а они не уйдут, - захватив с собой сачок, сказал Сергей  Иванович.
- Не унывайте. Спасибо тебе, Ал„ха!

   53

   Я промолчал и вообще  всю  дорогу  до  дома  ш„л  молча,  вспоминая  свой
разговор с Пушкиным и то, как он  запросто  и  смешно  отвечал  на  все  мои
вопросы.
   Но какой же я был дурак, что вместо вопроса, писали ли раньше  на  задках
карет "Не уверен - не обгоняй!", не  спросил  у  Пушкина,  какие  сказки  он
собирался сочинить, если бы не та проклятая дуэль.
   - Э-эх! - сказал я вслух от злости на себя и от досады.
   - Не горюй, Алексей, - хлопнул меня по плечу Сева, - вс„ вышло как надо.
   - А кто же вс„-таки бежал с тобой рядом? -  спросил  Сергей  Иванович.  -
Загулявший отдыхающий?
   - Это был Пушкин! Поняли? Пушкин! - ответил я. - И мне вас всех жалко!
   - Почему это тебе нас жалко? - спросил Сева.
   - Потому, что вы  не  верите  в  чудеса!  Вот  почему!  -  сказал  я,  не
попрощавшись, повернул налево и пош„л к нашему дому.
   Недалеко от него под стеной из каменного жерлышка  всегда  текла  струйка
воды. Я намочил в ней платок и, подойдя  к  нашей  калитке,  выжал  воду  на
петли, чтобы они не заскрипели и не разбудили маму...
   Дома вс„ было тихо. Только Волна спрыгнула с подоконника, но на  Кыша  не
напала, а в сторонке горели жутким зел„ным светом е„ глаза.
   Вера крепко спала, закинув руку за голову.
   Я  осторожно  е„  растормошил.  Она  долго  растирала  кулаками  глаза  и
соображала с глупым видом, где находится. Потом спросила:
   - Поймали?
   Я кивнул и знаками попросил е„ побыстрей уйти. Вера беззвучно захлопала в
ладоши и слезла с раскладушки,
   - Спасибо, - шепнул я и,  не  удержавшись,  поделился:  -  Я  с  Пушкиным
разговаривал... честное слово!
   Вера махнула рукой и на цыпочках побежала к  калитке.  Я,  уже  не  боясь
скрипа пружин, забрался под одеяло и, не успев ни о ч„м подумать, заснул как
убитый.

   54

   Утром мама снова с трудом разбудила меня и Кыша и спросила:
   - Почему ты спишь одетый? Доброе утро!
   - Было холодно. Доброе утро! Вот  я  и...  А-а-а!  -  зевнув,  сказал  я,
вскочил и побежал умываться.
   В голове моей  вс„,  что  произошло  за  несколько  крымских  дней,  было
перемешано, и я никак не мог, вспомнить, что должно произойти сегодня утром.
Потом, окатившись холодной водой, сообразил:  Василий  Васильевич!  Ведь  он
обещал зайти за мной и взять на операцию  по  исправлению  Феди!  Может,  он
догадался, что я выследил их обоих?
   - Мам! - сказал я. - Мне тоже надо, как папе, побольше бегать и развивать
мускулы, чтобы потом не пришлось разъезжать по домам отдыха  и  помирать  от
скуки. Я пробегусь до завтрака. И Кыш тоже. Ночью ничего не произошло?
   - Тьфу-тьфу! Как твоя крапивница? Покажись.
   - Вс„ нормально. Прошла на свежем воздухе. Надо  теперь  спать  на  улице
каждый день.
   - А если ночной дождь?
   - Купи прозрачную скатерть, и будем меня ею накрывать, - сказал я. - Кыш!
За мной!..

