и
исчезла, ведь произошла утечка информации со  стороны  Дервиша.
Стоп!  Они  слышали  конец  разговора,  иначе бы не поняли, что
Дервиш раскололся. А раз так, то им известно, что  о  наводчике
он  ничего  не успел рассказать. Существует маленький шанс, что
она еще находится в пределах досягаемости.
    Мне захотелось покурить. Я порылся в бардачке, но  обнаружил
только  начатую  пачку  "Партагаза".  Закурил и тут же выбросил
сигарету: редкая гадость.
    Я снова поехал на заправочную станцию и позвонил Марине.
    -- Да? -- послышался ее сонный голос.
    Она была  на  месте!  Сучка!  Сучка!  Сучка!  Отвратительная
сучка!
    --  Мариночка, это Крайский, -- закричал я в трубку. -- Ни в
коем случае не приходи ко  мне  сегодня,  это  может  оказаться
опасным.
    --  А  что  случилось?  --  поинтересовалась она с некоторым
вызовом. -- Я могу застать там соперницу?
    -- Если бы! Все гораздо хуже.  О  подробностях  сообщу  тебе
позже, это не телефонный разговор. Я сейчас вынужден скрываться
и  звоню из-за города. Просто должен был тебя предупредить, вот
и все.
    -- А ты  где?  --  Голос  Марины  потеплел.  --  Ты  бы  мог
переночевать у меня.
    Я был тронут. Воистину добрая душа! Не так ли?
    -- Сегодня, к сожалению, уже не получится, -- сказал я. Если
можно, я приду к тебе завтра.
    -- Господи! Конечно, можно.
    -- Я хочу тебя. -- И это было истинной правдой.
    Она рассмеялась.
    -- Я тебя тоже хочу, мой мужчинка.
    Лицо  мое  перекосило,  словно  от  кислого  лимона.  Ладно,
разберемся и насчет мужчинки тоже, успокоил я себя.
    -- Целую, -- буркнул я и повесил трубку.  


  Когда к аэропорту подкатили две наши машины -- БМВ и  голубой
микроавтобус  марки  "Фольксваген",  --  я уже был на месте. За
рулем БМВ сидел Горбанюк, микроавтобус пригнал неизвестный  мне
парень,  почти  подросток,  необыкновенно  худой,  в  джинсовом
костюмчике и огромных относительно всего остального  кроссовках
"Найк".
    Мы   поздоровались   и  принялись  вместе  прогуливаться  по
гигантскому кольцу, представлявшему собой  здание  аэровокзала.
Пассажиры  интересующего  нас  рейса  должны  были  появиться у
секции No37. Горбанюк сообщил, что  операция  у  Джаича  прошла
успешно  и  в  настоящее  время  он  находится  в реанимации, а
представительство наше на воздух пока еще не взлетело. Что  без
труда можно было об®яснить: ведь Марине ничего не было известно
о  "Гвидоне".  Впрочем,  о "голых пистолетах" ей тоже ничего не
было известно.
    Как  и  следовало  ожидать,  Лили  Лидок  прибыла  не  одна.
Сопровождал  ее  весь  цвет "гвидоновской" охраны: Бондо, Грач,
Миксер, Ева, Блондин и Чарли. Причем,  Лили,  Бондо  и  я  были
приглашены в БМВ, а остальные разместились в микроавтобусе.
    Лили  выглядела  не  лучшим  образом:  глаза  припухли, лицо
осунулось.
    Поначалу я думал, что мы следуем к зданию представительства,
но через некоторое время Берлин выронил  нас,  и  мы  помчались
какими-то   проселочными   дорогами  мимо  маленьких,  довольно
аккуратных деревушек.
    -- Куда мы едем? -- поинтересовался я.
    -- В Вюнсдорф, -- отозвался Горбанюк.
    -- Зачем?
    -- Нэ задавай сылышком много вопросов, -- вмешался Бондо.
