--
Постой!  Не  связано  ли  это  с  твоей заграничной эпопеей?  --  воскликнул
Зелинский.
     -- Отчасти... Ну, что?-- Есть у  вас  какие-нибудь мысли на  этот счет?
Перед  тем  как смыться,  он  все  свои  архивы,  документы  и прочие  следы
уничтожил!
     --  Да,  видно  готовился  долго  и  очень  тщательно...  --  задумчиво
проговорил Зелинский,  потом  замолчал на несколько минут. Савелий начал уже
скучать, но тут  В кабинет  заглянула  куколка-секретарша. Бросив кокетливый
взгляд на Савелия, она внесла поднос с  двумя дымящимися чашками и поставила
на стол:
     --  Вот, пожалуйста! -- Виктория мило улыбнулась Савелию. -- Что-нибудь
еще?
     Зелинский  не  ответил, продолжая о чем-то  усиленно  думать.  Отвечать
пришлось Савелию: -- Нет, спасибо. -- Приятного аппетита!
     --  Спасибо!   --  повторил  Савелий.  В   его   голосе  уже  появилось
раздражение. Почувствовав это. Виктория более ничего не сказала и едва не на
цыпочках выскользнула из кабинета.
     -- Кажется,  ты чем-то  успел приворожить мою  Викторию? --  неожиданно
проговорил Зелинский.
     -- С чего вы взяли? -- Савелий заметно смутился.
     --  Ладно, оставим это.  Мне  кажется, я чтото нащупал... Кстати, как у
него насчет родственников?
     -- Богомолов говорит,  что и с этим у него "все нормально" -- их просто
нет!
     --  Я  так  и  думал.  Именно  здесь  и нужно  искать!  --  возбужденно
воскликнул Зелинский, вскочил с кресла, подошел к компьютеру и быстро что-то
набрал, бормоча  себе  под  нос. В  его глазах было возбуждение  охотника  в
предчувствии  крупной  дичи.  --  Ну,  давай!  Что  же  ты?  Пора  бы  уже и
показаться... -- Зелинский  взглянул на недоуменное лицо Савелия и  пояснил:
-- Понимаешь, как  только я  пришел сюда, решил перейти  на систему, которой
пользуется  весь   цивилизованный  мир!   Сначала   приходилось   заставлять
сотрудников осваивать компьютер, потом постепенно вносить в него всех людей,
прошедших   через  наш   департамент   --   не  только   осужденных,  но   и
привлекавшихся.  Потом принялись разгружать наши архивы. Плоды не  заставили
себя  долго ждать. Сейчас  у  нас  самая  полная  картотека в стране!  --  с
гордостью сказал  он. -- Думается, что даже  в  анналах  Богомолова  гораздо
меньше...  --  Об®яснения  не  мешали  его  поискам,  и  вскоре он  радостно
воскликнул: -- Вот он! Нашел! Подойди-ка!
     Савелий  встал  с  кресла, подхватил обе  чашки  с  кофе  и  подошел  к
огромному столу Зелинского.
     -- Пейте,  а то совсем остынет.  -- Савелий поставил перед ним  чашку и
уставился на экран монитора. Он увидел фотографию  какого-то мужчины средних
лет; слева -- его данные, а внизу -- статья, по которой он привлекался. -- Я
что-то не пойму, -- Савелий пожал плечами. -- Вы нашли какого-то Мартиросова
и радуетесь этому?
     --  Хороший  вопрос! -- ехидно усмехнулся Зелинский. --  Этот "какой-то
Мартиросов" является родным племянником твоего Рассказова! -- Он победоносно
посмотрел на Савелия.
