рол - л„гкое снотворное. Но и без таблеток вы  не
проснулись бы... Этот человек - большой мастер  бесшумной  работы...  Но  ты
тоже до поры до времени ни о ч„м больше меня не расспрашивай. Ладно?
   - Ладно, - неохотно сказал я.

   25

   Я помог маме помыть посуду,  и  мы  пошли  гулять.  День  был  пасмурным.
Ай-Петри заволокли ч„рные тучи, и деревья раскачивал ветер.
   Папа, как и обещал маме вечером, ждал нас около входа в "Кипарис". Он  от
нечего делать протирал носовым платком глаза мраморному льву.
   - Привет! - сказал он. - Как дела?
   - Нужно переехать! - сказала мама. - Ночью с вер„вки утащили зимние  вещи
и твой свитер... Он тоже висел на вер„вке.
   - То есть почему он там висел? - возмущ„нно спросил папа.
   - Теперь поздно думать, почему  твой  свитер  висел  на  вер„вке.  Анфиса
Николаевна милая и добрая, но мне страшно. Я не понимаю, что происходит... Я
боюсь... По-твоему, я отдыхаю?
   - Во-первых, нужно взять себя в руки! - сказал папа, пристально глядя  на
маму.
   - Тебе хорошо советовать! Ты здесь  набираешься  сил  и  здоровья,  а  мы
теряем последние остатки! - всхлипнула мама.
   - Ирина! Возьми себя в руки! - ещ„ раз тихо и тв„рдо сказал папа.
   - Взяла, - сказала мама. - А что ты скажешь  вот  на  это:  Кыш,  который
обычно чует во сне пол„т пушинки, ночью, когда вещи снимали с вер„вки,  даже
ни разу не тявкнул. Утром его насилу разбудили! И Ал„ша спал как убитый. И я
- тоже.
   - Ничего удивительного: крымский воздух свалил вас  наповал,  -  объяснил
папа.
   - Мне кажется, что вся эта чертовщина не кончилась, а только  начинается.
Я предложила заявить в милицию, а Анфиса Николаевна  в  ответ  засмеялась  и
говорит: "Ни в коем случае! Я во вс„м должна  убедиться  сама.  Или  -  или!
Через три дня вс„ выяснится!" Что ты на это скажешь?
   -  Странно,  конечно.  Но  я  что-нибудь  придумаю,  -  пообещал  папа  и
заторопился. - Алексей,  будь  мужчиной.  Кыш!  Если  ты  ещ„  раз  проспишь
ограбление, я отдам тебя в цирк! Пока! Я на процедуры! - Он погладил маму по
щеке и убежал.
   Мне показалось, что ему понравилось бегать.
   - Алексей! Я буду ждать тебя в машине! - обернувшись, крикнул папа.
   - В какой машине тебя будет ждать папа? - спросила мама. Я молчал.  -  Ах
так? Значит, у вас от меня есть секреты? Вы собираетесь ездить над пропастью
по горным дорогам?
   Меня прямо разрывало на части. Ведь папа просил не говорить маме, что  он
на десять минут раньше вылез из машины времени, а с другой стороны,  мне  не
хотелось маме врать, когда она и так встревожена ночным происшествием.
   - Мам, ты не волнуйся, машина стоит на одном месте, - сказал я и  уже  не
мог удержаться: - Но это машина  времени,  а  не  "Волга"  и  не  "Москвич".
Честное слово!
   И я рассказал,  как  папа  потел,  пыхтел  и  мучился  во  время  силовой
процедуры и как я досрочно перевернул песочные часы.
   - Ни в коем  случае  больше  этого  не  делай!  -  велела  мама  и  вдруг
засмеялась: - Я попрошу Корнея Викентича увеличить твоему отцу  нагрузки.  А
теперь ид„м звонить в Москву.

