понять, что на этот раз упустить меня не намерены.
Затишье перед бурей. Похоже, на этот раз меня решили взять измором.  Я
для профи фигура мистическая, выше узкослужебного понимания; наверняка
они  ненавидят  меня  лютой  ненавистью  и  с  отменным  удовольствием
пристрелили бы, если бы только посмели. Не  контролируй  облаву  лично
Кардинал, "демоний" исколол бы мне все мозги, уводя от  пуль  "вольных
стрелков" то ли в безопасность, то ли, выбирая  меньшее  из  зол,  под
выстрел стрелкам подневольным,  что  помнят  команду  бить  только  по
ногам...
   Спасибо, не хочется.
   Кстати, насчет крыш  -  это  мысль,  коли  нет  в  руке  гранаты  с
вырванной чекой, а во рту - ампулы с цианидом. Лишний шаг - и  привет.
Берем  на  вооружение.  Пока  меня  пасут,  мне  придется  ходить   по
проволоке. Они не решатся действовать из опасения потерять меня -  уже
навсегда. Я нужен им только  живым.  Я  -  ходячий  ответ  на  вопрос,
который их мучит.
   Что ж, мы в равном положении: кое-какие вопросы мучают  и  меня.  В
особенности один вопрос из тех, насчет которых каждый выпускник Школы,
даже и не функционер, втайне молится: убереги бог от того, чтобы  хоть
раз в жизни пришлось отвечать на них действиями!
   А вопросец-то прост. Чист и наивен, как взгляд младенца:  о  ком  я
должен  думать  в  первую  очередь  -  о  людях  или  о  человечестве?
Только-то. Не больше, но и не меньше. И я ведь  уже  ответил  на  этот
вопрос...
   Вот и живи со своим ответом как хочешь.
   Вот и живу.
   Сейчас я как порядочный, утолив туристское любопытство, спускаюсь с
Митридата не трусцой по выжженной траве, а по специальной  асфальтовой
полосе, спиралью обвившей гору. Современного строительства на  склонах
нет и, даст бог, не будет - там и сям живописно разбросаны одноэтажные
домики в плюще и диком винограде, окруженные  изгородями  из  камня  с
того самого  Пантикапея.  И  домики  эти,  и  изгороди  неистребимы  в
принципе, как и привычка тащить. Когда новомодные типовые сорокаэтажки
обрушатся за ветхостью под собственным весом, когда засыплет их пеплом
очередного Везувия и люди забудут об их существовании, когда их  руины
по прошествии веков вновь откопают археологи, то и тогда  начнется  то
же самое: бесценные бетонные плиты  будут  растащены  на  изгороди,  а
уникальную лифтовую дверь с загадочной надписью какой-нибудь домовитый
умелец присобачит к сараю-стойлу для домашних киберов...
   А ведь может быть иначе. И даже очень может быть. При условии,  что
в ближайшие полтора-два года нигде в мире не появится нового Филина. И
при, том, разумеется, условии, что я останусь  на  свободе.  Или  буду
убит, если  мне  выпадут  очень  уж  неудачные  козыри.  Или,  скажем,
необратимо потеряю память.
   Гигантская метла выметет грязь - и кончится история человечества, а
взамен начнется история чего-то совершенно нового, чему и названия нет
пока. Мечта  утопистов  всех  времен,  вот  что  будет.  Золотой  век.
Свободные, умные, добрые люди, навсегда  забывшие,  что  это  такое  -
извечная  борьба  за  существование  свободного,  умного,  доброго   в
жестоком, животном, жвачном мире. И не осуждайте меня, вы,  счастливые
люди будущего! Не я смываю корку грязи с рождающегося в муках  мира  -
новорожденное человечество очищает само себя...
   Можно верить в лучшее.  И  можно  надеяться.  Хотя  никто  не  даст
гарантии, что все свершится именно так, как хочется. Игра  в  покер  с
шулером - вот на что это  смахивает.  Кто  может  знать,  какие  карты
мать-природа держит в прикупе, какие - в рукаве?  Мы  даже  не  знаем,
сколько их там всего. Есть подозрение, что  этих  карт  много  больше,
нежели нам хотелось бы, и пока нам, людям, пред®явили только одну...
   А мы живем. Мы выжили. Мы готовы к качественному скачку, и разве мы
виновны в том, что скачков без крови не бывает?
   - Эй, закурить есть?
