ревья, откуда ей  уже  никогда  не суждено вернуться.  А Гук  и
Виктор  все  еще  сидели  и  чего-то  ждали,  словно  надеясь,  что  действо
повторится вновь. Вдруг заухала ночная  птица.  Гук пришел  в  себя,  Виктор
также постепенно возвращался к происходящему.
     - Теперь  до следующего года, сказал  Гук  и весело сбил  лапой крупную
каплю с березового листа. И проговорил:

     Запушушились инием
     Колкие листочки. Замигали синие
     Бусинки и точки. Вся округа далеко
     Инием сверкает. Лишь на солнце нет его,
     Потому что тает.

     Тут Виктор вспомнил о чем он думал весь день.
     - Тебе надо быть  осторожным. К нам  приехал дядя. Он ученый. Всю жизнь
животныъх изучает и если доберется до тебя, могут быть неприятности.
     - Почему? - удивился Гук.
     - А потому что, если он  узнает, что существует новый вид животного. То
есть ты. Ему потребуются доказательства.
     - Какие?
     - А такие, шкура, череп и кости.
     - А зачем? - с интересом спросил Гук.
     - Другие доказательства ему  будут неубедительны. Он вообще считает что
животные думать не могут и что они вроде машин.
     - Значит придется найти такие, которые будут убедительными.
     - Что ты имеешь ввиду? - не на шутку встревожился Виктор.
     -  Доказательства, - ответил  Гук, - убедительные доказательства, -  от
которых он не отвертится.
     - Но... - хотел было возразить Виктор.
     -  Не  волнуйся,  мои  шкура и  кости останутся при мне,  они  мне  еще
пригодятся.  Гук повернулся и уставился на Луну. Виктор тяжело вздохнул. Все
это было слишком опасно.

        "Глава четвертая"
     В которой Филлипп Филлипович учит Виктора, а Гук Филлиппа Филлипповича.

     Теперь  жизнь Виктора и  его бабушки начиналась  и заканчивалась каждый
день со стуком печатной машинки. Который прерывался только на завтрак,  обед
и ужин и возгласы вроде:
     - Бред какой!
     Или
     - Это балаган! Он  думает, что ему методику учета оленей  в тундре  и к
вирусам  применять  можно! Дом наполнился  наукой до  самого потолка. Теперь
Филлипп  Филлиппович ежедневно при любой возможности изливал  на  домочадцев
такое  количество научных сведений,  что им стало  казаться что они  гораздо
глупее последнего  таракана. Авторитет Филлиппа Филлипповича так давлел  над
ними, что жизнь им  была уже  не  в радость.  При дяде теперь  они опасались
открывать рот, чтобы не узнать еще чего-ибудь нового.  Так однажды просьба к
дяде  подать  хлеб, вылилась в историю развития хлебопроизхводства на Руси с
полной   биографией   знаменитого   ученого   Вавилова.  Бабуля  с  Виктором
становились все  мрачнее,  а  Филлиппп Филлипович все  веселее  и енергичнее
оттого,  что  мог  озарить еще  чье-то  безграмотное сознание всепобеждающим
светом  науки.  Сам дядя абсолютно не  замечал удрученности  своих  соседей,
будучи  слишком захваченным  вихрем статей, диссертаций  и  очерков, которые
ожидали  его  письма,  правки  и  критики.  Скоро  бабушке  и Виктору  стало
казаться, что они лично знакомы со всей академией наук, а также Омом, Герцем
и другими учеными  деятелями. Они знали недостатки ведущих светил  настолько
хорошо,  что  удивлялись,  как  при  таких  отрицательных   качествах,   они
умудрялись совершать  мировые  открытия. Ученые  вторгались в их сны.  Исаак
Ньютон норовил  уронить  яблоко на голову Архимеду, который купался в ванной
вместе с Левенгуком и его первым микроскопом. Все они кричали нечеловеческим
голосом: "Эврика! " и измученный Виктор просыпался в холодном поту.  Бабушка
не знала куда деваться от Менделеева, который являлся к ней не только ночью,
но  и  днем.  Менделеев  умолял ее включить  в  таблицу  химический  элемент
Пифагорий, который они вместе с одноименным ученым зарыли под старой яблоней
в саду на следующий день после изобретения  радио. Теперь у бабушки осталась
последняя радость  в жизни - партийные собрания,  на которой  она боролась с
буржуями с  удвоенной  энергией, а у Виктора -  уйти подальше в лес и  снова
окунутся в тихий таинственный мир, полный неведомых запахов и красок, где не
было ни телескопов, ни  формул, ни  научных  авторитетов, которые все рвали,
кололи и испытывали, а только  безграничное спокойствие  и ощущение,  что ты
часть этого безграничного  необъяснимого мира, полного секретов и удивления.
