Коля видел эти мучения, ему стало до боли жаль отца, осунувшегося
и постаревшего.  Вот, чтобы немного передохнуть, отец поставил бачок у
плетня и рукавом вытер с лица пот.
     Этой минуты было достаточно, Коля нагнал его.
     - Папа! - тихо позвал он, не останавливаясь и проходя мимо.
     Отец повернул   голову  и  вдруг  судорожно  схватился  рукой  за
плетень. Он смотрел на Колю радостно и удивленно, но в глазах его была
и  большая  тревога.  Как мог Коля очутиться в этом проклятом месте?..
Что он здесь делает?..
     Коля замедлил шаг, но в это время впереди показались два офицера.
Они шли медленно и наконец остановились у ближайших ворот.  Разговор у
них был долгий, серьезный, и они не торопились расходиться.
     На виду  у  них  Коля  не  решился  подойти  к  отцу.  Он  только
подмигнул,  улыбнулся и,  пройдя еще несколько шагов, свернул в первый
попавшийся проулок.
     Он долго  смотрел  из-за  плетня,  как  отец  уходил все дальше и
дальше...
     Да, трудно,  очень  трудно  было сюда проникнуть,  но еще труднее
выполнить то, что приказал Колесник...


Глава двадцать шестая
                       СЕКРЕТ КОВАНОГО СУНДУКА

     Никита Борзов  вот  уже  несколько  дней  не  находил себе места.
Связной доставил ему распоряжение Колесника во  что  бы  то  ни  стало
добыть подробные сведения об укрепрайоне.  Но как это сделать?  Борзов
собственными глазами видел,  как бургомистр, возвратившись из поездки,
вынул карту из планшета и спрятал ее в свой сундук.
     Когда Блинов возился со своим сундуком, Никита Кузьмич пристально
следил за его руками - где он нажимает,  какие раковинки поворачивает,
- но никак не мог запомнить,  в каком порядке к в каком направлении  -
направо или налево - их нужно крутить и поскольку раз.
     Если бы только завладеть этой картой!  Ну хотя бы  на  один  час.
Сколько бы усилий армии было сохранено!
     Связной рассказал ему о том,  что Колесник направил ребят в район
строительства с заданием найти Алексея Охотникова и связаться с ним.
     Никита Кузьмич хорошо знал Алексея.  Это человек  действия.  Если
ему хотя бы немного помочь, он способен на многое.
     С большим трудом,  стараясь не навлечь подозрения Блинова, Борзов
добился,  чтобы ему разрешили сопровождать новую группу мобилизованных
на строительство горожан.
     Три дня он безуспешно пытался найти возможность,  чтобы незаметно
поговорить с Алексеем.  Пленных водили строем,  а за  обедом  посылали
Юренева.  Его-то  Никита Кузьмич и увидел в очереди перед кухней.  Они
встретились глазами, и Юренев отвернулся.
     - А,  старый  приятель!  -  усмехнулся  Борзов,  подойдя  к  нему
вплотную. - Я вижу, ты нигде не теряешься. Мой пес до сих пор по ночам
скулит,  все о тебе вспоминает.  Жалуется, что не удалось штаны с тебя
содрать...
     Никто, пожалуй,  кроме  самого  Никиты Кузьмича,  не понял смысла
этих слов.  Юренев был убежден,  что тот считает его  пострадавшим  от
преследования гестапо,  а другие,  стоявшие рядом,  слишком привыкли к
издевкам, чтобы обращать на это внимание.
     Но эта   встреча  заставила  Борзова  пойти  на  риск  и  сказать
несколько слов Алексею на глазах у всех.  Правда,  он быстро скользнул
мимо  и  успел  бросить лишь одну фразу,  но по испуганно-напряженному
лицу двоюродного брата понял, что слова услышаны и оценены.
     Однако поверил ли ему Алексей? Не решит ли, что это провокация?
     Узнав о том,  что Коля и Витя  отправились  в  трудный  путь,  он
сначала огорчился:  слишком велика опасность.  Но вскоре до него дошли
слухи,  что Вернер пригрел в лагере каких-то двух  мальчишек.  Правда,
попав  за  колючую  изгородь,  они были изолированы и связаться с ними
было сложно,  но все же,  если опять попасть в  лагерь,  то  наверняка
можно  узнать  многое.  Коля  не  будет  сидеть сложа руки.  Он найдет
возможность поговорить с отцом.  То,  что взрослому необычайно сложно,
для мальчишки подчас не составляет большого труда.