    Вопросы принялась задавать Лили, и постепенно я рассказал ей
все, начиная с нашего появления в  Берлине  и  заканчивая  моей
вчерашней беседой с Мариночкой Косых.
    -- Адрес Курта ты ей тоже давал? -- поинтересовалась Лили.
    Я отрицательно покачал головой.
    -- Твое счастье. Тогда откуда они могли его узнать?
    -- Понятия не имею.
    Над этой проблемой я и сам ломал себе голову остаток ночи.
    -- Когда будем в Вюнсдорфе, позвонишь этой стерве и скажешь,
что придешь к ней в четыре часа.
    Честно  говоря, мне представлялось, что мы дружно проберемся
в военный городок через забор у магазинчика, однако у  КПП  нас
дожидался   поджарый  мужчина  лет  пятидесяти  в  генеральском
мундире.  Завидев  Лили,  он  тут  же   устремился   вперед   с
распростертыми об®ятиями.
    --  Генерал  Горемыкин,  --  представился  он, обернувшись к
остальным.
    Машины беспрепятственно в®ехали на территорию и остановились
возле небольшого обшарпанного домика. Мы прошли в помещение.
    --  Здесь  все,  что  тебе  может  понадобиться,  --  сказал
генерал.
    На  столе  в  сырой  затхлой комнате были навалены несколько
автоматов системы "Калашников", пару десятков гранат, множество
рожков с патронами, два пистолета "Макаров"  и  невесть  откуда
взявшийся  фауст-патрон.  Бондо  взял  в  руки  фауст-патрон  и
принялся его разглядывать.
    -- Оружие возмездия, -- подал голос генерал.
    -- Это как раз то, что нам сейчас нужно, -- отозвалась Лили.
    -- Откуда? -- поинтересовался Горбанюк.
    -- Неважно. Умеете с ним обращаться?
    -- Разбэремся, -- сказал Бондо.
    После этого стало окончательно ясно, что речь уже идет не об
антикварщиках и не  о  заказе  фрау  Сосланд,  а  речь  идет  о
возмездии. И что жажда возмездия засела в Лили так глубоко, что
она даже не боится ввязаться в драку с международной мафией.
    Генерал  олицетворял  собой  саму  любезность.  Он  детально
об®яснил Бондо, как нужно обращаться с фауст-патроном.
    -- Может, вам нужна какая-нибудь  коммуникационная  техника?
-- поинтересовался он.
    Лили вопросительно посмотрела на Горбанюка.
    --  У нас имеется несколько радиотелефонов фирмы "Моторола",
-- сообщил тот, --  официально  зарегистрированных  в  немецком
"Телекоме".
    -- А-а, -- сказал генерал.
    Оружие  аккуратно  завернули  в  линялые  армейские одеяла и
перенесли в микроавтобус.
    -- Если потребуется помощь в живой силе, дай  только  знать,
--  тепло  произнес  генерал Горемыкин на прощание, обращаясь к
Лили.
    -- Буду  иметь  в  виду,  --  проговорила  та  и  неожиданно
всхлипнула.
    --  Ну-ну,  -- успокоительно сказал генерал и поцеловал ее в
щеку.  


  Прежде чем отправиться к Марине Косых, мы заехали  на  Паризэ
штрассе.  Дверь  в квартиру была открыта, однако ни Дервиша, ни
Гунько -- я все время думал, не зашиб ли его ненароком насмерть
-- внутри не обнаружили. Посреди  комнаты  валялась  знаменитая
скакалка.  Не было и Саймона, и я горестно вздохнул. Однако его
трупа мы тоже не нашли, что внушало слабую надежду.
    У дома  Косых  пришлось  немного  подождать.  Лишь  когда  в
под®езд   вошла   большая   шумная   немецкая  семья,  туда  же
устремились и Ева с Миксером, не позволив  двери  захлопнуться.
