ый день,  зияла
пустотой, войлок, завешивающий вход в комнату Витилии, шкуры, прикрывающие
помост, оружие отца, чашки, кувшинчики - все исчезло. В потолке  виднелась
дыра в черном венчике из сажи,  оттуда  в  комнату  с  жужжанием  залетали
большие зеленые мухи. Горько пахло золой разрушенного очага.
     Геро  окинул  хижину  запоминающим  взглядом,  вынул  из  набедренной
повязки нож, счистил глину с потайной крышки, поднял ее.  Яма  была  полна
отборного зерна, сверху на зерне лежали обвернутые чистой  тряпицей  куски
сушеного мяса, в углу виднелось  горлышко  кувшина  с  засоленным  овечьим
жиром.
     В малиновом плаще, накинутом поверх кольчуги,  выкованной  славянином
Микаэлем, в шлеме, украшенном белыми перьями, Шахрабаз терпеливо стоял  на
северной  башне  крепости.  Он  смотрел  на  огромный  хазарский   лагерь,
отстоящий от  города  на  пять-шесть  полетов  стрелы.  Он  ждал,  скрывая
волнение за непроницаемо-угрюмым выражением старческого лица.
     Солнце уже поднялось, а хазарский лагерь  за  двойным  рядом  повозок
только  пробуждался.  Долина  хорошо  просматривалась  в  утреннем  чистом
воздухе.  В  глубине  ее,  окруженный  разноцветными  палатками  темников,
блестел на солнце высокий  шатер  кагана.  Возле  потухших  костров  сонно
бродили воины. От тысяч черных тел, вповалку спящих на расстеленных кошмах
и подстилках, долина казалась черной.  Лежали  верблюды,  надменно  задрав
головы. Дальние склоны  предгорий  были  покрыты  бесчисленным  множеством
пасущихся лошадей. Хазары не торопились  с  началом  штурма.  Под  стенами
города не было ни одного всадника, хотя с вечера возле рва хазары носились
с пылающими факелами, гикая и перекликаясь.  Они  явно  выжидали,  и  были
отозваны от стен несомненно по высочайшему повелению самого Турксанфа.  Не
приходилось сомневаться, что Турксанф получил тайное  послание  Шахрабаза.
Но игра слишком  рискованная,  и  теперь  благополучие  филаншаха  целиком
зависит от благородства хазарского правителя. Унизится ли  высокорожденный
до обмана высокорожденного? Мучительная тревога за свою  судьбу  заполняла
душу Шахрабаза, и под влиянием этой тревоги он в который раз уверял  себя,
что Турксанфу близки его думы о том, что  процветание  избранных  -  в  их
единении,  что  гибель  множеств  и  множеств  простых  людей,  разрушение
городов, даже крушение империй не  должно  никоим  образом  отражаться  на
повелителях мира, ибо  народы  приходят  и  уходят,  а  избранные  высшими
силами, отмеченные божьей благодатью, остаются.
     Тревожные восклицания дозорных  отвлекли  Шахрабаза  от  размышлений.
Задумавшись, он и не заметил, как из прохода между  повозками  к  крепости
выехали два  рослых  всадника  и  помчались  вдоль  противоположного  края
ущелья, огибающего крепостной холм с севера. Передний  всадник  размахивал
желто-зеленым знаменем,  на  котором  была  изображена  оскаленная  волчья
пасть.
     - Наконец-то!
     Шахрабаз  облегченно  вздохнул,  выпрямился,  выпятил   под   крепкой
кольчугой грудь. Прежде чем  Шахрабаз  надел  на  себя  эту  кольчугу,  ее
испытали на прочность самые могучие лучники-персы в крепости,  и  ни  одна
стрела, выпущенная из дальнобойных  луков  на  расстоянии  ста  шагов,  не
пробила ее.
     Волчья пасть на желто-зеленом фоне - личный  знак  кагана  Турксанфа.
Рядом недоуменно переговаривались дозорные, не понимая,  что  за  странные
скачки устроили хазары перед крепостью. Филаншах  презрительно  улыбнулся,
многого не знают эти глупцы! И не дано им знать!