   26

   Пока мама разговаривала по телефону со своей подругой Люсей, мы  с  Кышем
сидели под огромной чинарой. На стволе е„ виднелись свежие, вырезанные ножом
слова: "Славные парни из Тулы. 1973". И вдруг я придумал, что нужно сделать!
   Ведь наверняка любители оставлять в Крыму свои фамилии действуют по ночам
или на рассвете, когда все спят! Они тайком забираются с баночками краски  и
кисточками на прибрежные скалы и, дрожа от страха,  малюют  имена,  фамилии,
названия городов, институтов и дурацкие слова вроде: "Дышите глубже, братцы!
Вострецов".
   Значит, нужно действовать лунной  ночью  или  на  рассвете!  И,  конечно,
сообща с ребятами из патруля! Нужно застать на месте  преступления  хотя  бы
одного дикаря и показать Корнею Викентичу, потому что  он  говорил,  что  не
встречал таких людей ни разу в жизни! Это будет операция "Лунная ночь".

   27

   - Ты не трусь, - сказал я маме, когда мы шли через парк к морю.  -  Через
три дня Анфиса Николаевна вс„  выяснит.  И  мы  будем  спокойно  отдыхать  и
купаться... Кыш! Фу! Иди сюда!
   Я увидел, как Кыш заш„л на газон, взял в рот витую ракушку  с  улиткой  и
хотел е„ раскусить. Услышав "Фу!", он выронил улитку  изо  рта,  стал  лапой
кидать е„ по газону, как шайбу, и ко мне идти не  собирался.  Ему  интересно
было выманить улитку из домика. И вообще он был весел, приветливо заглядывал
в лица прохожих, здоровался с собаками и радовался,  когда  ветер  откидывал
ч„лку с его глаз. Ведь прохладу он любил больше, чем  жару.  И  разве  мы  с
мамой могли представить, что через каких-то  полчаса  он  очутится  на  краю
своей гибели...
   Мама несколько раз собиралась сходить со мной на пруды посмотреть белых и
ч„рных лебедей, осетров и золотых рыбок, но мы почему-то попадали не  на  те
дорожки и приходили в другие места парка. И  на  этот  раз  мы  вышли  не  к
прудам, а к береговым скалам.
   На них с грохотом одна за другой накатывались  волны.  Над  ними,  словно
после взрыва, к небу поднимались брызги, и ветром до  нас  доносило  водяную
пыль. А после удара волны наступала тишина, и в тишине  хорошо  было  слышно
шипение пены и приятный скрежет камешков, откатывающихся обратно в море.
   - Но это ещ„ не шторм, - сказала мама. - Шторм будет ночью.
   - Мама, может, сократим папино катание в машине? - спросил  я,  посмотрев
на мамины часы.
   - Ни в коем случае. Пойд„м на пляж!