Потом  они  впустили  Блондина,  тащившего  большую  спортивную
сумку. (Между прочим, Ева -- отнюдь не девушка.  Это  парень  с
большим  квадратным  телом  и квадратной же физиономией. Откуда
появилось прозвище не знаю, но особенно не удивляюсь, поскольку
раньше мне приходилось общаться с тоненькой,  изящной  девушкой
по прозвищу Фельдфебель. Так что всякое бывает.)
    Минут  через  двадцать  после  вышеописанных приготовлений к
под®езду приблизился я.
    -- Кто там? -- прозвучал в домофоне голос Марины.
    -- Крайский.
    Зажужжал электрический замок. Я поднялся на лифте на седьмой
этаж и принялся спускаться по внутренней лестнице. С интервалом
в один пролет за мной бесшумно следовали Блондин, Ева и Миксер.
    Оказавшись в холле,  я  тут  же  нос  к  носу  столкнулся  с
Ярославом  Гунько  и  каким-то  коренастым  азиатом с уродливым
шрамом на правой щеке. На голове у Гунько красовалась  марлевая
повязка. У обоих в руках было по пистолету.
    --   Добро   пожаловать,   --  проговорил  Гунько  и  вполне
приветливо улыбнулся.
    За его спиной мне удалось разглядеть Марину, и  я  пригрозил
ей указательным пальцем.
    -- Нужно предупреждать, когда у тебя гости?
    --  Девочке  захотелось сделать сюрприз, -- возразил Гунько.
Затем улыбка сползла с его  лица,  уступив  место  озабоченному
выражению. -- Однако, я смотрю, ты не очень-то удивлен.
    В   этот   момент   в   холле   показался  мой  арьергард  с
"калашниковыми".
    -- Я тоже давний любитель сюрпризов, -- проговорил я.
    Трудно сказать, как повел бы себя Гунько, но  азиат  тут  же
швырнул  пистолет  на  пол и поднял вверх руки. Гунько пришлось
последовать его примеру. Их связали и усадили рядышком в  2  из
1-2-3.
    Я  подошел  к  оцепеневшей Марине и с наслаждением врезал ей
кулаком в подбородок. Я тебе покажу мужчинку!  Собрав  по  пути
торшер,  этажерку  и  настольную  вазу,  она  завалилась в угол
комнаты. Через мгновение оттуда послышались громкие рыдания.
    Мы  с  охранниками  тщательно  обследовали   всю   квартиру,
убедившись,  что  в  ней  больше  никто  не  прячется и что наш
сюрприз в этой череде сюрпризов является последним. После  чего
Блондин  позвонил по радиотелефону. Мы расселись в произвольном
порядке и принялись ждать.  Через  несколько  минут  в  холл  в
сопровождении Бондо спустилась Лили.
    Окинув  взглядом помещение, Лили сразу же направилась в угол
и ударила Марину ногой. Та заголосила еще громче.
    -- Где остальные члены банды? -- спросила ее Лили.
    -- Я не знаю, -- сквозь рыдания отозвалась Марина.
    -- Ты мне ответишь за Пью, -- зловеще прошипела Лили и снова
ударила Марину ногой. -- Сполна ответишь.
    -- За какого Пью?! -- в истерике закричала Марина. --  Я  не
знаю никакого Пью!
    -- Молчи, стерва!
    В этот момент зазвонил телефон.
    --  Возьми  трубку, -- тут же сориентировалась Лили. -- Если
это Гуриели или кто-то другой, скажи, что с Крайским  покончено
и дружки твои уже ушли. Прекрати плакать, стерва!
    Марина  вытерла  рукой  слезы  и  подошла  к аппарату. Бондо
протянул ей трубку.