     Но, размышляя об этом, Никита понимал, что при всех усилиях можно
собрать  только частичные сведения об укрепрайоне.  А нужны полные.  И
они есть, совсем близко, - в проклятом сундуке, украшенном раковинками
и виньетками. Даже ключа не надо красть, чтобы его открыть!
     Однажды, выйдя по делам,  Блинов попросил Борзова подождать его в
кабинете.  Куда-то  ушел  и секретарь,  постоянно сидевший за столом в
приемной.  Приоткрыв дверь,  чтобы слышать шаги, Никита Кузьмич быстро
подошел к сундуку и начал поворачивать раковинки,  мучительно стараясь
подражать движениям бургомистра.  Внутри сундука даже что-то щелкнуло,
но крышка так и не поднялась.
     Капли холодного пота выступили на его лбу,  руки мелко  тряслись.
Одна комбинация следовала за другой.  Но все это было не то, совсем не
то.
     Услышав приближающиеся  шаги,  Борзов отскочил от сундука и успел
присесть на дальний стул, по другую сторону стола.
     Блинов вошел,    бросил,    как   показалось   Никите   Кузьмичу,
внимательный взгляд на сундук,  а затем сел  на  свое  место  и  начал
говорить  о необходимости восстановить бункеры разрушенного элеватора,
чтобы засыпать туда зерно.
     Никита Кузьмич  с  такой острой ненавистью смотрел в его широкое,
спокойное лицо с тщательно  расчесанным  пробором,  что  Блинов  вдруг
запнулся и удивленно спросил:
     - Что с вами, Никита? Чем вы встревожены?
     Никита откинулся к спинке стула и схватился за щеку:
     - Ничего, Илья Ильич, у меня просто болит зуб.
     Блинов сочувственно покачал головой:
     - Идите к врачу. У меня никогда не болели зубы, но я понимаю, как
это должно быть неприятно.
     Никита Кузьмич вышел,  придерживая рукой нижнюю челюсть.  Он  уже
знал:  единственный  выход  - напасть на Блинова по дороге,  когда они
снова поедут в укрепрайон, и завладеть картой.
     Однако и  этот план оказался трудно выполним.  Блинов вдруг почти
совсем перестал интересоваться  строительством  и  все  свое  внимание
перенес на музей.
     Он целыми днями пропадал в хранилище,  и  вскоре  Никита  Кузьмич
узнал,  что наиболее ценные картины вынуты из рам, свернуты в рулоны и
подготовлены к эвакуации.
     "Что это  может  быть?  -  думал  Борзов.  -  Почему  Блинов стал
торопиться? Где и какие назревают события?"
     Он не мог задавать Блинову вопросы,  чтобы не навлечь подозрения,
а бургомистр упорно молчал.  Наблюдая за ним,  Никита Кузьмич заметил,
что шеф нервничает и чего-то ждет...


Глава двадцать седьмая
                        ЗАДАЧА ТРЕБУЕТ РЕШЕНИЯ

     Прошло несколько дней,  но Коле так и не  удалось  снова  увидеть
отца.  Рихард не хотел заниматься благотворительностью.  Он не знал ни
одного слова по-русски,  но жестикуляция его была выразительна, и Коля
скоро  привык  понимать,  что  ему  надлежит  делать:  мыть ли посуду,
чистить ли сапоги Вернера или, вооружившись щеткой, подметать пол. Сам
Вернер  словно  забыл  о  его  существовании.  Впрочем,  большую часть
времени он проводил в поле,  возвращался поздно  и  сразу  же  ложился
спать.
     Витя уходил рано и тоже приходил  поздно,  смертельно  усталый  и
голодный. На кухне кормили плохо. Коля, когда мог, прятал для него то,
что удавалось достать у хозяйственного и запасливого Рихарда.
     Однажды вечером Витя вернулся взбудораженный. Он сделал Коле знак
войти за ним  в  каморку  и  шепотом  сказал,  что  сегодня  на  кухне
произошел  странный  случай.  Один  пленный пришел с бачком за обедом;
повар-ефрейтор,  обычно строгий,  всегда тщательно следивший  за  тем,
чтобы порция была отмерена точно, без всяких излишеств, вдруг бросил в
бачок кусок мяса и при этом многозначительно подмигнул  пленному.  Что
бы это означало?
     - А кто этот пленный? - спросил Коля.
     - Не знаю, - ответил Витя.
     - Он тебя видел?
     - Нет.  Чувствую - дело неладно,  и сразу же - за плиту. Присел и
жду...
     - Да-а!  -  проговорил  Коля.  -  А  может быть,  ефрейтор просто
пожалел его?..
     - "Пожалел"!..  - передразнил Витя. - Он мне дать гнилую картошку
жалеет... Нет, тут что-то другое...