Мира, который всегда  будет ласков к тебе, потому что ты  и  есть  маленькая
крупица его. Гук  подарил Вмктору  дудочку из  речного  тростника.  Теперрь,
подув в нее,  Виктор  мог вызвать  Гука  откуда угодно. А  надобность в Гуке
Виктор  ощущал  постоянно, но  к  дудочке он решил прибегать,  только  когда
станет совсем невмочь.  Хотя раньше, как-будто бы, Виктор жил без Гука  и на
жизнь не жаловался,  но то было раньше! После последнего разговора Виктор  о
дяде Гуку  не напоминал, словно нудных наставлений Филлипп Филлипповича и не
существовало вовсе. Но Гук ничего не забыл,  но по своей привычке заговорил,
только когда  план борьбы с  просветительской  деятельностью дяди  был готов
окончательно  и  продуман до  мельчайших деталей. Для этого  вездесущий  Гук
собирался привлечь  значительные силы,  как в  границах леса,  так и  за его
пределами. В утро, на день которого был назначен  первый этап плана, Виктор,
проснувшись,  почувствовал   сильное   волнение.  Хотя   главное  участие  в
сегодняшней операции пбыло отведено Гуку,  без  отличной  игры  Виктора,  об
успехе нечего было  и мечтать. После того,  что  наука опротивела Виктору до
приступов  головной   боли,  он  должен  будет  изображать  глубокую  в  ней
заинтересованность, а  также  в  постижении  основ  научного подхода и  даже
попросить продемонстрировать их  на  примере. То есть провести самые, что ни
на есть настоящие  опыты, в успехе  которых он, не  смотря на все уникальные
способности Гука, все-таки сомневался.  Уж слишком сильно в  него вдолбили в
школе веру  в  науку. Виктор пднялся с кровати,  вздохнул  как можно глубже,
попытался  найти в себе хоть какую-то заинтересованность в науке, чтобы было
легче играть и,  убедившись,  что дядя  все добил окончательно, вздохнул еще
раз и  побрел к завтраку,  который как всегда проводился под  огнем  научных
сведений. На террасе расположилась так необычно угрюмая бабушка и как обычно
веселый  и   пыщущий  интиллектом  Филлипп  Филлиппович,  который,  закончив
намазывать  вареньем  бутерброд,  наливал  себе  горячего  чаю  из  золотого
тульского  самовара в центре стола.  Виктор сел за стол  взял  кусок хлеба и
ложку, чтобы намазать шоколад.
     - Да-с,  - сказал дядя, закрывая  краник на  носике самовара,  - а  вы,
кстати, знаете откуда пошли самовары? Никто  этого не знал и, честно говоря,
знать  не хотел. Но Виктор,  поборов  в  себе невольное  желание  вскочить и
убежать  подальше,  укусил   бутерброд,  вкуса  которого  не  почуствовал  и
отдавшись на волю судьбы, спросил:
     - Откуда?
     Филлип Филлиппович этому как-будто не  удивился,  но бабушка посмотрела
на внука, как на последнего предателя.
     - Ну  все,  - подумал  Виктор,  уловив ее  взгляд, -  теперь  она  меня
причислит  к  буржуям.  Бабушка  отвела  взор  и безразлично  уставилась  на
савмовар. Что она  еще могла сделать, если кольцо ее политических врагов так
ужасающе сомкнулось?
     -  Да, самовар! -  со вкусом повторил  Филлипп Филлиппович, -  как  вам
должно быть  известно, -  он  сделал  ударение на  слове "должно", -  первые
образзцы  самоваров появились еще при Петре Великом. Тогда рудное дело у нас
только  начиналось,  а  из-за  границы стали  привозить  железные печки, так
называемые "буржуйки"... Бабушка метнула в дядю пронзающий взгляд и пожевала
губами.
     - ...  печки топили хорошо, -  продолжал Филлипп Филлиппович,  - быстро
разошлись по России. Но вот однажда русский  мастер железного  дела Демидов,
придумал на  нее чайник ставить, чтоб  тепло впустую  не пропадало. А  потом
взял, да и припаял его к печке. Вот так был изобретен первый самовар, правда
чтоб чаю попить всю печку наклонять приходилосб, но что ведь важно?