    -- Гоча, освободи  нас!  --  неожиданно  заорала  та.  Бондо
мгновенно   перерезал   ножом  телефонный  провод,  но  это  не
произвело  на  Марину  ни  малейшего  впечатления.   --   Гоча,
миленький! Ну, пожалуйста! Я не хочу здесь больше оставаться! Я
хочу  уехать!  Они  меня  бьют!  --  Обрубок шнура, торчащий из
трубки, болтался у Марины  перед  самым  носом,  но  она  этого
совершенно  не  замечала.  Бондо  ударил  ее  в  челюсть, и она
отлетела назад в угол, но трубку из  рук  не  выпустила  и  все
продолжала кричать: -- Ну Гоча! Ну миленький! Ну, пожалуйста!
    Охранники Лили взялись за Гунько и азиата, и азиат мигом все
выложил.  Оказалось,  что  оставшиеся четыре человека находятся
все там же на Пауль-Людвиг-Штрассе 54. Поначалу я удивился,  но
затем вспомнил пассаж Джаича по поводу того, что, дескать, если
"они  знают,  что  мы  знаем,  что  они знают", где мы до этого
находились, они никогда не будут нас там разыскивать, поскольку
уверены, что мы там больше ни за что не появимся. Видимо,  Гоча
Гуриели размышлял приблизительно так же.
    --  Кто вам дал наводку на людей, которых вы взорвали вместе
с домом? -- спросила Лили. -- эта сука не могла ничего знать  о
них.
    --  Это  все  Гуриели!  --  прокричал  азиат.  --  Ему стало
известно, что те начали наводить справки, кому принадлежит наша
хаза в районе Ванзее.
    Гунько молчал.
    -- Где моя собака?  --  спросил  я  у  него,  но  он  только
нахально мне улыбнулся.
    До   Марины,   наконец,   дошло,   что   кричать   в  трубку
бессмысленно, и она отбросила ее в сторону.
    -- Я не хотела, -- заголосила она. -- Гоча сказал, что  есть
классный парень с деньгами и что если я буду паинькой, то скоро
унаследую все его состояние. И дал мне его адрес...
    --  Пойдем, Крайский, -- сказала Лили и повернулась к Бондо.
-- А вы поторапливайтесь.
    Когда мы спускались в лифте, я поинтересовался, какая участь
ожидает этих троих. Она ответила, что я ее плохо знаю, иначе бы
не спрашивал.
    -- Ближе, чем Пью, у меня никого не было. Это  сыскное  бюро
--  игрушка,  которую  я  преподнесла  ему  в подарок. Теперь я
никого не пощажу.
    Из ее слов следовало, что, поскольку Пью Джефферсона  больше
нет  в  живых,  сыскное бюро в ближайшем будущем прекратит свое
существование. Однако ожидаемого душевного под®ема  в  связи  с
этим обстоятельством я не испытал.
    Мы вышли из под®езда и сели в машину.
    --  Как  там Ада Борисовна и Тигран Ваграмович? -- спросил я
чтобы хоть как-то разрядить напряженную тишину.
    Она не ответила.  


  Далее события развивались следующим образом.
    БМВ встал на опушке леса в какой-то сотне метров от дома !54
по Пауль-Людвиг-Штрассе. В нем остались я  и  Лили.  Блондин  с
радиотелефоном в одной руке и "Макаровым" в другой засел у края
дома  так,  чтобы  полностью  контролировать  внутренний двор с
теннисным кортом. Потом  во  двор  со  стороны  улицы  ворвался
микроавтобус   без  опознавательных  знаков.  По  нему  тут  же
принялись палить  из  израильских  автоматов  "узи".  Пользуясь
микроавтобусом  как  прикрытием,  Чарли,  Ева  и Миксер открыли
ответный огонь  по  окнам,  мигом  превратив  стекла  в  мелкое
крошево. После этого они закидали дом гранатами.