     - А  что?  -  быстро  спросил  Коля  - он уже догадывался,  какие
подозрения овладели Витей.
     - Он,  наверное,  предатель!  Вот  его и подкармливают,  - сказал
Витя.
     Дело оборачивалось  серьезно.  Как  быть?..  Ведь они не знают ни
фамилии, ни даже имени этого человека.
     - Знаешь   что?   -  сказал  Коля.  -  Давай  схоронимся  вечером
где-нибудь за забором,  и,  когда все будут возвращаться с работы,  ты
мне его покажи. Посмотрим, в какой он группе.
     Витя согласился.
     За полчаса до того,  как пленных обычно приводили с работ, ребята
залезли в густые придорожные кусты, невдалеке от дома. Даже если бы их
там   и   заметили,   никому  бы  в  голову  ни  пришло,  что  это  их
наблюдательный пост. Просто ребята играют...
     Наконец по дороге потянулись люди. Они двигались медленно, многие
едва волочили ноги;  тех, кто совсем выбился из сил, товарищи вели под
руки.
     Витя напряженно вглядывался.  Иногда ему  казалось,  что  он  уже
видит того человека, который приходил на кухню, но каждый раз это была
ошибка. Землистые, истощенные лица мало отличались один от другого.
     А Коля  с  волнением ждал отца.  Он уже дважды видел его издали и
всякий раз ощущал щемящее чувство тоски. Быть совсем рядом - и даже не
подойти!
     - Смотри!  Вот  он!..  Вот  он!..  -  вдруг  зашептал   Витя.   -
Невысокий... с черными волосами...
     Коля взглянул туда,  куда показывал Витя,  и сердце его упало. Он
увидел  Михаила.  Михаил шел рядом с отцом и что-то говорил ему.  Отец
сумрачно улыбался,  а Михаил, прищурившись, глядел перед собой. Видно,
их занимали важные мысли.
     Отец прошел  в  каких-нибудь  трех  шагах  от   Коли.   Крикнуть!
Остановить!.. Но вот идет эсэсовец с автоматом... Нет, нельзя!..
     Когда пленные скрылись за изгородью,  где стояла хата,  в которой
они жили,  ребята стали думать, что делать дальше. Коля рассказал Вите
все,  что знал о Михаиле,  о том,  как он его спасал,  и  о  том,  как
подозрительно отнеслись к Михаилу старики в подвале.
     Да, дело нечисто! Старики, видно, были правы.
     Остаток этого  длинного,  тяжелого  дня  Коля  прожил с ощущением
того,  что отцу угрожает неминуемая опасность,  от которой  его  нужно
оберечь.  Коля в этот вечер был задумчив,  рассеян, и Рихард несколько
раз ругал его за нерасторопность. А ночью Коле приснились старики. Они
сурово  хмурились  и  что-то  говорили  ему так тихо,  что нельзя было
понять слов.
     Он проснулся на рассвете от холода и уже больше не заснул...
     Решение созрело как-то сразу.  Он  будет  каждый  день  ходить  к
кухне,  пока не встретится с отцом.  Должен же когда-нибудь отец опять
пойти за обедом.  Увидев издали,  как отец входит в ворота,  он пойдет
ему навстречу.  А потом, словно невзначай, повернет обратно. Они будут
идти невдалеке друг от друга. Это не должно вызвать подозрений.
     В это  утро Рихард не мог пожаловаться на своего помощника.  Коля
старался изо всех сил.  Сапоги Вернера  были  начищены  до  блеска,  с
кителя  сдуты все пылинки,  посуда после завтрака перемыта и тщательно
вытерта. А самому Рихарду Коля оказал неоценимую услугу: принес ему из
завязшей в грязи интендантской машины бутылку рома. Рихард хлопнул его
по плечу и сказал:
     - Зер гут!..
     В его устах это была наивысшая похвала.
     В общем,  Коля  завоевал  себе  право в двенадцать часов выйти из
дому.  Он сразу же направился  к  воротам,  держа  в  руках  небольшой
сверток, который придавал ему деловой вид.
     За эти дни охранявшие лагерь солдаты привыкли к нему.  Они знали,
что он работает у Вернера.
     Коля вышел из дома как раз  в  тот  момент,  когда  над  деревней
зазвучали  унылые  звуки  гонга.  Минут  через  десять в ворота войдет
первый дежурный с бачком, а за ним потянутся и остальные.
     Коля пошел   медленно,   пристально  вглядываясь  в  извивающуюся
дорогу.  Ворота уже были  открыты  настежь.  Рядом  с  ними  похаживал
часовой, низко надвинув на глаза железную каску.
