и  оттуда  вырвался  чудесный запах сала и яиц.
Терьер призвал на помощь все свои чары:  заискивающе замахал  хвостом,
прижав уши к голове и сморщил нос, глаза у него хитро заблестели.
     Последовало изумленное    молчание,    а    затем    -     низкий
добродушно-веселый мужской голос произнес: "Вот так гость!".
     Обладатель голоса  оглядывал  странного  посетителя,  чьи   глаза
теперь так закатились, что, почти исчезли подо лбом.
     Человек обернулся назад и сказал что-то. Из помещения ему ответил
приятный,  мягкий,  женский голос. Послышались шаги. Терьер решительно
завилял хвостом.
     На пороге  остановилась  женщина,  с  удивлением  глядя  на белое
чудище.  Когда же ее лицо осветилось улыбкой,  пес воспитанно протянул
ей  лапу.  Обезоруженная,  женщина рассмеялась,  нагнувшись,  потрясла
лапу,  потом пригласила пса за собой в дом.  Терьер вошел вежливо и  с
достоинством и пристально, с надеждой уставился на плиту.
     На этот раз ему очень повезло,  так как во всей  округе  не  было
более  гостеприимного дома и более добрых людей.  Здесь жила немолодая
чета - Джеймс и Нэлл Маккензи.  Теперь они были одни в просторном доме
фермы,  где еще сохранилась атмосфера большой,  дружной семьи,  жившей
здесь.  Маккензи хорошо относились к животным,  так как у них  выросли
восемь детей и в доме беспрерывно появлялись то осиротевшие котята, то
непризнанные дворняжки,  то брошенные детеныши выдры,  то какие-нибудь
другие  беспризорные  животные.  Сначала  они жили во дворе,  но потом
неизменно,  под самыми нелепыми предлогами, переселялись в дом. Мягкое
сердце  Нэлл  Маккензи было беззащитно перед ними,  как прежде,  так и
теперь.
     Нэлл дала  гостю  миску  объедков,  он  жадно  их  проглотил,  не
прожевывая, и опять уставился на нее, прося добавки.
     - Да  он же умирает с голода!  - воскликнула она в ужасе и отдала
псу собственный завтрак.
     Все было  так  же,  как  много лет назад,  - будто это один из ее
сыновей  притащил  очередную  полудохлую  от  голода  собаку.  А   пес
наслаждался,  опустошал одну за другой миски,  едва они оказывались на
полу. Джеймс молча протянул и свою тарелку, и... с тем же результатом.
За этим последовал поджаренный хлеб и целый кувшин молока.
     Наконец, раздувшийся  и  довольный,  старый  пес  растянулся   на
коврике у теплой плиты, а Нэлл принялась готовить новый завтрак.
     - Какой он породы?  - спросила она немного погодя. - Я никогда не
видала такого уродца... Он выглядит так, будто его зачем-то втиснули в
чужую шкуру.
     - Это  английский  бультерьер,  -  ответил  ее  муж.  -  Отличный
экземпляр,  между прочим - настоящий старый боец!  Я их  очень  люблю.
Видно,  совсем  недавно  был  в  переделке,  а  ему должно быть добрых
десять-одиннадцать лет.
     Почувствовав в голосе мужчины восхищение и уважение,  столь редко
выпадающие на ее долю,  собака от счастья заколотила  хвостом  о  пол,
потом вскочила и ткнулась костлявой головой в колени хозяина.
     Одобрительно посмеиваясь, Маккензи поглядел вниз:
     - Самоуверен,  как бес,  но неотразим! Не правда ли? Все же - что
нам с тобой делать?
     Нэлл погладила  собаку  по плечу и почувствовала под рукой шрамы.
Разглядев их поближе, она удивленно сказала мужу:
     - Это следы когтей.  Очень похоже на те, что медведь оставляет на
свежем дереве, только меньше...
     Они молча  смотрели  на собаку у своих ног,  думая,  что за драма
разыгралась совсем недавно где-нибудь в лесу.  Сейчас Маккензи впервые
разглядели,  что в глубине веселых маленьких глазок собаки лежат тени,
что шея неестественно тонка,  что хвост неутомимо и радостно колотящий
пол,  облинял  и истрепался.  Перед ними была всего-навсего измученная
старая собака, изголодавшаяся не только по пище, но и по ласке.
     Ни у  одного  из супругов не возникло и тени сомнения,  что будет
дальше. Пес останется у них, если захочет и будет получать от них все,
в чем нуждается.
