.  С
тех пор,  как он себя помнит,  его не покидала уверенность, что собака
всегда рядом и полностью принадлежит ему...
     Их отец,  глядя  на бесчисленные стаи диких уток в утреннем небе,
предвкушал,  как вскоре он, вместе с нетерпеливым Люэсом, снова увидит
их  над  заболоченной  дельтой  или над убранными полями,  у себя,  на
западе...
     А за тысячу миль отсюда за письменным столом сидел Джон Лонгридж,
держа в руке письмо от своей крестницы.  Его мысли были также  мрачны,
как  пустой,  безмолвный  дом,  в  который  он только что вернулся.  С
упавшим сердцам он прочел взволнованные строчки о  том,  как  Элизабет
мечтает поскорее встретиться с котом Тао и,  разумеется, с собаками, и
опустил письмо,  так и  не  дочитав  его  до  конца.  При  взгляде  на
календарь,  отчаяние  Лонгриджа  усилилось:  если  Хантеры  поспеют на
утренний самолет,  то  будут  дома  на  следующий  день  к  вечеру,  и
следовательно,  через  двадцать  четыре  часа  Лонгридж  должен  будет
сообщить им убийственную новость,  что животные исчезли и  сам  он  не
имеет ни малейшего представления, где они и что с ними.
     Миссис Оукс  также  была  расстроена.  Вместе  с  Лонгриджем  они
разгадали,   что  случилось  с  обгоревшей  запиской  и  в  результате
недоразумений,  животные убежали,  как будто  сознательно  выбрав  для
этого подходящий момент.  Правда,  именно этот факт убеждал его в том,
что подопечные его не сбежали:  если бы им здесь было плохо, они могли
уйти и тогда, когда Лонгридж был дома.
     Лонгридж уже  обдумал  все  возможные  несчастья,  которые  могли
произойти   с   животными:  смерть  на  дороге,  отравление,  капканы,
похищение, заброшенные колодцы. Но и самое пылкое воображение не могло
представить,  что  случилось  одновременно  с  тремя  животными  столь
различного нрава.  Также неясно было, каким образом такое, бросающееся
в глаза трио прошло незамеченным через их небольшой поселок.
     Он выспрашивал у школьников,  друзей Боджера,  про  беглецов,  но
никто  из  детей обычно столь наблюдательных,  не видел в то последнее
утро ни самих собак,  ни  какой-нибудь  чужой  машины,  вообще  ничего
необычного.  Ни  один  из многочисленных постов полиции тоже ничего не
смог сообщить.
     И все  же  Лонгридж обязан завтра сказать Хантерам что-либо более
или менее определенное:  если уж не на  что  надеяться,  то  надо,  по
крайней мере, выяснить, куда же делись животные.
     Он сжал  руками  голову  и  постарался  направить  свои  мысли  в
разумное  русло.  Животные не могли раствориться в воздухе.  Должно же
быть какое-то убедительное объяснение.  Причину их  исчезновения  надо
искать в обычной,  каждодневной жизни.  В памяти зашевелилось какое-то
полустершееся воспоминание, но он еще не мог его восстановить...
     Уже темнело.  Лонгридж включил свет и встал, чтобы разжечь камин.
Тишина в комнате действовала  угнетающе.  Когда  он  поднес  спичку  к
растопке  и  смотрел,  как  вспыхнуло пламя,  ему вспомнился последний
вечер у этого камина.
     Он вновь  увидел  пару загадочных сапфировых глаз на черной,  как
маска,  морде кота,  удобно развалившуюся белую собаку, темный угол, в
котором сидела другая собака, тоскующая, прислушивающаяся... Перед ним
всплыли глаза рыжего Люаса,  он вспомнил, что лабрадор вел себя совсем
не так,  как остальные,  вспомнил,  как в последнее утро он неожиданно
протянул ему лапу...
     Внезапно Лонгриджа осенило. Он понял все!
     Дверь отворилась, вошла миссис Оукс.
     - Я  знаю теперь,  куда они ушли,  - медленно произнес Лонгридж -
Люас увел их домой, увел всех их назад, домой!
     Миссис Оукс  с  минуту  недоверчиво глядела на него молча,  потом
испуганно воскликнула:
     - Нет!  Нет,  они не могли этого сделать!  Не может быть! Ведь до
дома Хантеров около трехсот миль!  Кто-нибудь увидел бы их,  сказал бы
нам...
