тренний  туман  еще  не  рассеялся,  когда  Джон Лонгридж
поднялся с кровати, так и не сумев отвоевать место на ее середине.
     Лонгридж побрился и быстро оделся, наблюдая, как туман расходится
над полями и сквозь него  проглядывает  утреннее  солнце.  Можно  было
надеяться  на отличный осенний день,  теплый и мягкий,  какие и бывают
часто "индейским летом".
     Спустившись вниз,  Лонгридж  увидел,  что  животные уже терпеливо
ожидают у двери утренней прогулки.  Выпустив их, он приготовил завтрак
и поел.
     Когда собаки и кот вернулись с  прогулки,  Лонгридж  собирался  в
дорогу,  укладывая вещи в автомобиль.  Он дал им немного печенья и они
улеглись у стены дома,  греясь в лучах утреннего солнца и наблюдая  за
человеком.  Лонгридж  кинул  в  багажник  последние пожитки,  вышел из
гаража и погладил каждого из своих друзей по голове.
     - Будьте послушными,  - сказал он, - миссис Оукс скоро придет. До
свиданья,  Люас!  - так он называл лабрадора.  - Мне бы хотелось взять
тебя с собой, но в лодке не хватит места для троих.
     Он взял в руку мягкую морду  собаки.  Золотисто-коричневые  глаза
пристально  смотрели  на  него  и  вдруг  собака подняла правую лапу и
положила ему в руку.  Лонгридж много раз видел,  как пес делал  так  с
хозяином,  и  был  необычайно тронут таким доверием;  он даже подумал,
следует ли ему уезжать теперь, сразу после того, как собака наконец-то
впервые проявила к нему такое дружелюбие...
     Его не беспокоило,  что животные оставались на улице. Они никогда
не делали попыток убежать, гуляя за забором в окрестных полях. Если бы
они захотели, то всегда могли войти в дом, так как в кухне была дверь,
которую придерживала лишь нетугая пружина.  Лонгриджу надо было только
выдвинуть с внутренней  стороны  задвижку,  тогда  она  уже  не  могла
захлопнуться и распахивалась от толчка снаружи.
     Животные выглядели довольными:  кот  старательно  мыл  свои  уши,
старый  пес  сидел,  вывалив  из оскаленной пасти розовый язык и часто
дыша, - отдыхал после прогулки, а рядом разлегся на боку лабрадор.
     Лонгридж включил  мотор  и,  когда автомобиль медленно тронулся с
места,  помахал им рукой из окошка, хоть и понимая, до чего это глупо.
"Чего я от них жду в ответ?  - спрашивал он себя с улыбкой. - Чтоб они
помахали лапой?  Или крикнули "прощай"?  Вот беда - прожил так долго с
ними и чересчур привязался".
     Автомобиль круто свернул на  дорогу  в  конце  длинной  аллеи,  и
животные  еще  некоторое  время  слышали  удаляющийся шум мотора.  Кот
занялся своей задней  лапой,  старая  собака  отдышалась  и  улеглась,
молодая  тоже  лежала неподвижно,  и только глаза ее бегали и время от
времени подергивался нос.
     Минут двадцать  никто  не  шевелился.  Потом  вдруг  молодой  пес
вскочил,  вытянулся и замер,  не сводя глаз с  дороги.  Он  стоял  так
несколько  минут,  а  кот  внимательно  следил за ним,  забыв опустить
задранную вверх лапу.
     Лабрадор медленно  вышел  на  дорогу  и  остановился на повороте,
оглядываясь назад и словно приглашая остальных последовать  за  собой.
Тогда неуклюже поднялся старый пес,  присоединился к лабрадору,  и они
вместе свернули за угол.
     Минуту кот  стоял  неподвижно,  голубые  глаза  горели  на темной
мордочке. Затем смешно подпрыгивая, он пустился вдогонку.
     Собаки стояли  у калитки.  Старый пес тоскливо оглядывался назад,
словно надеялся увидеть  своего  друга  миссис  Оукс,  которая  всегда
приносила  ему  вкусные  косточки.  Но когда лабрадор вновь побежал по
дороге, терьер последовал за ним. Некоторое время кот стоял у калитки,
подняв лапку,  - весь сомнение,  вопрос, колебание, - но вдруг, словно
придя к какому-то решению,  опять бросился следом за собаками.  Теперь
все трое затрусили по пыльной дороге.
     Примерно час спустя  миссис  Оукс  вышла  из  своего  коттеджа  и
направилась к дому Лонгриджа. В руках у нее была сетка с ботинками для
работы,  фартуком и небольшим  свертком  объедков  для  животных.  Она
немного  огорчилась,  не увидев собак,  обычно встречавших ее довольно
далеко от дома и всегда бросавшихся ей навстречу.