     Они безуспешно обследовали белую шкуру  и  розовые  уши,  надеясь
найти клеймо с номером.  Затем было решено,  что когда Маккензи поедет
позднее в город за частями к новой  маслобойке,  то  наведет  справки,
сообщит о находке полиции и,  может быть,  даст объявление в городскую
газету. Ну, а если из этого ничего не выйдет...
     - Тогда  ты,  надо  думать,  сел нам на шею на всю жизнь,  старый
бродяга!  - бодро сказал  Маккензи,  ловко  подталкивая  гостя  носком
ботинка  так,  что  тот  перевернулся  с  блаженным вздохом на спину и
подставил подмышки, чтобы их почесали.
     В это утро, открывая дверь, Маккензи увидел диких уток, летящих к
маленькому озеру,  куда впадал ручей,  бегущий мимо  фермы.  Было  еще
достаточно рано, чтобы сходить поглядеть, там ли они.
     Он сунул в  карман  пригоршню  патронов,  снял  со  стены  старую
двухстволку и отправился к озеру.  Нэлл стала убирать со стола, обходя
развалившуюся посреди комнаты собаку или перешагивая через нее. Собака
следила за каждым движением женщины полуприкрытыми глазами.
     На пути через поле,  еще покрытое туманом,  Маккензи  остановился
зарядить  ружье,  потом  тихонько  подкрался к маленькому,  в зарослях
ольхи,  озерку.  Раздвинув ветви, он увидел примерно на середине шесть
диких  уток.  Они сидели вне выстрела.  Поскольку ветер дул со стороны
Маккензи,  не было надежды,  что утки к  нему  подплывут,  разве  если
что-нибудь спугнет их с противоположного берега.
     Не успел Маккензи повернуть назад,  как заметил,  что  камыши  на
противоположном  берегу  зашевелились.  Встревоженные  утки  сразу  же
поднялись,  громко  крякая.  Маккензи  дважды  выстрелил,  когда   они
пролетали  над  ним.  Одна шлепнулась в воду,  а другая упала на берег
неподалеку.  Эту утку он подобрал и только собрался  пойти  за  легким
каноэ,  чтобы  достать  вторую,  как к своему удивлению увидел большую
голову плывущей к утке собаки.
     Звук выстрела и плеск упавшей дичи подействовал на лабрадора, как
зов трубы на старого боевого коня.  Он прыгнул в воду и поплыл к утке,
но  тут  же  обнаружил,  что не в состоянии открыть как следует пасть,
чтобы схватить тяжелую птицу,  и был вынужден тащить ее  к  берегу  за
конец крыла.
     Шагах в двадцати от человека лабрадор  вышел  из  воды.  Красивая
сизо-зеленая  голова  селезня волочилась по земле,  крыло растянулось,
радужное оперение блестело на солнце.
     Лабрадор с сомнением смотрел на чужого человека, а тот, открыв от
изумления рот,  разглядывал собаку.  Оба  застыли  в  немом  молчании.
Наконец, человек пришел в себя:
     - Молодец!  - сказал он  спокойно,  протягивая  руку.  -  Здорово
сработано! Теперь неси ко мне!
     Пес нерешительно подвинулся вперед, волоча птицу.
     - Дай! - приказал Маккензи, так как собака все еще колебалась.
     Лабрадор медленно пошел вперед и отпустил птицу.  Теперь Маккензи
с  ужасом  увидел,  что  его  морда с одной стороны страшно раздулась,
глаза превратились в щелки,  верхняя губа оттопырена.  В коже  глубоко
сидело  несколько  игл  дикобраза - словно маленькие булавки в круглой
подушечке для иголок.  Мокрая шерсть обрисовывала  торчащие  ребра  и,
когда собака отряхивалась, Маккензи заметил, что она пошатнулась.
     Человек быстро принял решение:  неважно,  чья это собака,  но она
нуждается в срочном лечении.  Необходимо извлечь иглы сейчас же,  пока
воспаление не распространилось дальше.
     Подняв утку, он ободряюще потрепал собаку по голове.
     - К ноге! - сказал он твердо.
     К его радости, собака без колебаний пошла позади него к дому.
     Лабрадор так ослаб, что теперь страстно стремился лишь к одному -
снова  быть  в  мире людей,  в том незыблемом мире,  где распоряжается
человек, а собака только подчиняется.
     Пес покорно  брел  за  человеком  через поле,  как вдруг Маккензи
вспомнил о другой собаке,  и в замешательстве нахмурился.  Сколько еще
таких  нуждающихся  в  помощи собак приведет он сегодня в кухню своего
дома?