   С небес на землю. Пике. Я медленно оглянулся. Оказалось даже  хуже,
чем я думал:  шестеро  переростков  лет  под  двадцать  брали  меня  в
полукольцо, прижимая к каменной изгороди. Нормальная молодежная банда,
как сказал бы капитан Костюк. Не лица - рожи, и, как  водится,  ничего
доброго  они  не  предвещали.  Та-ак.  Классическое   начало,   просто
удивительно, что сразу не обозвали козлом. А сон-то мой был,  пожалуй,
вещим... Ай-ай. Какая-то  женщина  далеко  позади  меня  очень  быстро
удалялась прочь. Больше никого не было на пыльной асфальтовой ленте, и
не торчали лица в окнах домиков. Крайне некстати я вспомнил,  что  мой
"шквал" лежит в рюкзачке, а  оттягивающий  брючный  карман  мозгокрут,
вестимо, работает только на защиту - менять настройку было рискованно,
да и не успеть. Всякий нормальный человек на  моем  месте,  плюнув  на
самолюбие, перемахнул бы через изгородь и поискал спасения в кроссе по
огородам, но кто сказал, что я нормальный человек? Функционер я,  хоть
и бывший. Так что извиняйте меня, ребята. От кого  мне  бегать,  я  уж
как-нибудь выберу сам.
   Я протянул початую пачку тому, в ком угадал вожака:
   - Угощайтесь.
   Вожак, осклабившись, швырнул мою пачку через плечо. Теперь,  с  его
точки зрения, начиналось самое интересное.
   - Ну а что еще у тебя есть?
   Особь "альфа". Пробы негде ставить. А вон и "омега", самая  опасная
из всех, но не раньше чем жертву свалят и  начнут  топтать,  -  жмется
пока за спинами...
   Я начал снимать рюкзачок, мучаясь  вопросом:  дадут  или  не  дадут
снять? Не сидор был им нужен, хотя в нем лежали почти все мои деньги -
месяцев на восемь, если не больше. Точно так же те, кто напал зимой на
Витальку, не поинтересовались содержимым его карманов. Им нужен был я,
беззащитный с виду попрыгунчик. Избить. Опустить.  Изуродовать.  Самое
удовольствие для крыс, острая сладость беспредельной власти  стаи  над
одиночкой. Напоследок - но уж пир инстинктов! Отмеченные, конечно.
   Фактически все они были уже мертвецы, кому-то из них остались  дни,
кому-то месяцы, и, возможно, хотя  мне  с  того  было  не  легче,  они
подсознательно понимали это. Вот чего я не учел: последних  конвульсий
отсекаемой  гангренозной  массы;  эти  не  побегут  вон  из  города  в
напрасной  надежде  на  спасение,  они  останутся  в  нем   хозяевами.
Выползли. Показали личико...
   Прав я был. Каждую минуту, каждую секунду моего бегства - прав!
   Я швырнул рюкзачок вожаку в рожу  за  секунду  до  того,  как  меня
должны были сбить с ног.
   - Лови!
   Эффект получился неожиданный. Голова вожака взорвалась, как бешеный
огурец, из внезапно появившейся дыры на  месте  уха  вылетел  сгусток;
осталась только ухмылка, как бы отделенная от лица, и вот  по  этой-то
наглой глумливой ухмылке я врезал кулаком со всей дури и  промахнулся.
Вожака отбросило и крутануло волчком. Неестественно выгнутый,  он  еще
не успел упасть, как где-то поблизости скромно тукнул второй  выстрел,
и тот, кто нацеливался на меня  сбоку,  споткнулся  и  нырнул  головой
вперед.  И  тотчас  третья  пуля,  прошив  кого-то  навылет,  визгливо
срикошетировала   от   изгороди,   брызнув   крошкой   пантикапейского
известняка.
   Остальных выстрелов я не слышал, откуда велась стрельба - не понял.
Когда я совладал с инерцией своего броска  и  оглянулся,  все  шестеро
лежали подле меня в разнообразных позах, лишь один из  них  еще  скреб
пальцами пыль и жалобно прискуливал. Троим из  шести  разнесло  череп.
Никто из них не пытался бежать, да что бежать -  вряд  ли  они  успели
хотя бы испугаться, прежде  чем  каждый  из  них  схлопотал  по  пуле.
Однако... Зря я бросался на прорыв, как  окруженный  Паулюс,  напрасно
нервничал. Профи есть профи: велено меня охранять  -  и  охраняют,  не
щадя живота, покамест чужого. Нацбез или люди  Кардинала?  В  общем-то
без разницы. Ненавидя меня, положат жизнь за то, чтобы волос не упал с
моей головы. Ох, ребятки...
   Вряд ли сюда допустили бы полицию, но я уже поспешал  трусцой  вниз
по асфальтовой ленте, вздернув на плечо забрызганный кровью рюкзачок и
не оглядываясь. Усталости как не бывало, руки и  ноги  дрожали  мелкой
запоздалой дрожью, а главное - не отпускало ощущение, что что-то пошло
не так. Словно случилось что-то важное, и мир, подпрыгнув, качнулся  и
пошел вдруг не по тем рельсам,  а  я  и  не  заметил.  Глупость  какая
мерещится... Ладно, плюнем.  Перейдем  на  шаг,  отдышимся.  Проехали.