   28

   Мы вдоль моря прошли к лечебному  пляжу.  "Кипарисники"  не  купались,  а
принимали воздушные ванны. Папин лежак пустовал.
   - Он в машине, вон там, - сказал я. - Давай подойд„м и поговорим.
   - Мы должны помогать нашему отцу, а не оказывать ему медвежьи  услуги,  -
ответила мама, но я-то знал, что папа жд„т моего прихода, и чувствовал  себя
неловко.
   Мы пошли на дикий пляж,  посидели  на  лежаках,  а  Кыш,  осмелев,  начал
заигрывать с волной. Когда она откатывалась,  он  бежал  за  ней  следом  по
мокрой гальке и грозно лаял, как  будто  именно  от  него,  шипя  и  ворочая
камешки, волна убегала в море.
   А когда она снова накатывалась, он молча  со  всех  ног  мчался  ко  мне,
забегал за спину, просовывал морду под мышку и выглядывал, выжидал и снова с
лаем бросался волне вдогонку...
   Потом я сказал маме, что пойду и спрошу Федю про то, как он подружился  с
охотничьим псом.
   - Иди, а я немного почитаю,  -  разрешила  мама.  Вс„-таки  я  подош„л  к
павильону силовых процедур и спросил у сестры, в машине ли папа.
   - Асанами занимается. Налево площадка, - сказала она.
   Я заш„л за угол и увидел на площадке,  выложенной  простыми  досками,  за
небольшим ограждением папу и  ещ„  тр„х  членов  экипажа  машины  времени  -
толстяков Левина, Осипова и Рыбакова.
   Они сидели на досках, положив на колени руки, и, полузакрыв глаза, как-то
странно дышали.
   Папа носом, с л„гким свистом, втягивал в себя воздух  и  немного  погодя,
сложив трубочкой губы, выпускал. Остальные - тоже. И так  несколько  раз.  А
Корней Викентич по радио давал указания:
   - Следите за дыханием!.. Ритмичней!.. Вдох!.. Пауза!.. Выдох! Сероглазов!
Сливайтесь мысленно с бытием! Так! Радуйтесь каждой клеточкой вашего тела!
   Мне показалось, что на папином лице  застыла  улыбка,  которой  я  раньше
никогда не замечал.
   - Меняем позу! - дал указание Корней Викентич, и я наконец увидел, откуда
он  говорит.  Это  была  застекл„нная,  возвышавшаяся  над  пляжем,   словно
капитанская рубка, кабина.
   Трое толстяков, папиных соседей, вдруг встали  около  стенки  на  головы,
прич„м им не сразу это удалось, а папа продолжал сидеть с застывшей на  лице
немного глупой улыбкой.
   - Сероглазов! Принимайте следующую асану! Вы что, попали  в  нирвану?  Вы
слышите меня? - Папа сидел на месте и улыбался. - Молодой человек! Выведите,
пожалуйста, вашего папу из нирваны!
   Сообразив, что Корней Викентич обратился ко мне, я залез  на  площадку  и
стал расталкивать папу:
   - Проснись! Выходи из нирваны! Папа! Папа!
   - Что?.. Что?.. Ах да! - Папа вдруг вскочил с места, подбежал к стенке  и
с четв„ртой попытки встал вверх ногами, а я подош„л и спросил:
   - Скажи, пожалуйста, что такое "асана"?
   - Это положение, в котором я нахожусь в данный момент, - ответил папа,  и
голос у него, оттого что он стоял на голове, был каким-то странным.
   - А что такое "нирвана", в которую ты впадал?
   - Нирвана - по-индийски "блаженство". Сию секунду уходи!  Мне  же  тяжело
говорить! - взмолился папа, и я от него отош„л.
   В этот момент Корней Викентич объявил по радио:
   - Внимание! Собака в море! В море тонет собака!  Где  спасатели?  Молодой
человек! Это, по-моему, ваша собака!