     Он величественно спустился со смотровой площадки. Внизу  его  ожидали
телохранители, и один  из  них  держал  под  уздцы  белоснежного  жеребца,
нетерпеливо вздрагивающего  сухой  красивой  головой.  Жеребец  скосил  на
подошедшего хазарина горячий влажный глаз и, круто выгибая  атласную  шею,
пошел боком по тропинке, направляемый властной рукой седока.
     Значит, сегодня к вечеру, а  может  и  раньше,  хазары  доберутся  до
источников. Еще вчера Шахрабаз предусмотрительно велел отвести водовод  от
наполненного родниковой водой дворцового хранилища в  лагерь  беженцев  из
верхнего города. Возле дворцового хранилища стоит охрана.  Если  в  лагере
беженцев начнут умирать люди, значит, источники отравлены.  Скорей  всего,
это случится завтра. Следовательно, завтра уже можно будет собрать военный
совет и предложить сдать город ввиду безвыходности положения. И  никто  не
сможет заподозрить филаншаха  в  предательстве.  О  том,  что  написано  в
письме, знают только два человека - Шахрабаз и Турксанф.
     На площадке, где  сжигали  преступников,  густо  лежал  серый  пепел,
прибитый дождем, а рядом с площадкой над низкой, обожженной  огнем  чахлой
травой поднялся и расцвел пышный куст цикория.  И  два  зеленых  стебелька
траурно  склонились  над  пеплом.  Свежо  блестели   голубые   цветки,   а
распустившиеся утром  бутоны,  обрызганные  росой,  казались  заплаканными
детскими глазами. Шахрабаз, проезжая мимо, недовольно  покосился  на  них,
обернулся к сопровождающим, хотел крикнуть арабу  Мансуру,  чтобы  вырвали
куст, но вспомнил, что Мансур убит. Труп  его  обнаружили  на  склоне  под
западной стеной. Проклятье! Шахрабаз даже  сплюнул  через  плечо.  Сколько
тревожных минут пришлось ему пережить, пока всадники  не  подали  условный
знак, что все в порядке, что  рябой  доставил  письмо  Турксанфу.  Где  же
прячутся беглецы из зиндана? Скорей всего, ушли в горы. Как жаль,  что  он
не приказал тогда бросить в  костер  щенка  Мариона.  Какими  ненавидящими
глазами  смотрел  мальчишка  на   филаншаха!   Очень   непредусмотрительно
оставлять таких в живых.
     Он подъехал к главным воротам,  и  охрана  поспешно  открыла  их.  На
въезде в  верхний  город  Шахрабаза  встретил  Уррумчи,  начальник  охраны
Северной стены, и с гордостью принялся  показывать,  как  основательно  он
подготовился к обороне.
     Вдоль стены на высоких деревянных платформах стояли "журавли", два из
них ощетинились клювами возле ворот. Теперь, с гордостью пояснил  Уррумчи,
если даже хазары и подвезут таран, "журавли" огромными  бревнами  разобьют
его в щепки. Эту мысль много дней тому назад высказал Марион, но начальник
умолчал об этом, и рассказывая, он представлял все  так,  будто  поставить
"журавли" напротив  ворот  догадался  именно  он.  Недалеко  от  стен,  на
полозьях, приподнятых спереди, стояли метательные баллисты, возле них были
сложены  огромные,  грубо  обработанные  округлые   камни.   В   громадных
закопченных котлах подогревалась, зловеще булькала  черная  смола,  густой
дым клубился над ними. Возле  котлов  суетились  женщины,  подростки.  Они
носили дрова, поддерживали огонь. Мужчины стояли  на  стенах.  Людей  было
такое множество, что у Шахрабаза зарябило в глазах. Казалось, весь  нижний
город вышел защищать стену  верхнего  города.  Здесь  были  и  старухи,  и
маленькие  дети.  И  все  провожали  глазами  медленно  проезжающего  мимо
Шахрабаза с его свитой. Шахрабаз, надменно нахмурившись, старался смотреть
поверх голов, ему вдруг в каждом взоре стало  чудиться  нечто  непонятное,
пугающее, словно молча смотревшие люди догадывались о его мыслях.
     Это были те самые простолюдины, которых в душе  он  всегда  презирал.
Это была та самая чернь, без которой он не мог обойтись.
     Они с раннего утра до позднего вечера,  не  разгибаясь,  работали  на
полях, виноградник

            ############ дальнейший текст утерян ##############