жились спать. Виктор устало уселся на бревно в центре
опустевшей  площадки. Светало. Где-то  запел первый  соловей.  Дневная жизнь
сменяла ночную. Виктор незаметил, как подошел Гук.
     - Ну что? Домой идешь?
     - А где Грымза? Далеко? - спросил Виктор.
     - Порядочно. Назад ей уже не вернуться. Она же дороги не видела.
     - Бабушка скоро проснется.
     - Успеешь. Тут Гук остановился как вкопаный.
     - Пень с ушами! - сказал он. Виктор с удивлением посмотрел на него.
     - Кто?
     - Я! -  ответил Гук, -  Я  пень  с ушами! Про Храпатуна с  этой Грымзой
забыл! Виктор схватился за голову.
     - Он же там всю ночь просидел!
     -  Беги за мной! - крикнул Гук и, превретившись в мелодию полетел к яме
у ручья. Виктор старался изо всех сил не потерять доносившиеся впереди звуки
флейты.  Но вскоре  они сменились,  пронзительным  воплями вырывающимисяя из
глубокой дыры прямо  в небеса. Тут уже  трудно  было  сбиться с курса. Когда
Виктор подбегал, Гук уже нагибал молодую иву над ямой. Виктор тоже схватился
за гибкие ветви и повис на дереве. Ива, треща и сопротивляясь, изогнулась.
     - Хватайся за ветки! - крикнул Гук в дыру. Сквозь вой они услышали, как
кто-то там в низу зашелестел листьями.
     - Схватился? - спросил Гук.
     - Да-а-а! - завыл кто-то в ответ.
     - Отпускай! - скомандовал Гук.
     Виктор разжал руки. Ива разогнулась, словно мощный лук. Над их головами
в  свете луны  просвистела  крупная  морская  свинка  и  рухнула  в  заросли
можжевельника.  Минуту,  все оставалось как-было, затем послышались всхлипы,
можжевельник затрещал  и  Храпатун, с образом, печальнее которого  не  могло
быть во  всем  свете, засеменил в лес подвывая  и причитая. Виктор  с  Гуком
отряхнулись от земли, вышли из леса и направились через просыпающиеся луга к
поселку. Прокричал Петух. Гук в поселок не пошел.
     Домой Виктор пришел один. Бабушка, кряхтя, делалая зарядку.
     - Уже проснулся? - кивнула она, доставая пальцами  до кончиков носок. -
Хорошо поспали, теперь хорошо поработаем. Виктор устало посмотрел на  бодрую
бабушку. Она весело кивнула.
     - Сейчас пойдем на демонстацию!

        "Глава третяя"
     В которой  появляется  Филлипп Филлипович, а  Гук и  Виктор смотрят  на
одуванчики.

     Какникулы шли своим чередом. Виктор время от времени помогал бабушке по
части огорода и политинформации. Купался с другими ребятами на речке, читал,
но  больше скучал по Гуку. С  той самой ночи, когда они  гонялись за Грымзой
прошло больше недели. Виктор знал, что Гук не станет просто так приходить. В
этом  был  весь Гук. После  встречи с Гуком  все,  что  происходило  теперь,
казалось  каким-то  не  таким,  не  столь  интересным  и  нужным.  Настоящие
приключения  начинались,  когда  приходил  Гук.  Но  того  все  не  было.  И
неизвестно, что должно было призойти, чтоб он  появился. Но однажды  вечером
Виктор сидел  на  террассе  выходящей в  яблоневый сад  и читал. Книга  была
старая, из бабушкиного  собрания,  составленного еще в ее бытность передовой
трактористкой,  но  интересная,   с  прекрасными  черно-белыми  графическими
иллюстрачциями,  какие   теперь  почти  не  делают.  В  семь  вечера  пришла
телефонистка  с  переговорного  пункта  и  сказала,  что бабушке  звонок  по
междугородней связи.  Бабушка всплеснула  руками,  отложила том  по  основам
социалистической   экономики,  посредством  овладения  которой  намеревалась
биться с буржуями и, не допив чаю, побежала с телефонисткой на станцию.