   55

   В  "Кипарисе"  до  завтрака  отдыхающие  делали  на  спортивной  площадке
зарядку. Одни занимались с гантелями, другие -  подтягиванием  на  турниках,
третьи растягивали эспандеры. Феди среди делавших зарядку не было. А папа  и
Василий Васильевич прыгали со  скакалками.  Увидев  меня,  папа  заулыбался,
застеснялся, перестал скакать и крикнул:
   - Отойди и жди у корпуса! Не мешай. Василий Васильевич подош„л и успокоил
меня:
   - Вс„ откладывается... Он получил телеграмму,  которая  спутала  все  его
планы... Жди. Я вс„ помню. - Он снова пош„л скакать через прыгалку.
   Мы с Кышем проведали павлина. Он  клевал  из  миски  вар„ную  морковку  и
св„клу. Кыш подош„л, обнюхал его со всех сторон, облизнулся и  посмотрел  на
меня:
   "Никогда не съем эту птицу!"
   - За то, что ты воспитанная собака, я тебя хвалю. А за то, что  ты  ночью
побоялся побежать за преступником... мы ещ„ об этом поговорим!
   Я сел на скамеечке около главного входа, чтобы вспомнить ночные  события,
но не успел. Корней Викентич вышел из корпуса, держа под руку  расстроенного
Федю, и душевно говорил ему:
   - Не отчаивайтесь. Жена по-своему права. Войдите в е„ положение.  Знакомы
вы с псом без году неделя. И расстанетесь без особых душевных травм.
   Я подош„л к Корнею Викентичу и сказал:
   - Доброе утро! Я приш„л, чтобы спросить, как дела у нашего папы.
   - Он начинает обретать человеческий облик. Он удивительно упрям.  Главное
- не мешать ему.
   - Наоборот: мы с мамой будем рады, если вы ему прибавите нагрузки.
   Корней Викентич уш„л, а Федя  сел  рядом  со  мной  и  вынул  из  кармана
телеграмму:
   - Вот читай. Ответила "молнией"!.. Жена называется...
   - Категорически приезжай собакой самим жить негде  вплоть  развода  целую
Нина, - прочитал я вслух "молнию". - Тут же сказано: "приезжай"  и  "целую".
Значит, вс„ в порядке!
   - Везде пропущено "не". Понимать надо. Это же телеграмма,  а  не  письмо.
Выходит: "не приезжай..." И не целует она меня... Как я псу теперь  в  глаза
погляжу? Как? - спросил Федя. -  Но  если  уж  рубить,  так  сразу!  Прощай,
собака!
   Федя решительно направился на хоздвор. Мы с Кышем побежали за ним.
   Норд ещ„ издали учуял его, бросился навстречу  и,  привстав,  положил  на
Федины плечи передние лапы. Федя обнял пса. По щекам у него текли сл„зы. Кыш
заскулил, почувствовав во вс„м этом  что-то  недоброе.  У  меня  тоже  комок
подступил к горлу. Я сказал:
   - Надо упросить Корнея, чтобы Норд остался здесь навсегда. Еды хватит.  И
павлина будет охранять, чтобы последних перьев не выдернули.
   - Без меня он тут жить не станет.  Опять  бродяжничать  пойд„т...  Делать
великолепную стойку за конфетку. Пока... пока не...  Да  что  тут  говорить!
Разом так разом. Не разводиться же с Нинкой в конце концов? Пошли,  Норд,  -
зло и тв„рдо сказал Федя.
   Несчастный п„с сразу понял, что случилось что-то непоправимое, и за  одно
мгновение постарел на двадцать лет. Он, полузакрыв глаза, ковылял за  Федей,
а мы с Кышем плелись следом и ничем не могли помочь ни человеку, ни  собаке.
Но смотреть, как Федя отвед„т Норда куда-нибудь подальше, прикажет больше  к
нему не подходить, и заметить при этом взгляд собачьих глаз я тоже не мог.
   Мы с Кышем подождали, пока  они  зайдут  за  угол,  и  сразу  вс„  вокруг
показалось мне серым: и небо, и море вдали, и кипарисы, и вс„, вс„, вс„...

   56

   Такой жары, как в этот день, не было ещ„ ни разу. Мы только позавтракали,
а Кыш в тени дышал, как в безвоздушном пространстве.



