Позови начальника! - кричал он. - Начальника сюда!..
     Тимофей подсадил Маю к окошку, и она, легкая, как перышко, в одно
мгновение оказалась рядом с Колей. Он крепко сжал ее руку, и они вышли
из проулка на улицу.
     День был тусклый,  дождливый. По улице шли люди. Шли, как обычно,
в разных направлениях.  На большой  скорости  промчались  две  машины.
Из-за  угла вышли полицаи,  очевидно сменившиеся с поста.  Но могли ли
они  предположить,  что  этот  мальчик  в  обтрепанном  костюмчике   и
худенькая  девочка  с  косичками только что совершили отчаянный побег.
Они прошли мимо, не обратив на ребят внимания.
     Коля старался  идти спокойно,  но сердце его отчаянно колотилось.
Увидев полицаев, он рванулся было, чтобы бежать, но Мая удержала его.
     - Иди  тихо,  -  шепнула  она,  - и слушайся меня!  - и сжала его
ладонь с такой неожиданной силой, что он невольно покорился.
     Они завернули  за  угол.  У  молочного  магазина  стояла  большая
очередь.  Они медленно прошли мимо  нее,  вошли  в  ворота  проходного
двора, и тут, словно кто-то ударил их в спину, рванулись вперед.
     Они бежали хорошо им  знакомыми  переулками,  садами,  перелезали
через заборы.  Теперь в городе, где Коля родился, где все казалось ему
таким родным,  он чувствовал себя затравленным зверьком, которому надо
прятаться,  прислушиваться к каждому шагу,  шарахаться при виде каждой
тени.
     Остановились они,  только  когда  достигли оврага на краю города.
Здесь,  в густых кустах, в сравнительном отдалении от ближайших домов,
они могли передохнуть.
     - Ты же хотел идти к какому-то фотографу,  - сказала  Мая,  когда
они немного отдышались.
     Коля подумал.
     - Нельзя туда.  Нас сразу накроют. Ведь первым долгом дядя Никита
будет искать меня там...
     Порыв ветра принес дождевые капли.  Ребята сели рядом на большой,
обросший мхом камень,  прижались друг к другу,  чтобы было  теплее,  и
стали думать, что же им делать дальше...


Глава десятая
                             ТАЙНАЯ ЯВКА

     Клавдия Федоровна Шухова принадлежала к числу тех людей,  которые
стойко  выдерживают  удары  судьбы.  Ее  энергии могли бы позавидовать
молодые.  "Упасть легко,  - говорила она,  - а подняться трудно".  И в
самые тяжелые времена она не теряла присутствия духа.
     Ей было уже под пятьдесят.  Высокая,  статная  женщина  с  гладко
зачесанными  седыми  волосами,  она  заставляла  относиться  к  себе с
уважением даже врагов.  В первые дни войны детский  дом,  которым  она
заведовала,  эвакуировался,  а сама она осталась из-за одного больного
мальчика.  Этого мальчика нужно было отправлять на санитарной  машине.
Но случилось так,  что шофер в спешке перепутал адрес,  ждал на другой
улице.  Пока Шухова металась в  поисках  транспорта,  вражеские  танки
ворвались в город. Гитлеровцы сразу же выбросили мальчика из больницы.
Шухова взяла его к себе домой и стала ухаживать за ним,  как за родным
сыном.  Она  во всем себе отказывала,  продавала вещи,  вязала платки,
чтобы поддержать его...
     В эту ночь ей долго не спалось.  Ветер стучал ставнями,  во дворе
выла собака. Плотно занавесив окна, Клавдия Федоровна вязала носки для
Вити, который безмятежно спал.
     Поблескивали длинные железные спицы,  послушно укладывая петли. В
углу мерно тикали часы.
     Что это?..  Собака перестала выть  и  хрипло,  надрывно  залаяла.
Клавдия Федоровна опустила вязанье и прислушалась.  Кто-то тихо крался
под окном, стараясь ступать бесшумно, но шорох гравия выдавал его.
     Женщина взглянула   на   часы:  половина  третьего.  Может  быть,
кого-нибудь из полицаев  привлек  свет  в  ее  комнате?  Нет,  толстое
суконное  одеяло  наглухо прикрывает окно,  не оставляя ни одной щели.
Соседи?.. Но ведь ни у кого из них нет ночного пропуска.
     Шорох под  окном затих,  словно человек притаился и чего-то ждет.