     Но тут миссис Оукс запнулась,  вспомнив,  что  у  собак  не  было
ошейников,  а  у  терьера  не  было и клейма на ушах,  так как пес был
зарегистрирован в Англии.
     - Они идут,  где их никто не может увидеть,  - задумчиво произнес
Лонгридж.  - Они идут,  повинуясь инстинкту,  самым коротким путем  на
запад - прямиком через хребет Айронмаус.
     - Через Айронмаус?  - с ужасом повторила миссис Оукс,  - если это
так,  нам не на что надеяться, - там медведи, волки и всякое зверье и,
если наших беглецов не сожрали в первый же день,  то они погибли бы от
голода.
     У женщины был такой удрученный вид, что Лонгридж счел необходимым
ее  подбодрить:  животных вполне мог приютить какой-нибудь охотник или
старатель; может быть, уже сейчас кто-нибудь спешит к телефону...
     Но миссис Оукс была безутешна.
     - Не будем обманывать себя,  мистер Лонгридж, прервала она его. -
Предположим,  молодая  собака могла пройти по этим местам.  Даже кошка
могла - никто не умеет так о себе заботиться,  как кошки. Но мы с вами
прекрасно знаем,  что старого белого Боджера не хватило бы и на десять
миль.  Пес уставал,  даже когда мы шли с ним к моей сестре. Правда, он
еще  и притворялся,  чтобы у меня что-нибудь выклянчить,  - произнесла
миссис Оукс улыбнувшись,  - но ведь это факт,  что ни одна собака  его
возраста не выживет и двух дней, отправившись в этакую глушь.
     Она замолчала, глядя в окно на сгущавшиеся сумерки.
     - Вы  правы,  миссис Оукс,  - промолвил Лонгридж.  - Нам придется
признать это - старика почти наверняка  нет  в  живых.  Ведь  в  конце
концов, прошло почти четыре недели. По совести говоря, я уверен, что и
Тао не выдержал,  - добавил он. - Сиамские кошки не выносят холода. Но
если все они действительно направились домой, есть шансы, что большой,
сильный Люас дойдет до цели.
     - Ох,  уж  этот  Люас - вздохнула миссис Оукс,  - повел на верную
погибель кроткого,  старого пса!  А уж бессердечный кот, нет сомнения,
подстрекал его! Я никому из них не отдавала предпочтения, но...
     Дверь затворилась за ней и Лонгридж понял,  что  миссис  Оукс  не
выдержала и расплакалась.
     Придя к убеждению,  что собаки пошли домой,  Лонгридж,  не  теряя
времени,  принялся за дело. Он позвонил начальнику управления земель и
лесов и получил в ответ заверение,  что на  следующий  день  сообщение
будет  разослано  по  всему  управлению и доведено до сведения каждого
лесника  и  егеря.  Начальник  управления  предложил  также  позвонить
местному  летчику,  который  доставлял  охотников  в  самые отдаленные
уголки и знал лично почти  всех  проводников-индейцев.  Летчик  был  в
рейсе  и  должен  был  вернуться  лишь  на  следующий  день.  Жена его
посоветовала  обратиться  к  редактору  сельскохозяйственного   отдела
местной газеты.
     Редактор был на соревновании фермеров по  вспашке,  но  его  мать
сказала, что гидроплан службы лесной охраны может летать в любые места
района.
     Управляющий авиалинией   предложил   снестись   с   экипажами  на
следующее утро  и  посоветовал  позвонить  заведующей  сельским  узлом
связи; к ней приходили все новости из самых отдаленных уголков...
     Все сочувствовали,  все хотели помочь, но пока Лонгридж ничего не
добился.   Недоставало,   чтобы  из  телефонного  узла  ответили,  что
заведующей не будет до  завтра,  так  как  она  отправилась  навестить
племянницу,  живущую  за  рекой,  или  что  буря  оборвала все провода
сельских  телефонных   линий,   и   так   далее.   Предвидя   подобные
разочарования, Лонгридж принялся разыскивать карту района.
     Он нашел крупномасштабную карту и провел на ней прямую  линию  от
своего   маленького  поселка  к  университетскому  городку,  где  жили
Хантеры,  выписав названия мест,  через которые прошла линия. Как он и
думал,  населенных пунктов было очень немного,  и линия большей частью
шла через необитаемые холмы и озера.  Последние  сорок  или  пятьдесят
миль, приходящиеся на Стреллонский заповедник, показались ему особенно
зловещими и недоступными.  Возникшая было надежда постепенно таяла,  и
он теперь сожалел,  что сам предложил взять животных. Если бы он тогда
промолчал и не  лез  в  чужие  дела,  все  они  были  бы  живы.  Снова
взглянувши на карту, Лонгридж решил, что животные неминуемо погибли от
холода, истощения и усталости.