     Виктор удобно устроился  в старинном плетеном  кресле поудобнее и налил
себе  новую чашку чая. Вдруг  он  услышал  знакомую  мелодию. Да, совершенно
верно, это был Гук.  Виктр замерев от радости,  наблюдал за  полетом музыки.
Залетев  на  террасу  из  вечернего сада,  дудочный наигрыш  покружил вокруг
стола,  заглянул  в  соседние  комнаты  и  уже  потом  превратился  в  Гука.
Настоящего, великоленого Гука.
     - . Вот здорово, что ты пришел,  - почти закричал Сеня. Гук поставил на
стол коробочку из бересты с земляникой.
     - В чай очень хорошо, - сказал он, глядя на землянику, - запах сильный.
     - Садись! - вскочил Виктор, - тебе налить?
     - Можно, - согласился Гук.
     Виктр достал вторую чашку и направил  в нее из самовара исходящую паром
струю черного чая. Гук кинул в чашку три ягоды земляники.
     - Тебе сколько ложек? - спросил Виктор залезая ложкой в сахарницу.
     - Чего? - не понял Гук, внимательно смотря на пар, поднимающийся белыми
завихрениями к освещенному кружевной люстрой, деревянному потолку..
     - Сахара. Ты что, сахара не знаешь?
     Гук  перевел  взгляд на сахарницу  в руках  Виктора,  встал,  осторожно
обмакнул в нее палец и лизнул. Он с удивлением посмотрел на Виктора.
     - А зачем это? - спросил он.
     - Как зачем? - удивился Виктор. - Для сладости. Гук пожал плечами.
     - Ерунда какая-то, во рту тает. А есть хочется по прежнему.  Есть нужно
не для сладости, а для сытости. Понял?
     - Ну-у, понял, а как насчет блинов? Бабушка блинов нажарила.
     - Блины это серьезнее. Давай.
     - Вскоре Гук и Виктор уже уплетали еще горячие блины. Румяная стопка на
лучшем бабушкином китайском блюде с цветами постепенно уменьшалась.
     - Вот  что тебе  нужно  попробовать, это  корни дикой репы или кашу  из
дикого овса.
     - А у меня есть, - обрадовался Виктор, кинулся  на кухню к  шкафчику  и
принес коробку "Геркулеса" с рисунком крестьянина на лицевой стороне.
     - Это что? - удивился Гук.
     - Овсяные хлопья.
     -  Ты  что? С ума  сошел? - удивился Гук.  - Овес - трава, а это бревно
какое-то.
     - Да  нет,  - Виктор  распаковал коробку. - Он внутри  Виктор зачерпнул
горсть овса и высыпал перед Гуком.
     - А почему на нем нет кожуры? - спросил Гук.
     - Ну, это чтоб здоровее было, понимаешь. Его очищают.
     - Вы что, - изумился Гук, - каждое семечко чистите?
     - Нет, мы не чистим, машины чистят.
     - Какая разница, все равно же кто-то это сидит и чистит.
     -  Да   нет,  машины   это  неживые  штуки.   Им   поступает  поступает
элестричество...
     - А элект ричество откуда?
     -  Есть   такие  специальные  установки,  там  сжигают  уголь,  бензин,
Получается много дыма и электричество. Гук задумчиво посмотрел на Виктора.
     - То есть вы нюхаете много дыма, чтобы есть здоровые хлопья? Вы дураки,
да? Виктор подумал, что как-то опять все не так как надо получается.
     - Нет,  ребята, -  почеса за ухом Гук, что-то у вас не то творится. Гук
налил себе еще чаю и положил малину.
     Он подумал.
     - Сегодня полнолуние будет.