     -- И вы знаете,  как его найти? -- Савелий  едва  не вскочил на ноги, у
него тоже заблестели глаза. Он совсем не ожидал такой скорой удачи. -- А как
же! -- хмыкнул Зелинский. --
     О  том,   что  Мартиросов  является  племянником  Рассказова,  я  узнал
совершенно  Случайно год тому назад.  Осматривал я как-то Ярославскую тюрьму
на предмет прокурорского надзора,  ко мне -- начальник тюрьмы: "Посоветуйте,
что делать! Есть  у меня один пересыльный с этапа, который требует связаться
с его дядей, генералом КГБ. И фамилию называет, и телефон дает. Беднягу едва
не трясет. Как же все-таки наш  народ запуган! Короче говоря, я иду  к этому
Мартиросову и прошу его рассказать,  для чего он требует встречи с генералом
Рассказовым  и  кем  тот  ему  приходится.  Он  действительно  оказался  его
племянником.  Встречи требовал  потому, что не хотел уходить на этап: боялся
расправы.  Он "стучал" на воле и  продолжал  "стучать" в  тюрьме.  А  кто-то
пронюхал, и на него об®явили охоту.
     -- И где сейчас Мартиросов?  И почему он требовал своего  дядю? Он что,
не знал, что тот свалил за границу?
     -- Да он так мало гулял на воле, что не успевал следить за событиями не
только  в  стране,  но и  в  собственной семье.  Я  помог ему  перебраться в
Бутырский изолятор,  где он сейчас  и отбывает наказание. Поваром  работает.
Вообще-то  в  "рабочке" на Бутырке  разрешают  оставлять  только  по первому
сроку, но на сей раз решили сделать исключение.
     --  Вряд ли  при  таком образе жизни  у него сохранилось  фото любимого
дядюшки, -- поморщился Савелий.
     -- А вот здесь я с  тобой не  совсем согласен!  Ты  там был и прекрасно
знаешь,  что  вещи, которые напоминают о доме, о воле, тем более фотографии,
берегут  как зеницу ока.  Это во-первых. Во-вторых, его  кто-то навещает.  А
если  ты помнишь  правила,  то навещать  заключенных могут  только ближайшие
родственники. -- Это уже кое-что! -- Савелий вновь воспрянул духом.
     -- А ты как думал? -- Зелинский хитро прищурился, -- Ну, ты  как, готов
к поездке? -- К какой поездке? --  удивился Савелий. -- Как к какой?  В свои
памятные места! -- В Бутырку, что ли? -- догадался Савелий. -- Туда я всегда
готов!
     -- В таком случае... -- Александр Васильевич нажал на кнопку селектора.
-- Вика, скажи Славе, что мы сейчас выезжаем, а с товарищами, что записались
ко мне на прием, созвонись и скажи, что я приму их в другой день.
     С каким-то особенным чувством под®езжал  Савелий в прокурорской "Волге"
к воротам Бутырской тюрьмы. Он  даже  не сразу узнал, где они находятся:  до
этого его привозили сюда через  другие ворота в "Черной Марусе",  из которой
ничего не увидишь.  ("Черными Марусями" называли  в народе автозаки, то есть
спецмашины для перевозки заключенных).
     Черная "Волга" остановилась у  административного  корпуса. Из него  уже
спешило начальство, предупрежденное дежурным на проходной.
     -- Чем обязаны столь высокому гостю? --  с напряжением в голосе спросил
Зелинского черноволосый худощавый полковник, поздоровавшись с ним за руку.
     --  Познакомься с  моим приятелем!  -- Зелинский уже хотел назвать его,
но,  перехватив взгляд Савелия, представил только  полковника.  -- Полковник
Орешкин, начальник сего заведения.
     --  Иванов,  уголовный розыск!  --  быстро  сказал Савелий, отвечая  на
рукопожатие. Полковник недоуменно  взглянул на Зелинского, не понимая, зачем
с прокурором сотрудник уголовного розыска?
     -- Послушай, дорогой, я к тебе не с прокурорским надзором приехал, а по
делу. Нам нужно переговорить с одним из твоих подопечных...