     - Что? - выдавил из себя Виктор.
     -  А  то что основополагающий шаг, так  сказать,  самоваростроения  был
сделан, что и отразилось в определенном смысле на всей жизни  нашего народа.
Вот так-то. И, наслаждаясь очевидным вниманием,  Филлипп  Филлиппович  гордо
посмотрел на слушателей  и хитро  улыбнувшись, поднес чашку ко  рту.  Виктор
облизал пересохшие губы. проглотил холодный ком, который  провалился куда-то
в область желудка, обдав его морозом и спросил.
     - А в чем  отличие человека от животных? Для бабушки это было слишком.,
она сделала попытку встать и уйти, но наткнувшись на благожелательный взгляд
дяди, словно на стену, безвольно опустилась и уже до конца разговора никаких
попыток  к бегству  не проявляла и  только  смотрела  бессмысленным взглядом
сквозь золотой тульский самовар. Куда-то далеко далеко.  Туда  где нет дяди,
ученых и власть давно уже взяли в свои руки пенсионеры.
     -  Я  даже  думаю, -  медленно  произнес Виктор,  что вам  будет  лучше
показхать  мне эту  разницу на  опыте.  На это заявление бабушка лишь  мелко
дернулась, видимо  где-то  внутри она еще продолжала оказывать  ожесточенное
сопротивление.
     -  Ну что  ж,  -  сказал польщеный дядя, -  я  конечно  сейчас  завален
работой, но если кто-то  стремится  к  постижению науке,  мы ему обязательно
протянем  руку просвящения.  Есть у  меня  кое-что в запасе. Конечно сложные
эксперименты,  которым   требуются   лабораторные   условия  провести  будет
затруднительно,  но они ведь нам  и  не нужны. Тут понадобится что-нибудь из
классики. Что-нибудь простое и результативное. Филлип Филлипович для большей
убедительности поднял палец и допил чай.
     - А начнем мы с, м-м-м, самого нагядного. С голубей.
     - С голубей? - удивился Виктор.
     -  Да, видишь  ли, их умственные  способности, настолько незначительны,
что показать  пропасть,  отделяющую разум  этих птиц  человека,  не составит
никакого труда.  Филлип  Филлипович  поиграл пальцами на подтяжках и хлопнул
ими о свою внушительную грудь.
     - Пошу, коллега, - сказал он и,  что-то напевая, встал и проследовал на
кухню.  Сердце  у  Виктора  колотилось.  Мысленно  он  перебирал  весь  план
сформулированный  Гуком. Тут Виктор вскочил, забежал в свою комнату и плотно
прикрыл дверь. Он достал дудочку и подул. Через окно влетел Гук.
     - Сейчас голубей на ум проверять будем,  - запыхавшись  сказал  Виктор.
Гук молча кивнул. Мелодия сделала вираж и вылетела на улицу. Виктор бросился
к  дяде.  Филлипп Филлиппович  завершал  приготовления  к  эксперименту.  На
подоконнике он раскрошил кусок черствого хлеба.
     -  Сюда же каждое  утро  голуби  прилетают?  А  вот  мы окно закроем, а
форточку оставим и будем глядеть, как такое изменение окажется непреодолимым
препядствием на пути  к  еде. Дядя сделал все что  нужно и они опустились на
стулья, глядеть на позор голубей. Вскоре захлопали  крылья и прилетел первый
эксперементируемый. Голубь послушно заходил  по полоконнику, тыкаясь грудью,
в закрытое окно, не замечая форточки и явно пытаясь показать, что он -  сама
глупость.  Дядя,  словно кинорежиссер, демонстрировал  происходящее Виктору,
наслождаясь, тем  что заранее знает все что будетдальше. Тут он повернулся к
террасе и его  удовлетворенное выражение лица,  превратилось в маску  ужаса.
Виктор повернулся следом.  На  столе  террасы, из-за  которого  уже улизнула
бабушка, голуби доедали остатки нетронутого бутерброда Филлиппа Филлиповича.
