ось мне.

                   Я видел, как русалки мчались в море
                   И космы волн хотели расчесать,
                   А черно-белый ветер гнал их вспять.

                   Мы грезили в русалочьей стране
                   И, голоса людские слыша, стонем,
                   И к жизни пробуждаемся, и тонем.

                   Перевод А. Сергеева


ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

                             Если б я думал, что отвечаю человеку,
                             Который когда-нибудь сможет вернуться на землю,
                             Это пламя не дрожало бы.
                             Но так как никто, как я слышал,
                             Никогда не вернулся из этих глубин,
                             Я отвечаю тебе, не боясь бесчестия.
                                                     Ад. Песнь 27, ст. 61-66

                   Что ж, пошли, вы да я,
                   В час, когда на небе вечер разлегся,
                   Как на столе пациент под эфиром.
                   Что ж, пошли по пустынным кварталам,
                   Убежищам беспокойно бормочущих ночей,
                   В дешевые номера, что сдаются "на ночь",
                   В усыпанные устричными раковинами пивные.
                   Улицы тянутся, как надоевшие доводы,
                   Коварно крадутся от дома к дому,
                   Ведут к проклятому вопросу...
                   Ох, не спрашивайте: какому?
                   Пошли, навестили, кого следует.

                   По комнатам женщины - туда и назад -
                   О Микеланджело говорят.

                   Желтый туман чешет спину о стекла,
                   Желтый дым трет о стекла нос,
                   Черной ночи углы зализаны,
                   Он медлит в канаве, он в лужу врос,
                   Сажа труб его обволокла,
                   Он залез под балкон и оттуда прядает,
                   Но заметив, что октябрьская ночь тепла,
                   Вокруг дома свернулся и засыпает.

                   И в самом деле: есть еще время
                   Туману желтому красться вдоль домов,
                   Почесывая спину о выступы углов.
                   Есть еще время, есть еще время,
                   Для встречи новых лиц создать себе лицо,
                   Есть время, и убить, и вновь создать,
                   Есть время для трудов и дней тех рук,
                   Что пред тобой вопрос на стол роняют,
                   Час - для вас, и час - для нас,
                   И час для тысячи шатаний,
                   Для тысячи смотрув и пересмутров, -
                   Пока не взял я в руки чашку и печенье.

                   По комнатам женщины - туда и назад -
                   О Микеланджело говорят.

                   И в самом деле: есть еще время
                   Спросить себя: Посмею я? Посмею?
                   Успею повернуться к ним спиной
                   И - вниз по лестнице, сияя плешью.
                   ("Однако, как он облысел!")
                   На мне пиджак, воротничок тугой
                   И галстук - скромный, но с булавкой.
                   ("Однако, до чего же он похудел!")
                   Посмею ль я
                   Обеспокоить космос?
                   Одной минуты мне довольно
                   Для всех смотрув и пересмутров. Но миг все
                                                 вновь перерешит
                   Затем, что я их всех познал, да, всех.
                   Познал, утра, и вечера, и ночи,
                   Я вымерил кофейной ложкой жизнь,
                   Познал их голоса, и смех,
                   Под музыку, игравшую за стенкой,
                   Но как мне приступить?

                   И я познал глаза, познал их все,
                   Взгляд пристальный, одновременно с фразой,
                   Когда я сформулирован, дрожу,
                   Булавкою проколот и приколот на обоях.
                   Но как начать?
                   Как выплюнуть окурки прошлых дней?
                   И как мне приступить?

                   И я познал объятья рук их всех,
                   Тех голых рук, предплечья и запястья
                   (Под лампой в смуглом, ласковом пушке).
                   Что это, кажется, духи
                   Меня заставят отступиться?
                   Тех рук, что вдоль стола лежат иль кутаются в шаль...
                   Что ж, значит, приступить?
                   Но как начать?

                   Сказать: я в сумерках по улицам бродил
                   И все смотрел, как дым летел из трубок
                   Курильщиков, с тоской глядящих в окна...

