ьно привыкал к мысли о том, что он больше уже никогда
не  наденет  ремень кобурою справа. Спасибо  омарам.  волей-
неволей пришлось стать левшой.

     --- Ну и как оно? --- спросил он еще раз.

     На этот раз она рассмеялась.

     ---  Роланд, этот вонючий ремень держится  лучше  и  не
бывает. Так мы что будем делать: стрелять или сидеть  тут  и
слушать этот вороний концерт в поднебесье?

     Ощущение было такое, как будто под кожей шевелятся тонкие и
колючие пальчики. Роланд напрягся. Наверное, Корт чувствовал
то  же  самое,  несмотря  на всю его грубость  и  всегдашнее
непробиваемое  выражение.  Ему хотелось,  чтобы  у  нее  все
получилось...  ему  было нужно, чтобы у нее  получилось.  Но
показывать   этого  было  нельзя.  Это  могло   привести   к
катастрофе.

     ---  Повтори  мне  еще раз, Сюзанна,  что  мы  с  тобой
проходили.

     Она вздохнула, притворившись рассерженной... но когда она
заговорила,  насмешливая ее улыбка стерлась  сама  собой,  а
красивое  темнокожее лицо стало серьезным. И из  ее  уст  он
снова  услышал древний катехизис, и слова его были новы.  Он
никогда  раньше  не  думал, что ему доведется  услышать  эти
слова от женщины. Но как естественно они звучали... и  в  то
же время как-то странно6 едва ли не угрожающе.

     ---  "Я  целюсь не рукою; та, кто целится рукою, забыла
лицо своего отца".

     "Я целюсь глазом".

     "Я  стреляю не рукою; та, кто стряет рукою, забыла лицо
своего отца".

     "Я стреляю рассудком".

     "Я убиваю не выстрелом из револьвера..."

     Она   запнулась   и  указала  на  камушки,   блистающие
вкраплениями слюды.

     --- Я не буду никого убивать... это же просто камешки.

     Ее  выражение  --- чуть надменное, чуть шаловливое  ---
говорило  о  том, что она ждет, когда Роланд начнет  на  нее
сердиться.  может  быть, он придет даже  в  ярость.  Однако,
Роланд  и  сам  когда-то испытывал то,  что  она  переживала
сейчас;  он не забыл, что стрелки-новички обычно капризны  и
горячи,  постоянно на нервах и способны огрызнуться в  самый
неподходящий  момент...  и  он  открыл  в  себе  неожиданные
способности.  Он понял, что может учить. И более  того,  ему
нравится учить. Иногда Роланд ловил себя на мысли о том, что
он  задается вопросом: а как было с Кортом --- так  же?  Да,
наверное, так же.

     Теперь вороны стали хрипло кричать и из чащи леса. Роланд
машинально  отметил, что теперь крики их стали тревожными  и
больше не походили на вопли ссорящихся пернатых: похоже,  их
что-то  вспугнуло. Однако, ему сейчас было чем  занять  свои
мысли,  чтобы думать еще и о том, что могло напугать  ворон,
так  что он просто переключился и вновь сконцентрировал  все
внимание  на Сюзанне. Сейчас нельзя расслабляться, иначе  он
рисковал нарваться еще на одну, на этот раз не столь игривую
колкость. И кого надо будет за это винить? Кого же,  как  не
учителя?  Разве не он учил ее огрызаться и показывать  зубы?
Учил  их  обоих?  Разве в этом он весь,  стрелок  ---  вдруг
взбрыкнуть, сорвать пару шагов строгого ритуала и  переврать
несколько стройных нот катехизиса? Разве он (или она) --- не
сокол  в  человеческом  обличии, натасканный  на  то,  чтобы
клевать по команде?

     --- Нет, --- сказал он, --- это не камни.

     Она приподняла бровь и снова заулыбалась. Теперь, когда
она поняла, что он не станет орать на нее, как это частенько
случалось, когда она капризничала или делала что-то не  так,
замешкавшись,  в  ее глазах снова мелькнул этот  насмешливый
блеск   ---   солнечный  зайчик  на   стали,   ---   который
ассоциировался у Роланда с Деттой Уолкер.

     ---  Правда?  ---  насмешка в голосе  у  нее  была  по-
прежнему  добродушной, но Роланд чувствовал: если сейчас  он
даст  ей  малейшее послабление, насмешка ее станет  злобной.
Она  уже  вся  напряглась, возбудилась  и  начала  выпускать
коготки.

     --- Да, это не камни, --- также с насмешкой ответил он,
опять  улыбаясь,  но  теперь улыбка его стала  суровой.  ---
Сюзанна, ты помнишь белых мудофелов?