     "Наверное, мистер  Лонгридж  запер  их  в  доме,  раз он так рано
уехал", - успокаивала она себя.
     Но когда,  толкнув  дверь,  она  вошла  в  дом  - там было тихо и
спокойно.  Она позвала животных, стоя на ступеньках лестницы, однако в
ответ  не  услышала  топота  бегущих  лап;  только равномерное тиканье
старых часов раздавалось в передней.
     Она обошла  пустой  дом  и  вышла  в  залитый солнцем сад.  Снова
недоуменно хмурясь, позвала их.
     - Ясно!  - проговорила она,  - видимо, они ушли в школу... Однако
удивительно даже...  - размышляла она несколько минут спустя,  сидя  в
кухне на стуле и завязывая ботинки, - странно, что нет кота. Он всегда
в это время сидит здесь на подоконнике.  Хорошо,  может он на охоте? Я
никогда  не  видела кота,  который бы так любил охотиться,  как он!  И
все-таки - странно все это!
     Она помыла  и убрала посуду,  потом взялась за генеральную уборку
библиотеки.  Тут  она  заметила,  как  что-то  блеснуло  на   полу   у
письменного стола; оказалось, это разбитое пресс-папье, а на столе она
обнаружила листок из блокнота.
     Она прочла  записку,  которая  обрывалась  словами:  "...Я возьму
собак (и Тао тоже,  конечно)..." продолжения не было.  Куда же  он  их
взял?  - думала она.  - Конечно,  это кот сбросил пресс-папье со стола
прошлой ночью и записку  тоже.  Конец  ее  должен  быть  где-нибудь  в
комнате.
     Она обыскала библиотеку,  но ничего не нашла,  а выбрасывая пепел
из  пепельницы  в  камин,  обратила  внимание  на обуглившийся завиток
бумаги в топке.  Нагнувшись,  она осторожно его подняла, но почти весь
листок  тотчас рассыпался,  остался лишь клочок,  на котором виднелась
подпись: "Д. Р. Л.".
     - Ну,  не странно ли это? - говорила она, энергично стирая черные
пятна на кафеле камина.  - Он,  должно быть хотел сказать, что заберет
их всех на Хирон-лейк.  Почему же он сделал так,  ведь мы договорились
иначе?  Он ни слова не сказал об этом  по  телефону...  Но,  постойте,
постойте...  Я  вспоминаю  теперь - он как раз начал что-то говорить о
них, и линия испортилась.
     Как ни  удивлялась  миссис  Оукс,  что  Лонгридж  взял животных с
собой,  ей совсем не показалось необычным,  что и кот поехал вместе со
всеми. Она знала, что кот обожал автомобиль и всегда ездил с собаками,
когда Лонгридж брал их куда-нибудь.  Как многие сиамские кошки, он был
послушен  и  воспитан не хуже собаки и,  гуляя,  всегда возвращался на
свист.
     Миссис Оукс   подмела   и  вытерла  пыль,  потом  заперла  дом  и
возвратилась к себе в коттедж.  Она была бы потрясена до глубины души,
если бы узнала, что произошло на самом деле.
     Две собаки и кот вовсе  не  сидели  спокойно  на  заднем  сидении
машины  Джона  Лонгриджа,  держащего  путь  на  север,  как  доверчиво
полагала миссис Оукс. Они находились за много миль отсюда...
     Первые два  часа  они  шли  довольно быстро;  лабрадор - слева от
старого пса,  который был почти слеп на левый глаз;  бультерьер бежал,
как  всегда  странно подпрыгивая и раскачиваясь,  а лабрадор - легким,
небыстрым скоком.  Немного позади них шел кот;  он часто отвлекался  и
останавливался, а потом снова догонял собак.
     Когда лабрадор  понял,  что  старый  пес  устал,  он  свернул   с
безлюдной  посыпанной  гравием  дороги  в  полумрак соснового леса,  к
быстрому чистому ручью.  Старый пес жадно пил,  войдя в воду по грудь.
Кот  осторожно  взобрался  на  нависший  над  водой камень и уселся на
краешке.  Потом они отдыхали под деревьями на  мягкой  сосновой  хвое.
Терьер часто и тяжело дышал, полузакрыв глаза, а кот умывался.
     Так они провели около часа, пока солнце не стало проникать сквозь
ветви.  Тогда  молодая  собака вскочила,  потянулась и пошла к дороге.
