ющийся
                           перед Тицианами,
                   Среди прочих и мадам де Торнквист, спиритка,
                   Взглядом сдвигающая свечи; фройляйн фон Кульп
                   Полуобернулась, уже уйдя. Ткацкие челноки
                                                       вхолостую
                   Ткут ветер. Привидения ко мне не приходят,
                   Я старик в доме со сквозняком
                   У подножия холма, на котором гуляет ветер.

                   Премногие знания - так откуда ж прощению?..
                           Только вдумайся -
                   Сколько знает История хитрых троп и кривых
                                                           ходов,
                           Сколько потайных
                   Запасных выходов, как морочит нам голову,
                           нашептывая о славе,
                   Как навязывает мерила тщеславия. Только вдумайся -
                   Она одаряет нас лишь когда мы зазеваемся
                   И одаряет столь аффектированно содрогаясь,
                   Что нам становится мало. Одаряет слишком поздно -
                   И только тем во что уже не веришь, а если
                                                         и веришь -
                   То лишь воспоминаниями реконструирующими
                                                     былую страсть.
                           Одаряет слишком рано -
                   Сует в слабые руки то что кажется нам излишним -
                   Пока потеряв не спохватишься в ужасе. Вдумайся -
                   Нас не спасут ни испуг ни кураж.
                           Противоестественные пороки
                   Проистекают из нашего героизма. Наши подвиги
                   Произрастают из непростительных преступлений.
                   Плакучая ива мстит, мстительница-осина плачет.

                   Тигр беснуется по весне перепрыгнув через
                                                        Рождество.
                           Нас - вот кого он пожирает. Вдумайся
                                       хоть перед самым концом -
                   Мы не пришли к согласию если я
                   Медленно околеваю в меблированных. Вдумайся
                           хоть перед самым концом -
                   Я затеял это саморазоблачение не без цели
                   И не по наущению
                   Хромых бесов.
                   В этом плане мне хочется быть с тобой честным.
                   Сосед сердца твоего, я отстранился сознательно,
                   Изведя красоту ужасом, а ужас самокопанием.
                   Я потерял страсть - но к чему было бы беречь ее
                   Если она изменяет себе, изменяя предмет -
                                                          и предмету?
                   Я потерял зрение слух вкус обоняние и осязание -
                   Как же мне подбираясь к тебе прибегнуть к их
                                                             помощи?

                   Другие пользуются тысячами уловок и ухищрений
                   Чтобы растормошить и продлить кипение стылой
                                                             крови
                   Чтобы расшевелить орган с убитым нервом
                   Пряными соусами разнообразным великолепием
                   Плоти в пустыне зеркал. Ибо каково пауку
                   Вдруг прекратить плести паутину каково жалу
                   Не жалить? Де Байаш, Фреска и миссис Кэммел
                   Мечутся в вихре вне зыбучего круга Большой
                                                        Медведицы
                   Разъятые на атомы. Чайка летит против ветра
                                       в воздушной теснине Бель-Иля
                   Или же устремляется к мысу Горн.
                   Белые перья в снежной метели, зазыванья
                                               тропического залива
                   И старик, загнанный теми же исполинскими
                                                        ветрами
                   В сонный уголок.

                           Кто живет в этом доме?
                   Мысли в сухом мозгу и в сухую пору.

                   Перевод В. Топорова

                               GERONTION {1}

                               Ты, в сущности, ни юности не знаешь,
                               Ни старости: они тебе лишь снятся,
                               Как будто в тяжком сне после обеда {2}.

                   Вот я, старик, в засушливый месяц,
                   Мальчик читает мне вслух, а я жду дождя.
                   Я не был у жарких ворот,
                   Не сражался под теплым дождем,
                   Не отбивался мечом, по колено в болоте,
                   Облепленный мухами.
                   Дом мой пришел в упадок,
                   На подоконнике примостился хозяин, еврей, -
                   Он вылупился на свет в притонах Антверпена,
                   Опаршивел в Брюсселе, залатан и отшелушился
                                                        в Лондоне.
                   Ночами кашляет над головой коза на поляне;
                   Камни, мох, лебеда, обрезки железа, навоз.
                   Готовит мне женщина, чай кипятит,
                   Чихает по вечерам, ковыряясь в брюзжащей
                                                       раковине,
                   Я старик,
                   Несвежая голова на ветру.