     --  Подследственный,  осужденный?   --   облегченно  вздохнув,  спросил
полковник. -- Он в твоей хозобслуге работает... -- Если он что-то  натворил,
то почему я ничего не знаю? -- У Орешкина сразу же прорезался начальственный
басок, и он грозно посмотрел на полноватого майора, который под его взглядом
сразу втянул голову в плечи.  -- Или старое что всплыло? Так  я его мигом на
этап отправлю: свято место пусто не бывает.
     --  Скажешь  тоже: тюрьма и  свято место... Побойся Бога! -- усмехнулся
Зелинский.
     -- Удивляетесь?  Но вы не можете  себе представить,  сколько  просьб  я
получаю едва ли  не каждый  день: оставить  в хозобслуге, не  отправлять  на
этап. Не  понимаю! В колонии все-таки свежий воздух,  относительно свободное
передвижение, а здесь? Четыре стены, и паши как папа Карло, чтобы заработать
досрочное  освобождение!  -- Полковник Орешкин  хотел  сплюнуть,  но вовремя
спохватился и только потер ладонью худой подбородок.
     -- Не обольщайся: заявления-то пишут новенькие, да тот, кто боится идти
на  зону,  --  запачкался в чем-то.  Ладно,  не об  этом сегодня  речь... --
Зелинский повернулся  к Савелию и  спросил,  словно  сам забыл:  --  Как его
фамилия?
     -- Валентин Александрович Мартиросов, тут же отчеканил Савелий.
     --  А-а! -- протянул полковник. --  Этого мужичка  я  знаю, даже  лично
как-то  беседовал...  На "рабочку"  пойдете,  или сюда  привести?  Зелинский
бросил взгляд на Савелия и пожал плечами.
     --  В общем-то, все равно... Но лучше  туда  сходим,  не возражаете? --
спросил он, повернувшись к Савелию.
     -- Можно и  там, --  осторожно отозвался  тот. Не  успели  они  войти в
основной  корпус,  как в нос ударил знакомый  тошнотворный запах прогорклого
человеческого пота и кислых щей -- запах, какой бывает только в тюрьмах.
     Савелий  поморщился, и  сразу же нахлынули воспоминания.  Казалось  бы,
прошло столько лет, а все было словно  вчера! Ему почудилось,  что сейчас он
снова  окажется  в переполненной  камере,  где  на скопившийся табачный  дым
можно,  казалось,  спокойно  положить  топор  и он будет  висеть в  воздухе,
освещаемый вечно горящей тусклой лампочкой.
     Почему так устроена человеческая память? Почему  она сохраняет в  своих
уголках все мерзкое,  отвратительное,  даже  не пытаясь  стереть все  это из
своих глубин?  Хотя,  если  хорошо  подумать, это  и правильно,  потому  что
человек  должен  помнить не  только хорошее, но  и плохое. Иначе  и быть  не
должно.
     Неожиданно Савелий повернулся к Зелинскому и спросил:
     --  Александр Васильевич,  я могу  хотя бы в  глазок  взглянуть  на  ту
камеру, в которой меня здесь держали?
     -- Зачем  это... -- начал Зелинский,  но вдруг увидел в глазах  Савелия
нечто  такое,  что  ему  расхотелось  развивать  эту  тему.  Он взглянул  на
полковника: -- Это возможно?
     --  Так вы у нас  бывали  и в  качестве подследственного? --  удивленно
воскликнул тот. --  Да,  по  недоразумению... -- не  вдаваясь в подробности,
ответил за Савелия Зелинский.
     -- Что ж, проблем здесь не вижу... Какая камера?
     -- Сначала девяностая, потом сто двадцать девятая.
     -- Последняя на "спецу", -- заметил полковник.
     --  Думаю,  что и  одной  девяностой  будет  достаточно! --  усмехнулся
Савелий.
     -- Хорошо, идемте. -- Полковник двинулся вперед, а они вслед за ним.