     А, уже завтра Хантеры будут дома...
     Он снял трубку и вызвал заведующую сельской телефонной сетью.

     Поздно ночью раздался телефонный звонок.  Телефонистка из Линтолы
сообщала,  что  школьная  учительница как-то упомянула,  будто девочка
Нурми недели две назад спасла захлебнувшуюся  при  разливе  речки  Кег
сиамскую кошку.  Но через несколько дней кошка снова исчезла (Лонгридж
тут же взглянул на карту и убедился,  что Линтола находится  на  много
миль южнее прочерченной линии).  Если завтра в полдень мистер Лонгридж
позвонит в Линтолу и вызовет номер 29, четыре звонка, она постарается,
чтобы девочка была у телефона и мистер сможет сам с ней поговорить.
     У заведующей было еще одно сообщение,  которое она передала  лишь
на  всякий  случай,  сильно  сомневаясь  в  его достоверности.  Старый
Джереми Обин,  живший на старом руднике Доранда и  приходивший  раз  в
месяц за своей почтой, на этот раз рассказал о каких-то "посетителях",
хотя все отлично знали,  что последний человек,  прошедший  двенадцать
миль  до  рудника через глухую тайгу,  был его брат,  умерший три года
назад. Бедный старик! Он всего и смог сказать о своих гостях, что "это
были очень приятные люди".
     - Этот мистер Обин так давно живет один,  среди  диких  животных,
что может легко все перепутать, - деликатно добавила телефонистка.
     Лонгридж горячо поблагодарил ее  и,  положив  трубку,  взялся  за
карту.  Он  не  стал  принимать  в  расчет сообщение старика с рудника
Доранда,  полагая, что тот говорил о каких-нибудь старателях-индейцах,
а сосредоточил все внимание на Линтоле.
     Видимо, он был прав:  животные действительно направились  к  себе
домой.  Итак,  недоуменно рассуждал он,  две недели назад кот был жив,
хотя,  судя по карте,  прошел уже больше ста миль.  Но что случилось с
собаками?  Возможно,  они  утонули  как  утонул  бы и кот,  если бы не
девочка...
     Сон никак  не  шел  к Лонгриджу этой ночью.  Он лежал в темноте с
открытыми  глазами,  и  думал,  что  отдал  бы  многое,  чтобы  сейчас
почувствовать,  как  старый  пес  тяжело прыгнул к нему на постель.  А
каким черствым и нетерпимым бывал Лонгридж  раньше,  когда  просыпался
среди ночи оттого,  что пес толкал его,  всячески стараясь вытеснить с
кровати!
     "Сегодня ночью, - думал с горькой усмешкой Лонгридж, я бы уступил
ему всю кровать. Я даже лег бы в корзину, если бы только он вернулся!"

11

     Всю следующую неделю  Лонгридж  и  Хантеры  собирали  сведения  о
пропавших   животных.   Сведения   эти   подчас   были   запутанные  и
противоречивые,  совпадения выглядели просто неправдоподобными,  и  им
было трудно верить. Казалось, все мужчины, женщины и дети, встречавшие
за последние пять лет на своем пути собаку или кошку,  считали  нужным
им  об  этом  сообщить.  Все  вокруг  выказывали необычайное участие и
старались помочь,  так что у Лонгриджа и Хантеров собралось  несколько
сообщений действительно от очевидцев.
     Догадка Лонгриджа о направлении движения животных  подтвердилась.
Собаки (о кошке больше не было никаких сведений) шли на запад почти по
компасу, и нанесенная на карту линия была замечательно точной.
     Брат одного  из  проводников-индейцев,  работавших  с  летчиком в
тайге,  встретил родственника,  недавно вернувшегося с  уборки  дикого
риса.  Тот  слышал фантастический рассказ про кошку и собаку,  которые
неожиданно появились  ночью  среди  племени  Оджибвеев  и  заколдовали
жатву,  так  что урожай риса в этом году был в тысячу раз больше,  чем
раньше.
     Маленькая девочка,  которую звали Хельви Нурми, жалобным голосом,
со слезами рассказала о красивом сиамском коте,  который пробыл у  них
так недолго.
     Откуда-то с хребта Айронмаус лесник сообщил о  виденных  им  двух
собаках.