     Ее улыбка стала стираться.

     --- Белых мудофелов из Оксфорд-Тауна?

     Улыбка ее погасла.

     ---  Ты помнишь, что эти белые мудаки сотворили с тобой
и твоими друзьями?

     ---  Это  была не я, --- отозвалась она, ---  а  другая
женщина. --- Но в глазах у нее застыло угрюмое выражение. Он
не  любил,  когда  она так смотрела, и в  то  же  время  ему
нравился  этот взгляд. Это был правильный взгляд, говоривший
о том, что растопка уже разгорелась и скоро займутся большие
поленья.

     --- Да. Это была другая. Нравится это тебе или нет, там
была  Одетта Сюзанна Холмс, дочь Сары Уолкер Холмс.  Не  ты,
кто  ты  есть  теперь,  а  ты, кем ты  была  тогда.  помнишь
пожарные шланги, Сюзанна? Помнишь их золотые зубы. Ты видела
их, как они сверкали, когда тебя и твоих друзей поливали  из
шлангов в Оксфорде? Как сверкали их зубы, когда они хохотали
над вами?

     Она им рассказывала об этом и еще о многом --- в долгие-
долгие ночи, пока догорал костер. Стрелок понимал далеко  не
все,  но  он  все  равно  слушал ее  внимательно.  Слушал  и
запоминал. В конце концов, боль --- это то же орудие. Иногда
--- самое лучшее.

     ---  Что с тобой, Роланд? С чего это вдруг ты решил мне
напомнить весь этот вздор?

     Теперь угрюмые ее глаза загорелись опасным огнем. Роланд
вспомнил  Алана, когда неизменно добродушного  Алана  что-то
все-таки выводило из себя.

     ---  Камни  --- это те люди, --- сказал он  мягко.  ---
Которые  заперли  тебя в камере, где ты обмочилась.  Люди  с
собаками  и  дубинками.  Которые  называли  тебя  черномазой
дырой.

     Он указал на камни, проведя пальцем слева направо.

     ---  Это  тот, кто ущипнул тебя за грудь и  рассмеялся.
Это  тот, кто сказал, что тебя надо раздеть и проверить,  не
прячешь ли ты чего в заднице. Вот это тот, кто обозвал  тебя
шимпанзе в платье за пять сотен долларов. Вон тот колотил по
колесам  твоей  коляски своей дубинкой, пока тебе  не  стало
казаться, что этот грохот сведет тебя с ума. Вон тот  назвал
твоего  друга  Лео  гомиком и хуесосом.  А  этот  последний,
Сюзанна, это Джек Морт.

     --- Да. Эти камни. Эти ублюдки.

     Теперь она задышала неровно и быстро, грудь ее судорожно
вздымалась и опадала под оружейным ремнем с наполненным  под
завязку  патронташем. Она больше уже не смотрела на Роланда.
Она  впилась  взглядом в камни с вкраплениями слюды.  Где-то
вдалеке  раздался  треск  --- упало  дерево.  В  небе  опять
завопили вороны. Погруженные в свою игру, которая больше уже
не была игрой, ни Роланд, ни Сюзанна этого не замечали.

     --- Да? --- выдохнула она. --- Правда?

     ---  Правда. А теперь повтори еще раз, что мы  с  тобой
проходили, Сюзанна Дин, и, смотри, больше не ошибись.

     На этот раз слова сорвались с ее губ, точно ледышки. Рука
ее  на  подлокотнике  инвалидной коляске  легонько  дрожала,
точно включенный двигатель, работающий на холостых оборотах.

     ---  "Я  целюсь не рукой; та, кто целится рукою, забыло
лицо своего отца".

     "Я целюсь глазом".

     --- Хорошо.

     --- "Я стреляю не рукой; та, кто стреляет рукой, забыла
лицо своего отца".

     "Я стреляю рассудком".

     --- Так было всегда, Сюзанна Дин.

     ---  "Я  уюиваю  не  выстрелом из револьвера;  та,  кто
выстрелом убивает, забыла лицо своего отца".

     "Я убиваю сердцем".

     ---  Тогда  УБЕЙ  их6  ради отца своего!  ---  закричал
Роланд. --- УБЕЙ ИХ!

     Правая ее рука сорвалась с подлокотника кресла и метнулась
молнией к кобуре. В мгновение ока левая ее рука опустилась и
легла  на  курок  ---  быстро и плавно, как  взмах  крылышка
колибри. Шесть раз прогремели выстрелы, прокатившись эхом по
долине,  и  на  вершине валуна остался  стоять  только  один
камушек из шести.