     Длинная тень  Маккензи  упала  на  поленницу,  где  грелся сонный
сиамский кот;  он насторожился при виде незнакомого человека,  тот  же
прошел   мимо,  не  заметив  его,  но  собака  тотчас  узнала  кота  и
приветствовала его коротким взмахом хвоста и движением головы.

     Целый час Маккензи занимался  собачьей  мордой.  Он  удалил  иглы
дикобраза  плоскогубцами,  одна  из  игл  проткнула насквозь небо и ее
пришлось тащить изнутри,  но собака ни  разу  не  зарычала,  а  только
повизгивала,  когда  боль  становилась невыносимой.  Когда же Маккензи
кончил, она в знак благодарности пыталась лизнуть его руки.
     Должно быть  облегчение  наступило  сразу,  так  как гной обильно
вытекал через проколы и опухоль начала быстро спадать.
     Пока продолжалась  вся  эта операция,  дверь,  ведущая из кухни в
заднюю комнату,  тряслась и  громыхала,  за  ней  непрерывно,  жалобно
скулил  запертый терьер:  он так мешал Маккензи,  толкаясь ему в руки,
видимо,  беспокоясь, что люди причинят зло его товарищу, что Нэлл была
вынуждена выманить его косточкой за дверь и быстро захлопнуть ее перед
собачьим носом.  И теперь, все еще подозревая обман, пес всей тяжестью
кидался на дверь. Но Маккензи решили не пускать его пока вторая собака
не съест миску молока.
     Джеймс пошел  мыть  руки,  а  Нэлл с тревогой слушала беспокойную
беготню и удары в дверь.  Наконец,  боясь,  что  пес  себе  что-нибудь
повредит,  она отворила дверь.  Терьер бешено влетел на кухню, готовый
защитить своего друга,  - но остановился,  как вкопанный. На его морде
появилось   озадаченное,   уморительное  выражение,  когда  он  увидел
лабрадора,  спокойно лакающим молоко.  Потом они уселись  рядом  около
двери, выказывая друг другу всяческие знаки внимания.
     Их сильная взаимная привязанность и то,  что они друг друга сразу
узнали,  означало,  что собаки пришли из одного дома, Нэлл думала, что
их выгнали оттуда,  она все еще не могла забыть, как страшно выглядела
собака утром.  Но сам Маккензи считал,  что животные знали и заботу, и
внимание,  так как оба были очень  дружелюбны  и  уверены  в  ответном
расположении.  Тем труднее было понять, что заставило их странствовать
по столь опасным, глухим местам.
     - Может  быть,  их  хозяин  умер  и оба они убежали из дома?  Или
потерялись во время переезда через эти края и  теперь  пытаются  найти
обратную дорогу к знакомым местам? - гадал Маккензи.
     Предположениям не было конца,  но  достоверным  было  одно:  путь
собак  был  настолько  долгим,  что  раны  от  медвежьих когтей успели
зажить,  иглы дикобраза прошли насквозь в пасть,  а сами псы оказались
на грани голодной смерти.
     - Они,  вероятно,  пробежали миль сто или даже больше,  - говорил
Маккензи,  - может,  они из самой Манитобы!  Удивительно, чем они жили
всю дорогу?
     - Охотились?  Попрошайничали  на  фермах?  А  может  воровали?  -
предполагала Нэлл, с улыбкой наблюдая в кухонном зеркале, как утренний
гость,   видя,  что  хозяйка  повернулась  спиной,  стянул  с  тарелки
оставшийся от завтрака кусочек бекона.
     - Вряд  ли они могли многим поживиться - задумчиво сказал ее муж.
- У лабрадора одна кожа да кости.  Долго бы он не  продержался.  Когда
поеду  в  Дипуотер,  запру их в конюшне.  Нельзя допустить,  чтобы они
опять удрали...  Ну,  как Нэлл уверена ли ты,  что хочешь иметь в доме
двух чужих собак?  Пройдет,  вероятно,  немало времени прежде,  чем их
найдут, а может и никогда не найдут.
     - Пусть живут сколько захотят,  - просто ответила его жена.  - Но
надо непременно подобрать им какие-нибудь клички,  а то  обращаемся  к
ним  только:  "сюда"  или  "хорошая  собака".  Пока  тебя не будет,  я
что-нибудь  придумаю,  -  добавила  она,  -  да  снесу  еще  молока  в
конюшню...

     Кот видел  со  своего  наблюдательного  пункта на поленнице,  как
человек прошел через двор и ввел в  теплую,  хорошо  пахнущую  конюшню
обоих собак.  Потом человек аккуратно запер за собой дверь.  Вскоре по
дороге, ведущей от фермы, прогромыхал грузовик и все стихло.