   29

   Я бежал к берегу, стараясь разглядеть в волнах Кыша, и одновременно искал
глазами лодку, или катер, или спасательный круг.
   - Собака за волноломом! Прямо за волноломом! -  сказал  по  радио  Корней
Викентич.
   Меня обогнал Федя. Он выбежал на край волнолома, подождал, когда  накатит
волна, и нырнул через белую стенку брызг в  воду.  И  тогда  с  волнолома  я
увидел маленького серого Кыша. Он плыл не к  берегу,  а  наоборот,  в  море,
волны поднимали его  и  бросали  вниз  и  несколько  раз  накрывали,  но  он
выплывал, встряхивал головой и, наверно выбиваясь  из  последних  сил,  плыл
дальше.
   Я не помню, кричал я ему или нет. Я  только  молил  про  себя:  "Держись,
Кыш... Не захл„бывайся... Держись... Ещ„ немного... Вон  плыв„т  Федя...  Он
спас„т тебя!"
   Федя плыл быстро-быстро, нагнув голову и так сильно работая  ногами,  что
за ним, как за катером, тянулся белый бурунчик.
   Он был совсем близко от Кыша, рукой подать! Он схватил бы его за уши,  но
в этот момент барашек волны ударил Кыша прямо в нос,  накрыл  с  головой,  и
Федя не мог понять, где он. Тут я закричал от ужаса, на секунду  зажмурился,
и меня кто-то взял на руки. Когда я открыл глаза, сидя на руках  у  папы,  в
море не было видно ни Феди, ни Кыша.
   - Тихо, тихо... Не кричи... Успокойся, - сказал папа.
   И вдруг Федя вынырнул с Кышем в одной руке, хватанул ртом воздуха  и  л„г
на спину отдышаться, держа мою любимую собаку над собой.
   Я заревел от счастья и от благодарности Феде.
   Он плыл к берегу то на спине, то на боку, перекладывая Кыша из одной руки
в другую, и мне видно было с волнолома, как мокрый,  жалкий,  худенький  Кыш
дрожит с головы до ног от холода и пережитого страха.
   А волны были такими большими, что выбраться на берег было не просто.
   Вот огромная волна бросила их обоих к берегу, но Федя не плыл, а  просто,
держась на воде, ожидал другую  волну.  На  е„  гребне  он  и  влетел  вверх
тормашками на гальку и, когда волна ещ„ не совсем  схлынула,  отбросил  Кыша
подальше от себя.
   - Кыш! Кыш! - закричал я и, спрыгнув с папиных рук, побежал по  волнолому
ему навстречу.
   Не успевшего ещ„ ни разу встряхнуться, я его обнял и прижал к себе, чтобы
согреть, и, всхлипывая, говорил:
   - Дураша... Ну как же ты так, дураша? Нас обступили отдыхающие, папа тряс
Феде руки, а Корней Викентич, прибежав, спросил у меня:
   - Каким образом собака очутилась в море?
   - Не знаю. Я не видел... Я же  выводил  папу  из...  этой...  нирваны,  -
сказал я.
   И тут Торий спокойно рассказал всем, как  Кыш  запрыгнул  на  волнолом  и
подош„л к самому краю. Конечно, первая же волна затопила с боков волнолом  и
унесла Кыша в море незаметно для него самого.
   - Очевидно, для того, чтобы не попасть под удар о бетон,  собака  поплыла
подальше в море, - кончил свой рассказ Торий.
   - Почему же вы сразу не подняли тревогу? - спросил его Милованов.
   - Стояли и созерцали! - зло добавил Василий Васильевич.
   -  Я  считал,  что   в   этом   нет   никакой   необходимости.   Животные
руководствуются инстинктом и спасаются обычно без помощи человека, -  сказал
Торий. - Тем более, п„с умеет плавать.
   Милованов и Василий Васильевич, ничего больше не  сказав,  посмотрели  на
него и отошли в сторону.
   - Внимание!  Всем  продолжать  при„м  воздушных  ванн!  -  сказал  Корней
Викентич. - Сероглазов и компания, прошу на  площадку  йогов!  А  вы,  -  он
подош„л ко мне, - возмутительно бросаете на произвол судьбы собаку.  Ид„мте,
я дам вам обоим валерьянки!
   - Ал„ша, сегодня у меня с тобой и мамой будет очень серь„зный разговор, -
зловеще тихо сказал папа. - Кстати, где она?
   - Она осталась читать. И Кыш был с ней, - сказал я.
   Папа, заиграв желваками, уш„л. Я хотел поблагодарить Федю, но  не  увидел
его. Он куда-то пропал.
   Корней Викентич дал мне в медпункте выпить каких-то  капель.  Потом  влил
такие же в горло Кыша и, кроме того, подн„с ему к носу  ватку  с  нашатыр„м.
Кыш вс„ ещ„ дрожал у меня на руках и повизгивал.
   - Корней Викентич, - сказал я, - я вас буду любить и уважать, даже  когда
постарею. И Кыш тоже. Не ругайте нас. Я обязательно  сделаю  вам  что-нибудь
приятное. И Кыш тоже.
   - Я вас ругать не буду, - сказал Корней Викентич. -  Но  очень  прошу  не
мешать моей трудной работе с вашим папой,  находящимся  в  весьма  плачевном
состоянии. Идите - и впредь осторожней с морем.
   - До свидания! Спасибо вам. Мы  больше  не  будем.  А  можно  мне  иногда
смотреть, как папа стоит на голове? - спросил я.
   - Иногда можно... но исключительно иногда, -  разрешил  Корней  Викентич,
закашлялся, закрылся платком, плечи у него затряслись, и мы ушли.