     В первое мгновение никто из них не произнес ни слова ---
похоже,  оба  они  затаили дыхание,  ---  пока  над  долиною
замирало  эхо.  Даже вороны притихли, по  крайней  мере  ---
пора, до поры.

     Стрелок нарушил гулкую тишину двумя бесстрастными, но в то же
время весьма выразительными словами:

     --- Очень хорошо.

     Сюзанна смотрела на револьвер у себя в руке, как будто видела
эту  штуку  впервые.  От  дула  верх  поднималась  тоненькая
струйка  дым, безупречно прямая в безветренной тишине.  Чуть
погодя  Сюзанна медленно засунула револьвер обратно в кобуру
у себя на груди.

     ---  Хорошо,  но  еще не отлично, ---  проговорила  она
наконец. --- Один раз я промазала.

     ---  Да?  ---  Роланд  подошел к валуну,  снял  с  него
оставшийся  камешек, сначала сам поглядел на него,  а  потом
бросил ей.

     Она поймала его левой рукой. Он с одобрением отметил, что
правую  она держит поблизости от кобуры. Она стреляла лучше,
чем  Эдди,  и у нее получалось естественнее, но именно  этот
урок  она усвоила все-таки не так быстро. Если б она была  с
ними во время той перестрелки в ночном клубе у Балазара, она
бы,  наверное, врубилась быстрее. Но теперь и она,  кажется,
научилась.  Она  пригляделась  к  камню  и  заметила   сбоку
бороздку глубиной почти в одну пятую дюйма.

     ---  Ты  его лишь зацепила, --- сказал стрелок, ---  но
все-таки  зацепила,  а  иногда большего  и  не  нужно.  Если
подрезать  противника, сбить ему прицел...  ---  Он  секунду
помедлил. --- Чего ты так на меня уставилась?

     --- А ты что, не знаешь? Ты правда не знаешь.

     --- Нет. Твой разум часто закрыт для меня, Сюзанна.

     В его голосе не было и намека на готовность защищаться,
и  Сюзанна раздраженно мотнула головой. Быстрые перепады  ее
настроения, выдававшие личность неординарную, иной  раз  его
раздражали  донельзя.  Его кажущаяся неспособность  скрывать
свои  мысли  --- он всегда говорил то, что думал ---  всегда
выводила  ее  из  себя. Она в жизни еще не встречала  такого
педанта.

     ---  Хорошо,  ---  вымолвила она.  ---  Я  скажу  тебе,
Роланд,  почему  я  так на тебя уставилась.  Потому  что  ты
гнусно  меня обманул. Ты сказал, что не станешь меня лупить,
что  ты  не  сможешь меня отдубасить, даже если я промахнусь
все шесть раз... но ты либо соглал, либо ты просто глупый, а
я  знаю, что ты не глупый. Ударить ведь можно и не рукою,  и
мы... наша раса... об этом знаем. Там, откуда я родом, у нас
был  один  стишок:  "Пусть  палки  и  камни  переломают  мне
кости...

     ---  ...  но  на  ваши  насмешки  мне  наплевать",  ---
закончил Роланд.

     --- Ну, мы немного не так говорим, но смысл тот же.  Не
важно,  как  именно  это  сказать. Но  то,  что  ты  сделал,
неспроста  называется "дать разнос". Ты меня ранил  словами,
Роланд...  и  ты,  глядя  сейчас мне  в  глаза,  будешь  мне
говорить, что ты не хотел ничего такого?

     Она выпрямилась в своем кресле, глядя на Роланда с этаким
непреклонным и яростным любопытством, и роланд еще подумал -
--  не  в первый раз, --- что белые мудофелы из мира Сюзанны
были  либо  отчаянными храбрецами, либо конченными идиотами,
раз  решились встать ей поперек дороги, и даже не важно, что
она  инвалид  на  коляске. А, побывав в ее мире,  Роланд  на
опыте убедился, что смельчаков там раз-два и обчелся.

     ---  Честно  сказать,  я не думал  об  этом.  Мне  было
плевать, больно тебе или нет, --- спокойно ответил  он.  ---
Ты  показала мне зубки и готовилась уже цапнуть, так что мне
пришлось  сунуть  тебе  в пасть палку.  И  это  сработало...
верно?

     На лице у нее застыло болезненное изумление.

     --- Ах ты гад!

     Вместо ответа он забрал у нее из кобуры револьвер, неловко
открыл барабан двумя пальцами, что остались на правой  руке,
и принялся перезаряжать его левой рукой.

     --- Из всех своевольных, высокомерных...