   Тут я почему-то подумал о львах  и  о  том,  что  в  Африке  жара  почище
крымской, а они себе бегают и охотятся. И, наверно, не случайно на голове  у
львов грива, а остальное тело голое. Значит, так им легче переносить жару...
Я сообразил, почему вдруг в мою голову пришли мысли о львах, взял  у  Анфисы
Николаевны большие портновские ножницы и,  пока  мама  собиралась  на  пляж,
начал большую стрижку Кыша. Он сначала не хотел стричься, вырывался  и  лаял
на ножницы. Но я  сумел  ласково  его  уговорить.  Он  успокоился  и,  круто
повернув голову, наблюдал за моей работой. Конечно, машинкой  я  выстриг  бы
его получше, чем ножницами,  но  и  так,  по-моему,  получилось  неплохо.  Я
подстриг Кыша под льва. На его голове я не тронул ни волосинки, а со  спины,
с боков, с живота и с  ног  снял  всю  шерсть.  Но  как  только  я  собрался
обстригать хвост, Кыш вырвался и набросился на меня с ужасным лаем:
   "Ты что, не понимаешь, что хвостом я обмахиваюсь?"
   - Извини, пожалуйста. Это я поглупел от жары, - сказал я и полюбовался на
дело своих рук.
   Кыш и вправду стал похож на маленького льва.  Мама  и  Анфиса  Николаевна
захохотали, увидев его. А Волна, к нашему  удивлению,  мурлыкая,  подошла  к
Кышу и, красиво изогнувшись, пот„рлась о его стриженый бок. И Кыш смотрел то
на нас, то на свою спину, растянув рот, и у него из глаз текли сл„зы: так он
смеялся. А его шерсть Анфиса  Николаевна  собрала  в  прозрачный  мешочек  и
сказала, что свяжет мне из не„ на зиму т„плые варежки.
   После этого мы с мамой пошли на пляж. По дороге она сказала:
   - Чем ближе тот день, тем больше Анфиса Николаевна волнуется. Ночью  пила
капли. И я тоже чувствую себя не в своей тарелке.
   - Но ведь она ожидает что-то радостное. Чего же тебе беспокоиться?
   - Не знаю... Наверно, мне сообщается е„ беспокойство.
   - Вот и хорошо! Значит, ты е„ полюбила, - объяснил я.
   - Она очень хороший человек, - согласилась мама.

