рода ощущало разницу  между  Блиновым  и
комендантом  города  Куртом  Мейером.  Курт  Мейер  не  скрывал  своей
жестокости,  а Блинов осторожно,  но постоянно подчеркивал,  что он  в
самых  тяжелых  условиях продолжает защищать интересы жителей.  Именно
поэтому он не любил присутствовать при казнях.  Когда  же  Курт  Мейер
заставлял его являться,  то каждый по удрученному лицу бургомистра мог
видеть,  каких  больших  душевных  мучений  стоило  ему  это  страшное
зрелище.
     Блинову было лет сорок пять. Его широкое, тщательно выбритое лицо
постоянно сохраняло корректное и приветливое выражение. Особенно когда
он,  развернув плечи,  шел по улице (а он любил  ходить  без  охраны),
приподнимая шляпу и раскланиваясь с теми,  кто хоть раз побывал у него
на приеме.
     Про него говорили,  что он большой ценитель искусства.  Случилось
так,  что при отходе из города советские власти не успели эвакуировать
картинную  галерею  местного  музея.  Все  картины  уже были тщательно
упакованы,  но  человек,  которому  было  доверено  это  дело,  где-то
замешкался,  потерял много времени, и, когда наконец подъехали машины,
на погрузку не осталось времени  -  гитлеровские  танки  уже  вышли  к
Сейму.
     Некоторое время ящики с ценностями валялись в подвале  городского
музея,  но, когда власть в городе принял Блинов, он разыскал одного из
старых работников музея,  Григория Фомича Трапезникова, который больше
сорока  лет  своей  жизни  отдал  любимому  делу.  Блинов приказал ему
вернуться в музей и расставить экспонаты по своим местам.
     Вскоре музей открылся вновь. Картины висели в том же порядке, что
и раньше.  Блинов приходил сюда и с видом знатока любовался  полотнами
художников.  Однажды  он  прислал  в  музей комиссию,  которая сделала
подробную опись картин и оценила каждую из них в немецких марках.
     Через несколько  дней  после  этого  в  музее  появился комендант
города Курт Мейер.
     Высокий, плотный, в мундире полковника СС, он стремительно прошел
по анфиладе комнат в сопровождении адъютанта и  помощника  бургомистра
Никиты  Борзова.  На  его  мясистом  лице  с  крутым  лбом и массивным
подбородком не выражалось никакого интереса к тому, что он видел.
     Адъютант едва поспевал за ним.  И уже совсем позади,  стараясь не
отставать, семенил щуплый Никита Борзов.
     Обежав все  комнаты и вновь вернувшись к центральному входу уже с
другой стороны,  Курт Мейер вдруг круто остановился,  вынул  платок  и
долго вытирал им потную шею.
     - Плехо... Ошень плехо! - сказал он, качая головой. - Где портрет
Адольф Гитлер?.. Я вас спрашивайть!..
     Борзов суетливо развел руками:
     - Наш недосмотр, господин Мейер! Будет сделано.
     - Гут!..  - сказал Мейер и,  не попрощавшись с Григорием Фомичем,
пошел к выходу.
     Когда эта троица укатила в машине,  Григорий  Фомич  позвонил  по
телефону Блинову, чтобы сообщить об этом внезапном посещении.
     Тот выслушал и сухо поблагодарил.
     Нет, понять,  что думает и чего хочет Блинов, было невозможно! Он
вел свою игру,  никого в нее не посвящая.  Даже Курт  Мейер,  которому
было  свыше  предписано  назначить Блинова бургомистром,  перестал ему
доверять.  Вскоре Мейер понял,  что в Берлине у Блинова крепкие связи.
Каковы  они?  Он  терялся в догадках.  Запрос в центральное управление
гестапо принес лишь неприятности.  Ему сухо ответили:  "Не лезьте не в
свое  дело".  По  дерзкому  поведению бургомистра было похоже,  что он
вовсе не собирается признавать над собой власти Курта Мейера  и  даже,
если потребуется, напишет на него любой донос.
     Отношения бургомистра Блинова и коменданта  города  Курта  Мейера
были  не  из лучших.  Но особенно они ухудшились после того,  как Курт
Мейер узнал,  что Блинов обвел его  вокруг  пальца,  заставив  оценить
картины, которые, как выяснилось, стоят миллионы марок.
     Попробуй теперь взять их! Блинов тут же сообщит об этом в Берлин.