     ---  Тебе было нужно рассвирепеть и показать зубы,  ---
продолжал Роланд все тем же бесстрастным тоном. --- Если  бы
этого не случилось, ты бы точно промазала... со своими рукою
и  револьвером вместо, глаза, рассудка и сердца.  Разве  это
обман?  Разве  в  высокомерии дело?  Думаю,  нет.  По-моему,
Сюзанна,  из нас двоих этого высокомерия больше в тебе.  По-
моему,  это  ты,  а не я, больше склонна к обману  и  всяким
вывертам. И меня это не задевает. Даже наоборот. Стрелок без
зубов --- не стрелок.

     --- Черт возьми, никакой я не стрелок!

     Он пропустил ее реплику мимо ушей; он мог позволить себе
эту  роскошь.  Если  она --- не стрелок,  то  он  тогда  ---
козлик.

     ---  Если  бы мы тут в игрушки играли, я бы и вел  себя
соответственно. Но мы не играем. Мы...

     Он  поднес левую руку к виску и на мгновение умолк. Она
заметила, что кончики пальцев его дрожат.

     --- Роланд, с тобой все в порядке?

     Он  медленно опустил руку, вставил целиндр на  место  и
опустил револьвер обратно в ее кобуру.

     --- Да, все нормально.

     ---  Нет, не нормально. Я не раз уже замечала.  И  Эдди
тоже.  Это  все началось почти сразу же, как мы  свернули  с
пляжа. Что-то с тобой не так. И по-моему, оно прогрессирует.

     --- Все со мной так.

     Она  протянула руку и прикоснулась к его руке. Ее  гнев
остыл,  по  крайней  мере --- пока. С  серьезным  видом  она
заглянула ему в глаза.

     ---  Мы  с Эдди... это не наш мир, Роланд. Без тебя  мы
здесь  погибнем.  У нас есть твои револьверы,  и  мы  теперь
можем  стрелять,  ты  нас научил,  но  мы  все  равно  здесь
погибнем. Мы... ты нам нужен. Так что скажи мне, пожалуйста,
что не так. Дай нам попытаться помочь тебе.

     Роланд был из тех людей, которые неспособны проникнуть в себя
до  предельных глубин, чтобы понять себя до конца,  впрочем,
он  никогда  к  этому и не стремился; ему  было  чуждо  само
понятие самосознания (не говоря уже о самоанализе). Его путь
---   путь   действия:  быстренько  справиться   со   своими
инстинктами,  механизм  которых оставался  всегда  для  него
загадкой,  и,  как говорится, вперед --- на  мины.  Из  всех
троих  он  был  наиболее безупречно "скроен",  человек,  чья
глубинная    романтическая   сердцевина    скрывалась    под
незатейливой упаковкой инстинкта и прагматизма. Вот и сейчас
он   быстренько  заглянул  в  себя,  прислушался  к   своему
инстинкту  и  решил рассказть ей все. Да,  с  ним  творилось
неладное. В самом деле. Что-то с ним было не так ---  с  его
рассудком.  Что-то столь же простое, как и его бесхитростная
натура, и столько же странное, как и жуткая жизнь скитальца,
которую он принужден был вести из-за этой своей натуры.

     Он открыл было рот, собираясь сказать: Я скажу тебе, что
не  так, Сюзанна. В трех словах. Я схожу с ума, --- но  тут,
со  скрежещущим треском, в лесу повалилось еще одно  дерево.
На  этот  раз --- ближе к поляне, и теперь Роланд с Сюзанной
не были заняты поединком двух воль, замаскированным под урок
стрельбы.  Они оба услышали треск падающего ствола,  хриплые
крики  ворон, и оба отметили про себя тот факт,  что  дерево
упало совсем близко от их лагеря.

     Сюзанна бросила взгляд в направлении звука.

     ---  Эдди! --- проговорила она, уставившись на  стрелка
широко распахнутыми, испуганными глазами.

     И  тут вдруг из зеленой твердыни леса донесся вопль ---
громогласный крик ярости. Упало еще одно дерево,  потом  ---
еще. Шум поднялся такой, как будто там строчили из миномета.
Сухой лес, сказал себе Роланд. Мертвые деревья.

     --- Эдди! --- на этот раз она закричала. --- Я не знаю,
что  это, но оно рядом с Эдди! --- Сюзанна схватилась руками
за колеса своей коляски и принялась ее разворачивать, тяжело
преодолевая сопротивление почвы.