                   Родиться б мне шуршащими клешнями,
                   Скребущими по дну морей безмолвных.
                   А день, текущий в вечер, мирно дремлет,
                   Разглаженный изящными руками.
                   Заснул... устал... А может, притворился?
                   Разлегся здесь он между мной и вами.
                   Так как же? После чая и пирожных
                   Собраться с духом? Вызвать кризис?
                   Но несмотря на то, что я молился, каялся, постился,
                   И видел голову свою (и плешь!) на блюде, -
                   Я не пророк. Да это и неважно.
                   Я видел миг ущерба своего величья:
                   С усмешкой Страж Дверей мне дал пальто.
                   Так - коротко сказать - я испугался.

                   В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!
                   И после всех варений и печений,
                   Средь серебра, фарфора, разговора
                   О вас и обо мне - игра не стоит свеч.
                   Не стоит, отстранив все темы,
                   Сжать космос в мяч
                   И покатить его к проклятой теореме,
                   Сказав: "Я - Лазарь воскрешенный,
                   Пришел поведать обо всем, что видел там", -
                   Когда она, разлегшись на подушках,
                   Проговорит: "Совсем не то. Как жаль!
                   Совсем не то, чего я так хотела".

                   В конце концов, игра навряд ли стоит свеч!
                   Не стоит свеч игра после закатов,
                   И тех дворов, и мокрых улиц, после
                   Всех книг прочитанных, и чашек чая,
                   Скользящих по паркету шлейфов и так далее.
                   Немыслимо сказать, что я хочу сказать!
                   А весь чертеж - рисунок нервной сети
                   Моей - отбросил на экран фонарь волшебный.
                   Игра не стоит свеч, когда она,
                   Разлегшись на подушках, сбросив шаль,
                   Смотря в окно, вдруг скажет: "Нет, не то.
                                                        Как жаль!
                   Совсем не то, чего я так хотела".

                   Нет, я не Датский принц, я не хотел им быть.
                   Я на вторых ролях, один из тех,
                   Кто двинет действие, начнет явленье,
                   Даст Гамлету совет. Не трудно это.
                   А он и рад, что пригодился в дело.
                   Он аккуратен, вежлив и приличен.
                   Он полон важных слов немного туп.
                   Порой - сказать? - слегка комичен.
                   Порой - почти что Шут.

                   Старею я... Старею...
                   Не заказать ли брюки покороче?

                   Не сделать ли пробор? А можно съесть мне
                                                      персик?
                   Надену белые фланелевые брюки и пойду
                                              гулять на берег.
                   Я слышал, как русалки пели песнь друг дружке,
                   Но, думаю, едва ль они пропели б мне.

                   Я видел, как они, верхом на волнах,
                   Неслись, расчесывая пряди волн седых,
                   Летящие по ветру пеной из черной тьмы.

                   Бродили долго мы по дну морей,
                   У дев морских в венках из красных водорослей,
                   Пока людские голоса не разбудили нас.
                                                     И тонем мы.

                   Перевод Н. Берберовой

ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ

                                           Согласны мы, что ты прелюбодей,
                                           Но преступленье было за границей,
                                           К тому же, соответчица мертва.

                                                         "Мальтийский еврей"

I

                   Сквозь марь и хмарь декабрьских предвечерий
                   Вы сконструировали ситуацию
                   С намеком на желание отдаться -
                   И свечи в пляс по потолку в пещере,
                   Джульетта не жива и не мертва,
                   Фамильный склеп, притворная потеря,
                   Беззвучные и звучные слова.
                   Предлогом послужил последний польский
                                                    пианист -
                   Всклокоченный, как принято меж ними.
                   - Шопен так сокровенен, он так чист,
                   Что заклинать его уместнее в интиме -
                   Вдвоем, втроем, - а вот концертный шепоток
                   Прелюдий хрупких надорвет цветок. -
                   Наш разговор очнется
                   На ноте светской спеси и тоски,
                   Со скрипками на дальний звук качнется -
                   То затевают партию рожки -
                   И вдруг начнется.
                   - Вы и не знаете, что значит для меня дружить,
                   Как редкостно, как несказанно странно
                   Вдруг обрести - во всей грязи, во лжи...
                   Да-да, в грязи, во лжи - давайте без обмана!
                   Вы не слепец! Отнюдь...
                   Вдруг друга обрести - такого друга,
                   Который и богат, и щедр
                   По части истинно душевных недр,
                   И в дружбе с другом обрести друг друга,
                   А жизнь без дружбы... Боже, что за жуть! -