Нормальная реакция организма на стресс, адреналиновый шторм баллов  на
десять, только и всего...
   На бульваре пахло автомобильным выхлопом, хвоей и  морем.  Видимого
"хвоста" по-прежнему не было, и голова не болела ничуть. Теперь  стало
понятно, отчего "демоний" не предостерег  меня  от  встречи  с  бандой
отмеченных: смертельной опасности подвергался не я, а они. Стоп!..
   Я перешел на шаг, а потом и вовсе побрел еле-еле. Мне  вдруг  стало
ясно, что именно пошло не так: не болела  голова.  Совсем  не  болела.
Нисколечко. Я выругался вслух, испугав какую-то старушенцию в марлевой
повязке. Обрадовался, идиот, расслабился, а ведь это, как ни крути, не
порядок! Сколько раз мне прочно садились на хвост  -  шесть?  семь?  И
каждый раз в затылок в®едалась боль - не острая,  терпимая,  привычный
уже фон, - стоило только скорохватам выйти на мой след...
   Ну и где мое чутье правильного пути, спрашивается?  "Демоний"  взял
отпуск? Или отказал совсем?
   Холодея от  ужаса,  я  ступил  на  проезжую  часть.  Все  произошло
молниеносно: укол раскаленного  гвоздя  в  мозг,  визг  тормозов,  мой
балетный прыжок чуть ли не из-под  бампера...  Водитель,  притормозив,
что-то проорал мне, выразительно покрутив пальцем у виска, - я в ответ
покивал, вполне с ним соглашаясь.
   Итак, "демоний" действовал... Против эксперимента не попрешь. Тогда
- в чем дело?
   Выходит, мой арест ничем мне не грозит?
   Выходит, так...
   В эту гипотезу даже послание от Кардинала ложилось вполне  логично.
Перехитрил  меня  Кардинал,  додумался  сменить   гнев   на   милость,
хитроумный реалист!  Вот  оно  как...  Не  будет  ни  суда  чести,  ни
заслуженной мною пули в рот, мало того, меня навсегда оставят в покое,
если  только  я  припомню  последовательность  импульсов  из   игровой
программки с уничтоженной дискеты-монетки, -  лечить  тех,  кому  само
человечество сказало: уйди, ты мешаешь!
   А я припомню?
   Придется,  "Демоний"  заставит   -   во   избежание   нежелательных
последствий для  ценного  моего  организма...  В  любом  случае  нужно
отрываться уже сегодня и  лучше  начать  прямо  сейчас,  пока  они  не
поняли, что я беззащитен. Как это сделать без болевых подсказок -  вот
вопрос. Уходить от слежки в Керчи бесполезно, ясно и ежу. Дадут  вволю
побегать, не выпуская из виду. И на дно тут не залечь.  Есть,  правда,
Аджимушкайские  каменоломни,  но  я  их  не  знаю,  это  во-первых,  а
во-вторых, кто позволит мне туда  уйти?  Да  и  выходы  из  них,  надо
думать, известны наперечет.
   Опять угнать  машину  и  рвануть  когти?  Куда?  Тамань,  Феодосия,
Симферополь? Шило на мыло. Нисколько не лучше, чем оставаться здесь  -
Дождаться здесь апогея паники и попытаться ею воспользоваться? Гм... В
нацбезе тоже не младенцы служат. Да и вряд ли мне позволят  гулять  на
свободе столько времени. Нет, не дни у меня в запасе  -  часы.  Походя
брызнут чем-нибудь в лицо, не поверят своей удаче, а потом не  устанут
изумляться: каким таким божьим попущением  заурядный  лопух  умудрялся
ускользать от профи почти полгода?..
   Стоп, назад!.. Только что  была  свежая  мысль.  Проехал...  Совсем
дурею. Ага! Каменоломни. Не здешние, конечно, и не каменоломни вообще.
Олух я, что не подумал об этом сразу! А  ведь  есть  в  этом  мире  по
меньшей мере одна крохотная область приложения сил человеческих,  один
экзотический закоулок, в котором я один сильнее всего  нацбеза,  да  и
ребятишек Кардинала, уж если на то пошло...
   В порт? Да. Но не сразу. И не торопясь. Заодно будь добр следить за
своим рылом, ты! Не  хватало  еще,  чтобы  мозговому  центру  операции
доложили:  об®ект  движется  по  направлению  к  пассажирскому  порту,
чему-то идиотски улыбаясь...