     ---  Нет  времени. --- Роланд подхватил ее  подмышки  и
снял с коляски. Ему и раньше не раз приходилось тащить ее на
себе  ---  и ему, и Эдди, --- в тех местах, где нельзя  было
проехать на инвалидной коляске, но она все равно поразилась,
в  который  раз,  его сверх®естественно  быстрой  и  жесткой
скорости. Вот она сидит у себя в коляске, заказанной в конце
1962   в  лучшей  нью-йоркской  ортопедической  клинике,   а
буквально  через секунду --- уже восседает на  шее  Роланда,
точно  этакая деваха на стадионе, подающая сигнал к овациям,
сжимая  крепкие бедрами его шею, а он, сцепив руки в  замок,
поддерживает  ее  за  поясницу.  Он  побежал  вперед,  шурша
подошвами  по  усыпанной хвоей земле,  точно  между  следами
колес от ее коляски.

     ---  Одетта! --- В минуту стресса Роланд, сам  того  не
сознавая,  обратился  к ней по имени,  под  которым  впервые
узнал  ее.  ---  Только  не вырони револьвер!  Во  имя  отца
своего!

     Теперь он несся, лавируя среди деревьев. Паутина теней и
пятна  солнечного света сменялись на лицах у них в подвижной
мозаике.  Дорога  лежала  под  гору.  Сюзанна  левой   рукой
отбивалась от ветвей, норовящих спихнуть ее с плеч  Роланда,
а правую держала на рукояти древнего револьвера.

     Миля, твердила она себе. Долго оно, пробежать милю?  Да
еще  если  нестись  сломя  голову? Наверное,  недолго,  если
только  он не навернется на этих иголках... но, может  быть,
все равно слишком долго. Господи, только бы с ним ничего  не
случилось... с моим Эдди...

     И как бы в ответ на ее безмолвные призывы снова раздался
рев  невидимого пока зверя. Оглушительный, точно гром. Точно
рок.



        2



     Он  был  самым громадным созданием в этом краю, который
когда-то  носил  название Больших Западных  Лесов,  и  самым
древним.   Исполинские  вязы  в  долине  были   всего   лишь
тоненькими черенками, когда медведь явился сюда из  туманных
пределов Внешнего Мира, точно жестокий скиталец-король.

     Когда-то в Западных Лесах жили люди, Древние (это на их
поселения  в  долине  набредал Роланд  в  течение  последних
недель), но они все бежали отсюда в страхе перед исполинским
бессмертным медведем. Когда Древние обнаружили,  что  у  них
появился  незваный сосед в этом краю, куда они  тоже  пришли
издалека,  они  попытались  его убить,  но  стрелы  их  лишь
раз®ярили  зверя, не причинив ему никакого ощутимого  вреда.
Но,  самое страшное, он, в отличие от других лесных  тварей,
отнюдь  не  пребывал в неведении относительно  того,  откуда
исходят его боль и муки --- он был умней даже хищных  котов,
что  обитали в песчаных холмах на западе. Этот медведь знал,
откуда исходят стрелы. Он знал. И за каждую отметину в плоти
под  своею косматой шкурой он лишал жизни троих-четверых,  а
то  и с полдюжины Древних: женщин, если ему удавалось до них
добраться,  если  же не удавалось, тогда ---  детей;  их  же
воинами  зверь откровенно пренебрегал, и то было  предельное
унижение для людей.

     И  вот, когда Древние поняли его истинную природу,  они
прекратили  попытки  его  убить, ибо  то  был  не  зверь,  а
воплощенный демон... или тень божества. Они назвали его Миа,
что  на  их языке означало: "мир под покровом мира".  И  вот
теперь,  ростом в семьдесят футов, могучий зверь  ---  после
восемнадцати, если не больше, столетий безраздельного своего
правления  в  Западный  Лесах, --- он  умирал.  Быть  может,
причиной  тому явился крошечный, микроскопический  организм,
который  проник  в его тело вместе с едою или  питьем;  быть
может,  время  и  возраст взяли свое; но  скорее  всего  ---
причиной  явилось и то, и другое. Впрочем,  причина  уже  не
важна,  важен  ее  результат: размножающаяся  в  невероятною
скоростью  колония паразитов, опустошающих  его  легендарный
мозг.  После стольких веков его рассчетливый жесткий  ум  не
выдержал, и Миа лишился рассудка.

     Медведь снова почуял людей, которые вторглись в его заповедный
лес;  он  здесь царил, на безбрежных его просторах, но  если
что-то  случалось действительно важное на территории царства
Миа,  очень  скоро он узнавал об этом. На этих людей  он  не
стал нападать, он просто ушел подальше от них. Не потому что
боялся, а потому, что ему не было дела до них, как, впрочем,
и им --- до него. Но тут за дело вз