     - Полнолуние? - переспросил Виктор.. Гук кивнул.
     - Если яблоко кунул ты Будет в яблоке дыра.
     И таким оно, куснутым, Остается навсегда.
     Но другая почему-то Кленожелтая луна
     Коль вчера она куснута, Завтра сызнова полна.

     Виктор помолчал.
     - Здорово, - затем сказал он.
     - Да, - кивнул Гук. - В стихах здорово говорить о природе.
     - Почему? - спросил Виктор, глядя на ночную бабочку, залетевшую на свет
и теперь трепыхающуюся в желтом кругуге света падающего от лампы.
     - Потому что они такие же складные.
     Гук взял себе еще сушку. Вдруг хлопнула калитка.
     Гук на  мгновение застыл, прислушиваясь. Навострил уши И исчез. Мелодия
флейты  покружила по  террасе, выбирая укромное место, и нырнула за  газовую
плиту  в углу. Виктор повернулся  на  звук шагов.  Скрипнула  дверь  и вошла
бабушка.
     - Ты что, радио слушаешь? - спросила она. - Новости не передавали? А то
сегодня про наш съезд говорить должны.
     - Нет, бабуля, радио выключено.
     - Да, а мне показалось... - она обвела взглядом комнату.
     - Ну кто звонил? - спросил Виктор чтоб отвлечь бабушку.
     - А! - оживилась бабуля. - Слышь, это, Филипп приезжает.
     - Ну да!
     - Ага. Прямо с этого, с симпозивума. Они там обсуждали существует этот,
снежный человек, или не существует.
     - Ну и как? Существует.
     - А кто его  знает, - махнула рукой бабушка, - Говорят нужно экспедиции
делать,  выяснять,  потому  что фактов  мало. А я как думаю, существует,  не
существует, вам-то  какая разница? Что тебе от этого, прибудет или убудет? -
Бабушка  снизила  голос до шепота, словно боялась, что  ученые ее услышат. -
Зря народные  деньги тратят! Лучше бы новые сорта хлеба выращивали повышеной
продуктивности, как знаменитый ученый Вавилов. Баловство одно,  а  не наука.
Ладно, - вздохнула она, - пойду за телефон доплачу. А то мне тридцать копеек
не хватило. Бабушка накинула на плечи пуховый платок.
     - Что-то прохладовать стало. Опять  осень скоро. И бабушка вышла. Снова
хлопнула калитка. Из-за плиты вылетела музыка и возник Гук.
     - Кто не существует? - спросил он.
     - Снежный человек, -  сказал  Виктор, - есть такой миф, что в  Гималаях
живет  снежный человек. Он ходит по  горам и  оставляет  полуметровые следы.
Считают, что он с руками до колен и трехметрового роста.
     - Это почему? - спросил Гук.
     - Что почему? - не понял Виктор.
     - Почему трехметрового роста.
     - Как почему? Ну раз следы такие, - он развел руки, чтоб показать какие
следы и тут взгляд его упал на огромные ноги Гука.
     - Да, - покачал головой Гук, - с такой логикой они далеко не уйдут. Гук
был на голву меньше Виктора.
     -  Ну ладно,  - сказал Гук,  - пока, мне еще сухого  сена  где-то найти
надо.
     - Пока, - кивнул Виктор.
     Гук легкой  мелодией полетел над  селом. Залаяли собаки. Виктор поближе
придвинул чашку  и налил  новую  порцию  горячего  чая.  Глаза его глядели в
никуда.  Он думал о снежном  человеке. А за окном поднималась новая,  полная
луна.

     Следующим  утром  к  дому  бабушки  Виктора,  качиваясь  на  колдобинах
проселка, подкатила запыленная  машина.  Оттуда вылез очень представительный
гражданин в  пиджачном костюме с  галстуком. Это  и  был Филлип Филлипович..