     Мейер так  и  не мог понять,  почему русский Блинов пользуется не
меньшей поддержкой сверху,  чем  он,  истинный  немец,  примкнувший  к
гитлеровскому  движению еще до того,  как свершился переворот тридцать
третьего  года.  Он  стремился  проникнуть  в  тайну   прежней   жизни
бургомистра   и   послал   специального  человека  в  Белгород,  чтобы
проверить,  действительно ли Блинов служил там учителем. Через три дня
ему доставили неопровержимые доказательства - Блинов говорил правду.
     Курт Мейер пробовал установить за ним  слежку,  но  через  неделю
получил строгий выговор из Германии.  Откуда и каким образом там могли
об  этом  узнать,  Мейер  не  мог  понять.  Его  только  поставили   в
известность,  что  Блинов наделен чрезвычайными полномочиями и хотя он
русский, но обладает всеми правами коренного немца...
     Курт Мейер   знал,  что  в  городе  осталась  сильная  подпольная
организация русских.  Иногда ему казалось,  что он уже держит  нити  в
своих  руках,  но  они  тут  же  рвались.  Время  от времени удавалось
схватить подпольщика,  но даже под страшными  пытками  он  не  выдавал
товарищей.
     Каждый раз, когда Блинов узнавал о новой неудаче Курта Мейера, он
только  пожимал  плечами,  и на его широком лице мелькала злая улыбка.
Нет, методы Курта Мейера слишком грубы, в России они не действенны, он
идет другим путем,  более верным, хотя, может быть, и более медленным.
Он завоюет сердца людей, и, когда они поймут, что он им друг, они сами
придут к нему.
     В этой глубоко скрытой борьбе между Мейером и Блиновым  Екатерина
Охотникова  оказалась  жертвой конкуренции.  Майор Вернер не был убит,
как об этом говорилось в официальном сообщении.  Он  был  лишь  тяжело
ранен и сразу же отправлен в глубокий тыл. Но в последнее время Вернер
близко сошелся с Блиновым,  и через своих осведомителей  Мейер  узнал,
что  Блинов  собирается познакомиться с Охотниковой поближе.  У Мейера
были кое-какие данные,  правда далеко не проверенные, что она осталась
в   городе   с   заданием.  Но,  очевидно,  Блинов  знал  нечто  более
определенное.  Когда с Вернером случилось несчастье,  Блинов не  хотел
трогать  эту  женщину.  Он  даже  поручил  Никите Борзову вызвать ее и
предложить лучшую работу, такую, где она была бы всегда на виду.
     В ту  же  ночь Мейер арестовал Охотникову и,  не добившись от нее
никаких признаний, через день повесил.
     И при  всем  этом Курт Мейер и Блинов держались как самые добрые,
закадычные друзья,  они ходили друг к другу в гости и часами гоняли по
зеленому полю бильярдные шары.

     В это утро Курт Мейер проснулся рано, чувствуя какую-то особенную
легкость во всем теле.  Как  ни  говори,  а  когда  человеку  уже  под
пятьдесят,  он должен думать о своем здоровье.  Уже десять лет, как на
завтрак он ест сырую капусту,  а на ужин пьет молоко.  Склероз -  удел
стариков  -  его еще не коснулся.  Прекрасная память,  крепкие нервы и
огромная выносливость - вот награда за отказ  от  некоторых  радостей,
которые он себе не позволяет.
     Мейер оделся,  тщательно побрился и после легкого завтрака сел за
работу.
     Из окон его двухэтажного дома,  спрятанного глубоко в  саду,  был
виден автоматчик, который прохаживался перед воротами. Мейер подумал о
том,  как по-разному складываются  судьбы.  Тот  солдат,  который  его
охраняет,  подвергается ежеминутно опасности, гораздо большей, чем он.
И все же,  если заглянуть  этому  солдату  в  душу,  то  наверняка  он
счастлив, что служит здесь, в тылу, а не коротает ночи под бомбежкой в
каком-нибудь грязном блиндаже... У каждого свое счастье и свои беды...
     Мейер закурил  сигарету,  раскрыл досье и вынул лист бумаги.  Это
было  донесение  его  агента  Т-А-87.  Да,  агент  Т-А-87  -   человек
несомненно  толковый...  Даже  оставаясь  наедине  с  собой,  Мейер не
вспоминал  подлинные  фамилии  тех,  кто  работал  на  него.  Привычка
опытного разведчика держать язык за зубами сказывалась и в этом.
