о ждать.
     Наконец, служанка вернулась, улыбнулась и изрекла:
     - Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке.
     Я пошел за ней: три лестничных пролета вверх, а затем по коридору  мимо
двух закрытых дверей.  Третья слева была  открыта, и служанка  остановилась,
приглашая войти. Я остановился на пороге.
     Как и в  любой другой библиотеке,  повсюду здесь были  книги. На стенах
висели три картины - два пейзажа и одна марина. Пол застлан тяжелым  зеленым
ковром.  Рядом  с  большим  столом  стоял  столь  же  большой  глобус, с его
поверхности на  меня смотрела  Африка. Позади  стола и  глобуса во всю стену
протянулось окно со стеклом по меньшей мере восьмисантиметровой толщины.  Но
остановился на пороге я не поэтому.
     На  женщине,  сидевшей  за  столом,  было  платье цвета морской волны с
глубоким вырезом  спереди, у  нее были  длинные волосы  в локонах,  по цвету
напоминающие  нечто  среднее  между  закатными  облаками  и пламенем свечи в
темной комнате, а  ее глаза я  это чувствовал, знал,  за большими очками,  в
которых  она,  по-моему,  не  нуждалась,  светились такой же голубизной, как
озеро  Эри  в  три  часа  пополудни  ясным  летним  днем.  Цвет же ее сжатых
коралловых губ удивительно гармонировал с  волосами. Но все же и  не поэтому
я остановился на пороге.
     Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая.
     Я вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке.
     - Привет.
     - Садись, - ответила  она, указывая рукой на  стул с высокой спинкой  и
подлокотниками, как раз такой, что в нем можно было удобно развалиться.
     Я сел, и она принялась внимательно изучать меня.
     - Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.
     - Я тоже. Как поживаешь?
     -  Спасибо,  хорошо.  Должна  сознаться,  что  не  ожидала увидеть тебя
здесь.
     - Знаю, - чуть иронически ответил я, - но я здесь, чтобы  поблагодарить
тебя за сестринскую заботу и ласку.
     С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию.
     В эту  минуту в  комнату вошла  собака ирландский  волкодав, -  который
дошел до самого стола и плюхнулся рядом с ним на пол.
     - Вот именно, - ответила она с  той же иронией, - это самое малое,  что
я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.
     -   Обещаю   тебе,   что   в   будущем   я   буду  принимать  все  меры
предосторожности.
     Я понятия не имел, в какие игры  мы играем, но так как и она  не знала,
что я этого не знаю, я решил выудить из нее что только возможно.
     -  Я  подумал,  что  тебе  будет  небезынтересно,  в  каком  я   сейчас
состоянии, потому и пришел.
     - Да, - ответила она. - Ты что-нибудь ел?
     - Позавтракал, два часа тому назад.
     Она  позвонила  служанке  и  приказала  накрыть  стол.  Затем осторожно
обратилась ко мне.
     -  Я  так  и  думала,  что   ты  сам  выберешься  из  Гринвуда,   когда
поправишься.   Правда,  я  не  ожидала,  что  это  будет  так скоро и что ты
явишься сюда.
     - Знаю. Потому-то я и пришел.
     Она предложила  мне сигарету,  и я  вежливо сначала  дал прикурить  ей,
потом закурил сам.
     -  Ты  всегда  вел  себя   неожиданно,  сказала  она  после   несколько
затянувшейся паузы. - Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю,  что
ты что-нибудь выгадаешь сейчас.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     -  Ставка  слишком  высока  для  блефа,  а  мне  кажется, что ты именно
блефуешь,  явившись  ко  мне  вот  так  запросто. Я всегда восхищалась твоей
смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.
     Корвин? Запомним это наряду с "Кори".
     -  А  может  и  не  знаю,  -  ответил  я. Ведь на некоторое время я был
выключен из игры, верно?
     - Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?
     - Просто еще не успел.
     Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.
     - Странно. Но возможно.  Не верится, но возможно.  Может быть, ты и  не
врешь.   Может  быть.  И  я  попробую  тебе  поверить  сейчас.  И  если   ты
действительно не врешь,  то ты поступил  очень умно и  к тому же  обезопасил
себя. Дай мне подумать.