     Шли молча, каждый думал о своем. Шли по длинным коридорам, через каждые
пятнадцатьдвадцать    метров   перегороженным   металлическими   решетчатыми
воротами, по которым прапорщик, сопровождавший их  группу,  проводил длинным
металлическим    прутом,    предупреждая   конвоиров,    ведущих   навстречу
подследственных. Делал это он привычно, автоматически.
     Наконец они остановились перед дверьми девяностой камеры.
     --  Открой "кормушку"!  -- приказал  полковник, потом пояснил: -- Что в
глазок-то рассмотришь? -- Затем взял под руку Зелинского  и  стал что-то ему
нашептывать.
     -- Спасибо... --  тихо  поблагодарил  Савелий, чуть присел и взглянул в
открытую "кормушку".
     -- Смотри,  мужики,  какой-то фрайер зенки на нас вылупил!  --  крикнул
кто-то.
     -- Ага, партнера себе ищет... --  серьезно  заговорил другой и добавил:
-- По шконке! -- Взрыв смеха потряс стены камеры.
     И  вдруг, перекрывая это  веселье, раздался громкий  баритон: --  Стой,
мужики!  Это же  Бешеный! Любопытная толпа расступилась и  пропустила вперед
парня  внушительных  размеров,  в котором Савелий  сразу  же  узнал  Никиту,
телохранителя Лещи-Шкафа.
     -- А мне говорили, что ты помер! -- с удивлением заявил он.
     -- Извини, что не оправдал твоих ожиданий! -- усмехнулся Савелий. -- Ты
что, вдвоем  со своим шефом здесь  загораешь? -- спросил он в  надежде,  что
Леше все же не удалось отвертеться от тюрьмы.
     -- Скажешь тоже! -- поморщился  Никита. -- Мой  шеф никогда  сидеть  не
будет: у него все схвачено, за все уплачено.
     -- Что же он тебя-то не отмазал? -- зло ухмыльнулся Савелий.
     -- А это он для профилактики, для моей же пользы,  -- на полном серьезе
пояснил Никита. -- Зарвался я чуток,  вот и отдыхаю! --  Это он проговорил с
такой кислой миной,  что все вокруг  рассмеялись, но  Никита  вдруг  саданул
ближайшего весельчака по уху, и тот тут же "выпал в осадок". Смех  мгновенно
оборвался,  а  Никита,  словно   ничего  не  произошло,  спокойно  продолжил
разговор:
     -- Ничего, думаю, через недельку-другую он меня отсюда вытащит.
     -- Может, передать чего? -- спросил его Савелий.
     Полковник,  заметив,  что  "уголовный  розыск"  слишком  злоупотребляет
правилами, хотел сказать, что разговаривать с подследственными  не положено,
но Зелинский предупредительно дернул его за локоть.
     -- Передай только  одно: осознал, мол, свою ошибку...  -- Никита тяжело
вздохнул. -- Он там же живет? -- Там же,  куда он денется. -- А Лолита так и
тащит свою "Викторию"? -- О,  у Лолиты сейчас несколько таких клубов, а один
даже где-то за границей! -- Никита проговорил это настолько уважительно, что
было видно: Лолиту  он ценит  гораздо больше,  чем своего  Хозяина. Впрочем,
вполне  вероятно, здесь имело место  совсем  другое чувство. -- Послушай,  а
ты-то чего здесь делаешь? Неужели тоже загремел?
     --  Да  нет,  на  опознание  привели... -- не  моргнув  глазом, ответил
Савелий. -- Из нашей "хаты", что ли? --  А черт их знает! Менты, что привели
меня, стоят у другой "хаты" и что-то выясняют... Все, идут! Пока!  -- быстро
прошептал он и тут же захлопнул "кормушку".