Клавдия Федоровна прикрутила коптилку,  бесшумно  подошла  к  окну  и,
приоткрыв  одеяло,  глянула  во  двор.  В  лунном  свете  чья-то  тень
мелькнула на дорожке и  исчезла  за  выступом  дома.  Тихо  заскрипели
ступени  крыльца,  и  кто-то  три  раза  негромко  стукнул  костяшками
пальцев: тук-тук-тук! Каждый удар словно молотком ударял ей в висок.
     - Кто там? - спросила она.
     - Комнаты есть? - тихо спросил мужской голос.
     - Все комнаты заняты, - ответила она.
     - Пустите погреться!
     Щелкнул замок,  и  Клавдия Федоровна отступила в глубину комнаты.
Человек в черном пальто  быстро  прикрыл  за  собой  дверь  и,  тяжело
переводя дыхание, подошел к столу.
     - Что случилось?  - тревожно спросила она. - Вы же знаете, ко мне
нельзя.
     - Знаю, - ответил человек. - Дайте воды. Очень устал!
     Клавдия Федоровна достала из шкафа чашку, налила в нее из чайника
воду и протянула ему.
     Человек жадно выпил,  а потом устало опустился на стул.  Неровный
свет коптилки делал черты его лица почти неразличимыми.  Казалось, что
из  поднятого  воротника  торчит  лишь один нос.  И только лихорадочно
блестят темные глаза.
     - Дело  не терпит промедления,  - сказал он хриплым от волнения и
усталости голосом,  - только что в гестапо  расстреляны  Степан  Лукич
Власенко и Тимофей Петрович Скурихин.
     - Ужасно! - прошептала Клавдия Федоровна.
     - Во время допроса,  - продолжал человек,  - выяснилось,  что они
сидели в подвале городской полиции вместе с сыном Охотниковой  -  той,
которую  повесили,  -  и  еще  с  одной  девочкой.  Сегодня  днем дети
бежали...
     - Вот как, - выдохнула Клавдия Федоровна. - А где же они?
     - Никто не знает.  Мейер взбесился.  Он боится,  что  подпольщики
успели им что-то передать...
     - Слушайте,  Никита Кузьмич, - сказала Клавдия Федоровна, - все в
городе говорят, что вы сами отвели мальчика в полицию. Это правда?
     Никита Борзов - это был он - с досадой махнул рукой:
     - Я  вынужден  был  это  сделать!  Мейер  подослал  ко мне своего
шпиона. Тот видел Колю у меня во дворе...
     - Надо  было придумать что-нибудь другое.  Ведь в полиции мальчик
подвергался страшной опасности.
     - Его бы все равно выпустили!  Я даже скажу больше. В тот момент,
когда он бежал,  уже было решено ребят  отпустить...  За  ними  хотели
установить  слежку.  Мейер  думал,  что ребята прямиком приведут его к
подпольщикам...
     - Хитро, - сказала Клавдия Федоровна. - Что же дальше?
     - Весь город оцеплен...  Но вот что меня тревожит:  Мейер  послал
три машины с солдатами в сторону Малиновки...
     Клавдия Федоровна молча прошлась по комнате.
     - Может  быть,  Власенко  и  Скурихин  не  выдержали  допроса и в
чем-нибудь признались?
     - Нет,  нет,  -  горячо  возразил  Борзов,  - я был там почти все
время. Они не сказали ни слова.
     - Что же делать? - спросила Клавдия Федоровна.
     - Вы знаете Колю Охотникова в лицо? - спросил Никита Кузьмич.
     - Знаю.  В день казни я хотела увести его с собой, но мне помешал
фотограф с Базарной площади. Он тоже хотел забрать мальчика. Пока мы с
ним спорили, Коля исчез...
     - Фотограф все-таки зацапал его.  Ему,  видите ли, нужны здоровые
руки. Хотел, чтобы мальчик был у него вместо домработницы.
     - Ну,  это вы зря, Никита Кузьмич, - возразила Клавдия Федоровна.
- Старик Якушкин неплохой человек.
     - Ладно,  - проговорил Борзов.  - Сейчас важно разыскать детей, а
то они начнут пробираться к Малиновке и наткнутся на засаду.
     - Почему вы думаете, что они пойдут туда?
     - Из  случайного слова,  сказанного Блиновым,  я понял,  что Коля
где-то кому-то говорил о Малиновке...
     Вдруг Клавдия Федоровна испуганно схватила его за руку.
     - Тихо!  - прошептала она  и  даже  при  слабом,  неверном  свете
угасающей коптилки было видно, как побледнело ее лицо. - Идут!