     Я затянулся сигаретой, надеясь, что  она скажет еще что-нибудь. Но  она
молчала, думая о своем  участии в этой игре,  о которой я ничего  не знал, с
игроками, которые  были мне  неизвестны, и  о ставках  в которой  я не  имел
никакого понятия.
     - Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем.
     - Да. Знаю. Но  ты слишком умен, поэтому  говорить это может слишком  о
многом. Подождем. Тогда увидим.
     Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?
     К  этому  времени  нам  принесли  бифштексы  и  кувшин пива, так что на
некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные  замечания
и тонко намекать на то, о  чем не имел ни малейшего представления.  Бифштекс
был  прекрасный  -  розовый  внутри,  сочный,  и  я  смачно захрустел свежим
поджаренным хлебом, запивая  всю эту роскошь  большим количеством пива.  Она
засмеялась,  нарезая  свое  мясо  маленькими  ломтиками  и  глядя,  с  какой
жадностью я поглощаю пищу.
     - Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин, - сказала  она.
- И это одна из  причин, по которой мне так  не хотелось бы, чтобы ты  с ней
расстался.
     - Мне тоже, - пробормотал я.
     И пока  я ел,  я представил  себе ее.  Я увидел  ее в  платье с большим
вырезом на груди, зеленом, как  может зеленеть только море, с  пышной юбкой.
Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда  была
двухцветная - черная и серебряная, и...
     Видение  исчезло.  Но  то,  что  я  сейчас вспомнил, было правдой, моим
прошлым, в этом я  не сомневался, и про  себя я выругался, что  помню только
часть этой правды.  Что она говорила  мне там, тогда,  Когда звучала музыка,
все танцевали и слышались странные голоса?
     Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение.
     - Я вспоминаю одну ночь, - сказал  я, - когда ты была вся в  зеленом, а
я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка...
     На лице ее появилось слегка мечтательное выражение, щеки порозовели.
     - Да, - ответила она,  - Какие прекрасные были тогда  времена... Скажи,
ты действительно ни с кем еще не связался?
     - Честное слово, - сказал я.
     Что бы это ни значило.
     - Все стало значительно хуже, -  сказала она. - И в Тени  сейчас больше
ужасов, чем даже можно себе представить...
     - И?
     - Он все в тех же заботах, - закончила она.
     - О.
     -  Да,  -  продолжала  она,  -   и  ему  хотелось  бы  знать,  что   ты
намереваешься делать.
     - Ничего.
     - Ты хочешь сказать?
     - По крайней мере,  сейчас, - поспешно добавил  я, потому что глаза  ее
слишком уж широко открылись от изумления,  - до тех пор, пока точно  не буду
знать, в каком положении находятся сейчас дела.
     - А-а.
     Мы доели наши бифштексы и  допили пиво, а кости отдали  собакам. Второй
ирландский  волкодав  зашел  в  комнату  незадолго  до этого и тоже улегся у
стола
     Потом  мы  пили  кофе,  маленькими  глоточками,  и  я  почувствовал  по
отношению к ней  самые настоящие братские  чувства, которые, однако,  быстро
подавил.
     - А как дела у других? - наконец спросил я.
     Ведь  такой  вопрос  ни  к  чему  меня обязывал, а звучал он достаточно
безопасно.
     На минуту я  испугался, что она  спросит меня, кого  я имею в  виду. Но
она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:
     -  Как  всегда,  пока  ничего  нового  не слышно. Возможно, ты поступил
мудрее всех. Но как можно забыть... все величие?..
     Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении.
     - Нельзя, - ответил я. - Просто невозможно.
     Засим  последовало  долгое  и  неуютное  для меня молчание, разрушенное
вопросом.
     - За что ты ненавидишь меня? - спросила она.
     - Что за  ерунда, - ответил  я. - Ведь  что там ни  говори, как я  могу
тебя ненавидеть?
     Это,  казалось,  пришлось  ей  по  душе,  и  она обрадованно обнажила в
улыбке белые зубы.
     - Хорошо. И спасибо  тебе большое, - сказала  она. - Кем бы  ты ни был,
но ты настоящий джентльмен.
     Я поклонился и расшаркался.
     - Ты вскружишь мне голову.
     - Ну, что там ни говори, а это навряд ли.
     И я почувствовал себя неуютно.
     Ненависть и  ярость вновь  пробудились во  мне, и  я подумал,  знает ли
она, против кого  они могут быть  направлены. Я чувствовал,  что знает, и  с
трудом удерживался от желания спросить ее об этом в лоб.