     Чтобы поддержать  версию  Савелия, Зелинский, который  слышал последние
его слова, грозно прикрикнул:
     -- А ну отойдите от камеры, свидетель! Кто позволил? Почему не смотрите
за  ним? -- Он  так вошел в роль, что  даже  полковник  встрепенулся, но тут
увидел смеющиеся глаза прокурора и тоже подыграл:
     --  Виноват, товарищ прокурор,  недоглядел!  --  Ладно,  достаточно, --
прошептал Зелинский. -- Ведите нас на кухню...
     Минут  через  пятнадцать  они уже  были  в подсобном помещении тюремной
кухни.  Выгнав  посторонних,  полковник  приказал  пригласить  Мартиросова к
прокурору,  а сам тут же предупредительно вышел, чтобы  не мешать. Прапорщик
лихо откозырял и буквально через минуту ввел осужденного.
     -- Мартиросов? -- спросил  Зелинский. -- Валентин Александрович, двести
шестая,  часть вторая,  два с половиной  года строгого  режима! --  привычно
отрапортовал тот и  вопросительно уставился  на двух штатских.  -- "Баклан",
значит? -- усмехнулся Савелий. -- О, начальник  "по фене ботает"? -- хмыкнул
тот и было непонятно, с одобрением или с сарказмом.
     -- Я представитель прокуратуры города, а этот человек представится сам,
-- кивнул Зелинский в сторону Савелия.
     -- Инструктор музея ветеранов КГБ Заславский.
     --  Интересно,  для чего  я вам  понадобился,  гражданин  прокурор?  --
Мартиросов уставился на Зелинского.
     -- Узнал? -- улыбнулся он. -- Тем лучше. Надеюсь, не забыл, что ты  мне
кое-чем обязан?
     -- Что вы, гражданин прокурор, я вашего добра по гроб жизни  не забуду!
-- с горячностью подтвердил Мартиросов, -- Чем могу вам помочь?
     -- Не мне, а моему приятелю. -- А мне без разницы.
     --  Да, нам действительно нужна ваша помощь, Валентин Александрович, --
подтвердил Савелий. -- Мы сейчас готовим праздничный стенд к юбилейной дате,
и у нас возникло затруднение с вашим дядей, генералом Рассказовым...
     -- А что с ним  случилось?  Я вроде слышал, он  за границу сдернул?  --
Мартиросов  брезгливо  сплюнул. Его  первоначальное напряжение  спало,  едва
только он услышал, что ему ничего  не  угрожает. -- Не мог подождать,  чтобы
меня отсюда вытащить!
     -- Ошибаетесь, Валентин Александрович, -- мягко возразил Савелий,--  Он
не "сдернул", как вы выразились, за  границу, а  пропал там  без  вести. Это
заслуженный генерал и, судя по всему, враги убрали его! -- не без пафоса, но
с большим усилием врал Савелий.
     --  Так что  вы хотите с меня? --  заключенный удивленно  посмотрел  на
Савелия: как бы там ни было,  всегда приятно слышать, когда так высоко ценят
твоих родственников.
     -- Так получилось,  что в архивах не сохранилось ни одной приличной его
фотографии...  --  Савелий говорил  так,  что  вряд  ли нашелся бы  человек,
который мог усомниться в его искренности.
     -- И только-то? -- Мартиросов усмехнулся. -- Когда со мной по-хорошему,
то  и Март не  откажет  в содействии.  Есть у меня его фотография. Кстати, в
мундире,   при  всех  наградах...  он   мне  подарил   ее   в   день   моего
шестнадцатилетия.
     -- И где же она? --  нетерпеливо спросил Савелий, быстро переглянувшись
с Зелинским.
     -- У меня. С месяц назад попросил сестренку принести ее, а то братва не
верила, что у меня родной дядюшка -- генерал.
     -- Неужели  тебе разрешили такое  фото  иметь при себе?  -- недоверчиво
нахмурился Зелинский.