     Не доходя до кухни,  Коля остановился у невысокого плетня. Дальше
идти  было  опасно.  Если  и  сегодня придет Михаил,  нужно спрятаться
раньше, чем тот его заметит.
     Время тянулось  томительно  долго.  Пустынная дорога поблескивала
серыми лужами.  Наконец  вдали  появились  темные  фигуры  людей.  Они
медленно приближались...
     Вот первый,  держа бачок,  как щит,  прижатым к  груди,  вошел  в
ворота.   Это  был  высокий,  худощавый  боец  в  истрепанном  военном
обмундировании.  Он победно улыбался:  первому  всегда  достается  суп
понаваристей.
     Следом за высоким бойцом в ворота вошел человек в рваном  пальто,
подпоясанном  тонким ремешком,  - очевидно,  из мобилизованных.  Бачок
стоял у  него  на  голове,  он  придерживал  его  одной  рукой;  шапка
нахлобучилась ему почти на глаза,  и были видны только два черных уса.
Коля внимательно пригляделся к нему.  Нет,  это не Михаил. Тот моложе,
выше, и у него нет усов... Потом пошли и другие...
     Отца он увидел внезапно,  когда тот уже вошел в ворота и медленно
двигался по тропинке,  которая вилась вдоль плетней. Бачок он держал в
левой руке, а правую задумчиво заложил за борт шинели.
     Прежде чем  двинуться  ему навстречу,  Коля пытливо оглядел всех,
кто шел невдалеке. Нет, Михаила среди них не было.
     Все произошло  так,  как  он представлял себе,  и все-таки иначе.
Когда он приблизился к отцу,  тот  вдруг  споткнулся,  упал,  и  бачок
покатился в грязь. Солдаты у ворот засмеялись.
     Коля подбежал к  бачку,  поднял  его  и  протянул  отцу,  который
отряхивал шинель от комьев глины.  Часовые отвернулись, занятые своими
делами,  а заключенные,  шедшие следом,  торопились занять очередь, им
некогда было обращать внимание на пустяки.
     - Ты зачем здесь?  - тихо спросил отец и,  чтобы выиграть  время,
стал усиленно тереть рукавом полу шинели.
     - Меня послали,  - так же тихо ответил Коля.  - Тебе задание:  ты
должен запомнить, где стоят доты...
     Отец внимательно взглянул на него:
     - Где ты живешь?
     - Я живу у Вернера.  Я тут не один,  с товарищем.  И еще я должен
сказать. Ты знаешь полицаев Василия Дмитрича и Петьку?
     - Знаю.
     - Они хотят бежать. Боятся, что всех убьют.
     - Они тебе это сами говорили?
     - Нет. Мы с Витей подслушали их разговор в доте, под копной... Ты
запомни это.  - Голос Коли дрогнул.  - Папа,  беги!  Беги, пожалуйста,
папочка!..
     Стоять на месте уже было опасно: невдалеке чавкали шаги полицаев.
Подняв бачок,  отец снова пошел. Коля чуть отстал, но они слышали друг
друга.
     - А куда идти? - спросил отец.
     - В лес.  Помнишь,  где мы в позапрошлом году собирали грибы,  на
перекресток  дорог.  Каждый  вечер  две  недели подряд там будет ждать
человек. Он тебя проведет...
     Отец быстро спросил:
     - Ты знаешь Михаила Юренева?  Он говорит,  что сидел  с  тобой  в
подвале...
     - Берегись его, папа. Говорят, что он предатель... Ему повар даже
лишнее мясо дает...
     - Так... - сощурил глаза отец. - Ты когда пойдешь назад?..
     - Теперь скоро! Как только выберемся...
     Алексей оглянулся и прибавил шагу.
     - Скажи   тем,   кто  тебя  послал,  -  сделаю  все,  что  смогу.
Подкарауливай меня здесь.  Когда снова  пошлют  за  обедом,  я  оброню
бачок,  а потом подниму.  Останется бумажка.  Спрячь как следует. Если
найдут - верная смерть... Бежать постараюсь, но это очень трудно.
     Отец переложил бачок из одной руки в другую и торопливо зашагал к
очереди, которая молчаливо выстроилась у кухни.
     Коля смотрел  на  узкую  спину отца,  и его сердце опять защемила
страшная боль.


Глава двадцать восьмая
                            ТЯЖЕЛАЯ БОРЬБА

     Теперь все,  что  делал  Михаил Юренев,  все то,  что он говорил,
советовал и на чем настаивал, представлялось Алексею в подлинном своем
значении.  Он узнал как будто совсем немного: про кусок мяса, воровато
подсунутый  ефрейтором  под  крышку  бачка,  -  и  картина   оказалась
полностью  завершенной.  Только  очень  высокое  покровительство могло
заставить лагерное начальство идти на такие поблажки.