     - Что ты думаешь  делать? - спросила она  в конце концов, и  мне ничего
не оставалось, как туманно ответить:
     - Ну, конечно, ты ведь мне не веришь...
     - Как мы можем тебе верить?
     Я решил запомнить это "мы".
     - Вот  видишь. Так  что в  настоящее время  я просто воспользуюсь твоим
покровительством, и буду только рад  жить здесь, где тебе не  составит труда
не выпускать меня из виду.
     - А дальше?
     - Дальше? Там видно будет.
     - Умно,  очень умно,  - сказала  она. -  И ты  ставишь меня  в неловкое
положение.
     (Честно  говоря,  мне  просто  некуда  было  больше  идти, а на деньги,
которые  я  выудил  у  доктора,  долго  было  не прожить). - Да, ты конечно,
можешь остаться, но  я хочу предупредить  тебя, - тут  она поиграла каким-то
брелком, висевшим на шее, -  что это ультразвуковой свисток, специально  для
собак.  У   Доннера  и   Блитцера   четыре   брата,  все   они   великолепно
выдрессированы и  сбегаются на  мой свист.  Так что  поостерегись появляться
там, где  твое присутствие  нежелательно. Если  они нападут  все вместе,  то
даже  ты  не  выстоишь  долго  против  этой  атаки.  В  Ирландии и волков не
осталось после того, как там завели эту породу.
     - Знаю, - механически ответил я  и тут же понял, что действительно  это
знаю.
     - Да, - продолжала она. - Эрик  будет доволен, что ты - мой гость.  Это
вынудит  его  оставить  тебя  в  покое,  а  ведь  именно  этого  ты  хочешь,
"не-се-па?".
     "Уи, мадам".
     Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то  было
очень важно, что  я его знал.  Правда, это было  давно. Но Эрик,  которого я
знал, все еще был для меня очень важен.
     Почему?
     Я ненавидел его,  и это была  одна из причин.  Ненавидел его настолько,
что  даже  мысль  об  его  убийстве  была  не  в  диковинку. Возможно, что я
когда-то даже пытался это сделать.
     И между нами существовала какая-то связь, это я тоже знал.
     Родственная?
     Да,  да  именно  это.  Причем  ни  мне,  ни ему не нравилось, что мы...
братья...  Я помнил... помнил...
     Большой,  сильный  Эрик  -  с  его  важной кудрявой бородой и глазами -
такими же, как у Эвелины!
     На  меня  нахлынула  новая   волна  воспоминаний,  в  висках   отчаянно
запульсировало, лоб покрылся испариной.
     Но  на  лице  ничто  не  отразилось,  я  медленно затянулся сигаретой и
прихлебнул  пива,  одновременно  сообразив,  что  Эвелина действительно была
моей  сестрой!   Только  вот  звали  ее  иначе.  Я никак не мог вспомнить ее
настоящее имя, но только  не Эвелина - это  уж точно. Что ж,  придется вести
себя еще осторожнее, -  решил я. - В  конце концов, не так  уж трудно вообще
не называть ее по имени до тех пор, пока не вспомню.
     А кто же я сам? И что, наконец, все это значило?
     Эрик, внезапно ощутил я, был как-то связан с той моей  автокатастрофой.
Она должна  была закончиться  моей смертью,  но только  я выжил.  Не он ли и
организовал  ее?  Да,  подсказывали  мои  ощущения.  Это  не  мог быть никто
другой, только  Эрик. А  Эвелина помогала  ему, платя  Гринвуду, чтобы  меня
держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но...
     Внезапно я понял, что, придя к  Эвелине, я попался Эрику прямо в  руки,
стал  его  пленником,  на  которого  можно  напасть  в  любую  минуту, если,
конечно, я здесь останусь.
     Но она сказала, что раз я  ее гость, то Эрику придется оставить  меня в
покое.  Было  о  чем  задуматься.  Я  не  имел  права  верить всему, что мне
говорили. Мне  придется все  время быть  настороже. Возможно,  действительно
будет лучше, если я уйду отсюда, пока память полностью ко мне не вернется.
     Но  в  глубине  души  что-то  меня  подхлестывало.  Почему-то  казалось
жизненно  важным  как  можно  скорее  узнать  в чем дело, и действовать, как
только все узнаю.  У меня было  чувство, что время  дорого. Очень дорого.  И
если опасность была ценой моей памяти, то быть посему. Я остаюсь.