Выдя  их машины, он  глубоко вдздохнул и огляделся. Затем  достал из  машины
объемистый портфель и, нагнувшись к двери, сказал кому-то внутри:
     - Спасибо вам, любезный. Так значит я вас  к  следующей пятнице ожидаю?
Этот  вопрос прозвучал в такой утвердительной форме, что тому, кто находился
внутри  ничего  не оставалось, как покорно  кивнуть.  Нельзя  же отвечать на
приказ!
     - Ну тогда всего  хорошего, - сказал Филлипп  Филлиппович и так хлопнул
дверью, что  машина вылетела в  обратном  направлении  намного  быстрее, чем
приехала. Филлип  Филлипович  еще  постоял  вдыхая  свежий сельский  воздух.
Снисходительно   пощурился   солнцу.   Огляделся.  И,   что-то  насвистывая,
направился  к калитке. Он шел так авторитетно  и солидно, что калитка,  будь
она  живая,  непременно  распахнулась  бы  перед  дорогим  гостем  с  низким
поклоном. Снисходительн  о простив калитку,  Филлипп Филлиппович помог ей  в
этом маленьком затруднении и, улыбаясь зашагал к дому. У порога он постучал.
Потом приоткрыл дверь и спросил: "Гостей принимаете? " таким  тоном, что тот
у  кого бы  хватило духу  ответить: "Нет",  немедленно почувствовал бы  себя
предателем, дезертиром и ушел бы в леса.
     -   Филя!  -  всплеснула  руками  бабушка  и  бросилась  к  сыночку.  -
Наконец-то. Совсем уработался ты со своими симпозивумами. Голве отдыху не не
даешь. А голова  - инструмент хрупкий, ей тоже время от времени покой нужен.
Не Энгельс же  ты!  Филлиппу Филлиповичу быть "Филей" явно приходилось не по
вкусу, но поморщившись,  он  проглотил  эту  горькую пилюлю и озарил террасу
высокопоствавленной улыбкой, показывая, что некоторых неловкостей со стороны
других он может и не замечать.
     - Как здоровье, мама?
     - Есть  еще  порох в  пороховницах! Вот-вот и  буржуев свалим. Поднимем
трудящиеся массы и установим народную власть самых честных и способных людей
- пенсионеров!
     - А  вы буржуев спросили? - хохотнул  Филлипп Филлиппович.. - У нас  же
теперь, почитай весь мир - буржуи!
     - Ничего, нашего  трудящегося  народу  тоже  везде  хватает, просто  их
угнели.
     - Ну- ну, - кивнул  Филлипп Филлиппович, ставя портфель  к  вешалке,  -
долго бороться придется. Бабушка с вызовом подняла подбородок
     - А мы  не  ради сейчас. Мы ради светлого  завтра. Как говорил  великий
писатель угнетенный  царизмом: "Из искры  возгорится пламя и  на нем напишут
наши  имена!  "  Филлипп  Филипович расхохотался и сел  завтракать.  Филлипп
Филлипович умел поглощать огромные количества пищи. Это умение он закалил  в
длитльных походах и экспедициях. Когда  он доедал седьмой бутерброд, запивая
его ароматным  чаем  со смородиновым листом,  на  террасу, щурясь спросонья,
вышел Виктор.
     - О! Наша будущая гордость и надежда! - воскликнул Филлипп Филлиппович.
Виктор  послушно  подошел  к дяде и  пожал  его широченную  руку.  С Филлипп
Филлиповичем  он всегда себя  чувствовал, как  словно на вызове к  директору
школы. . - Ну как у нас успехи? - спросил дядя.
     Под успехами Филлипп  Филлипович всегда подразхумевал только постижение
школьных  дисциплин и прочтенния  всяческих  невыносимых  вещей  в  объемных
томах, которые называются "классикой". А до действительно стоящих вещей, как
например  то  что, Виктор без всякой лестницы  спрыгнул со второго  этажа  и
простоял на руках до счета сто, ему дела не было. Он ценил лишь то, что вело
к званиям, солидности и признвнию заслуг. У Виктора из заслуг на сегодняшний
день, было три тройки в  году,  о чем он особенно не беспокоился, но дяде об
этом говорить совсем не собирался.