     У телефона-автомата в универмаге слышали,  как сердитый фермер из
Филипвилля  грозился,  что если ему еще раз попадется эта белая собака
("безобразный,  как дьявол, огромный свирепый и сильный пес"), которая
растерзала  целый  выводок  выставочных  цыплят и зверски искусала его
бедного, смирного колли - он переломает ей все кости!
     Когда Питер  это услышал,  он в первый раз улыбнулся.  Перед ним,
как  живой,  встал  Боджер  -  забияка,  у   которого   нет   большего
наслаждения, чем подраться! Питер предпочел этот слух всем другим, так
как знал,  что таков старый пес,  неукротимый,  своенравный,  веселый,
настоящий  клоун.  Но  мальчик  не  хотел растравливать себя напрасной
надеждой.  Боджера несомненно не было в живых,  а всего  вероятнее,  и
Люаса. Мальчик был в этом твердо убежден.
     Элизабет держалась  совсем  противоположной  точки  зрения.   Она
верила,  что ее Тао жив и рано или поздно возвратится, несмотря на то,
что о нем не было известно ничего с момента,  как он ушел от Нурми,  а
это было так давно и далеко...
     Но в такой счастливой уверенности пребывала она одна. После того,
как  добрейший  Джеймс  Маккензи сообщил по телефону,  что десять дней
тому назад собаки были живы, вся семья внимательно изучила по карте их
дальнейший путь. Это была пустынная, дикая местность, чересчур суровая
даже и для выносливой молодой  собаки.  Что  же  говорить  о  больных,
изможденных,  полумертвых от истощения собаках,  как описал Маккензи и
вожака и старого пса.
     Оставалось только  желать,  чтобы  конец  их путешествия наступил
быстро и, по возможности, милосердно.

     Лонгридж гостил  у  Хантеров.  Отчасти,   чтобы   избавиться   от
надоевших   телефонных  звонков  любопытных  доброжелателей,  а  также
потому,  что на ближайшее воскресенье приходился день рождения Питера,
которому исполнялось двенадцать лет.
     Лонгридж предложил всем провести  конец  недели  на  летней  даче
Хантеров у озера Уиндиго.  Хотя домик уже закрыли на зиму,  можно было
взять с собой спальные мешки и расположиться в жилой комнате и  кухне,
где была печка.
     Элизабет сначала возразила - ей не  хотелось,  чтоб  дом  остался
пустым  - вдруг как раз в конце этой недели Тао вернется.  Но Лонгридж
доказал ей,  что озеро Уиндиго лежит как раз на пути на запад,  на той
линии,  которую он проложил на карте.  Он также напомнил девочке,  что
Тао прекрасно знает окрестности на много миль кругом, - сколько раз он
вместе с собаками участвовал в вылазках!
     Как ему показалось,  Элизабет слишком легко дала себя уговорить и
даже  уложила  красный  ошейник.  Лонгридж  теперь  опасался,  что  ей
придется разочароваться...
     Домик вызвал   массу  воспоминаний.  Но  в  это  время  года  все
выглядело по-новому и,  казалось,  поэтому будет легче приучить себя к
мысли  об  утрате  и  смириться  с  ней...  Холодное озеро без лодок и
несколько запертых,  пустых коттеджей с  наглухо  закрытыми  ставнями.
Теперь,  когда  деревья  оголились  и  облетел подлесок,  обнаружились
тропинки, о существовании которых дети не подозревали.
     У Питера   был   новый   фотоаппарат   и  он  часами  подстерегал
бурундуков,  белок и птиц.  Элизабет проводила  большую  часть  дня  в
шаткой беседке, построенной еще прошлым летом между трех высоких берез
на берегу озера.
     В последний  день - это было воскресенье,  день рождения Питера -
они  решили  совершить  последний  поход  к  озеру  Аллен-лейк,  затем
подняться  прямо  к  вершине,  откуда  открывался очень красивый вид и
вернуться домой вдоль берега озера.
     Это была отличная прогулка на чистом, свежем воздухе, по толстому
слою мягкой листвы, покрывающей тропинку, в непередаваемой целительной
тишине северного леса.