                   Знаменья кажутся чудом. "Учитель! Хотелось бы
                                                             нам..."
                   Слово в слове, бессильном промолвить слово,
                   Повитое мраком. С юностью года
                   Пришел к нам Христос тигр.

                   В оскверненном мае цветут кизил, и каштан,
                                                 и иудино дерево, -
                   Их съедят, их разделят, их выпьют
                   Среди шепотков: окруженный фарфором
                   Мистер Сильверо с ласковыми руками,
                   Всю ночь проходил за стеной;

                   Хакагава кланялся Тицианам;
                   Мадам де Торнквист в темной комнате
                   Взглядом двигала свечи, фрейлейн фон Кульп
                   Через плечо поглядела от двери. Челноки без нитей
                   Ткут ветер. Призраков я не вижу,
                   Старик в доме со сквозняком
                   Под бугром на ветру.

                   После такого познания что за прощение? Вдумайся -
                   История знает множество хитрых тропинок,
                                          коленчатых коридорчиков,
                   Тайных выходов, она предает нас шепотом
                                                    честолюбия,
                   Подвигает нас нашим тщеславием. Вдумайся -
                   Она отдает, лишь когда мы смотрим в другую
                                                          сторону,
                   А то, что она отдает, отдает с искусственной дрожью
                   И этим лишь разжигает голод. Дает слишком поздно
                   То, во что мы уже не верим, а если и верим,
                   То памятью обессиленной страсти. Дает слишком
                                                              рано
                   В слабые руки того, кто мнит, что без этого
                                                        обойдется,
                   Пока не спохватится в ужасе. Вдумайся -
                   Нас не спасает ни страх, ни смелость. Наша доблесть
                   Порождает мерзость и грех. Наши бесстыдные
                                                     преступленья
                   Вынуждают нас к добродетели.
                   Эти слезы стекают с проклятого иудина дерева.
                   Тигр врывается в новый год. Нас пожирает.
                                                Вдумайся, наконец.
                   Мы не пришли ни к чему, а я
                   Цепенею в наемном доме. Вдумайся, наконец,
                   Я ведь себя обнажил не без цели
                   И вовсе не по принуждению
                   Нерасторопных бесов.
                   Я хочу хоть с тобой быть честным.
                   Я был рядом с сердцем твоим, но отдалился
                   И страхом убил красоту и самоанализом - страх.
                   Я утратил страсть: а зачем хранить,
                   Если хранимое изменяет себе?
                   Я утратил зрение, слух, обоняние, вкус, осязание:
                   Так как я приближусь к тебе с их помощью?

                   Они прибегают к тысяче мелких уловок,
                   Чтобы продлить охладелый бред свой,
                   Они будоражат остывшее чувство
                   Пряностями, умножают многообразие
                   В пустыне зеркал. Разве паук перестанет
                   Плести паутину? Может ли долгоносик
                   Не причинять вреда? Де Байаш, миссис Кэммел,
                                                          Фреска -
                   Раздробленные атомы в вихре за кругом дрожащей
                   Большой Медведицы. Чайка летит против ветра
                   В теснинах Бель-Иля, торопится к мысу Горн,
                   Белые перья со снегом. Мексиканский залив зовет;
                   Я старик, которого гонят пассаты
                   В сонный угол.
                                  Жители дома,
                   Мысли сухого мозга во время засухи.

                   Перевод А. Сергеева

     1   Геронтион  -  старикашка  (греч.).  Пародийный  намек  на  название
стихотворения  кардинала  Джона  Генри Ньюмена (1801-1890) "Сон Геронтиуса",
где  душа  человека  в  сопровождении  ангела-хранителя возносится к небесам
сквозь  сонмы  добрых и злых духов. У Ньюмена от греческого корня образовано
имя   собственное;   у   Элиота   это   имя   превращено  в  нарицательное и
уничижительное.