Промедлив  еще  мгновение,  тот  с воплем пронесся  по коридору  и с треском
врезался в застекленную дверь, отделяющую террасу от отального дома. Конечно
дядя,  не глупый голубь, но не заметить большого стекла так легко! Побившись
о дверь,  дядя лихорадочно задергал  ручку и,  наконец,  с истошным  воплем:
"Кы-ыш! ", вылетел на террасу. Но голуби уже скрылись в небе, унося  с собой
кроме бутерброда еще чайник и банку с вареньем. Нет.  Они, конечно глупы, но
не настолько, чтобы есть бутерброд  всухомятку. В расстроенных чувствах дядя
стоял на  террасе, обдуваемый свежим ветерком  и постепено приходя к  мысли,
что, может быть разница между ним и голубями не так уж велика, а если и есть
то не в его пользу. Голуби лишились всего линь крошек черствого  хлеба, а он
прекрасного бутерброда,  чайника  прекрасного  грузинского  чая  и отличного
клубничного варенья  этого года.  Но тут  дядя  опомнился,  потряс  головой,
выкидывая из нее все эти антинаучные мысли и собрав свое методичное мышление
в умственный кулак, сказал:
     - Глупости, какие-то дурные голуби с их антинаучным поведением не могут
ничего доказать. Это  случайность. И он полный решимости  постоять за себя и
науку в целом начал приготовления к следующему эксперименту.
     - Как  известно, - сказал он Виктору, снимая свой лучший костюм- тройку
(  ради научной  истины  не жалко ничего ),  - ворны  пугаются  одного  вида
человека и, в то же  время, не способны  отличить  человека от чего-либо  на
человека  похожего.  Это  ли  не убедительное  доказательство их  умственной
глупости. Уж с человеком-то такого никогда не случится!
     -  Оставшись в одной  голубой рубашке с красными  подтяжками и пижамных
брюках, он решительно напялил  костюм-тройку  на швабру и направился в  сад.
Виктор еле  поспевал за ним. Теперь это  был уже не рядовой эксперемент.  На
карту  была поставлена  честь всей науки. Дядя  водрузил чучело в  углу сада
заросшем  подсолнухами, где  обычно  бандитствовали вороны,  затем  заставил
Виктора  пригнуться и  пригнувшись, вернулись  в  дом.  Где-то  тихо звучала
мелодия флейты.
     - Идем  в мою комнату,  - почему-то шепотом сказал дядя. - Оттуда лучше
видно. Быстро  открыв  дверь  он закричал,  попятился и  привалился к стене,
освободив обзор Виктору. В центре дядиной комнаты, в свете окна, стоял дядя,
во  всяком  случае  так  казалось   с   первого  взгляда.   Он  был  одет  в
костюм-тройку, это было видно, но из-за падающего из за его спины света, кто
именно  находится  в костюме, разглядеть было  решительно невозможно. Виктор
сделал несколько шагов  вперед  и  сообразил, что  это  чучело, которое  они
отнесли только  что к  подсолнухам.  Постепенно Филлипп Филлиппович это тоже
понял. Когда он отдышался, медленно  в сопровождении  сочувственного взгляда
Виктора добрался до террасы.  Ему требовалось,  после такого сокрушительного
удара по научным позицияи человеку,  как  разумному  существу вообще, многое
переосмыслить. Чай унесли голуби, так что дядю пришлось отпаивать шиповником
из термоса. Дядя долго сидел погруженный в свои мысли.
     -  Неужели  вся наука  не  могла зафиксировать  этого  столько  лет?  -
бормотал он. -  Нет это слишком очевидно! Такого  не может быть!  - вскричал
он.  - Сегодня же вечером идем в лес На  луг! Я докажу! Наука не могла этого
не увидеть! Проведем эксперимент на насекомых! Уж у них то мозгов не хватит!
Я покажу  им  кто  они  есть на самом деле! И он удалился к  себе. До вечера
Филлипп   Филлиппович  бродил  по  своей  комнате,  то  бормоча,  то  что-то
выкрикивая.  Когда опустилась  темнота, дядя  решительно  кликнул  Виктора и
направился на  луг.  В  руке  его покачивался  масляный  бабушкин  старинный
фонарь.
     - Насекомые настолько глупы, - говорил он,  - что часто путают Луну, по
которой они ориентируются в  темноте,  с электрическим светом лампочек  и на
этом попадаются. Ну что? Это ли  не подтверждение степени их ума.  Ха-ха! На
одну доску  с человеком!  Не выйдет! Слабо! По  тени  ароматного в этот  час
луга,  носились  ночные  феи. Вихри  мотыльков  вплетались  в ночные  дороги
майских жуков, спешащих по свом делам. Тихим  фоном служил стрекот сверчков,
льющийся с их потайных танцплощадок, где  они играли для остального лугового
народа,  бодрствующего в  это  время  суток.  Огромные  бабочки  ленточницы,
медленно порхали, словно ночные совы, иногда взлетая почти к самому месяцу и
сбивая мягким серым крылом звездную пыль с его желтого  рога. Только дядя не
замечал  всего  этого  и спешил по росистому лугу,  чтобы  доказать то,  что
никому  не  было нужно.  Виктор захваченный  предшествующей  развязкой  едва
поспевал за дядей Где-то в вышине звучала мелодия флейты. Гук готовил финал.