     Т-А-87 сообщал,  что,  по  его  наблюдениям,   во   время   казни
Охотниковой  на  площади  были  подозрительные люди.  Он видел бывшего
учителя  Стремянного,  которого  он  считает  связанным  с  подпольем.
Позднее Стремянного видели на дороге, которая ведет в Малиновку. Нужно
установить,  что делает и  где  работает  этот  человек.  Далее  агент
отмечал  преданность  помощника  бургомистра  Борзова,  который  выдал
арестованного,  убежавшего из-под стражи и  спрятавшегося  у  него  во
дворе.
     Когда Мейер прочитал заключительные строки,  он хмуро  улыбнулся.
Кто-кто,  а Мейер отлично знал, что произошло во дворе Никиты Борзова!
Он произвел глубокую проверку одного из самых близких к Блинову людей.
О фарсе с побегом знали только он,  двое конвойных и человек,  который
бежал.  Но конвойные теперь уже не смогут проболтаться:  с  первым  же
маршевым батальоном они отправлены на фронт.  А арестованный сидит под
замком.
     Прежде чем разгромить подпольщиков,  Мейеру надо было подослать к
ним верного человека,  который бы сумел установить состав организации.
Т-А-87,  по мнению Мейера,  для этого не годился.  Для этого нужен был
человек, который бы сумел завоевать доверие подпольщиков.
     После долгих  поисков  Мейер  наконец  остановил  свой  выбор  на
молодом актере Михаиле Юреневе. Юренев сам попросил у Мейера срочной и
совершенно секретной встречи.  Во время этого разговора без свидетелей
выяснилось,  что Юренев хорошо владел немецким языком и  у  него  были
основания  к  недовольству  советской  властью.  Талант  его  оказался
неоцененным.  Его длительное время  затирали  в  театре,  не  поручали
ведущих  ролей.  А  главное,  в  прошлом  его отец владел под Липецком
крупным поместьем,  и теперь Юренев хотел,  как только немецкая  армия
дойдет до тех мест, предъявить свои права.
     Мейер был слишком опытен для того,  чтобы сразу  поверить  в  эту
исповедь.  Он  внимательно  разглядывал  молодого человека с красивым,
смуглым от летнего загара лицом.  Было в этом лице что-то привлекающее
внимание - острота и пытливость взгляда, какое-то умение посмотреть на
собеседника так, что у того невольно возникало к нему расположение.
     Юренев держался несколько неуверенно, но видно было, что он умен,
не лишен сметки и достаточно смел,  если  сам  решился  на  встречу  с
начальником гестапо.
     Мейер попросил его прийти через неделю, а за это время постарался
его проверить.  Да, Юренев не лгал. Он действительно работал в местном
театре,  и однажды в городской газете  был  напечатан  неблагоприятный
отзыв о его игре. За десять лет ему не поручили ни одной ведущей роли.
     При второй встрече,  которая произошла в точно назначенный  срок,
Мейер  дал своему новому сотруднику задание - выяснить благонадежность
работников городской электростанции.  В течение месяца Юренев исполнял
должность   делопроизводителя,  а  потом  подал  докладную  записку  с
подробным перечислением фамилий тех, кому нельзя доверять.
     По требованию  Мейера  трое  были уволены,  а один,  работавший в
отделе вербовки в Германию,  был даже посажен в лагерь: он брал взятки
и за них давал освобождение.
     Второе задание  было  сложнее.  Мейеру  стало  известно,  что   в
железнодорожном  депо один за другим произошли три случая саботажа.  В
первый раз кто-то насыпал песок в масло, которым смазываются буксы; во
второй  -  по невыясненным причинам заклинило поворотный круг,  что на
два часа задержало подачу паровоза,  который должен был везти эшелон с
боеприпасами;  в  третий  -  внезапно перегорел трансформатор и в депо
трое суток не было электричества.
     Ничто так  не  могло  бы  убедить  Мейера в актерском таланте его
агента,  как полное  перевоплощение  Юренева,  когда  тот  явился  для
получения последних инструкций.  Перед Мейером стоял рабочий парень, в
старом,  промасленном ватнике. Из-под фуражки в разные стороны торчали
нечесаные волосы,  глаза как-то потускнели, и лицо сразу потеряло свою
выразительность.  "Ну-ну,  -  подумал  Мейер,  -  этот  малый   далеко
пойдет"...