     Подавая сегодня  в окошко бачок,  он заглянул в кухню и заметил в
дальнем углу крепко сбитого мальчугана  с  круглой  ершистой  головой,
который,  сидя на чурке, мыл репу. Это, конечно, и есть приятель Коли.
С его места несомненно хорошо видны все движения повара,  и  мальчуган
наверняка не ошибся.
     У Алексея из головы не выходила короткая,  но выразительная сцена
у котлована, когда к Юреневу подошел гитлеровский офицер. Он все время
помнил и о том,  как ловко вывернулся Юренев  во  время  их  недавнего
разговора. Повел разговор так, будто сам Алексей чуть ли не предатель.
Хитрец!  С таким бороться трудно,  но нужно, необходимо, иначе он всех
погубит.
     Алексей решил,  что теперь наступил момент, когда он уже не имеет
нрава молчать.  Он должен поделиться своими подозрениями с товарищами.
Но и в этом, конечно, нужно сохранять осторожность и осмотрительность:
один неверный шаг - и Юренев поймет, что его игра раскрыта.
     Вечером Алексей шепнул Еременко,  что им надо поговорить.  Улучив
минутку,  когда все готовились ко сну, они вышли во двор и, покуривая,
облокотились о плетень.  До отбоя оставалось  минут  десять,  и  вдоль
деревни уже двигались ночные патрули.
     Еременко внимательно слушал быстрый, сбивчивый рассказ Алексея, и
на его истощенном, поросшем светлой бородкой лице все больше возникало
встревоженное выражение.
     - Так  что  же  ты  думаешь делать?  - спросил он,  когда Алексей
рассказал все.
     - Я  хочу  устроить  Юреневу  последнюю  проверку.  - И Охотников
изложил свой новый план.
     - Рискованно,  -  сказал,  наморщив лоб,  Еременко.  - А вдруг не
выйдет! Тогда что?..
     - У  нас  все равно выхода нет.  Останемся - погибнем.  Послушаем
Юренева - тоже в ров ляжем... Так уж лучше рискнуть!..
     - Ну,  а еще с кем ты будешь говорить?  - спросил Еременко.  - На
такое дело идти - двух умов мало...
     - А как ты думаешь, с кем?
     - С Кравцовым...
     Лейтенант Юрий Кравцов мучительно переживал неволю. Совсем юный -
ему не было и двадцати лет,  - чистосердечный и порывистый,  он не мог
смириться  с тем,  что жизнь его должна окончиться за колючей оградой.
Временами он совсем падал духом,  ходил мрачный  и  унылый,  но  вдруг
душевные  силы  опять  брали  в  нем  верх,  и он становился веселым и
жизнерадостным.  Он верил в Алексея и не задумываясь пошел бы вместе с
ним.
     - Да,  с Юрой - обязательно,  -  согласился  Алексей.  -  Но  это
горячая голова, как бы он не натворил беды.
     - Тем более надо его подготовить.
     К плетню подошли двое полицаев.
     - Эй!  - крикнул один из них.  -  Заходи  в  дом!  До  отбоя  две
минуты!..
     Еременко отошел от плетня. Алексей остался на месте.
     - Дай-ка,  Василий  Дмитрич,  огонька!  - сказал он,  обращаясь к
высокому полицаю, который стоял циркулем, расставив свои длинные ноги.
     - Какой  я  тебе  Василий  Дмитрич!  - заорал полицай.  - Ты что,
дисциплины не знаешь?.. Пошел! Пошел!
     - Может   быть,  ты,  Петя,  раздобришься  огоньком?  -  спокойно
обратился Алексей ко второму полицаю,  который  удивленно  разглядывал
пленного, осмелившегося разговаривать так нагло.
     - Иди! Иди! - проговорил Петя. - Разболтался! В кумовья полез!..
     - А что,  может быть,  и в кумовья, - сказал Алексей. - Завтра вы
нас конвоировать будете?..
     - Ну,  мы,  -  сказал  Василий Дмитрич.  - А тебе-то что,  не все
равно?
     - Значит,  не  все  равно,  - многозначительно сказал Алексей.  -
Птички по полю летают и о людях много знают!..  Завтра разговор к  вам
будет...  -  и  ушел вслед за Еременко в избу,  оставив обоих полицаев
крайне озадаченными.
     Что за  странный  намек сделал им этот пленный?  Действительно ли
что-то