     Никита Кузьмич быстрым движением вытащил пистолет  и  прижался  к
косяку двери.
     - Если сюда войдут, я буду стрелять, - проговорил он.
     Клавдия Федоровна кивнула в сторону спящего Вити:
     - Вы погубите его! Нельзя!..
     Лицо Никиты  исказилось.  Тускло  блестел  в  его руке прижатый к
груди револьвер.
     Шаги за окном стихли.  Потом опять заскрипел гравий.  Странно, но
собака перестала лаять...
     Клавдия Федоровна  прильнула  к  окну.  Она  долго вглядывалась в
темноту и вдруг, тихо ахнув, быстро направилась к двери.
     Борзов невольно   отшатнулся,   когда   она  проходила  мимо.  На
мгновение ему показалось, что он попал в засаду...
     Он еще плотнее прижался к стене,  готовясь к самому худшему. Ведь
он никогда бы не смог объяснить ни Курту Мейеру,  ни  Блинову,  почему
оказался здесь ночью.
     - Никита  Кузьмин,  посмотрите,  кто  пришел!  -  Голос   Клавдии
Федоровны звучал спокойно.
     Борзов осторожно вышел из своего убежища.  Перед  ним  стояли  до
предела измученные, но целые и невредимые Коля Охотников и Мая Шубина.


Глава одиннадцатая
                          ЕЩЕ ОДНО ИСПЫТАНИЕ

     Если бы  не  война,  Геннадий  Андреевич  Стремянной  так  бы   и
продолжал учительствовать в школе, где преподавал историю.
     Немного сутулый,  в черном пиджаке  и  залоснившихся  брюках,  он
входил в класс и неизменно начинал урок одной и той же фразой:  "Итак,
дети,  на чем мы остановились в прошлый раз?" При этом он делал долгую
паузу и ждал,  что ему ответят.  Конечно,  он не был педантом,  но ему
хотелось удостовериться, что его ученики помнят, чему он их учил...
     После смерти жены Геннадий Андреевич жил с двумя сыновьями. Жизнь
его шла размеренно и спокойно. Но, несмотря на то что годы брали свое,
он  и  сейчас  еще  мечтал  о  какой-то другой жизни,  пусть тяжелой и
сложной,  полной опасностей,  однако такой, в которой воплотятся самые
затаенные устремления его молодости.
     Когда гитлеровцы   стали   подступать   к   городу,    коммуниста
Стремянного  вызвали  в  райком  партии.  Он  думал,  что  ему поручат
какую-нибудь работу по эвакуации... Но секретарь райкома посадил его в
машину  и  повез  в  горком.  Здесь  с  Геннадием Андреевичем говорили
секретарь горкома и представитель фронтовой разведки.  Ему  предложили
остаться  в  городе  и  уйти  в  подполье.  Никто  не  скрывал от него
связанного с этим риска.  Даже маленькая ошибка  могла  стоить  жизни.
Право отказаться осталось за ним.  На следующее утро уходил эшелон,  и
он мог уехать на восток.
     Геннадий Андреевич  согласился  сразу.  Сыновья  его в армии.  Он
остался один,  ничто его не связывало.  Первоначально его роль  должна
была  быть  весьма скромной.  После прихода немцев постараться открыть
лавочку писчебумажных товаров на одной из главных улиц.  Эта  лавчонка
будет  явочной  квартирой,  а  для  того,  чтобы немцы его ни в чем не
заподозрили,  он заявит,  что его отец был когда-то крупным торговцем;
для убедительности ему сочинили документы,  подтверждающие, что самого
Стремянного преследовали большевики.  Он изучал шифр, запоминал нужные
адреса,  проверял  подходы  к той лавочке,  которую заранее облюбовал,
если придется из нее внезапно уходить. Он накрепко запомнил адрес, где
в  случае  нужды  найдет  укрытие и откуда его переправят в безопасное
место.
     Его познакомили только с двумя-тремя людьми будущего подполья, но
он чувствовал,  что создается крепкая организация, и он - лишь одно из
ее звеньев.
     Однако в первые же дни оккупации подпольщиков постигла  серьезная
беда.  Гестаповцы  схватили  на улице руководителя городского подполья
Лосева, единственного человека, которому Геннадий Андреевич должен был
подчиняться.   Причина   ареста   и   судьба  Лосева  так  и  остались
неизвестными.