     - Да  так,  -  неопределенно ответил Виктор, - посмотрев  на яблони  за
окошком, - Учимся.
     - М-м-да! - со вкусом протянул Филлипп Филлиппович, - А при Ломоносове,
помнится, брали
     розгу и выбивали из учеников всю лень! - Он с легкой усмешкой глядел на
Виктора. - Нынче  родителей вызывают., уговаривают, учиться  просят, условия
создают. И что  мы  имеем  в результате?  А?  - Было такое впечатление,  что
Филлипп Филлиппович читает лекцию. - Что?  Промышленность стоит. Мощности не
работают. Когда  в  последний раз  международные премии  получали  забыли. -
Э-эх!  -  он  в  сердцах  махнул  рукой.  -  Какие  могут быть Ломоносовы  и
Жуковские,  когда у них  в голове только вон,  какую  куртку  купить  да где
ролики достать. Как  книжка выглядит уже забыли. А!  Да  что  там! И Филлипп
Филлиппович  горестно  сделел  огромный глоток  чая, так что  лимон в  чашке
переплыл с одного конца на другой.
     - Каклое может быть образование! - вдруг вскричал он так, что бабушка с
Виктором  вздрогнули, - Когда им лишь бы на стадионе покричать, да на улицах
потолкаться. Нет, не та теперь молодежь.  Не та! Он замолк. Виктор и бабушка
медленно переваривали сказанное.
     - А вас тоже розгами пороли? - осторожно спросил Виктор.
     - Нет, мой милый, не повезло, - прогремел дядя, - если бы пороли, может
я уже акдемиком был бы.  Вот так! Филлипп Филлиппович  вылил  в себя остатки
чая и ушел  устраиваться  в отведенной ему комнате. Виктор остался наедине с
бабушкой.
     - Во!  -  поучительно  сказала она  внуку,  - Гигант  мысли!  Настоящий
ученый! Такие нынче повывелись уже,  - она помолчала  и  добавиля  -  А  все
буржуи виноваты! Они прислушались. Филлипп Филлиппович разбирал  свои бумаги
и напевал звучным  басом:  "  Вечерний  звон, вечерний  звон, как много  дум
наводит он... ".

     Дядя  постоянно  был  загружен  диссертациями,  научными  статьями  для
журналов,  отзывами  на  научные статьи других и критическими  анализами  на
статьи третьих, которые сами не  могли написать  приличную  научную статью..
Этих тртьих Филлипп  Филлиппович  разил своими отзывами наповал,  преграждая
путь  недорослям и прочей  посредственности  в науку,  которая прежде  всего
требует многочисленных доказательств и соблюдения методик.
     - Даже  если я беру в магазине булочку, - говаривал  он, - у них должно
быть доказательство того,  что это действительно булочка, с соблюдением всех
методик. После короткой прогулки  с Виктором на реку, в ходе которой Филлипп
Филлиппович объяснил Виктору, почему  Нил  был  так  важен в  жизни древнего
Египта.  Возвратившись,  дядя немедленно принялся за работу. Ему  предстояло
написать разгромную статью  на возмутительныое  выступление некоего Пиорниса
М. на симпозиуме по снежному человеку в защиту существования последнего.
     -  Несут  всякий  бред,  -  свирепствовал Филлипп Филлиппович, стуча на
машинке. - Видят  все  что  хотят,  слышат,  все что  захочется, еще мелодии
какие-то таинственные к этому снежному вымыслу приплетают. Мало им лохнессей
и  птеродактилей, они еще  хотят науку в эту  гималайскую  эпопею  втравить.