Старый пес тоже встал на одеревеневшие,  негнущиеся  ноги,  и  опустив
голову,  пошел  за лабрадором,  слегка прихрамывая и помахивая хвостом
коту,  а тот вдруг  заметался  в  пятне  солнечного  света  и  схватил
медленно летящий лист; потом кинулся за собаками.
     До полудня они двигались рысцой,  по заросшей травой бровке тихой
проселочной   дороги,   а  заслышав  гудки  автомобиля,  спускались  в
тянущуюся вдоль дороги канаву.
     Солнце начало  садиться  и  тени  упали  на  дорогу.  Кот все еще
двигался бесшумно,  равномерно и  быстро,  молодая  собака  тоже  была
бодрой, но старый пес чрезвычайно устал, он замедлил шаг и стал сильно
хромать.
     Они свернули  в  кусты  и  медленно  двинулись  по  просеке вдоль
дороги, продираясь через густой подлесок. Скоро они вышли на небольшую
поляну,  поперек  которой  лежала  гигантская голубая ель,  поваленная
бурей; на месте корней в яме было полно сухой листвы и хвои.
     На поляну легли косые лучи заходящего солнца;  здесь было уютно и
спокойно.  Постояв  минуту,  опустив  голову  и  слегка   качаясь   на
ослабевших ногах, старый пес залез в яму и повалился на бок. Кот долго
обнюхивал и рассматривал все кругом,  потом сделал  в  хвое  небольшое
углубление  и  свернулся  там,  тихонько мурлыча.  Молодой пес исчез в
зарослях,  но вскоре вернулся.  С его гладкой шерсти стекала вода.  Он
устроился поодаль.
     Старый пес долго еще  часто  и  тяжело  дышал;  задняя  его  лапа
временами сильно дрожала. Затем, наконец, глаза его закрылись, дыхание
стало ровнее и он уснул, только изредка вздрагивая всем телом.
     Когда совсем  стемнело,  молодой  пес  придвинулся  к  старому  и
прижался к нему вплотную,  а кот улегся между лап терьера.  Всем стало
теплее и удобнее. Старый пес спал, забыв о боли, усталости и голоде.
     На окрестных  холмах  печально  выли  волки;  бесшумно  пролетая,
перекликались  совы.  Слышались  чьи-то  робкие шаги,  слабые шорохи -
звуки, не прекращавшиеся всю ночь.
     Однажды жуткий  вопль,  похожий на плач ребенка,  разбудил старую
собаку и она,  дрожа  и  взвизгивая,  вскочила  на  ноги.  Но  то  был
всего-навсего  неуклюжий  дикобраз,  с  шумом  карабкавшийся по стволу
соседнего дерева.  Он слез и,  переваливаясь,  пошел прочь, потихоньку
скуля.  Когда  терьер  снова  улегся,  кота  уже не было на месте.  Он
отправился на охоту.  Молодой пес спал, временами тревожно вздрагивая,
часто  подымая  голову  и  глухо ворча.  Один раз он вскочил на ноги с
громким рычанием;  вслед за этим неподалеку раздался  громкий  всплеск
воды,  - и снова тишина. Кто знает, что было то неведомое, невидимое и
неслышное,  что проникло в сознание лабрадора и не давало  ему  покоя.
Одно было очевидно: чего бы это ему ни стоило он дойдет до дома своего
хозяина. Дом находился на западе - так подсказывал ему инстинкт. Но он
не мог бросить своих друзей.

3

     Бультерьер проснулся  в  холодный  предрассветный  час и с трудом
поднялся на ноги.  Он дрожал от холода, был ужасно голоден, его мучила
жажда.  Пошатываясь,  медленно  пошел он к ближнему озерку и по дороге
наткнулся на кота,  который припал к  земле,  держа  что-то  в  лапах.
Терьер  услышал  хруст  костей в челюстях кота и,  замахав хвостом,  с
любопытством приблизился выяснить,  что происходит.  Кот встретил  его
холодно и гордо и сразу же ушел прочь, оставив терьеру лишь объедки от
своего пира - одни перья.
     Терьер долго  пил  воду  из  озерка,  а  на  обратном  пути жадно
накинулся на перья. Они застряли у него в горле и его вырвало.
     Затем он  откусил несколько травинок,  немного пощипал перезрелой
малины с низкого куста.  Дома малина всегда ему нравилась,  но сейчас,
несмотря на то,  что вкус был хорошо знаком,  она нисколько не утолила
голода.
     Терьер обрадовался, увидев молодого пса, помахал хвостом и лизнул
его в  морду  и,  когда  молодой  пес  направился  к  дороге,  покорно
последовал   за  ним.  Вскоре  к  ним  присоединился  и  кот;  он  еще
облизывался после вкусного завтрака.