                   Со скрипками на дальний звук качнется
                   (Трещат рожки,
                   Стучат в виски)
                   В моем мозгу глухой тамтам, очнется
                   Абсурдная мелодия своя:
                   Меж монотонных барабанов бытия
                   Пусть нота хоть одна "фальшивая" начнется,
                   Но безошибочная... Что ж, подышим табаком,
                   Поговорим о чем-нибудь таком -
                   Политика, поэтика, дурдом, -
                   Свои часы с общественными сверим,
                   Попьем вина и полчаса похерим.

II

                   Пошла сирень - к ней в комнату вошла
                   И поселилась в вазе у стола.
                   И, полустиснув гроздку, продолжает:
                   "Ах, друг мой, вы и не подозреваете,
                   Что значит жизнь - а жизнь у вас в руках
                   (А у нее - сирень!), - и это поражает,
                   Ведь вы ее теряете... теряете...
                   Как молодость жестока, как самонадеянна...
                   Ну вот, вы улыбнулись невзначай!"
                   Приписанное сразу же содеяно -
                   Я улыбаюсь, я хлебаю чай.
                   - Но в предзакатной, но в апрельской прелести,
                   Похожей на меня в Париже по весне,
                   Покой я обретаю в первозданной прелести
                   И мир земной опять по нраву мне. -

                   А голос - невпопад, не в лад, не в такт,
                   Фальшивящая скрипка - только так:
                   "Ах, вы меня поймете, друг любезный,
                   Во взаимоотношениях не будет глухоты,
                   Вы руку мне протянете над бездной.

                   Вы Ахиллес - без ахиллесовой пяты.
                   Вы доберетесь до конца, до цели
                   И скажете: все остальные не сумели.
                   Но что мне, что мне, друг мой, дать в ответ,
                   Какой отдарок мне еще по силам,
                   Чем, кроме дружбы, встречусь с вашим пылом
                   На склоне дней, хоть не на склоне лет?

                   Останусь я царицей чаепитья"...

                   Берусь за шляпу, тороплю событья -
                   Вникать в услышанное мочи нет.
                   ...Меня найдете в сквере на скамье
                   Наутро над спортивною колонкой.
                   В газете пишут о житье-бытье
                   Актрисы, оказавшейся графиней-англичанкой,
                   О смерти грека в польском варьете,
                   О том, что "раскололся" "медвежатник".
                   Я (как всегда - на высоте)
                   Сижу-гляжу в чужой курятник.
                   ...Вот разве что шарманка заведет
                   Усталыми зубцами ариэтту,
                   И гиацинтами повеет вкривь и вкось,
                   И всем, чего мне возжелать не довелось...
                   Есть в этих мыслях правда - или нету?

III

                   Октябрьская густеет ночь; я снова
                   На той же лестничной площадке оказался.
                   Но чувствую себя чуть бестолково -
                   Как будто я сюда заполз, а не забрался.
                   - Так, значит, за границу? А обратно?
                   А впрочем, что за ерунда!
                   Отнюдь не вам давать такие справки.
                   Учений годы, странствий - где, когда? -
                   Я улыбаюсь: слон в посудной лавке.

                   - Но, может быть, напишете хотя бы. -
                   Я вспыхиваю, правда, лишь на миг.
                   Выходит, я ее постиг.
                   - Я часто размышляла, отчего мы
                   Друзьями с вами все-таки не стали
                   (Хоть о конце не думаешь вначале). -
                   А в зеркале - улыбка до ушей.
                   Двойник? Какое! Клоун, чуть знакомый.
                   Темна вода; я вспыхнул; гнать взашей.

