  объясните,  что  все  организаторы  этого
преступления случайно оказались вместе с  вами  в  одно  и  то  же  время  в
Болгарии?
   Генерал стиснул карандаш, находящийся у него в руке. Побледнел.
   - И наконец, третья капсула, - закончил Абуладзе. -  Я  с  самого  начала
подозревал, что капсулу нам так просто не отдадут. И знаете, почему?  Я  был
убежден, что человек, придумавший такой грандиозный план, не отдаст капсулу.
И не отдаст он ее только в одном случае. Если он сам ученый и ему  интересно
обладать подобным вирусом ЗНХ. Прокуратура выдала санкцию на обыск  в  вашем
доме. Я думаю, третья капсула именно там. Вы ведь вчера  сильно  опоздали  к
министру, явившись последним из генералов, названных мною. Очевидно,  у  вас
было время, чтобы спрятать капсулу у себя дома, генерал Лебедев.
   - Нет, - быстро возразил генерал, - не дома. На даче, в моем сейфе.
   Абуладзе поднялся. Посмотрел на генерала.
   - Но почему, почему все это нужно было придумывать? У вас  же  было  все.
Кафедра, научное звание, известность, хорошее положение.
   Лебедев скривил тонкие губы.
   - Какая глупость! - презрительно сказал он.  -  Мои  коллеги  владеют  на
Западе целыми виллами, а я тут свою дачу достроить не могу.
   И вы считаете, что у меня есть все. Типично советский менталитет.
   - Вы подставили под удар стольких людей!
   Вы, ученый, разве не подумали, что может случиться,  если  хотя  бы  одну
капсулу разобьют?
   - Там были не все компоненты, - хмуро сказал Лебедев,  -  болезнь  вполне
поддавалась излечению.
   - Да, - печально сказал Абуладзе, - теперь я вижу, что у вас было не все.
Вам не хватало для научных успехов такого компонента, как совесть,  генерал.
Прощайте. - И, повернувшись, он пошел к выходу.
   Генерал остался сидеть в своем кресле.
   Потом, подумав немного, открыл ящик стола, где  у  него  лежал  пистолет.
Выстрел раздался ровно через двадцать минут после ухода Тенгиза Абуладзе.

И еще на следующий день

   - Здесь? - спросил Абуладзе, глядя на дом.
   - Здесь, - улыбнулся Борисов, - но вообще-то это не правильно. Отец  ведь
обещал ему самому починить этот паровоз.
   - Ах, дорогой мой человек! - покачал головой Абуладзе. - Разве в паровозе
Дело? Такие, как Сизов, мне жить помогают. Можно ходить по улицам,  воздухом
дышать, с людьми разговаривать. И знать, что с тобой в городе такой  человек
живет. С такими тяжелыми ранениями он на одной  руке  с  верхнего  этажа  на
балкон спустился. И не для того, чтобы жизнь себе спасти.  А  чтоб  нам  все
рассказать. Чтобы про предателя предупредить. И с такими ранениями весь день
продержался. И даже освободиться во второй  раз  сумел.  Вот  кто  настоящий
герой. Пока он выздоровеет, много времени  пройдет.  Врачи  говорят,  месяца
три, не меньше. А он сыну обещал этот паровоз на  следующий  день  починить.
Нет, дорогой, я обязан туда подняться.
   - Идем, идем, - потянул его Борисов.
   Они поднялись по лестнице. Лифт опять не работал. Позвонили в  дверь.  Ту
самую дверь.
   И та же девочка, дочка Сизова, открыла дверь.
   Теперь ее взгляд был уже не детским, а по-взрослому мудрым и осмысленным.
За День Луны она прошла весь курс своего подросткового осмысления жизни - от
ненависти  соседей  и  проклятий  в   адрес   ее   отца   до   восторженных,
слезливо-умиленных лиц тех же людей.
   Она познала науку притворства и увидела Ложь в ее  первозданном  виде.  И
потому теперь, стоя на пороге своей квартиры, она сурово и молча смотрела на
незнакомцев, стоявших перед ней.
   Внезапно из другой комнаты вышел ее младший брат. Он по-прежнему  волочил
свой сломанный паровозик. Не обращая внимания на чужих, он подошел к сестре.
   - Опять не лаботает, - твердо сказал он.
   - Ах ты, мой дорогой! - наклонился к  нему  Абуладзе.  -  Я  тебе  другой
паровоз принес, еще лучше. - И протянул ему большую коробку с целой железной
дорогой. И, опустившись на корточки,  почему-то  заплакал,  глядя  на  этого
мальчика.
   - Как мой внук, - говорил Абуладзе сквозь слезы, - совсем как мой внук.
   Ребенок стоял перед ним,  прижимая  к  груди  огромную  коробку  с  такой
заманчивой игрушкой, и глядел  на  этого  плачущего  большого  человека,  не
понимая, что происходит.  Он  не  осознавал,  что  вчера  его  папа  и  этот
незнакомый дядя спасли тысячи таких детей, как он.
   И  поэтому  полковник  Абуладзе  мог  позволить  себе  сидеть  теперь  на
корточках и плакать перед этим ребенком. Может быть, это и была  его  высшая
награда.