темнела в углу забора.  Очевидно, в этой баньке у полицаев был
устроен застенок.
     Около двери Харитонов оглянулся и тихо сказал:
     - Вот  что,  сынок!  Бить  я  тебя не буду,  а ты погромче кричи.
Погромче!.. Пусть староста слышит...
     Вдруг вблизи,  за забором,  раздались выстрелы.  Один,  другой!..
Совсем близко - третий...
     - Что  такое?  -  Харитонов  остановился.  - Никак,  нападение!..
Ложись,  ложись ты!  Не то пулей заденет!  - и бросился к стене сарая,
увлекая за собой Колю.
     Внезапно в ворота вбежал человек и метнулся к дому.
     - Тревога!   -   закричал  он  срывающимся  голосом.  -  Тревога!
Партизаны!.. Скорее сюда! Они здесь!..
     Полицай, уже взбежавший на крыльцо, обернулся и выстрелил.
     Коля дернулся,  стараясь вырваться из рук Харитонова,  но тот еще
крепче прижал его к бревенчатой стене.
     - Да лежи ты, дурак! - проговорил он. - Убьют ни за что!.. Сейчас
я пойду, а то свои же и прихлопнут!..
     Но Коля тут же вырвался из крепко державших его рук и бросился  к
воротам. Около головы свистнула пуля.
     - Коля! - окликнули его из-за дерева.
     Коля узнал бы этот голос из тысячи:
     - Федя! Феденька!..
     - Скорее ложись! - скомандовал Куликов.
     Кто-то бежал вслед за ними.  Коля оглянулся - это был  Харитонов,
он медленно шел в своих тяжелых сапогах,  хрипло дыша. Куликов вскинул
винтовку.
     - Не стреляй! - крикнул Харитонов. - Я свой!.. Веди к начальнику!
     Из глубины двора кто-то выстрелил.
     - Полицаи в этом доме? - спросил Куликов.
     - Здесь! - ответил Харитонов.
     - И староста?
     - Гордеев?.. Тоже тут.
     Со всех сторон стреляли.  Куликов бросился вперед,  к партизанам,
которые все теснее окружали дом.  Издалека послышался его зычный крик:
"Сдавайтесь!"   Опять   прогремели   выстрелы.   Затем   тяжко  ухнула
разорвавшаяся граната,  и снова забили  короткие  автоматные  очереди.
Кто-то истошно закричал. Потом все смолкло.
     Коля и Харитонов пошли по дороге,  туда,  где мерещилось какое-то
расплывчатое  пятно.  По  мере  того  как они приближались,  пятно все
увеличивалось.
     Подойдя ближе,  они увидели подводу,  груженную кладью, лошадей и
рядом с ними Егорова.
     - Егоров! - окликнул Коля.
     Старый артиллерист обернулся:
     - Кто это?
     - Я, Коля!..
     - Ух ты! - воскликнул Егоров. - Жив?..
     - Жив!
     - Витьку благодари,  это он нас разыскал!..  - И, набрав в легкие
воздуха, Егоров крикнул: - Ви-и-тя!
     - А  где  Геннадий Андреевич?  - спросил Коля.  - Я к нему одного
человека привел.
     - В деревне. Руководит операцией.
     Пришедших окружили партизаны,  оставленные в резерве, и начали их
расспрашивать.  К  старику  отнеслись  недоверчиво и тут же приставили
часового, чтобы не сбежал до прихода Геннадия Андреевича.
     Растолкав толпу,  появился Витя.  Он,  видно,  бежал,  запыхался,
тяжелый трофейный автомат оттягивал ему руки. Он бросился к Коле:
     - Выручили тебя!  Здорово, верно? Я Геннадия Андреевича разыскал.
Говорю, ты погибаешь, торопиться надо! Он сюда, я - с ними. - Витя без
передышки выпаливал одно слово за другим.
     Он был очень рад,  что все обошлось благополучно и что он,  Витя,
не растерялся и поступил так, как надо.
     - Спасибо тебе, Витька! - сказал Коля.
     Он так устал,  что не мог ни о чем говорить.  Это заметил Егоров.
Он предложил Коле залезть  на  подводу  и,  чтобы  ему  было  удобнее,
переложил  кули  с мукой,  накрыв их брезентом.  Лежать на мешках было
мягко и удобно. Егоров накинул на Колю свою шинель, и он быстро заснул
каменным,  без сновидений сном.  Иногда сквозь сон он чувствовал,  что
его покачивает, словно телега движется и он едет...