     Геннадий Андреевич ожидал,  что ночью за ним придут,  и готовился
дорого отдать свою жизнь. Однако гестапо его не тронуло. Немного придя
в  себя,  он  стал заниматься лавочкой,  но и тут он потерпел неудачу:
сгорел дом,  где в подвале заблаговременно  были  припрятаны  пачки  с
писчей бумагой,  карандашами,  резинками и тетрадями - весь тот запас,
который он должен был,  когда наступит время,  разложить на  прилавках
своего "магазина".  Его охватило отчаяние.  Что делать, куда податься?
Невыносимо  сидеть  одному  сложа  руки,  в  бездействии,   в   полном
неведении.  Пойти по заветному адресу?  Не рано ли? Да и существует ли
еще организация?  Но через несколько дней ему дали знать, что назначен
другой руководитель - Сергеев, слесарь паровозного депо.
     На тайной явке Сергеев,  молодой человек  в  промасленной  черной
куртке,  державшийся  собранно  и  говоривший  неторопливо,  предложил
Стремянному поступить чернорабочим в депо.
     Несмотря на  суровый  режим,  который  установили там гитлеровцы,
Геннадий Андреевич воспрянул духом - рядом были товарищи.  По условиям
конспирации,  Сергеев ни разу не заговорил со Стремянным на людях,  но
он все равно всегда ощущал его присутствие,  его внимательный  взгляд,
его помощь.  По указанию Сергеева он насыпал в масло, которым смазывал
оси вагонов,  песок,  смешанный с землей.  Трудно это было сделать, но
самым  сложным  оказалось  обмануть  гитлеровского инженера,  человека
подозрительного,  проверявшего  каждую  мелочь.  Надо  было   овладеть
искусством фокусника и жонглера,  показать ему бочку с чистым маслом и
тут же разлить по масленкам испорченное из другой.  Это была  игра  со
смертью. И все же Геннадий Андреевич довел дело до конца.
     Но недолго пришлось пробыть вместе с Сергеевым.  Вскоре  Сергеева
убили.  Кто  это сделал,  так и осталось тайной.  На другой день после
убийства гестапо арестовало Михаила, молодого красивого парня, который
до войны был неудачливым актером в городском театре,  а теперь работал
в депо подсобным рабочим.  Кто-то распустил слух, что Сергеев и Михаил
действовали заодно и что Михаил разоблачен как активный подпольщик.
     История повторилась.  Опять Геннадий Андреевич оказался в  полной
изоляции от подполья.  Он даже стал думать,  что о нем забыли. Идти на
явку,  которую следовало использовать в крайнем случае, он не решался.
И снова вынужденная бездеятельность.
     Но вот его вызвали на явку.  Ранним утром,  по пути  в  депо,  он
спустился  в овраг;  здесь,  в старом карьере,  его ждал представитель
подпольного обкома.  Он сообщил,  что  Геннадия  Андреевича  назначают
руководителем  подпольной  организации города.  Это назначение застало
его врасплох.  Он готов был пойти  на  любое  задание,  он  готов  был
рисковать  своей  жизнью,  но руководить всей организацией,  держать в
своих руках  все  ее  нити,  распоряжаться  судьбами  других  людей...
Справится  ли  он?  Ведь ему никогда не приходилось занимать командные
должности.  Потом мелькнула  мысль,  что  так  рассуждать  можно  было
раньше,  до  войны,  а теперь слишком необычна жизнь,  которой они все
живут, и требует она от людей совсем иных действий, иных решений. И он
молча принял приказ.
     Подпольщикам предлагалось   произвести   разведку    укрепленного
района, который задумали создать гитлеровцы. Пока было известно только
его примерное месторасположение,  так как  из  нескольких  близлежащих
друг к другу деревень оккупанты выселили жителей. Требовалось выяснить
самое главное:  план укреплений,  их  мощность,  оружие,  которым  они
оснащаются.
     В ту же ночь Стремянной  встретился  с  тремя  подпольщиками.  Во
время  разговора Геннадий Андреевич понял,  что у него есть надежная и
верная опора.
     Теперь, когда  расстановка сил ему была известна во всех деталях,
он смог по-настоящему разобраться и в людях.  Он долго не мог прийти в
себя от изумления после того, как узнал, что Никита Борзов сумел стать
помощником бургомистра и завоевать доверие самого Блинова.