     Они шли  в сером предрассветном сумраке по обочине дороги и дошли
до  места,  где  дорога  круто  сворачивала  в  сторону.   Здесь   они
остановились:  перед ними была заброшенная лесовозная дорога,  которая
уходила на запад, прячась под свисающими ветвями.
     Вожак поднял  голову,  как  бы  исследуя  доносящиеся  запахи  и,
по-видимому,  обнаружив  что-то,  успокоился  и  повел  товарищей   по
заросшей  колее.  Идти  тут  было  приятнее:  дорожка  заросла травой,
облетевшие листья покрывали ее. Густо растущие деревья почти сходились
над  головой  и  сулили прохладу и тень,  когда солнце подымется выше.
Больше всех в этом нуждалась старая собака,  так как  она  чувствовала
себя усталой еще утром,  до того,  как они пустились в путь. Двигалась
она значительно медленнее, чем накануне.
     Обе собаки  были  страшно  голодны и с завистью следили за котом,
который в  полдень  во  время  отдыха  у  ручья,  съел  пойманного  им
бурундука.  Но когда старый пес подошел к нему,  заискивающе помахивая
хвостом, кот урча, отступил в кусты вместе с добычей.
     Озадаченный и   разочарованный,   терьер   сел,  прислушиваясь  к
доносящемуся из куста хрусту. Изо рта собаки бежала слюна.
     Спустя несколько  минут  кот  вылез,  уселся  и  начал  заботливо
чистить усы и шерстку.  Старый пес лизнул его в черную морду и получил
в ответ нежный хлопок лапой по носу.
     Изнывая от голода,  терьер  бродил  по  отмелям  ручья,  исследуя
каждый  камень  и  ямку,  продираясь  сквозь заросли высохшего камыша,
разрывая носом мягкие кротовые холмики.  После этих тщетных поисков он
уныло  улегся  возле  кустика  голубики  с осыпавшимися ягодами и стал
облизывать лапы и счищать грязь с морды.
     Молодой пес был тоже голоден, но лишь перед лицом голодной смерти
он мог бы побороть врожденные инстинкты:  все его предки были приучены
лишь  находить  и приносить добычу,  не причиняя ей вреда,  и в нем не
осталось ничего от охотника. Убийство вызывало у него отвращение.
     Он вволю напился воды из ручья, и все трое отправились дальше.
     Теперь тропа бежала по лесистым гребням холмов. Куда ни взглянешь
-  леса  в  ярких осенних красках;  багряные с киноварью редкие клены,
бледные березы,  желтые тополя,  рдеющие тут и там гроздья рябины -  и
все это на фоне величавых темно-зеленых елей, сосен и кедров.
     Несколько раз  животные  проходили  мимо   остатков   бревенчатых
лесоспусков, сооруженных на склонах холмов, пробирались через глубокие
борозды,  оставленные полозьями  лесовозных  саней.  Иногда  на  буйно
заросших  молодняком  вырубках  им  попадались заброшенные постройки -
старые стойла для лошадей и бараки для людей, работавших в этих местах
лет тридцать назад.  Окна были выбиты,  рамы покосились, в щелях между
половицами выросла сорная трава и даже из старой ржавой кухонной плиты
торчал куст дурмана.
     Это по всем признакам человеческое жилье почему-то  не  нравилось
животным, и они, ощетинившись, обошли его стороной как можно дальше.
     После полудня старый пес шел уже совсем медленно,  спотыкался  и,
кажется, только невероятное усилие и удерживало его на ногах. Голова у
терьера кружилась,  сердце колотилось,  он шатался.  Видимо,  кот  это
чувствовал,  потому  что  теперь шел спокойно рядом с собаками,  почти
вплотную к своему старому другу и временами жалобно мяукал.
     В конце концов,  совершенно обессилев, старая собака остановилась
перед глубокой колеей,  наполовину залитой мутной  водой.  Голова  его
упала  на грудь,  тело тряслось.  Он попробовал полакать воды,  но его
ноги  подкосились,  и  он  наполовину  сполз  в  колею.  Глаза  собаки
закрылись,  тело вытянулось, короткие вздрагивающие вздохи становились
все реже. Вскоре собака затихла.
     Молодой пес словно обезумел: он завыл, задрав голову, затем начал
толкать терьера носом,  пытаясь поднять неподвижное тело. Лабрадор все
лаял и лаял, а кот непрерывно нежно мурлыкал, ходил взад-вперед, терся
о забрызганную грязью морду терьера.  Но все их старания ни к чему  не
привели. Старый пес лежал недвижимо.