     - И я помню, - сказала Эвелина...
     Тут я понял, что она говорила со мной уже несколько минут, а я даже  не
слушал. Может,  потому, что  болтала она  о пустяках,  и я  автоматически не
слышал,   а   может   потому,   что   меня   захлестнула  волна  собственных
воспоминаний.
     -  Я  помню  тот  день,  когда  ты  победил  Джулиана  в  его   любимых
состязаниях, и он  швырнул в тебя  стакан с вином,  и проклял тебя.  Но приз
все-таки выиграл ты. И он  внезапно испугался, что позволил себе  лишнее. Но
ты просто рассмеялся  и выпил с  ним другой стакан.  Я думаю, он  до сих пор
раскаивается, что не сдержался тогда  - ведь он всегда такой  хладнокровный,
и мне кажется,  что он здорово  завидовал тебе в  тот день. Ты  помнишь? Мне
кажется, что с тех самых пор  он почти во всем старается подражать  тебе. Но
я  ненавижу  его  по-прежнему,  и  надеюсь,  что  когда-нибудь  он  все   же
споткнется. Теперь-то, я думаю, это будет скоро...
     Джулиан, Джулиан, Джулиан. Да и  нет. Что-то насчет состязания и  спора
на приз,  и то,  что я  нарушил его  почти легендарное  самообладание. Да, в
этом было что-то знакомое,.. нет, все же  я точно не помнил, в чем там  было
дело.
     -  А  Каин,  как  здорово  ты  высмеял  его! Он ненавидит тебя, ты ведь
знаешь...
     Насколько я понял, я не пользовался особой популярностью.
     И Каин тоже мне был знаком. Очень знаком.
     Эрик, Джулиан, Каин,  Корвин. Имена эти  плыли в моем  мозгу, разрывали
голову.
     - Это было так давно... - невольно вырвалось у меня.
     - Корвин, - сказала она, - давай перестанем играть в жмурки. Ты  хочешь
от меня большего, чем просто безопасности,  я это знаю. И у тебя  еще хватит
сил, чтобы  не остаться  в стороне,  если ты  поведешь себя  правильно. Я не
могу  даже  догадаться,  что  у  тебя  на  уме,  но может быть мы еще сумеем
договориться с Эриком.
     Это "мы" явно прозвучало фальшиво.
     Она пришла  к определенным  выводам относительно  того, какую  пользу я
могу ей  принести при  данных обстоятельствах,  каковы бы  они ни были. Было
ясно, что она увидела возможность урвать и для себя лакомый кусочек.
     Я слегка улыбнулся.
     - Скажи, ведь ты  поэтому и пришел ко  мне? - продолжала она.  - У тебя
есть  какие-то  предложения  Эрику,  и  ты  хочешь,  чтобы  переговоры   вел
посредник?
     -  Может  быть,  -  ответил  я,  -  Только  мне еще надо все хорошенько
обдумать.  Ведь я совсем недавно поправился. И мне хотелось быть в  удобном,
надежном месте,  если придется  действовать быстро,  на тот  случай, если я,
конечно, решу что мне лучше всего вести переговоры с Эриком.
     - Думай, о чем  говоришь, - рассердилась она.  - Ты ведь знаешь,  что я
доложу о каждом твоем слове.
     - Ну конечно, -  подтвердил я, ничего на  самом деле не знающий,  и тут
же попробовал перехватить  инициативу, - если,  конечно, ты сама  не решишь,
что тебе лучше иметь дело со мной.
     Ее брови сдвинулись, между ними пролегли крохотные морщинки.
     - Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь.
     Я ничего не предлагаю  - пока. Просто я  ничего не скрываю и  не лгу, а
говорю, что точно еще ничего не  знаю. Я не уверен, что хочу  договориться с
Эриком. Ведь в конце концов...
     Тут я сделал многозначительную паузу, потому что сказать, по  существу,
мне  больше  было  нечего,  хотя  я  чувствовал,  что  пауза  эта  не совсем
убедительна.
     - А что, у тебя есть другие предложения?
     Внезапно она вскочила, схватившись за свой свисток.
     - Блейз! Ну конечно же!