     Если замыслы  и действия Курта Мейера были ясны подпольщикам,  то
Блинов представлял для них некоторую загадку.  Даже Никита  Борзов  не
мог  сказать о нем ничего определенного.  Что это за человек?  Чего он
хочет?  Тайный друг или хитрый враг?  По многим  признакам  бургомистр
Блинов находится в известной оппозиции к Курту Мейеру.  Случалось, что
бургомистр облегчал судьбу людей.  Благодаря  тому,  что  он  назначил
медицинскую  комиссию,  несколько  десятков женщин были освобождены от
угона в Германию.  Чего хочет Блинов?  Может быть,  он  ищет  связи  с
подпольем, чтобы оказать ему еще более существенную помощь?
     В дальнейшем Геннадий Андреевич не раз  обсуждал  этот  вопрос  с
Борзовым.   Казалось   соблазнительным   вдруг   приоткрыть   карты  и
окончательно установить,  что за человек Блинов.  Но  всякий  раз  они
решали,   что  надо  выждать,  проверить,  накопить  факты...  Ошибка,
неосмотрительность в таком деле  гибельны.  И  подпольщики  продолжали
вести   с   бургомистром   сложную   игру,  вынуждая  его  разыгрывать
сочувствие, идти на уступки.
     В тайной,  полной  внезапностей  борьбе подполье добилось немалых
успехов.  При нападении на фельдъегеря были забраны важные  документы,
среди которых оказался и радиокод.  Поэтому в течение нескольких дней,
пока немцы не сменили код,  партизаны расшифровывали их сообщения.  На
окраине  города,  невдалеке  от склада с бомбами,  заложенные в дорогу
мины подняли на воздух четыре десятитонных "Круппа",  везших ящики  со
взрывчаткой.  Подпольщики  следили  за  передвижениями немецких войск,
подсчитывали количество машин,  записывали номера полков  и  обо  всем
передавали  по  радио через линию фронта.  Радиостанция,  спрятанная в
старой каменоломне,  несколько раз пеленговалась немцами. Они окружали
район,   откуда   велись   передачи,   но  все  их  поиски  оставались
безрезультатными.  Портативная  радиостанция  лежала  на  дне   шурфа,
прикрытого камнем,  а гравий,  которым было усеяно дно каменоломни, не
сохранял следов радиста,  исчезавшего раньше,  чем машины с  солдатами
успевали добраться сюда из города.
     И все же за последние недели произошло несколько провалов;  после
Сергеева  -  Екатерина Охотникова.  Она даже и не успела по-настоящему
развернуть свою работу. К нападению на Вернера она не имела решительно
никакого отношения - у нее было совсем другое задание.
     Однажды вечером,  выйдя на высокий берег реки, Геннадий Андреевич
вдруг  остановился,  озаренный давним воспоминанием.  Он смотрел через
подернутую ветром рябь голубоватой быстрины  на  широко  раскинувшиеся
поля,  на белые домики дальней деревни,  сбегающие по склону холма,  и
перед ним вставало его детство.
     Когда-то, очень давно,  отец повез его за город.  Потом они долго
шли какими-то рощами и оврагами.  Геннадию нравилось,  что они, словно
играя,  крадутся  и  прячутся от кого-то.  Но вдруг из-за кустов вышел
рабочий с черными усами.  Он  остановил  отца  и  сердито  сказал:  "С
ребенком  нельзя,  может  проболтаться".  И  отец,  почувствовав  себя
виноватым,  потоптался на месте,  а потом пошел назад. Он шел молча, и
Геннадий понуро плелся за ним. Так они и вернулись в город.
     Много-много лет прошло с тех пор. Память не удержала ни той рощи,
ни  того  оврага.  Но  это было там,  вдали за рекой.  А потом,  после
революции,  по этим полям, увязая в жирном черноземе, шли цепи - белые
на красных, красные на белых, с гиком неслась кавалерия.
     Эти широкие русские поля видели много битв...
     Была у Геннадия Андреевича большая,  хорошая семья. Но где теперь
все?  Где старший сын,  Константин, и где Егор? Егор встретил войну на
границе... Так и неизвестно, что с ним... Нет, нет, не нужно больше об
этом думать!..
     На фронте  день  считается за три,  а в подполье час бывает равен
году.  Приходил опыт,  а с ним уверенность.  Уже многие нити  Геннадий
Андреевич твердо держал в руках.
     Но вдруг темной  сентябрьской  ночью  к  нему  прибыл  связной  с
приказом подпольного обкома - немедленно явиться в партизанский отряд.
     С большой осторожностью Геннадий  Андреевич  передал  руководство
заместителю  и дождался ночи в роще,  на краю города.  Когда стемнело,
он, держась за найденное на берегу бревно, переплыл Дон.
     Нас