     2 Шекспир, "Мера за меру". Пассаж из монолога, с которым Дюк обращается
к осужденному на смерть Клаудио, убеждая его, что смерть реальнее и надежнее
жизни и что только готовностью к смерти проверяется достоинство человека.


ГЕРОНТИОН

                               Ты, в сущности, ни юности не знаешь,
                               Ни старости, они тебе лишь снятся,
                               Как будто в тяжком сне после обеда.

                   Вот, я старик, в засушливый месяц слушаю,
                   Как мальчик мне вслух читает, и дождя ожидаю.
                   Не осаждал я пылавших ворот,
                   На приступ не шел под горячим дождем,
                   По колено в соленом болоте, истерзанный мухами,
                   Я, вздымая меч, не сражался.
                   Пришел в упадок мой дом,
                   А на подоконнике скрючился домовладелец-еврей,
                   Что родился в таверне Антверпена,
                   Был в Брюсселе избит, а в Лондоне облысел
                                                и залатал прорехи.
                   Кашель козы по ночам доносится с луга;
                   Мох, груды железа, бурьян, лебеда, камни вокруг.
                   Женщина, что стряпает мне и чай подает,
                   Прочищая гугнивую раковину, ввечеру хлюпает
                                                           носом.
                        Таков я, старик,
                   Застоявшийся разум в продуваемых ветром
                                                   пространствах.
                   Знаменье мы принимаем за чудо. "Яви знаменье
                                                             нам!"
                   Слово, сокрытое словом, бессильным вымолвить
                                                            слово,
                   Окутано мраком. В юное время года
                   Явился Христос-тигр.

                   Иудино древо, кизил и каштан расцвели в мае
                                                       греховном:
                   Все поделят, выпьют, пожрут
                   Под шепоток - мистер Сильверо
                   Ласковорукий, тот, что в Лиможе
                   Всю ночь напролет по соседней комнате топал;
                   Хакагава, даривший поклоны среди картин Тициана;
                   Мадам де Торнквист, что в темной комнате
                   Двигала свечи; фройляйн фон Кульп,
                   Что вдруг обернулась, стоя в дверях. Челноки
                                                          в пустоте
                   Ветер без нитей ткут. Не являются призраки мне,
                   Старику, в сквозняком продуваемом доме
                   Под холмом на ветру.

                   После знанья такого, какое прощенье? Подумай:
                   У истории много коварных путей, запутанных троп
                   И безвыходных выходов, шепотком честолюбья
                   она введет в заблужденье
                   И уловит тщеславьем. Подумай:
                   Она отдает лишь когда рассредоточено наше
                                                        вниманье,
                   А то, что дарует, она отдает в таком беспорядке
                                                            искусном.
                   Что даяния эти лишь разжигают сильней
                                                     вожделенье.
                        Так поздно дарует,
                   Что в это не верится даже, а если вера осталась,
                   То в памяти только, в угасших страстях.
                        Дарует так рано
                   В бессильные руки тех, кому в обузу эти дары,
                   Только боязно им отказаться. Подумай:
                   Ни храбрость, ни страх не спасают нас. Героизм
                   Порождает пороки, каких доселе не знали.
                                               А к добродетели нас
                   Вынуждают наши чудовищные преступленья.
                   Эти слезы упали с дерева гнева.
                   В новый год вторгается тигр. Нас пожирает он.
                                                        Подумай же:
                   Выхода мы не нашли, а я
                   Коченею в наемном доме. Подумай же, наконец:
                   Я не без умысла выставляю себя напоказ
                   И вовсе не по наущенью
                   Увальней-бесов.
                   Я хотел обо всем тебе честно поведать,
                   Я почти вошел в твое сердце, но был отброшен
                                                             назад,
                   И красота растворилась в страхе, а страх -
                                           в истязаниях самокопанья.
                   Я утратил и страсть: беречь для чего
                   То, что должно растлиться в неверности?
                   Я утратил зрение, слух, обоняние, вкус, осязание -
                   Как же теперь мне помогут они почувствовать
                                                       близость твою?
                   Чтоб оттянуть наступленье беспамятства,
                   К тысяче мелких уловок тщатся прибегнуть они:
                   Когда чувство застыло, будоражат нутро
                   Приправами острыми, умножают разнообразие
                                                          жизни
                   В пустыне зеркал. Неужто паук
                   Тенета плести перестанет, а жук-долгоносик
                   Зерно поедать? Де Байаш, миссис Кэммел и
                                                        Фреска -
                   Разъятые атомы, что уносятся вихрем из
                                                  круговращенья
                   Дрожащей Медведицы. С ветром борется чайка
                   В ущельях Бель-Иля, к мысу Горн поспешая -
                   Белые крылья на белом снегу. Гольфстрим
                                                     призывает,
                   Старика увлекают Ветр_а_
                   В уголок забвенья и сна.
                                 Обитатели дома -
                   Думы иссохшего разума в засуху.