   30

   Феди вс„ так же не было ни в море, ни на его лежаке. Я побежал с Кышем на
руках к маме. Оказывается, она крепко спала, подложив под щ„ку книжку, и  ей
не мешал шум моря и кричащие рядом мальчишки. Наверно,  Кышу  стало  скучно,
когда она уснула,  и  он  пош„л  самостоятельно  погулять.  И  чуть-чуть  не
догулялся. Я обрадовался, что мама ничего не знает о  случившемся,  и  решил
вс„ от не„ скрыть. Она и так достаточно переволновалась за эти дни.
   Ко мне подошли мальчишки и девчонки из пионерского патруля.
   - Бедняга! - сказала девчонка, погладив Кыша по голове, и  он  лизнул  ей
руку.
   "Значит, добрая", - подумал я.
   - Теперь ему никакой шторм не страшен! - сказал один из мальчишек, а тот,
у которого был бинокль, посоветовал мне сделать медаль, написать на ней  "За
спасение утопающего друга людей" и подарить Феде.
   Мне сразу ещ„ больше захотелось с ними подружиться,  хотя  все  они  были
старше, и я спросил:
   - Знаете, что такое операция "Лунная ночь"?
   - Выкладывай! - велел мальчишка с биноклем.
   - Только отойд„м в сторонку, - предложила девчонка.
   Но перед тем, как рассказать им про мой план поимки варвара,  я  спросил,
как их зовут.
   Худого, белобрысого, но очень загорелого мальчишку звали Севой,  другого,
с биноклем, - Симкой, а девчонку - Верой.
   - А как тво„ полное имя? - спросил я у Севы.
   - Севастополь. Дотошный ты человек! А его - Симферополь.  Мы  близнецы...
Рассказывай.



   Я  выложил  им  вс„  про  ночную  засаду  и  предложил  взять   с   собой
фотокорреспондента. А ещ„ лучше  -  послать  телеграмму  в  "Фитиль",  чтобы
приехали с кинокамерой, и мы бы все вместе застукали "художников".
   - Нужна твоя операция "Фитилю"!..
   - Одного или двух поймаем, а сотни будут себе разрисовывать наш Крым, как
раньше! Мы хотим обезвредить типов почище твоих рисовальщиков.
   - Ну, а что вы на это скажете? - Я,  в  отчаянии  от  того,  что  они  не
заинтересовались моим планом, сообщил: - У  павлина  из  хвоста  украли  два
пера! Они считаются драгоценными...
   - Ка-ак? - ахнули все трое разом.
   - Вот так, - довольный, что их проняло, сказал я. -  Федя,  который  спас
Кыша, специально их вчера сосчитал, а сегодня двух недосчитался.
   Оказывается, кипарисовский павлин, которого звали Павликом, был подшефным
животным пятого класса. Они изучали его повадки, характер, составили "график
распускания хвоста" и выяснили  много  интересного.  О  жизни  Павлика  было
написано сочинение, которое так и  называлось:  "Жизнь  павлина".  Для  него
ребята сами построили летний дом, а зимой он жил в закрытой оранжерее...
   - Я наизусть знаю все его п„рышки! - сказала со слезами на глазах Вера. -
Надо их пересчитать. Вдруг ошибка?
   - Это мы так не оставим! - сказал Симка.
   - Раз уж он два пера выдрал, то ему ещ„  захочется.  Надо  около  Павлика
поставить пост, - предложил Сева.
   - Только посекретней, чтобы не спугнуть того типа, - сказал я.  -  Кыш  у
меня - ищейка. Если нужно, он с удовольствием пойд„т по следу.
   - Спасибо, Ал„ха, - сказал Симка. - Мы к тебе прид„м.
   - А вы знаете, где я живу? - спросил я.
   - Ха-ха! - ответила Вера. - Мы вс„ знаем. Они забрали свои маски и  ласты
и ушли, а я пош„л будить вс„  ещ„  крепко  спавшую  маму.  Кыш  поднялся  по
лесенке и ждал нас наверху, подальше от моря.