     Наконец оба притихли и уселись рядом с терьером,  встревоженные и
удрученные. И вдруг разом поднялись и побежали прочь, не оглядываясь.
     Лабрадор скрылся в кустах и  оттуда  доносился  хруст  ломающихся
сучьев,  который становился все тише по мере того,  как пес уходил все
дальше. Кот начал подбираться к куропатке, беззаботно роющейся в песке
у тропинки,  ярдах в ста от него. Но, предупрежденная резким стрекотом
белки,  птица с шумом взлетела на дерево,  когда кот был  еще  далеко.
Тот,  не  унывая,  принялся  за  поиски  новой  добычи,  облизываясь в
предвкушении удачи. Скоро и он скрылся из виду.
     Длинные тени легли на опустевшую тропу,  ветви шевельнул вечерний
ветерок.  С деревьев густо сыпались,  шелестя,  хрупкие бурые  листья,
медленно падая на белого пса.
     Любопытная белка изумленно глядела на  него  с  соседнего  дерева
блестящими  глазками,  потихоньку стрекоча.  Пробежала землеройка,  но
остановилась на полпути и повернула обратно.
     Послышался негромкий  свист крыльев.  На березовую ветку взлетела
сойка и,  качаясь,  наклонила голову на бок и смотрела вниз, приглашая
товарку присоединиться к ней.
     Ветер успокоился и стало совсем тихо.
     И вдруг раздался громкий треск сучьев. Сквозь заросли продиралось
какое-то неуклюжее животное.
     Вскарабкалась повыше   на  дерево  и  резко  застрекотала  белка,
подавая сигнал тревоги; улетели сойки.
     На тропку  выбежал  на четвереньках небольшой медвежонок.  Увидев
старую  собаку,  он  навострил  круглые  пушистые  ушки;  в  маленьких
глубокосидящих глазках и на остренькой мордочке было любопытство.
     Из кустов позади медвежонка доносилось деловитое  похрюкивание  -
мамаша-медведица исследовала гнилой пень.
     На мгновение медвежонок остановился, а потом осторожно двинулся к
канаве,  где лежал терьер.  Сморщив нос,  он бесцеремонно обнюхал его,
протянул кривую черную лапу и хлопнул пса  по  голове.  Старая  собака
открыла глаза:  она почуяла опасность.  Медвежонок с испугом прыгнул в
сторону и оттуда наблюдал:  видя,  что терьер не  двигается,  подбежал
вприпрыжку,  снова ударил лапой,  теперь уже крепче и стал ждать,  что
будет дальше,  но у старого пса хватило сил лишь на то, чтобы оскалить
зубы.  Он слабо зарычал от боли и ненависти, когда в его плечо впились
когти обозленного медвежонка,  и сделал  попытку  подняться  на  ноги.
Почувствовав  запах  крови,  медвежонок  совсем ошалел.  Сев верхом на
собаку,  он начал играть с ее длинным хвостом,  как  ребенок  с  новой
игрушкой.
     Старый пес лежал неподвижно, сознавая свое бессилие и не реагируя
на боль и оскорбление.  Он прикрыл глаза и лишь кривил губы, как будто
хотел зарычать.
     Из-за поворота, на тропке, держа в зубах за крыло большую мертвую
куропатку,  появился кот.  Увидев,  что происходит,  он открыл  пасть,
куропатка  выпала  из  нее,  а  кот стал неузнаваем:  хищно засверкали
голубые глаза на черной ощерившейся морде, шерсть встала дыбом, отчего
кот  теперь казался вдвое больше обычного.  Распушив шоколадный хвост,
он хлестал им себя по бокам.  Потом,  сжавшись,  припал к земли, издал
пронзительный вопль и,  когда испуганный медвежонок обернулся, прыгнул
на него.  Крепко вцепившись задними лапами в темный пушистый загривок,
он  стал  царапать  острыми  когтями морду и глаза медвежонка,  шипя и
фыркая,  пока медвежонок,  ослепнув от крови,  не завопил  от  боли  и
ужаса.
     Его вопли заглушил громовой  рев  огромной  черной  медведицы,  с
шумом  выбежавшей из кустов к своему детенышу.  Она замахнулась лапой,
но кот был проворнее  нее,  и  с  шипением  стремительно  отпрыгнул  в
сторону,  укрывшись за деревом. Удар со всей силой обрушился на голову
несчастного медвежонка,  который кувырком  перелетел  через  дорогу  в
кусты.
     Доведенная до бешенства  плачем  медвежонка,  не  зная,  на  кого
обрушить свою ярость,  она обернулась и тут увидела неподвижную фигуру