     Проснулся Коля  от яркого дневного света.  Открыл глаза и увидел,
что по-прежнему лежит  на  подводе,  а  в  разрыв  облаков  проглянуло
солнце.  Приподнялся  и  сел,  сдвинув с груди шинель.  Подвода стояла
посреди какого-то двора. Распряженные кони жевали сено, разложенное на
куче   старых  досок  у  забора.  Тут  же  сидел  Егоров;  он  зашивал
разорванный рукав гимнастерки.
     - Где мы, Егоров? - спросил Коля.
     - В Стрижевцах.
     - А мне казалось, что мы долго ехали. Сколько сейчас времени?
     Егоров посмотрел куда-то на тучу,  за которой уже не  было  видно
солнца.
     - Часов восемь. Ну что, навоевался? - спросил он.
     - Навоевался, - весело сказал Коля.
     - Досыта?
     - Нет, с утра еще могу!.. А чего мы в Стрижевцах делаем?
     - Геннадий Андреевич решил заночевать. Люди из сил выбились.
     - А полицаи где? Староста?..
     Егоров усмехнулся:
     - Все  твои  полицаи  вместе  с их старостой уже где-нибудь в аду
анкеты заполняют!..
     - Убили?
     - Ни  один  не  ушел,  кроме  твоего  старика.  Он,  оказывается,
Геннадию Андреевичу приятель!..
     - А у нас кто пострадал?
     - Двое раненых. Да легко...
     - Витька где?
     - Где ему быть, - неторопливо сказал Егоров, - наверное, калориев
себе добавляет. Похудел малость от всех переживаниев...
     Коля спрыгнул с воза и почувствовал,  что крепкий,  спокойный сон
на воздухе вернул ему силы.  Руки и ноги совсем  отошли,  только  чуть
побаливало плечо.
     - Ты куда? - спросил Егоров.
     - Пойду Витю поищу.
     Коля выбежал за ворота и на другой стороне улицы увидел развалины
кирпичного дома, где он провел столько тяжелых часов.
     Возле дома стояли партизаны.  Увидев Колю,  Федя подошел к нему и
потрепал по плечу. Коля болезненно поморщился.
     - Ты что, ранен? - спросил Федя.
     - Нет, ничего, ушиб немного!
     Из соседнего двора  выскочил  Витя.  Куда  делся  прежний  робкий
увалень?  За  эти сутки Витя так изменился,  словно его подменили.  Он
стал живее,  в движениях чувствовалась уверенность. Вот только аппетит
у  него  остался прежний,  не уменьшился.  В руках Витя держал большую
краюху хлеба.
     - Коля! Геннадий Андреевич тебя зовет! - крикнул он.
     Геннадий Андреевич ждал ребят в одной из ближайших изб. Когда они
вошли,  он  сидел  за  старым,  добела выскобленным столом и,  поднеся
какую-то бумагу к подслеповатому  окошку,  составленному  из  осколков
стекла, читал ее. Тут же находился Харитонов. По тому, как он спокойно
тянул дым цигарки  из  самосада,  Коля  понял,  что  старик  не  лгал:
действительно он был свой.
     Увидев Колю, он подмигнул ему:
     - Ну что, повезло тебе? Не пришлось баньки изведать?
     - Повезло, - улыбнулся Коля.
     - Садись,  рассказывай,  что с тобой произошло, - сказал Геннадий
Андреевич.
     Коля подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня.
     - Да,  большую ошибку ты сделал,  что сам не спрятался, - надо бы
тебе вместе с Витей в кусты залезть,  - сказал Геннадий Андреевич. - В
крайнем случае вы бы и шофера уложили...
     - А разве я думал,  что этот автоматчик возьмет меня да и узнает!
- вздохнул Коля.
     Геннадий Андреевич встал и прошелся по хате.
     - В жизни  всякое  бывает.  Самое  неожиданное.  Но  теперь,  как
говорится,  все позади!.. Полицаям - осиновый кол в могилу. - Геннадий
Андреевич помолчал, оглядывая ребят. - Ну как, вернетесь вместе с нами
назад в лагерь?
     Коля переглянулся с Витей и наморщил лоб.
     - А если полицаев уже нет, - сказал он, - то нас и ловить некому.
Тогда мы дальше пойдем. Как, Витя?
     Это было уже нечто новое в отношениях между мальчиками. Раньше бы
Коля не стал с ним советоваться. И Витя оценил это.
     - Пойдем дальше, - сказал он.
     Геннадий Андреевич понимал,  как опасен дальнейший их путь,  если
при  первых  же  своих  самостоятельных  шагах  ребята  попали в такую
жестокую переделку.