   31

   Когда мы возвращались домой, к нам подошли две девушки и сказали,  смотря
на Кыша:
   - Простите, это он? Тот самый?
   - Бедняга!
   - Молодец!
   - Я бы на его месте умерла от страха! Мама слушала все эти слова,  ничего
не понимая, и в конце концов мне пришлось рассказать  ей,  как  волна  смыла
Кыша в море и как Федя мужественно спас его  в  самый  последний  момент  от
верной гибели.
   Несмотря на то, что вс„ страшное было уже  позади  и  Кыш,  просохший  на
ветру, бежал рядом с нами и радовался жизни, на маме  после  моего  рассказа
лица не было от переживания.
   - Это я его проспала... Я этого себе не прощу. - сказала она.
   - Ты ни при ч„м. Он сам виноват. С морем не шутят, -  успокоил  я  е„.  -
Вот, допустим, ты отверн„шься сейчас, а я возьму и спрыгну с  мостика  вниз.
Ведь это же я буду виноват, а не ты. Верно?
   - От твоих примеров мороз по коже продирает, - сказала мама. - А главное,
меня пугает  то,  что  каждый  день  происходит  что-нибудь  необъяснимое  и
странное.
   Когда мы вернулись, Анфисы Николаевны не было дома. Кошка  Волна  спешила
долакать из своей миски  молоко.  Я  видел,  как  Кыш  направился  к  Волне,
виновато опустив голову и виляя хвостом. А Волна, изогнувшись,  шипела,  как
будто остужала горячее молоко, и от миски отходить не собиралась. Кыш присел
метрах в двух от не„ и что-то миролюбиво проскулил. По-моему,  он  рассказал
Волне, как чуть-чуть не погиб и что жизнь, оказывается, так  прекрасна,  что
по сравнению с ней все их войны - чепуха и что нужно дружить и радоваться.
   Волна, перестав шипеть, с большим удивлением слушала Кыша,  а  он,  чтобы
она не испугалась, пополз на животе к миске. Волна занесла было лапу,  чтобы
смазать Кыша по носу, но передумала, попятилась назад, а Кыш спросил у не„:
   "Можно, я попью молока? Тут немного совсем  осталось.  Ведь  мне  сегодня
было так страшно!"
   Мы с мамой, стараясь не расхохотаться,  наблюдали  за  ними  и  старались
угадать, чем вс„ это кончится.
   Волна, давая понять Кышу, что ей молока ни капельки не жалко,  присела  в
сторонке, готовая в любой момент улизнуть. Я понимал, что  кошка  -  это  не
собака, и так вот сразу подружиться с Кышем не  может  и  что  она  вс„  ещ„
подозревает его в коварстве.
   Долакав молоко, Кыш ул„гся недалеко от Волны и с полным  доверием  к  ней
закрыл глаза: ему захотелось спать.
   - Вот видишь, - сказал я маме, - они  почти  помирились  и,  может  быть,
теперь не будут устраивать ночью шурум-бурум.
   - Посмотрим... посмотрим, - вздохнула мама.

   32

   После обеда мы гуляли по Алупке,  и  мама  купила  мне  т„мные  очки.  Но
смотреть сквозь них на Ай-Петри, деревья, цветы,  и  небо,  и  море  мне  не
хотелось. Мне приятно было видеть вс„ в настоящем свете...
   Потом мы поднялись к Верхней дороге. Под нами зеленели виноградники, а  в
них серели бетонные столбы, похожие на противотанковые надолбы. Над Ай-Петри
вс„ ещ„ хмуро висели клочья ч„рных туч. Погуляв как следует,  мы  спустились
вниз и вышли на Верхнюю дорогу, когда в Алупке загорелись первые огоньки.
   Подойдя к дому, я увидел почему-то убегавшего от  нас  по  Светлой  у