                   - Все близкие нам люди без изъятья
                   Твердили и внушали мне про нас -
                   Про вас и про меня... Нет, не могу понять я.
                   Так карта выпала, такой нам пробил час.
                   Но напишите мне - хотя бы раз.
                   Как знать, возможно, в следующий раз...
                   Останусь я царицей чаепитья. -
                   А мне бы мало-мальский маскарад -
                   Хоть в пляс пустись для самовыраженья
                   И станешь пляшущий медведь,
                   Хоть попугаем, хоть по-обезьяньи,
                   Подышишь табаком - и зареветь:

                   А вдруг она однажды, невпопад,
                   Возьмет - умрет сквозь марь и хмарь заката,
                   Умрет - а я, с пером в руке замру
                   И дым над крышей встанет клочковатый;
                   Замру в письменностольной тишине,
                   Не зная, мне во зло или к добру,
                   Не зная, поздно или рановато,
                   Не зная, мудро или глуповато...
                   Кто в выигрыше будет - в той стране
                   (О ней наговорились мы вполне),
                   Где музыка смолкает виновато?
                   И стыдно ль улыбнуться будет мне?

                   Перевод В. Топорова

ПОРТРЕТ ДАМЫ

                                   Ты  согрешил,  хотя  и  за границей, да и
                              блудницы нет уже в живых.

                                                Шекспир, "Мальтийский еврей"

I

                   В тумане и дыму декабрьского дня
                   Сама собой готова сцена, как это кажется подчас, -
                   С "Я этот день оставила для вас"
                   И четырьмя окружьями огня
                   На потолке от восковых свечей,
                   И в комнате, похожей на Джульеттову гробницу,
                   Все приготовлено для недомолвок и речей.
                   Мы слушали, как ставший знаменитостью поляк
                   Играл прелюдии, объятый вдохновеньем от
                                                       корней
                   Волос до кончиков ногтей.
                   "Шопен интимен так,
                   Что кажется, его душа
                   Воскреснуть может лишь среди друзей,
                   Двух или трех, которые едва ли
                   Притронутся к цветку - к тому, что захватали
                   Расспросами и болтовней в концертной зале".
                   - И разговор скользнул и, не спеша,
                   Поплыл сквозь сожаленья, воздыханья
                   И скрипок истонченное звучанье,
                   И сквозь рожков далекий хор
                   Плыл разговор.

                   "Вы и не знаете, как много значат для меня они,
                   Мои друзья, как удивительно, что в жизни
                                                    столь нелепой
                   Все ж удается разыскать средь хлама
                   (Я не люблю ее, скажу вам прямо...
                   Вы знали это? Вы не слепы!
                   Как вы умны!)
                   Найти такого друга, у кого есть дар,
                   Кто, обладая, отдает
                   Богатства, коими живет
                   Любая дружба. Так важно было вам сказать
                                                      все это -
                   Без этих дружб вся жизнь - такой cauchemar!"

                   И сквозь скрипичный гам
                   И ариетту
                   Охрипшего корнета
                   В моем мозгу звучит тупой там-там,
                   Бессмысленно долбит прелюдию свою,
                   Причудливо-бесцветно,
                   Но эта фальшь - хоть явная по крайней мере.
                   - Подышим воздухом - глотнем табачную струю,
                   На памятники бросим взгляд
                   И новости обсудим все подряд,
                   Свои часы по городским проверим
                   И посидим немного за коктейлем.

II

                   Вот и сирень в разгаре цветенья.
                   В комнате дамы - ваза с сиренью.
                   Она говорит и ветку сирени сжимает:
                   "Вы не знаете, не знаете, право, мой друг,
                   Что есть жизнь, - вы, кто держит ее в руках".
                   (Она медленно веточку вертит в руках.)
                   "Но жизнь ускользает из наших рук,
                   А молодость жестока и бессердечна
                   И смеется над тем, чего не замечает".
                   Я улыбаюсь, конечно,
                   Не отрываясь от чая.
                   "И все же в этих апрельских закатах,
                   Которые напоминают мне как-то
                   Мою погребенную жизнь и Париж весной,
                   Я чувствую беспредельный покой
                   И нахожу, что мир все же прекрасен и юн".
                   Тот голос все звучит настойчиво-не-в-тон,
                   Как скрипка с трещиной, сквозь полдень
                                                августовский он:
                   "И я уверена, что вы всегда
                   Мои поймете чувства, как ваши я могу понять,
                   Для вас пустяк другому руку через пропасть
                                                       протянуть.
                   Неуязвимы вы, у вас нет ахиллесовой пяты,
                   Вы своего добьетесь и скажете тогда,
                   Что многие не взяли этой высоты.
                   Но чт