     Он долго беседовал с ребятами, стараясь научить их осторожности и
осмотрительности.  Но в глубине  души  Стремянной  твердо  решил,  что
наутро,  после того как мальчишки отдохнут и выспятся,  он отправит их
обратно в лагерь.
     Пока разведка ходила в ближайшие деревни, партизаны остаток дня и
ночь провели в глубине густой рощи. За это время Коля и Витя отдохнули
и отоспались.
     На рассвете Коля растормошил Витю, спавшего на возу.
     - Вставай!.. Быстрее!..
     - Ты чего?..  - тараща глаза,  испуганно спросил Витя; он был еще
во власти сна; под полушубком сладко ломило кости.
     - Пошли! - прошептал Коля. - А то Геннадий Андреевич не пустит.
     Витя вздохнул и полез с телеги.
     ...И опять за их плечами болтались тощие вещевые мешки с хлебом.
     У выхода из деревни они встретили Сему, который радостно бросился
им навстречу.
     - Возьмите меня с собой, - попросил он.
     - Нельзя,  - сказал Коля.  - У нас дело военное...  - Он  подошел
поближе к Семе и прошептал ему на ухо: - Забудь, кто мы такие и что ты
нас видел. Понятно?
     - Понятно, - проговорил Сема.
     Вскоре Геннадий Андреевич повел  свою  группу  по  направлению  к
лагерю. Не знали тогда ни ребята, ни он сам, что это была их последняя
встреча.


Глава двадцать четвертая
                            ДРУГ ИЛИ ВРАГ?

     Представитель Тодта  Шварцкопф  договорился с командованием - все
пленные и местные  жители,  мобилизованные  на  строительство,  должны
после  его  окончания  быть немедленно эвакуированы в глубокий тыл или
уничтожены,  смотря по обстановке. Тайна укреплений должна сохраниться
любой ценой.
     Несколько раз  Мейер  приезжал  на  строительство,  смотрел,  как
рылись   котлованы,   траншеи,   устанавливались   стальные   каркасы,
монтировались  бронированные  колпаки  и  каждое  из  этих  сооружений
заливалось толстым слоем цемента.
     Мейер стремился оттеснить Блинова на второй план.  Но,  с тех пор
как  городское  управление направило на строительство последнюю партию
мобилизованных,  Блинов словно и  сам  потерял  к  укреплениям  всякий
интерес.
     Только однажды  Мейеру   доложили,   что   Блинов   приезжал   на
строительство. Он обошел все объекты, тщательно сличая их расположение
с картой,  которую держал в руках. Это Мейеру крайне не понравилось. В
конце  концов,  Блинов  суется  в  те дела,  которые его совершенно не
должны касаться.  Но  вечером,  встретившись  с  Мейером,  Блинов  сам
сказал,  что  обошел  построенные  доты.  Он даже доказал Мейеру,  что
одиннадцатый и четырнадцатый доты поставлены неправильно.  Они  мешают
друг  другу,  суживая  сектор обстрела,  и в то же время создают перед
собой мертвую зону,  где сможет  накапливаться  противник.  Необходимо
исправить это,  построив позади них,  на холме,  еще один дот, который
мог бы простреливать все пространство между ними...  Удивительное  для
бургомистра  знание  военной  фортификации!  Мейеру  пришлось  тут  же
затребовать по  телефону  представителя  Тодта,  который  проектировал
укрепрайон. Ему ответили, что выезжает майор Вернер. Тот самый Вернер,
которого несколько месяцев назад  ранили,  когда  он  ехал  в  машине.
Подозрение тогда пало на Екатерину Охотникову, и за это она погибла на
виселице.
     Вернер уже  выздоровел  и  выписался из госпиталя.  Он был хорошо
знаком с местностью  и  мог  довести  дело  до  конца,  заменив  собой
Шварцкопфа.
     Только теперь наконец Мейер решил связаться с Юреневым. Результат
был  неожиданный.  Юренев обещал скоро сообщить о чем-то очень важном.
Но о чем именно, в донесении не говорилось. Это еще больше встревожило
Мейера.  На  другое же утро он отправился в лагерь,  чтобы встретиться
там со своим агентом.
     А между тем дела у Юренева шли совсем не так успешно, как ему это
представлялось.  Одну из  партий  мобилизованных  горожан  сопровождал
Никита  Борзов.  Проходя  мимо Алексея,  он бросил фразу:  "Берегитесь
Юренева - это предатель!" Конечно,  Никита Кузьмич ничего  не  знал  о
заговоре  военнопленных,  но  его  слова  упали  на уже подготовленную
почву.