     Несколько любопытных   кошек   набрались  смелости  и  подошли  к
поленнице,  негодуя  на  необычного  пришельца,  который  завладел  их
любимым местом на солнцепеке.
     Сиамец и в лучшие-то  времена  недолюбливал  других  кошек,  даже
своей породы, а уж деревенских и вовсе не переваривал. Он с ненавистью
разглядывал их, обдумывая план действий.
     После двух-трех  умелых  ударов стая кошек рассеялась,  а пират в
черной маске вернулся на свое ложе досыпать.  Но скоро  он  проснулся,
всласть   потянувшись,   спрыгнул   вниз,  и,  осторожно  оглядевшись,
подкрался  к  двери  конюшни.  Тут  он  заунывно  завыл,  и  в   ответ
послышалось легкое шуршание соломы.
     Кот не спеша приготовился и легко подпрыгнул,  пытаясь ухватиться
за  задвижку.  Но  на сей раз он оказался недостаточно ловок - щеколда
осталась на месте. Кот, рассерженный неудачей, снова прыгнул и на этот
раз  добился успеха - одной лапой повис на деревянной ручке,  а другой
откинул щеколду. Дверь, дрогнув, отворилась.
     Сдержанно мурлыча,  кот  вошел  внутрь,  и тут же попал в объятья
своего  старого  приятеля.   Однако,   обнюхав   пустую   миску,   кот
разочарованно  покинул  конюшню.  Обе  собаки последовали за ним и все
трое,  пройдя через залитый солнцем двор, скрылись в курятнике. Оттуда
тотчас выскочило пронзительно кудахча несколько испуганных кур,  а кот
пошел туда,  где они неслись.  Он умело обхватил  согнутой  лапой  еще
теплое,  коричневатое  яйцо  и,  крепко держа,  надкусил его с острого
конца длинным передним клыком. Содержимое он аккуратно вылил на солому
и съел.
     Кот овладел этим искусством давно,  в  результате  многочисленных
набегов на курятники. Прежде чем снова вернуться на свою поленницу, он
аккуратно и неторопливо съел еще два яйца.

     Когда во второй половине дня Маккензи въехал во  двор  фермы,  он
поразился,  увидев  обеих  собак,  спящими  на  солнце  под прикрытием
кормушки для скота.  Услышав шум, они поднялись и подошли к грузовику,
приветственно  помахивая хвостами,  пока он разгружал машину,  а затем
следом за ним пошли в дом.
     - Ты выпустила их из конюшни, Нэлл? - спросил он, разворачивая на
кухонном столе сверток и незаметно опустив в разинутую по-акульи пасть
косточку с мясом.
     - Конечно,  нет!  - удивленно ответила его жена.  - Я  носила  им
молоко, но отлично помню, что как следует заперла дверь.
     - Может,  не опустила до конца щеколду,  - сказал Маккензи, - но,
во  всяком  случае,  -  они еще здесь.  Морда у лабрадора стала лучше.
Надеюсь,  сегодня вечером он сможет прилично поесть. Хочется, чтобы на
этих костях наросло немного мяса.
     Маккензи рассказал,  что  в  Дипуотере  о  беглецах   ничего   не
известно,  но,  видимо,  они  идут  с  востока.  Прошлой ночью рабочий
норочьего питомника на Арч-Крик прогнал со своего порога белую собаку.
Он принял ее за местную белую дворнягу, известную воровку.
     Большинство думают,  что лабрадор потерялся во время  охоты.  Вот
только  никто  не  понимает,  каким  образом  у  него  оказался  такой
неподходящий спутник, как бультерьер.
     Индейский агент   хочет  взять  лабрадора  себе,  если  никто  не
потребует его: недавно у агента сдохла охотничья собака.
     - Вот еще! Не будет этого! - негодующе воскликнула Нэлл.
     - Еще бы!  - смеясь сказал ее муж. - Я так и ответил. Сказал, что
мы ни за что не разлучим собак. Будем держать их пока сможем. Но знай,
Нелл, если они затеяли куда-нибудь идти, если у них есть цель, - ничто
на  свете  не  удержит  их  здесь.  С  ног будут валиться,  а все-таки
поползут дальше - по зову инстинкта.  Все,  что  мы  можем  сделать  -
подержать их пока взаперти и подкормить.  Если они и уйдут потом,  мы,
по крайней мере, будем знать, что они не умрут с голоду.