   57

   По дороге на пляж я вс„ время зевал, и  глаза  у  меня  слипались:  я  не
выспался. А Кышу нравилось быть подстриженным. Он убегал и, возвращаясь, так
разгонялся, что пролетал мимо. И все говорили, показывая на  него  пальцами:
"Лев!"
   Когда мы проходили мимо прудов, мама прислушалась  к  столпившимся  около
лебединого домика отдыхающим. Они откуда-то уже узнали о ночном происшествии
и горячо обсуждали его. Мама подошла к ним поближе. А я наш„л  то  место  за
лавровыми кустами, где разговаривал с Пушкиным. Трава на этом месте была ещ„
примята. Около скамейки сохранились ямочки от острого конца красивой  палки,
с которой Пушкин ходил по дорожке. Вс„ было на самом деле, а не то чтобы мне
приснилось! И я снова стал себя ругать за  то,  что  бросился  в  погоню  за
"Стариком", вместо того  чтобы  провести  несколько  лишних  минут  с  таким
замечательным человеком!
   Подойдя ко мне, мама, смеясь, сказала:
   - Я за тобой с минуту наблюдала. Ты уставился в одну точку и  многотрудно
наморщил лоб. Если бы ты ещ„ не чесал рукой коленку, то совсем был бы  похож
на  мыслителя...  Знаешь,  что  произошло  сегодня  ночью?  Было   совершено
нападение на лебедей. Человек десять молодых "дикарей", целая банда,  хотела
их съесть.
   - Интересно! - зевнув, заметил я.
   -  Нет!  Это  не  интересно,  а  ужасно!  Стыдно   относиться   к   таким
происшествиям как к детективным фильмам! Вообще, Ал„ша, я начинаю  замечать,
что в тебе нет гражданского чувства. В наши дни нельзя не быть гражданином!
   - Мам! Ну что я такого сказал? - притворно удивился я.
   - Банда  "дикарей"  хотела  съесть  лебедей,  а  он  с  зевком  замечает:
"Интересно!" Ну и ну!
   - Мам, что ты меня вс„ ругаешь? Ты хоть  расскажи,  что  было  дальше!  -
попросил я.
   - Ах, тебе  хочется  захватывающего  продолжения?  Перестрелок,  пиф-паф,
погони и стычек? Так? Я не желаю тебя забавлять! Только знай: люди,  которым
дорога природа Крыма, сделали сво„ благородное  дело.  Двух  из  них  ранили
ножами,  но  лебеди  были  спасены.  Говорят,  в  облаве  участвовали   даже
школьники, пионеры!
   Тут я понял, что настал самый момент спросить, и спросил:
   - Вот скажи: если ты говоришь, что нужно быть в наши дни гражданином,  то
отпустила бы ты ночью меня и Кыша участвовать в облаве?
   - Отпустила бы не задумываясь! -  сказала  мама  и  тут  же  добавила:  -
Разумеется, я пошла бы вместе с вами.
   - А-а! Вместе с нами! - сказал я и представил,  как  изумилась  бы  мама,
если бы я рассказал ей вс„, но, ловя маму на слове, я спросил: -  А  если  я
пойду с другим  взрослым,  то  ты  отпустишь  меня  на  операцию  по  защите
природы?
   - Конечно, под ножи и пули я тебя не отпущу. Не рассчитывай. А  вообще...
короче говоря: когда до этого дойд„т дело, тогда и подумаем.
   - Вот всегда ты так, - упрекнул я. - Скажи, а тех типов вс„-таки поймали?
   - Поймали только тр„х главарей  и  отправили  в  Ялту,  а  двоим  удалось
бежать, - сказала мама.
   Я не выдержал и захохотал, удивляясь, до чего же в разговорах  можно  вс„
переврать. Мама смотрела на меня, хохочущего, с большим осуждением. Перестав
смеяться, я серь„зно спросил:
   - Ты поверишь, если я тебе скажу, прич„м честно и без  розыгрыша,  что  я
сегодня ночью видел живого Пушкина и разговаривал с ним? Поверишь?
   - Он мне самой в детстве снился.
   - Нет! Я видел его не во сне, а в самом деле! Веришь?
   - Знаешь что, Ал„ша? Пора взрослеть! - сказала мама.
   - Если взрослеть - это,  значит,  не  верить  в  чудеса,  то  я  не  хочу
взрослеть! Вот и вс„! - упрямо сказал я.
   Мама задумалась и ничего  не  ответила.  Мы  стояли  на  берегу  пруда  и
смотрели, как малыши кидали в воду кусочки  белой  булки,  а  белый  лебедь,
часто-часто шл„пая клювом, размачивал их в воде. Крошки, намокнув, медленно,
почти незаметно для глаза тонули, и тут их ловили золотые рыбки. И  одна  из
них - я почему-то сразу подумал, что именно е„ спас этой  ночью,  -  и  одна
рыбка стояла в воде совсем неподвижно, вверх головой, и ждала, когда  крошка
булки сама упад„т к ней в рот.  Она  напомнила  мне  меня  самого  и  первые
снежинки зимы, которые я любил  ловить  губами.  Я  неожиданно  обратился  к
золотой рыбке. Только я говорил про себя:
   "Послушай, золотая рыбка, у меня есть к тебе одна большая просьба. Но  не
подумай, что ты мне что-нибудь должна. Нет! Нет! Честное слово, я  тебя  ещ„
тыщу раз могу спасти просто так... Я и воробь„в спасал, которые по  глупости
залетали в нашу квартиру, и бабочек, упавших в море и промочивших  крылья...
Просто, если тебе не трудно и если ты выберешь свободное время,  пожалуйста,
сделай так, чтобы я  ещ„  хоть  разочек  поговорил  с  Пушкиным!  Мне  нужно
доказать всем, всем, всем, что я не вру и уже с  ним  виделся!..  А  научить
меня плавать я тебя не прошу: научусь сам... Быстро читать и писать  я  тоже
сам научусь... Ты только сделай так, чтобы я ещ„ хоть  разочек  поговорил  с
Пушкиным! Всего  хорошего.  Желаю  здоровья  и  успехов.  Поправляйся  после
вчерашнего!.."
   Только я сказал это про себя, как услышал мамин крик:
   - Кыш! Вернись!
   - Пруд не для купания собак! - строго заметил кто-то рядом. - Здесь  даже
нам, людям, купаться запрещено!
   Я глазам своим не поверил: в пруду купался Кыш. Он,  наверно,  сообразил,
что пруд не море, что бояться нечего,  и  решил  освежиться  после  стрижки.
Услышав мамин крик, Кыш послушно поплыл обратно, но в  глазах  у  него  было
недоумение и недовольство. Лебеди забили по воде крыльями и как-то  противно
захрюкали - видно пожалели воды.
   Я так  и  объяснил  собравшимся,  что  Кыш  -  воспитанный  п„с,  но  его
подстригли, а как известно, если после стрижки  не  помыться,  то  волосинки
долго и неприятно колются.