     Никита Кузьмич  должен  был  оказать  Охотникову  нечто еще более
важное:  Колесник поручал Алексею собрать сведения об укрепрайоне. Но,
как  Борзов  ни  старался,  он  не  смог  ни  на  мгновение остаться с
Охотниковым наедине.
     Алексей понимал, что, если Борзов решил предупредить его, значит,
он имеет серьезные основания.  В то же время Юренев  рассказывал,  что
"банщик" продался гитлеровцам. Кто же из них друг, а кто предатель?
     Чем упорнее Охотников думал над предупреждением Никиты  Кузьмича,
тем  больше чувствовал,  что к нему надо прислушаться.  И все же в нем
боролись сомнения.  Похоже на то,  что кто-то хочет вбить  клин  между
участниками их группы.  Ведь знай гитлеровцы о готовящемся побеге, они
бы давно всех арестовали. А если Юренев - предатель, то они должны это
знать!  Почему же они тогда бездействуют? Чего ждут? Нет, можно голову
сломать и ничего не понять в этой страшной путанице!
     У Алексея  была своя тайна.  Под полом в избе,  которую отвели их
группе, он нашел обрывок желтой оберточной бумаги и огрызком карандаша
начертил на нем расположение всех дотов, какие ему удалось установить,
А их было немало.
     Алексей не знал,  каких размеров достигнет весь укрепрайон,  но и
тех сведений,  которыми он  уже  располагал,  было  достаточно,  чтобы
значительно   облегчить  задачу  наступающим  советским  войскам.  Как
передать этот план через линию фронта?  Алексей твердо решил захватить
его с собой в случае побега. Если их поймают, он порвет бумагу, а если
даже она и попадет в руки  врагов,  навряд  ли  кому-нибудь  придет  в
голову,  что  путаные,  словно  детской  рукой  нанесенные линии имеют
какой-то скрытый смысл.
     Утаив это от Еременко, он, к счастью, не доверил своего секрета и
Юреневу.  А ведь, признаться, он думал сделать это на случай, если его
самого ранят или убьют.
     Огромная тяжесть  навалилась  на  Охотникова  после   встречи   с
Борзовым.  "Как поступить? - думал он. - Сказать товарищам, что Юренев
предатель?  Но это может вызвать панику. Кто-нибудь сгоряча возьмет да
и  выскажет  ему  все,  что о нем думает,  а уж тогда Юренев,  если он
действительно провокатор,  пойдет в открытую. Обратится за содействием
к охране, и всех их тут же арестуют!.." Остается одно: делать вид, что
ничего не случилось.  Ни в коем случае  не  давать  Юреневу  основания
заподозрить,   что  ему  перестали  доверять.  В  то  же  время  взять
инициативу в свои руки и внезапным ходом смешать все его карты.
     Надо проверить,  почему Юренев сам рвется ходить за обедом.  Ведь
идти нужно больше километра.  Может быть, он через кухню связывается с
тем, кто им руководит?..
     Нагнувшись над рвом,  Алексей выбрасывал землю на бруствер. Давно
бы  нужно  передохнуть,  но  полицаи,  собравшись  в  кучку,  о чем-то
оживленно разговаривают,  смеются,  и им нет дела  до  того,  что  уже
перевалило за полдень.
     Неподалеку от Алексея  работал  Юренев.  Раздетый  до  пояса,  он
высоко  взмахивал  киркой,  разбивая  большой  валун,  мешавший копать
дальше.  Взглянув на его крепкие, мускулистые руки, на потное лицо, на
усталую складку плотно сжатых губ,  Алексей невольно подумал: может ли
этот человек,  который живет с ним рядом, который делит с заключенными
все  тяготы,  оказаться  предателем?  Как  высоко взлетает в его руках
кирка!  С какой силой она обрушивается на камень - даже искры летят! А
вот  Еременко,  он помогает Юреневу,  поддевает большие осколки валуна
ломом.  Неужели рядом с ними человек,  который может вонзить им нож  в
спину?  Не  ошибся ли Борзов?  Может быть,  предатель - он сам?  Хочет
выслужиться перед начальством, внести смуту, поссорить.
     Да, нужно прежде всего проверить Юренева. Так проверить, чтобы он
хоть на мгновение раскрыл свою настоящую сущность?
     Во время  небольшого  перерыва,  когда,  отложив  лопаты  и ломы,
пленные присели на  траву  отдохнуть,  Алексей  подошел  к  Юреневу  и
попросил табачку.
     Юренев охотно поделился.  У  него  нашелся  даже  обрывок  старой
газеты.  Через  минуту  голубой  дымок  от  цигарки пополз над темной,
осенней травой.