    "Узи"  смолкли.  Тогда  из  микроавтобуса  выскочил  Бондо с
фауст-патроном в руках и взорвал дверь. Внутри  они  обнаружили
трупы  двоих мужчин интеллигентного вида. Они лежали в комнатах
второго  этажа  в  дорогих  костюмах  с  галстуками,  сжимая  в
коченеющих  руках "узи". Третий, неопределенного возраста, весь
в татуировках, еще был  жив,  однако  истекал  кровью.  У  него
попытались  выяснить,  где Гуриели, но он уже не мог говорить и
через пару минут скончался. А самого Гуриели так и не нашли. То
ли он хорошо спрятался в доме, а искать его не было времени  --
ведь  в  любую  секунду могла нагрянуть полиция, -- то ли успел
сбежать заблаговременно,  поскольку  Блондин  не  видел,  чтобы
кто-то  выбирался из дома на контролируемом им участке. В любом
случае  нужно  было   спешить.   Лили   дала   отбой.   Блондин
присоединился  к  остальным,  во  двор  на другом микроавтобусе
|в®ехал Грач, все быстро в него уселись и через мгновение возле
буквально вывернутого наизнанку дома никого не было..
    Уехали и мы с Лили. Впервые я видел охранников "Гвидона"  за
работой  и  могу  засвидетельствовать,  что  никому из них Лили
денег зря не платит.  


  Последующие  дни  прошли  в  тщетных  поисках  Гуриели.  Лили
связалась  с  нашим  представительством  в Маями и потребовала,
чтобы в Гондурас немедленно был послан человек  с  целью  сбора
интересующих  нас  сведений  о Ромуальдо Нуньесе. Однако ничего
заслуживающего внимания ему разведать не  удалось.  Тогда  Лили
распорядилась,  чтобы наняли профессионального детектива. Тому,
видимо, удалось продвинуться дальше, поскольку он был обнаружен
мертвым: зарезан ночью в гостиничном номере.
    -- Я еще удивляюсь, как тебя здесь не прикончили, -- сказала
мне в тот день Лили.
    Очевидно, я должен был расценивать ее слова как похвалу.
    Расселились мы в различных отелях Берлина, причем  я  выбрал
"Черчилль"  в  память  об  Изабель. Через день Горбанюк получил
известие из Парижа: госпожа Изабель Демонжо не возражает, чтобы
ее  домашний   адрес   сообщили   господину   Аладдину.   Адрес
прилагался.  Так  что  я  бы  мог,  разумеется, ей написать, но
предпочел раскошелиться на телефонный звонок.  Поблагодарил  за
доверие  и  вкратце рассказал о том, что произошло за последнее
время.
    -- Имей в виду, Гуриели еще жив. Наверняка  он  доложит  или
уже доложил Ромуальдо Нуньесу о твоем участии.
    Последовало долгое молчание.
    -- Ты меня слышишь? -- поинтересовался я.
    -- Да, -- сказала она. -- Спасибо за предупреждение.
    Несколько раз в представительство наведывалась фрау Сосланд,
но я  оттягивал  свою встречу с ней. Конечно, я бы мог заявить,
что дело, в целом, закончено и они  могут  спать  спокойно.  Но
ведь  Гуриели-то  был  еще  не обезврежен. Этот чертов Гуриели!
Кстати, приз за лучшую мужскую  роль  в  Каннах  он  так  и  не
получил.  А  жаль, иначе можно было бы пристрелить его в момент
вручения.
    Позвонил Пауль фон Лотманн и  сообщил,  что  Михаэля  Крона,
Отто  Горовица  и  Анатолия  Косых  убили тем же оружием, что и
Фридриха Бенеке, а именно -- пистолетом прапорщика Никодимова.
    -- Видите, я исполнил свое обещание, -- с гордостью  отметил
он.
    Говорил  он  с  Горбанюком, и тот горячо поблагодарил его от
нашего  с  Джаичем  имени.  Сам  Джаич  все  еще  находился   в
реанимационном отделении, и к нему не пускали.
    Затем  позвонил  Вилли  Гройпнер и сказал, что от Изабель из
Парижа пришел для меня факс. Это было письмо, и я  привожу  его
здесь целиком:


  "Я  думаю,  тебе  будет  приятно  получить  привет из Парижа.