Оттянуть лучшие силы на исследование этой  призрачной  идеи провокаторов. Не
выйдет! - вскрикнул он и хлопнул кулаком по столу. - Не  дадим нас завернуть
в  антинаучное  русло.  Это пусть  они  на  своем  Западе  создают  общества
любителей морского змея! А тут они не пройдут! И что-то  бурча, он продолжал
сердито стучать на машинке. Целый  день  Виктор  слушал, как дядя  метал  за
стеной и постепенно понимал, что Гуку начинает угрожать серьезная опасность.
Виктор  понимал,  что  если  Гуку случится встретится  с  дядей, то тот  как
истинный ученый захочет заполучить Гука и  разложить по полочкам и его и его
лес и неведомого продавца из ларька, чтобы доказать всем, что они существуют
и приобщить к музейным экспонатам, снабдив бирочками и систематизировав.  А,
возможно, и присвоить Гуку свое имя. Виктор понял, что должен во чтобы то ни
стало воспрепятствовать  такой  встрече.  Но  к Гуку  он  идти  не  решился,
поскольку сам  бы низачто его  не нашел, в  лесу  бы ему  никто, где Гук  не
сказал. Оставалось только ждать и надеятся, что Гук, как всегда, прояаит всю
осторожность, прежде чем снова явится  у них  дома.  Виктор не  ошибся.  Гук
появился  на следующий вечер после прибытия дяди. Он влетел легкой  мелодией
и, спокойный и внимательный, появился перед Виктором.
     - Сегодня одуванчики облетают. - просто сказал он. - Хочешь посмотреть?
     - Конечно, -  вскочил Викор с  кровати, - только оденусь. Гук  кивнул и
молча молча глядел как Виктор натягивает штаны и майку.
     - Пойдем через окно, - прошептал он, - на террасе мои чай пьют.
     -  Гук еще раз кивнул и  вылетел в окно.. Виктор вылез следом,  прикрыл
ставни  и пробрался по темному  полисаднику  к калитке.  Пару  раз  за штаны
зацепили  кусты роз  и пионы обдали  ноги виктора вечерней росой.  У калитки
ждал  Гук. Они вместе  двинулись  по  дорожке  освещенной  лунным  серпом  к
таинственному и такому чудесному лесу Гука.
     -  Это  бывает   только  однажды  в  год,  -  сказал  Гук,  -  облетает
одуванчиковое поле. Это так красиво! - тихо сказал он.
     Потайными  тропами  Гука они пробрались  через ручей и ходы проделанные
остальными  обитателями леса к одуванчиковой  поляне и  уселись на бревно на
краю  опушки. Перед  ними, мерно колыхаясь подвижным ковром, словно покрытым
инеем,  волновалось  одуванчиковое поле. Они  тихо  смотрели,  а  одуванчики
колыхались словно холодное пламя костра и воображение Гука и Виктора улетало
все дальше  и  дальше,  рисуя волнующие картины безграничного  спокойствия и
необъятности. Им  казалось,  что  они  стали  одним  целым  со  всем  миром,
космомом, всеми звездами и планетами, мчавшимся там в вышине, высоко  над их
головами. Вдруг повеяло ветром. Раз. Два. Ветер дунул посильнее и, казалось,
все  поле взмыло вверх.  Словно огромная  стая  диковинных  ночных  бабочек.
Ветерок усиливался и в небо поднимались все новые и новые  пушинки, затмевая
все  вокруг.  Виктор  в  восхищении  следил  за полетом  одуванчикови не мог
вымолвить ни  слова. Сердце  его  билось  часто  и тревожно. Облако  пушинок
поднялось  над над  теперь  уже  облетевшей поляной  и  поплыло на  восток..
Казалось будто между небои и  землей движется таинственная река, в  которой,
дрожа, отражается Млечный  Путь. Вскоре ветер унес одуванчиковую тучу вдаль,
за темные  де