   58

   В этот день мы часов до тр„х купались, загорали и  лежали  в  тен„чке.  Я
перечитал "Сказку о золотой рыбке", которую захватил с собой.
   Сева, Симка и Вера тоже были на пляже. Они рассказали мне,  что  проявили
пл„нку и на карточках очень хорошо видно, как "Старик" и Жека заводят в пруд
огромный  сачок.  Отпечатанные  карточки  ребята   отнесли   в   милицию   и
дружинникам. "Старик" и Жека со своими девчонками сразу как в  воду  канули.
Нашли лишь место их палатки, где остались только колышки, пустые  консервные
банки, пакеты от молока и незатушенный кост„р.
   Вера  тоже  рассказала,  что  с„стры  из  "Кипариса"  взяли  павлина  под
постоянное наблюдение и поэтому за него теперь можно не беспокоиться.  Он  в
над„жных руках.
   Мне на зависть, ребята ныряли с камней, плавали с масками и  наперегонки.
Я подумал: "Неужели я не человек, а топор? Почему все  плавают,  а  я  тону?
Надо научиться держаться на воде!"
   Я вместе с мамой заш„л в море, набрал побольше воздуха,  но  не  выдохнул
его, а л„г на воду и стал колотить по ней руками и ногами. И вот - чудо! Мне
показалось, что я немного продержался на воде! Я снова вдохнул и  попробовал
просто, вроде пузыря, спокойно полежать. И снова - чудо! Я полежал,  и  меня
слегка покачала волна!
   Я радовался и кричал про себя: "Ура! Держусь! Ура!" - и даже  подумал:  а
вдруг это золотая рыбка помогла мне научиться плавать, хотя я честно сказал,
чтобы она этого не делала...
   На радостях я побежал на лечебный пляж рассказать обо вс„м папе  и  наш„л
его в машине времени. Папе здорово увеличили нагрузки. Он с  трудом  нажимал
ногами на педали и двигал руками рычаги. Увидев меня, он промычал:
   - Уходи! Не-е ме-ешай!
   Экипаж  других  тр„х  кабин  -  Левин,  Осипов  и  Рыбаков  тоже   охотно
тренировались, и сестра им сказала:
   - Полегче... полегче! Процедурная ходит ходуном.
   Никто на этот  раз  не  просил  меня  перевернуть  песочные  часы  раньше
времени. Ждать мне надоело.
   - Пап! Я научился плавать! - сказал я, вышел из процедурной и, перед  тем
как вернуться к маме, заглянул к папиным соседям. Все они только что вылезли
из моря и загорали.
   Федя, наверно думая о Норде, неподвижным взглядом хмуро смотрел  в  небо.
Милованов, накрыв лысину платком, дремал, а Торий  решал  шахматную  задачу.
Василий Васильевич отв„л меня в сторонку и сказал:
   - Я сейчас сплавал на ваш дикий пляж и обо вс„м договорился.
   - С кем? - Я ничего сначала не понял.
   - С твоей мамой.
   - И она разрешила?
   - Вс„ в порядке. Если часов в пять утра я свистну вот так:  "Фью-фью-фью,
уфить-уфить-уфить", - сразу выходи. Понял? Свитер с собой возьми.
   - Мой мы забыли в спешке, а папин стащили, - сказал я.
   - М-да!.. Ничего. Мама даст тебе свою кофту. У не„ есть кофта?
   -  Конечно.  С  нач„сом...  А  откуда  вы  знаете,  что...  тот   человек
обязательно отправится этой ночью в горы? - спросил я.
   - Узнал. После ряда умозаключений. Пока! До встречи.
   Я залез на огромный камень, на котором загорали ребята, и сказал им,  что
операция "Лунная ночь" начн„тся на рассвете.
   - Только операцию нужно назвать не "Лунная ночь", а  "Крымская  ночь",  -
вдруг предложил Симка, и мы все согласились.