     - Сядь и  не смеши меня,  - ответил я.  Неужели я пришел  бы к тебе вот
так, запросто, проще говоря, отдался бы на твою милость, если бы речь шла  о
каких бы то ни было предложения Блейза?
     Рука, сжимавшая свисток, опустилась. Она расслабилась и снова села.
     -  Может  быть,  ты  и  прав,  -  сказала  она  после  продолжительного
молчания, - но ведь я знаю - ты  игрок в душе, и ты можешь предать. Если  ты
пришел сюда, чтобы  покончить со мной,  то это было  бы действительно глупо.
Ведь кто-кто, а ты должен знать,  что сейчас я вовсе не такая  важная птица.
Да  и  кроме  того,  мне  почему-то  всегда  казалось,  что ты хорошо ко мне
относишься.
     -  Так  оно  и  есть,  -  с  готовностью  ответил  я,  -  тебе не о чем
беспокоиться.  Успокойся. Однако странно, что ты заговорила о Блейзе.
     Приманка, приманка, приманка! Мне так много надо было знать!
     - Почему? Значит, он все-таки связался с тобой?
     - Я предпочитаю  промолчать, - ответил  я в надежде,  что это даст  мне
какие-то преимущества, тем  белее, что, судя  по разговору, можно  было себе
представить, какую позицию занимает Блейз.
     - Если бы это было так, я бы ответил ему то же самое, что и Эрику -  "Я
подумаю".
     - Блейз, - повторила она.
     - Блейз, - сказал я сам себе, Блейз, ты мне нравишься. Я забыл  почему,
и  я  знаю,  что  есть  причины,  по  которым  так не должно быть, но ты мне
нравишься.  Я это знаю.
     Некоторое время мы  сидели молча, и  я почувствовал сильную  усталость,
но ничем этого не  показал. Я должен быть  сильным. Я знал, что  должен быть
сильным.
     Я сидел совершенно спокойно и, улыбаясь, сказал:
     - Хорошая у тебя здесь библиотека.
     И она ответила:
     - Спасибо.
     -  Блейз,  -  вновь  повторила  она  после очередной паузы. - Скажи, ты
действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс?
     Я пожал плечами:
     - Кто знает? По крайней мере, не я. Может, он и сам этого не знает.
     Вдруг  я  увидел,   что  она  уставилась   на  меня  широко   открытыми
изумленными глазами. Даже рот чуть приоткрылся.
     -  Как  это  не  ты?  -  еле  выговорила  она.  -  Слушай,  ведь  ты не
собираешься попытаться сам?
     Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее вспышку.
     - Не болтай глупостей, - сказал я, хохоча, - при чем здесь я?
     Но что-то  в глубине  души отозвалось  на ее  слова, какая-то струна, и
молнией мелькнула мысль: "Почему бы и нет!"
     Внезапно мне стало страшно.
     Казалось, мой ответ, что бы он ни значил, все же успокоил ее. Она  тоже
улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара.
     - Я бы с удовольствием выпила ирландского.
     - Да и я не откажусь. - я встал и налил два бокала.
     -  Знаешь,  -  проговорил  я,  вновь  удобно  устраиваясь  на  стуле, -
все-таки мне приятно сидеть с тобой вот так, наедине. Хотя, может, это и  не
надолго.  По крайней мере, у меня возникают приятные воспоминания.
     Она улыбнулась и засияла.
     - Ты  прав, -  ответила она,  прихлебывая вино.  - Вот  я сижу сейчас с
тобой, и мне так легко представить, что мы оба в Амбере.
     Бокал чуть не выпал из моих рук.
     Амбер! Это слово горячей волной окатило меня.
     Затем она  тихо заплакала,  и я  поднялся, полуобнял  ее за плечи, чуть
прижав к себе.
     - Не плачь, малышка, не надо.  А то мне самому становится как-то  не по
себе.
     Амбер!  В  этом  названии  заключалось  что-то  жизненно важное,
пульсирующее, живое.
     - Подожди, еще настанут хорошие дни, мягко добавил я.
     - Ты действительно веришь в это?
     - Да, - громко ответил я. - Да, верю!
     -  Ты  сумасшедший!  Может  быть,  поэтому  ты  всегда был моим любимым
братом.   Я  почти  верю  во  все,  что  ты  говоришь, хотя я и знаю, что ты
сумасшедший!
     Зат