     Большую часть пути они прошли  молча,  каждый  был  занят  своими
мыслями.  Для  Джима  Хантера  прогулка  без собаки была лишена всякой
прелести.  Он вспоминал осенние дни,  когда с ружьем в руках шагал  по
такому же мирному пустынному лесу, а Люас рыскал из стороны в сторону:
обнаружив куропатку,  он взволнованно  лаял;  затем  в  руку  тыкалась
мягкая   морда   пса,  осторожно  подающего  подстреленную  птицу.  Он
вспоминал утренние и вечерние зори на озерах и болотах Манитобы - часы
заморозков,  проведенные вместе в терпеливом ожидании - на каноэ или в
скрадках на сжатых полях.  Рассказ Маккензи о принесенной Люасом  утке
сильнее   всего   разбередил   сердце   Хантера:   он  понимал,  какое
унизительное чувство испытывала собака, когда ей пришлось тащить птицу
за крыло, а не в пасти, сведенной от боли.
     Питер поднялся напрямик по крутому скалистому  склону  холма.  Он
сидел  на пне,  глядя перед собой невидящими глазами и вспоминал,  как
год назад в это же время пытался дрессировать Боджера  для  охоты.  Он
бросал  набитую кожаную перчатку в кусты,  предварительно выстрелив из
ружья. В первый день пес охотно участвовал в его затее, быстро находил
и  приносил,  но  дальше пес начал скучать и сердиться,  прижимал уши,
уныло опускал хвост и наконец стал совершенно глух  и  хромал  на  все
лапы с невыносимым видом мученика.
     Тренировки прекратились сами собой после того, как два дня подряд
Боджер  появлялся  из  кустов  с  покорным и удивленным видом,  но без
перчатки.  Питер улыбнулся, вспомнив как на третий день он, выстрелив,
неслышно  прокрался по следам своей "Белой Надежды" в глубину зарослей
и нашел коварного Боджера,  с бешеной  быстротой  роющего  могилу  для
третьей перчатки...
     Питер вздохнул,  украдкой вытер глаза тыльной стороной  ладони  и
услышав, что семейство приближается поднял фотоаппарат.
     Все долго сидели на  гладких  камнях  на  вершине  холма,  где  в
далеком прошлом индейцы сооружали свои сигнальные костры,  возвещавшие
об опасности. Отсюда видны были за бесконечной вереницей других озер и
поросших лесами холмов неясные контуры Великого Верхнего озера. Кругом
царили мир  и  спокойствие.  Синичка-черноголовка  спела  трогательную
коротенькую песню, а вездесущая сойка бесшумно села в нескольких шагах
поклевать крошки печенья.
     Вдруг Элизабет вскочила:
     - Слушайте!  - воскликнула она. - Послушай, папочка! Я слышу, как
лает собака...
     Наступила полнейшая тишина, все напряженно вслушивались. Но никто
ничего не услыхал.
     - Тебе показалось,  - сказала девочке мать,  - а, может быть, это
была лисица. Идем, нам пора возвращаться!
     - Погоди,  погоди!  Одну  минуточку  -  вы  тоже  услышите  через
минутку! - прошептала Элизабет.
     Мать вспомнила,  что у девочки чрезвычайно острый слух,  что  она
слышит  писк  летучих мышей и другие звуки,  которые не улавливает ухо
взрослых.
     На лице Элизабет медленно расцвела улыбка:
     - Это Люас! - уверенно заявила она, - я узнала его лай.
     - Не обманывай нас,  Лиз,  - тихо,  и недоверчиво сказал отец,  -
это...
     Теперь и Питеру показалось, что он что-то слышит.
     - Ш-ш-ш!..
     Вновь наступило молчание. Но всюду было тихо.
     И все же Элизабет казалась настолько уверенной  и  это  так  явно
было написано у нее на лице,  что и Джим Хантер почувствовал колебание
и надежду: действительно, что-то должно произойти.
     Хантер поднялся  и  торопливо  пошел вниз по узкой тропинке туда,
где она сливалась с более широкой дорогой, ведущей к подножию холма.
     - Папочка,  свистни!  -  за  его  спиной  проговорил запыхавшийся
Питер.
     Раздался пронзительный,  резкий  свист  и  почти  одновременно  с
откликнувшимся эхом  откуда-то  с  ближнего  холма  донесся  радостный
ответный лай.
     Тихий день клонился к вечеру.  Люди стояли на  дороге,  собираясь
приветствовать усталого путника,  который шел к ним издалека, движимый
слепой верой и преданностью.
     Им не  пришлось  долго ждать.  Из зарослей на крутом склоне холма
выскочил на тропинку зверек пшеничного  цвета  на  черных  лапках.  Он
сделал  грациозный  прыжок  футов  в  шесть  и  мягко упал к