Когда-нибудь ты обязательно должен приехать сюда,  и  я  покажу
тебе  этот  чудесный город. Если, разумеется, к тому времени ты
застанешь меня целой и невредимой.
    А теперь к делу. Как я уже рассказывала, моя мама много  лет
была   компаньонкой   русской  графини.  Фамилия  графини  была
Телегина. За это время мама успела хорошо выучить русский  язык
и,  когда  Телегина окончательно состарилась, ежевечерне читала
ей вслух русскую литературу: Пушкина,  Толстого,  Достоевского,
Тургенева.  Я  тоже  росла  в  этом  доме,  понимала  русский и
присутствовала почти при всех чтениях. Тургенев меня и доконал.
Конечно, не он сам, а созданные им образы романтических русских
женщин. Правда, тех  тянуло  к  бунту,  к  революции,  но  ведь
революция   --   то   же   преступление.   И  меня  потянуло  к
преступлению...
    Собственно, точнее будет сказать, что  потянуло  меня  не  к
преступлению, как таковому, а к сильной, неординарной личности,
способной   на  преступление.  Первым  из  подобных  людей  мне
повстречался Барри Амарандов.  Произошло  это  тоже  в  доме  у
графини.  Она  любила людей искусства, особенно людей искусства
из России, и к ней частенько захаживали те  из  них,  кто  имел
возможность вырваться из Союза. Кстати, Гоча Гуриели тоже бывал
там.
    В  ту  осень  мне  только  исполнилось  восемнадцать. Он был
намного старше меня, но  это  тоже  казалось  романтичным.  Мой
Барышников!  Мой  Нуриев!  Я  была  без  ума  от  его танцев. В
особенности мне нравился "Танец Шамана", который  сохранился  в
его  репертуаре  до самого конца. Я рада, что присутствовала на
его последнем концерте...
    Так вот, он несколько  раз  намекнул,  что  ищет  на  Западе
оптового  покупателя  на  русские  иконы  и  другие антикварные
ценности, но чтобы этот  покупатель  мог,  естественно,  хорошо
заплатить.  И  я разыскала Романа Нуса, тоже выходца из России,
который тогда собственных больших денег не имел, но пользовался
доверием серьезных гангстеров из Америки. Так все  и  началось.
Барри   удалось  хорошо  поставить  дело,  культурные  ценности
транспортировались не только им самим, но и другими участниками
его группы. Я назвала ее "Фокстрот",  поскольку  мне  нравилось
танцевать  с  Барри именно этот танец. Чуть позже он рассказал,
что  начинает   ощущать   в   себе   способность   к   каким-то
замечательным,  необычным  действиям.  К  примеру,  мог погнуть
взглядом  вилку,  открыть  замок  без  помощи  ключа  или  даже
рассказать  о том, какая поломка у электроприбора, совершенно к
нему не притрагиваясь.
    Дела у них  шли  все  лучше  и  лучше.  Роман  Нус  сделался
Ромуальдо   Нуньесом   и   вошел   в   руководство  влиятельной
гангстерской организации. Я стала им больше  не  нужна,  и  тут
выяснилось,  что  Барри  ко  мне  совершенно безразличен. Потом
началась перестройка, железный занавес пал, и они лишились  той
монополии,  какую  имели,  занимаясь контрабандой антиквариата.
Ведь раньше  через  них  шло  процентов  восемьдесят  незаконно
вывозимого  из  страны.  Как  я  понимаю, Ромуальдо в синдикате
отвечает именно за  эту  статью  дохода,  от  него  потребовали
действий,  и  он  пришел  в  бешенство.  И заставил действовать
Дервиша и остальных.
    Ты разгадал ребус с Дервишем и злым волшебником  из  далекой
страны  Маргиб.  Но  все же, думаю, не догадался о главном: что
такое волшебная лампа и что случается с джином -- рабом  лампы,
-- когда владелец теря