     На новую операцию Юреневу  потребовалось  всего  две  недели.  Он
добросовестно  работал  чернорабочим:  таскал  уголь,  возил в тележке
тяжелые детали паровозов,  топил печи.  Никто не обращал  внимания  на
парня с измазанным тавотом лицом, который гнул спину на самой черной и
трудной работе.  А между  тем  именно  благодаря  Юреневу  Мейер  смог
донести  своему  начальству,  что  в  депо  водворен  полный  порядок.
Саботажем   занимался   слесарь   Сергеев.   Застигнутый   на    месте
преступления,   когда   хотел   спрятать  в  холодной  топке  паровоза
противотанковую гранату,  Сергеев  начал  отстреливаться  и  был  убит
агентом,  который  за  ним  следил.  Агенту  объявлена благодарность и
выдано денежное поощрение.
     Да, так оно и было. Юренев застрелил слесаря Сергеева, когда тот,
вытащив из мешка с инструментами гранату, сунул ее в топку паровоза.
     Юренев боялся  возмездия  со стороны подпольщиков и решил замести
следы.  Он попросил Мейера арестовать его и распустить слух, что будто
бы  он  действовал заодно с Сергеевым.  Поскольку при убийстве слесаря
свидетелей  не  было,  это  могло  уберечь  Юренева  от  подозрений  в
предательстве,  даже  создать  ему репутацию,  пострадавшего от немцев
человека.
     Мысль показалась  Мейеру  дельной.  На глазах у всех два эсэсовца
вывели Юренева из депо, грубо втолкнули в машину и увезли.
     Неделю Юренев  просидел  в  одиночке,  где,  впрочем,  его хорошо
кормили.
     За это  время  Мейеру  пришла  в  голову  хитрая идея - проверить
Никиту  Борзова.  Тогда-то  и  была  предпринята  инсценировка  побега
арестованного,  главную  роль  в  которой играл Юренев.  Он,  как было
предусмотрено,  спрятался во дворе у банщика.  Однако Борзов  оказался
вне подозрений. Он поймал Юренева и велел его арестовать.
     Так Юренев вновь оказался взаперти.  Теперь Мейер  ломал  голову,
как  же ему вновь ввести своего подручного в дело.  Отпустить нельзя -
он будет разоблачен. Держать в тюрьме - значит терять дорогое время.
     Мейер был   серьезно   озадачен.   Все   его   попытки   нащупать
подпольщиков до сих пор оканчивались неудачей. Между тем в городе то и
дело происходили диверсии;  дошло до того,  что на самолетах оказались
перерезанными антенны.  Во время полетов они не имели связи, а один из
"Юнкерсов" чуть не погиб,  ему угрожала катастрофа,  так как проволока
антенны запуталась в аппаратуре управления, и штурман извлек ее оттуда
с огромным трудом и риском для жизни.
     Нет, дальше так продолжаться не может!  В его годы уже можно было
бы   иметь   работу   полегче!  Мейер  давно  уже  просил  перевода  в
какой-нибудь большой центр,  где по-настоящему могли  пригодиться  его
опыт  и  знания.  Он,  наконец,  просил вернуть его в Бельгию - там он
провел последние три года, и это были неплохие годы, - но ему сказали,
что  город  О.  крайне  важен в стратегическом отношении и он со своим
опытом нужен именно здесь...
     Телефонный звонок  вывел  Мейера из раздумья.  Звонил дежурный по
гестапо.  Он сообщил,  что Михаил Юренев просит срочно вызвать его  на
допрос.
     Через пятнадцать минут Курт Мейер уже  входил  в  свой  служебный
кабинет,  небольшой  и  очень скромно обставленный.  Письменный стол с
массивной чернильницей,  графин воды  на  столике,  в  углу  несколько
стульев и несгораемый шкаф. Мейер не любил на службе излишеств.
     Никто, кроме самых ближайших сотрудников Мейера,  не знал, каковы
подлинные  отношения  у  арестованного с начальником гестапо,  поэтому
Юренева привели под строгой охраной.
     Когда он  вошел в кабинет,  растрепанный,  небритый,  в порванной
шинели  с  чужого  плеча,  у  него   был   вид   много   претерпевшего
заключенного.
     - Ну,  - сказал по-немецки Мейер, - я вижу, вы быстро освоились с
новой ролью.
     Юренев опустился  в  кресло  и  протянул  руку  за  сигаретой   -
раскрытая пачка лежала на столе.
     - Это все же лучше, чем чувствовать, что тебе стреляют в спину, -
произнес он с хмурой усмешкой.