     После ужина Маккензи и их гости перешли в маленькую уютную заднюю
комнату.  Здесь на полках еще стояло много  детских  книг,  на  стенах
вплотную  друг  к  другу  висели  потускневшие  фотографии и охотничьи
трофеи,  чучела рыб и рисунки старших детей,  лыжи и наградные  ленты,
собачьи родословные и томагавк.
     Мирно попыхивая трубкой, Маккензи сел к столу и занялся оснасткой
модели шхуны, а жена стала вслух читать ему "Трое в лодке".
     Спокойный Лабрадор,  который  сытно  и  вкусно  поужинал,  теперь
растянувшись  во  всю  длину,  лежал  под  столом и спал глубоким сном
измученного и наконец нашедшего убежище животного.  В глубине  старого
кожаного  дивана  тихонько посапывал старый терьер,  положив голову на
подушку и задрав кверху все четыре лапы.
     Вдруг тишину  нарушил  шум:  во  дворе  затеяли  драку  кошки.  К
удивлению супругов,  обе собаки сразу же сели и приветственно замахали
хвостом, всем своим видом выказывая радость и интерес.
     Позже они охотно пошли за Маккензи в конюшню, где он навалил сена
в угол пустого денника и поставил для них полную миску воды.  Маккензи
плотно запер за собой дверь и убедился, что щеколда крепко задвинута и
не соскакивает, даже если дверь потрясти.
     Вскоре погас свет в нижнем этаже дома,  а вслед  за  ним  -  и  в
спальне наверху.
     Собаки лежали в темноте,  чутко прислушиваясь.  Скоро послышалось
легкое  царапанье  когтей  о дерево,  задвижка щелкнула и дверь слегка
приоткрылась ровно настолько,  чтобы пропустить  узкое  кошачье  тело.
Прежде  чем  свернуться  клубком  у  груди старого пса,  сиамец низко,
раскатисто помурлыкал,  поочередно поднимая передние  лапы  и  как  бы
утаптывая сено. Затем он умиротворенно вздохнул и в конюшне воцарилась
тишина.
     Молодой пес  проснулся  в холодный предрассветный час.  Он увидел
несколько последних бледных звезд,  которые  посылали,  понятные  лишь
ему, сигналы. Пора было двигаться дальше, пора было спешить к западу.
     У дверей конюшни к Лабрадору присоединился,  зевая и  потягиваясь
кот, а потом и старый пес, дрожащий от холодного утреннего ветерка.
     Они некоторое   время   неподвижно   сидели,   прислушиваясь,   и
вглядывались  в  темный  двор  фермы,  где  уже  просыпались  домашние
животные.
     Надо было уходить. Предстояло пройти много миль, прежде чем можно
будет сделать первый привал и погреться в теплых лучах солнца.  Друзья
бесшумно  пересекли двор и вышли в поле,  направляясь к темной полоске
леса вдали.  На покрытом инеем жнивье за  ними  тянулись  три  цепочки
следов.  Когда  они  свернули  на оленью тропу,  уходящую на запад,  в
верхнем этаже дома зажегся свет.
     Животным оставалось  пройти последние пятьдесят миль.  Было очень
хорошо, что они подкормились и отдохнули. Большая часть их пути теперь
шла  через  Стреллонский заповедник - место более суровое и пустынное,
чем те,  через какие им приходилось переходить до  сих  пор.  Отважным
путешественникам  предстояли  морозные  дни,  опасная  и  утомительная
дорога.  Тут не было людей,  от которых можно ожидать помощи.  И самое
худшее, что их вожак был слаб и болен.

10

     Вверх по  реке  Святого  Лаврентия,  что  в  восточной Канаде,  к
Монреалю на всех парах шел лайнер.  Позади остался Квебек.  На верхней
палубе, облокотившись о перила, стояли Хантеры, глядя на открывающуюся
панораму.  Они, наконец, возвращались домой после долгого пребывания в
Англии.
     С тех пор,  как лайнер вошел в залив,  дети,  Питер  и  Элизабет,
очень взволнованные,  почти не покидали палубы. Проснувшись утром, они
начали  подсчитывать  часы,  оставшиеся  до   прибытия   домой.   Дети
радовались  и  возвращению  на родину,  и предстоящей скорой встрече с
друзьями,  с родным домом и - не  в  последнюю  очередь  -  со  своими
четвероногими любимцами.
     Элизабет без конца говорила,  как она встретится с котом,  втайне
желая, чтобы ее убеждали, что Тао ее не забыл. Она везла ему в подарок
красный кожаный ошейник.
     Питер же  был совершенно счастлив и нисколько не сомневался,  что
его возвращение будет само по себе прекрасным подарком для Боджера