   59

   Мама, когда я вернулся, ни  о  ч„м  меня  не  расспрашивала.  Но  изредка
вздыхала, стараясь, чтобы я  этого  не  заметил.  Мне  казалось,  что  вечер
никогда не настанет.
   - Да ты займись чем-нибудь. Не майся, - говорила мама.
   Но я не мог ни читать, ни играть в слова, ни искать  красивые  ракушки  и
кусочки перламутра в куче серого морского песка, ни смотреть телевизор. И  у
Анфисы Николаевны было такое же настроение, как у меня. Она сначала  читала,
потом ходила от двери до калитки по садовой  дорожке  и  без  конца  курила.
Наверно, что-то вспоминала.
   Я достал т„плые брюки и мамину кофту,  сложил  в  мешочек  приготовленные
мамой бутерброды, решив не спорить насч„т них, а просто не брать  -  и  вс„.
Что это за операция с бутербродами? Не  хватало  ещ„  белого  воротничка!  И
чистого носового платка! И наконец пош„л спать, хотя было  ещ„  рано.  Но  я
ведь не выспался ночью и поэтому сразу заснул.

   60

   Разбудил меня Кыш, когда,  рыча,  выбирался  из-под  раскладушки.  А  его
поднял на ноги свист Василия Васильевича: "Фью-фью-фью,  уфить-уфить-уфить".
Было ещ„ совсем темно, прохладно и тихо. Я в одну секунду оделся, бутерброды
сунул под подушку и позвал Кыша. Он слегка дрожал, потому  что  спал  первый
раз в жизни раздетым, без шерсти.
   - Не носись сломя голову но тропе и не лезь на  скалы,  -  сказала  мама,
которая, оказывается, не спала.
   - Ладно, -  сказал  я.  -  Говоришь,  как  будто  я...  детский  сад.  До
свидания...
   Василии Васильевич был в синем спортивном костюме и  в  белой  кепке.  На
плече у него висела сумка с заграничными буквами.
   - Доброе утро. А... он ид„т впереди нас? - спросил я.
   - Он давно уже на месте. Здравствуй! Сначала я заш„л за ребятами. Их отец
Сергей  Иванович  познакомился  с  Василием  Васильевичем.  Они   о   ч„м-то
поговорили, а мы с Севой постучали в окошко  дома,  где  жила  Вера.  Но  из
окошка  высунулась  заспанная  бабка  и  злым  ш„потом  велела  нам   быстро
уматывать.
   - Я вам покажу, как полуночничать! - пригрозила  бабка,  и  нам  пришлось
уйти в горы без Веры.
   Поднявшись высоко над  Алупкой,  мы  свернули  круто  вправо.  Я  спросил
Василия Васильевича: откуда он так хорошо знает тропы, но он ответил, что  я
слишком разговорчив, а в таком деле, как  наше,  это  большой  минус.  После
этого я помалкивал, хотя  вопросов  у  меня  накопилось  уйма.  Мы  вышли  к
окруж„нным можжевельником валунам, под котор