Вдруг Виктор почувствовал, что Гук рядом.
     - Ну как? - только и спросил он.
     - Еще держится, - ответил едва переводя дыхание Виктор.
     - Будем добивать, - вынес свое решение Гук и  исчез среди звуков  ночи.
Наконец  дядя  выбежал  на самую середину огромного  сумеречного  луга,  чьи
границы терялись в сине-фиолетовой тьме.
     - Вот тут, -  обратился разпалившийся Филлип Филлиппович к  Гуку именно
тут  ты  увидишь  всю  мощь  научного  интеллекта  и  всю  ничтожность  этих
беспозвоночных! Дядя поднял свою маленькую масляную лампу.
     - Сейчас эти микроскопические комки материи с мизерными проблесками ума
слетятся на свет, как им  кажется, луны. Это ж надо быть такими безмозглыми,
чтобы спутать  масляный фонарь..., - он покачал лампой, - с луной! Ха-ха-ха!
Как  я  мог сомневаться  в  величии  человека?!  Это  непокоримая скала!  Он
засмеялся и  с вызовом  уставился  во  тьму. Виктор  ожидал  что произойдет.
Вокруг стрекотали многочиленные оркестры  насекомых и никто из них  не думал
отрываться от своих захватывающих еженощнызх плясок, чтобы разуверить дядю в
его мнении. А  тот стоял под ветром в поле, словно семафор с железнодорожных
путей, и потоки ночного воздуха мерно, со скрипом, качали в его руке фонарь,
заставляя  тень дяди и Виктора, то удлиняться почти до самого конца луга, то
возвращаться вновь.
     - Как это все захватывает! - думал Виктор, довольный, что попал в такое
волнующее приключение. Быть может, если  б обитатели ночных лугов знали, что
кто-то ради них  мерзнет на  середине  луга,  они  бы и поспешили к Филлиппу
Филлипповичу, оставив  свои  чашечки из  листков  клевера  полных цветочного
нектара.  Но  им  об  этом  было  ничего  неизвестно  и  поэтому  продолжали
таинственное  действо своим чередом.  Вскоре дядя почувствовал  кроме холода
страшную усталость. Но мысль о  том, что он - последняя надежда  всей науки,
придавала  ему  силы и  он стойко держал фонарь, похожий издалека  на старую
деревянную  вешалку.  Постепенно  все большее  отчаяние  охватывало его.  Он
ослзнавал,  что  по всем умственным  статьям проигрывает  проигрывает и этим
ничтожным комкам материи.
     И  в  этот момент у  края луга появился огненый  шар. Он  переливался и
сверкал. Прыгал живым пламенем  и играл в ночной тьме, на фоне черной кромки
леса, совершая таинственные и странные движения над лунным полем. Виктор был
прикован взглядом к чудному танцу шара  не меньше дяди, который от удивления
тихо  опустил  фонарь. Перед ним  было абсолютно  неизвестное  явление.  Его
долгом было поймать этот шар, чтобы установить его природу и обогатить науку
новыми  данными.  Дядя  тихо  поставил  фонарь   на  землю   и  бросился  за
таинственным шаром,  а масляный фонарь  продолжал  лить теплый свет  посреди
поля.  Шар то  поднимался вверх, то опускался вновь, не  прекращая  движения
странного скопления сияющих точек,  а  бедный  дядя носился  за ним по лугу,
словно за  огромной бабочкой, наступая в  грязь и и проваливаясь  в кроличьи
норы. Неуемное желание открыть новое явление и, может быть, продвинуть науку
на огромный шаг, гнало  Филлипа  Филлиповича  вперед. А  шар,  потаскав дядю
достаточно  по рытвинам  и ухабам, весело  полетел в лес, гле игриво замигал
между темными  стволами  деревьев., уносясь  все дальше и дальше в неведомые
глубины леса. Виктор присел у одинокого фонаря. За  дядю он не  беспокоился,
ведь с ним был Гук. Виктор  просто решил чуть-чуть подождать и разобраться в
том что произошло. Ветерок легонько обдувал его лицо. Было легко и спокойно.
За соседни кустом плясали божьи коровки, которым  по-едее  давно  полагалось
спать, гремел маленький  барабанч