     --  Скажете тоже, гражданин прокурор!  Кто  же разрешит такое держать в
личных вещах осужденного? Конечно, же нет! Фотография  хранится у отрядного,
капитана Селиверстова.  --  Он хитро уставился на Зелинского, довольный тем,
что смог за глаза польстить своему непосредственному начальнику, от которого
многое зависело здесь, в местах лишения свободы.
     -- Я могу  ее позаимствовать? На время! --  тут же добавил  Савелий. --
Если с  возвратом,  то  без  проблем. -- Благодарю! --  Савелий взглянул  на
Зелинского. -- Разрешите? -- Он вытащил из кармана пачку "Явы".
     -- Минутку! -- Зелинский взял пачку, открыл ее, осмотрел и только после
этого разрешил передать осужденному.
     --  Вот спасибо! -- обрадовался Мартиросов. -- Если что еще нужно будет
-- наведывайтесь. Март завсегда поможет!
     -- Непременно. Можете идти! -- ответил за Савелия Зелинский.
     Как только Мартиросов вышел, к ним вернулся полковник.
     --  Ну  как,  удачно?  -- поинтересовался он. -- Почти...  -- уклончиво
ответил  Зелинский.  -- Капитана  Селиверстова можно  видеть?  -- А  сколько
сейчас? -- Пятнадцать тридцать,  а  что?  -- Через  полчаса он  заступает на
дежурство.  Может,  ко мне  на  рюмку чая зайдем? -- Полковник  выразительно
посмотрел на Зелинского.
     -- Разве  только на полчасика,  и только на  рюмку  чая...  -- согласно
вздохнул Зелинский.
     Странные, до боли щемящие чувства овладели Савелием, когда он снова шел
по  бутырским коридорам до административного корпуса.  Эти вонючие лабиринты
навевали  такую тоску, что  хотелось  завыть во весь голос. Казалось, что он
снова под  конвоем  и уже  никогда не сможет  вырваться  отсюда. Сколько  же
народу прошло  через  это тюремное сито? Сколько проклятий и  стонов слышали
эти стены? Сколько поломанных судеб и жизней видели они?
     Савелий настолько был погружен  в свои мысли, что очнулся только тогда,
когда  в  кабинет  вошел  высокий,  худощавый,  похожий  на  туберкулезника,
капитан. -- Вызывали, товарищ полковник? --  Да, Серафим Петрович. Принесите
сюда личные вещи осужденного Мартиросова!
     -- Что-то случилось? -- напряженно  спросил капитан,  подумав,  что его
ожидают неприятности.
     -- Ничего  не случилось, -- с добродушной улыбкой заверил Зелинский. --
Просто нам  нужна  фотография,  которая хранится  в его личных  вещах. Между
прочим, с согласия самого осужденного! -- добавил он с той же улыбкой.
     -- Господи! Да я бы вам ее и без  всякого согласия выдал, -- облегченно
воскликнул капитан.
     -- А без  согласия  нельзя! --  строго заявил Зелинский. --  Только  по
постановлению суда. Это, между прочим, вам положено знать по должности.
     --  Я,  конечно же, знаю об этом, но фотографии людей  в военной  форме
держать осужденному не положено, -- упрямо возразил Селиверстов.
     -- Ладно,  хватит о  юридических тонкостях. Несите фото! -- прервал его
размышления прокурор.
     Вскоре они уже держали  в  руках фотографию генерала Рассказова. На них
смотрело  упрямое  сердитое  лицо  уставшего  человека.  Его   умные  глаза,
казалось,  говорили,  что этот  человек знает что-то такое,  о чем не  знает
никто.
     Когда они  вернулись в прокуратуру,  цветной ксерокс  с  фотографии был
готов через несколько минут.
     -- Никогда не думал, что  его фотографию я найду  у вас,  --  признался
Савелий.
     -- Чем еще могу быть полезен? -- улыбнулся Зелинский.
     --