     - Да, но ведь пули летели мимо?
     - К  сожалению,  мои  конвоиры оказались плохими стрелками и чуть
меня не ухлопали.
     Мейер весело засмеялся:
     - Мне говорили,  что самым главным  вашим  противником  оказалась
собака!
     - Будь она проклята!  - кивнул головой Юренев.  - Из-за нее  я  и
попался.
     - А трудно вам было проникнуть во двор?
     Юренев глубоко затянулся дымом.
     - Мне повезло,  - сказал он. - Рядом оказался какой-то мальчишка.
Он  помог мне оторвать доску в заборе,  пролез во двор сначала сам,  а
потом втащил и меня.
     Мейер оживился:
     - Вот как! У вас появился союзник?
     - Да, и очень активный.
     - Кто же он такой? Кто его родители?
     - Как мне удалось установить,  он сын недавно казненной Екатерины
Охотниковой!..
     - Сын  Охотниковой?  - удивленно поднял брови Мейер.  - Что же он
делал во дворе Борзова?
     - Борзов ему дядя... Двоюродный брат отца...
     - Вот как?  Вы сообщили мне  интересные  новости!  И  дядя  любит
своего племянника?..
     - Вот этого я не знаю, но зато знаю другое...
     - Что именно?
     - Племянник ненавидит дядю...
     - Ненавидит? За что?..
     - Он считает его предателем. И не может ему простить, что он меня
выдал.
     Мейер промолчал. Казалось, он был растроган:
     - Мальчишки  всегда  мальчишки!  Они полны благородных порывов...
Очевидно, ваш спаситель совсем неплохой парень?
     - Да,   -  устало  улыбнулся  Юренев,  -  этот  мальчишка  не  из
трусливых.
     - Сколько же ему лет?
     - Лет тринадцать-четырнадцать...
     Мейер вздохнул:
     - Что ж,  мальчик остался сиротой - куда же ему было идти, как не
к своему дяде.  - Он побарабанил пальцами по краю стола. - Но странно,
на допросе Охотникова сказала, что у нее родственников в городе нет!..
Почему же она скрыла Борзова?
     Юренев поправил сбившиеся на глаза волосы:
     - Это не удивительно - с тех пор как он пошел работать к нам, все
от него отказались.
     Мейера невольно  покоробило  это  "к  нам",  сказанное спокойно и
вскользь, но как бы поставившее между ним и Юреневым знак равенства.
     Он раздраженно повысил голос.
     - Тем более!  Что же тогда помешало ей  скомпрометировать  его  в
наших  глазах?  Ведь,  назвав  его имя,  она тем самым ставила его под
подозрение. А это лучший способ мести...
     Юренев подумал.
     - Мне это трудно объяснить. Но я знаю только одно: Борзов пытался
удержать мальчишку у себя, но тот от него сбежал.
     Мейер остановился перед Юреневым и испытующим взглядом  посмотрел
ему  в  глаза.  Он  выработал это умение - глядеть пристально,  словно
стараясь заглянуть человеку в душу.
     - Я не могу понять только одного, - сказал он: - вы рассказываете
об этом  мальчишке  так  подробно,  словно  вам  хорошо  известна  его
дальнейшая  история.  Неужели  он успел рассказать вам все,  что с ним
случится в дальнейшем, когда вы пролезали в дырку забора?..
     Юренев засмеялся; вопрос был действительно колкий.
     - Давно я не курил таких хороших сигарет,  - сказал он, закуривая
новую.  -  Так  вот,  господин  Мейер,  все  дело  в том,  что мальчик
находится со мной.
     - Как - с вами? - удивился Мейер.
     - В подвале.
     Брови Мейера вновь подскочили кверху:
     - Как же он туда попал?
     - Его привел Борзов!
     - Собственного племянника?  Но ведь вы сказали,  что мальчишка от
него убежал.
     - Да...  Однако он не сумел хорошо спрятаться...  Борзов разыскал
его у старика фотографа и притащил к нам...
     - Зачем же он это сделал?
     - К сожалению,  мне он этого не объяснил,  - усмехнулся Юренев, -
но думаю, что он это сделал из служебного рвения.
     - Я бы не хотел иметь такого дядю,  - сказал Мейер.  - Что же, вы
пришли сообщить мне только об этом?
     - Нет,  господин  Мейер,  -  ответил  Юренев,  -  у  меня  возник
интересный план.
     Мейер возвратился