                   Перевод Я. Пробштейна


БУРБАНК С "БЕДЕКЕРОМ", БЛЯЙШТЕЙН С СИГАРОЙ

     Тру-ля-ля-лядь  -  ничто  из  божественного  не постоянно, дальнейшее -
горенье,  гондола  причалила,  старый  дворец  оказался  тут  как  тут,  как
прелестны  его  серые  и  розовые  мраморы  -  сатиры  и  монахи, и такие же
волосатые!  -  и вот княгиня прошла под аркой и очутилась в небольшом парке,
где Ниоба одарила ее шкатулкой, в которой та и исчезла.

                   Бурбанк чрез мостик перешед
                        Нашел дешевую гостиницу;
                   Там обитает Дева Роскошь,
                        Она дает, но не достанется.

                   Транслируют колокола
                        Глухую музыку подводную,
                   Бурбанк отнюдь не Геркулес,
                        Имея ту же подноготную.

                   Промчав под Древом Мировым
                        Зарю оставила истрийскую
                   Квадрига... Рухнул ветхий барк -
                        И воды раскраснелись тряскою.

                   Но Бляйштейн - тут он, да не так -
                        На четвереньках, обезьяной,
                   Аж из Чикаго он приполз -
                        Еврей-купец венецианный.

                   Бесцеремонно-тусклый глаз
                        Проклюнулся в первичной слизи:
                   Как перспектива хороша
                        У Каналетто! Но обгрызли

                   Свечу веков. Вот вид с моста
                        Риальто: крысы под опорой.
                   Еврей - под человечеством.
                        Но при деньгах на гондольера.

                   А Дева Роскошь приглядев
                        Сверхлукративную шаланду
                   И в перстни заковав персты
                        Сдается сэру Фердинанду

                   Шапиро. Кто с крылатым львом
                        Войдет в блохастые детали?
                   Бурбанк обдумывает мир
                        В развалинах и семь скрижалей.

                   Перевод В. Топорова


СУИНИ ЭРЕКТУС

                                     И пусть деревья вкруг меня
                                     Иссохнут, облетят, пусть буря
                                     Терзает скалы, а за мною
                                     Пустыня будет. Тките так, девицы! {*}

     {*  С  такими  словами  покинутая  возлюбленным героиня пьесы Бомонта и
Флетчера  "Трагедия  девицы"  Аспатия  обращается к своим служанкам, которые
ткут  ковер с изображением Ариадны. Она предлагает позировать за Ариадну (по
сходству  судеб),  с  тем  чтобы девушки выткали соответствующий ее отчаянию
живописный фон.}

                   Изобрази Кикладский берег,
                        Извилист, крут, необитаем,
                   Живописуй прибой, на скалы
                        Несущийся со злобным лаем,

                   Изобрази Эола в тучах,
                        Стихий ему подвластных ярость,
                   Всклокоченную Ариадну
                        И напряженный лживый парус.

                   Рассвет колышет ноги, руки
                        (О Полифем и Навсикая!),
                   Орангутаньим жестом затхлость
                        Вокруг постели распуская.

                   Вот расщепляются глазами
                        Ресничек грядочки сухие,
                   Вот О с зубами обнажилось
                        И ноги, как ножи складные,

                   В колен