     - Я решил...
     - Что решил? - скосил на Алексея глаза Юренев.
     - Видишь ли,  у меня несколько изменилось положение, - проговорил
Алексей.  - Я не могу...  Одним словом,  я должен остаться.  Я не могу
бежать с вами...
     Он увидел, как дрогнули губы Михаила.
     - Струсил? - зло усмехнулся Юренев.
     - Нет, это дело не по мне. Я не имею права рисковать. У меня ведь
маленький сын.
     Михаил оглянулся, не подслушивают ли их конвойные.
     - Это предательство, - тихо сказал он.
     - Почему?  - возразил Алексей. - Каждый волен действовать, как он
хочет.
     - Но ведь за тобой идут люди!  Что же  станет  с  ними,  подумал?
Сначала всех уговаривал, а теперь на попятную!.. Нет, так не пойдет!..
     Это было сказано так внушительно,  с такой убежденностью  в  том,
что   всякое   отступление   теперь   не   просто   малодушие,  а  уже
предательство,  и такой жесткий блеск был в темных глазах,  смотревших
не  мигая,  в  упор,  словно  стремившихся  пронзить его,  что Алексей
невольно поддался,  почувствовал себя виноватым. Нет, нет! Такие глаза
не могут лгать!
     - Ладно, - сказал он смущенно. - Я еще подумаю...
     Если бы он только знал, что пережил за эти минуты Юренев! С таким
трудом воздвигнутая им постройка  вдруг  рухнула.  Ведь  самым  важным
звеном в его планах была поимка Алексея Охотникова с его чертежом.  Он
давно подсмотрел,  где тот прячет свою  бумагу,  и  по  его  поведению
понял,   что  таится  за  этими,  казалось  бы,  невинными  линиями  и
черточками. Он наметил уже и день побега. Их скоро будут перегонять на
соседний  участок,  в  деревню Кузнецовку.  Обычно конвоировать партию
пленных назначались два-три солдата. Ведь изнуренным, безоружным людям
бежать некуда. Обсуждая план действий, Юренев предложил напасть в поле
на конвойных,  убить их,  отобрать  оружие  и,  разбившись  на  мелкие
группы, по три-четыре человека, самостоятельно пробираться к фронту.
     Конечно, конвойные  были  бы  предупреждены  заранее   -   оказав
сопротивление, они откроют стрельбу. Тут же из-за укрытия среди холмов
внезапно подоспеет подмога. А дальнейшее интересовало Юренева только с
точки зрения его отношений с Мейером.
     Вот этот-то неподдельный страх и помог Юреневу еще  раз  обмануть
Алексея.
     Охотников отошел и присел в сторонке,  совершенно сбитый с толку.
Не хватало еще,  чтобы Юренев стал теперь порочить его имя. Только раз
потеряй доверие товарищей, и сразу окажешься в полном одиночестве, все
станут презирать тебя,  так и будешь до последнего часа жизни нести на
себе тавро труса и негодяя.
     Вдруг издалека раздался пронзительный голос полицая:
     - Встать!..
     Это означало,  что  участок обходит какое-то начальство,  которое
заключенные должны приветствовать.
     Алексей оглянулся.  От  соседнего,  уже почти законченного дота к
ним направлялась небольшая группа немецких офицеров.
     Первым шел  высокий  худощавый  полковник с надменным злым лицом.
Слушая  начальника  строительства  Шварцкопфа,  коротенького  плотного
человека,  он бросал на него недовольные взгляды.  Высокого полковника
Алексей знал хорошо - это был начальник гестапо Курт Мейер.  Несколько
раз  он  приезжал  к  ним  в  лагерь,  и  всегда  после  этого  на них
обрушивались еще большие строгости.
     - Сюда идет! - услышал Алексей встревоженный шепот Еременко.
     Юренев продолжал стоять  на  куче  земли,  опершись  о  лопату  и
возвышаясь  над  всеми.  Алексей невольно взглянул на него и поразился
той напряженности,  которая  исказила  его  лицо.  Юренев  смотрел  на
приближающегося  Мейера пристально,  но без страха,  словно в ожидании
чего-то очень для себя важного.
     Мейер подошел,  молча  кивнул всем,  заглянул в яму,  посмотрел в
сторону соседних дотов, как бы проверяя, правильно ли они размещены, а
затем повернулся,  чтобы уходить.  Нет,  Алексей не мог ошибиться,  он
ясно видел,  как Мейер обменялся коротким, но выразительным взглядом с
Юреневым.  В другое время он не придал бы этому ни