   На первой попавшейся скамейке я обревизовал свое имущество.  Первым
делом,  оглядываясь  и  отчаянно  боясь  психотропного   удара   из-за
ближайшей акации, поменял батарейки в мозгокруте.  Обошлось.  Далее  я
уже не торопился, вынимая по одной вещи из  рюкзачка  и  тщательно  их
осматривая, а большинство своих дурацких  сегодняшних  покупок  просто
швырнул под скамейку. Встроенный индикатор баллончика  показывал,  что
сжатого воздуха осталось максимум на три минуты. Врал, конечно. Знаю я
эти баллончики с индикаторами: если показывает,  что  осталось  дышать
три  минуты,  значит,  шесть-семь  минут  есть  наверняка,  а  опытный
ныряльщик растянет и на десять. Хорошо, что я догадался  не  выбросить
баллончик, - жаль только, что я не опытный ныряльщик...
   Фонарик? Батареек хватит  часов  на  сорок,  и  можно  приспособить
старые батарейки от мозгокрута, они  еще  живы.  Хуже  было  с  сухими
рационами - оставалось всего пять  штук.  Дело  было  поправимым,  но,
поразмыслив, я решил не пополнять запасы. Неделю  продержусь  в  любом
случае. Сойдет за лечебное голодание в конце концов!
   Так, что теперь?  Хоть  как-то  подстраховать  себя,  что  же  еще.
Во-первых, справиться с "демонием", который изо  всех  сил  будет  мне
противиться, если я правильно его понял...
   Вспышка боли в затылке показала, что понял я правильно, -  и  какая
вспышка! Мир померк, и в темноте я ощупью нашаривал  таблетки,  ощупью
отвинчивал колпачок фляжки. Пять таблеток -  три  глотка!  Нет,  лучше
четыре... Мир понемногу восстанавливал свои очертания, мелкими шажками
отступала боль. Уф-ф!.. Дрянь водка... Ик!.. Наверное, мозговой  центр
операции только что принял сообщение типа: "Об®ект с  мутными  глазами
глушит ерша натощак и героически борется с  позывами  к  рвоте".  Оно,
если разобраться, и  к  лучшему:  вконец  изнемог  об®ект,  запутался,
раскис, готов сдаться... Дезинформирующая версия должна лечь удачно  -
и это у нас будет "во-вторых"...
   Прямо здесь, на скамейке, набрав какой-то  фантастический  адрес  -
дойдет, куда  денется,  -  я  отправил  в  сеть  сообщение  следующего
содержания:
   "П.Ф. НА РАЗГОВОР СОГЛАСЕН. М."


        3

   - В Турцию? - с готовностью спросил  пилот,  когда  я  упер  ему  в
затылок глушитель "шквала".
   - Чуть ближе. В Батуми.
   В отражении лобового плексигласа я читал  растерянность  пилота  и,
пожалуй,  разочарование.  Ничего  не  скажешь,  странный  нынче  пошел
террорист: заложников не взял, в машине ни пассажиров, ни  стюардессы,
ни второго пилота - ты, да я, да мы с тобой, - вдобавок не рвется  вон
из Конфедерации, что уже совсем ни на что не похоже! Псих, наверное.
   - До Батуми не хватит топлива.
   Я  поискал  глазами  среди  приборов.  Индикатор   уровня   топлива
показывал полные баки. Пилот честно врал,  как  его  учили  на  случай
захвата.
   - Взлетай.
   По пирсу слонялись уже четверо. Только что их было двое...
   - Одну минуту. Запрошу разрешение.
   У _меня_ ты его запросишь... Одной статьей  Уголовного  уложения  в
моем деле больше, одной меньше - плевать. Чуть сильнее прижав  "шквал"
к затылку пилота, я отломал дужку микрофона,  швырнул  его  на  пол  и
раздавил подошвой.
   - Взлетай так. На первый раз  вранье  прощаю.  Будешь  себя  хорошо
вести - останешься жив-здоров. Мне твоей крови не надо. Пошел!
   Засвистели турбины, тяжело чавкнула вода под корпусом -  экраноплан
отделился от пирса и начал выруливание. Ну-с, что вы  теперь  скажете,
ребята? Попытаетесь блокировать выход из порта? Не успеете...
   Вырулив на прямую,  пилот  прибавил  газу.  Бежали  назад  портовые
краны, обсиженные чайками причалы, обрывистые берега  мысов  по  краям
бухты... Мелкая волна била в днище. Теперь уже точно не  успеете...  А
вот как скоро вы догадаетесь о том, что у меня на уме, - не знаю. Даже
думать не хочу об этом. Я должен уйти и на этот раз, вот и все...
   Стоместный экраноплан-монстр еще бежал бы и бежал по  воде  -  этот
двадцатиместный, вдобавок пустой, оторвался от волны, не добежав и  до
середины бухты. Сразу  ощутимо  прибавилась  скорость,  меня  потянуло
назад.
   - Да сядь ты! - спокойно сказал пилот. - Дернет машину -  на  спуск
еще нажмешь. Вон кресло... Мне что? Батуми так Батуми.
   Я сел, но не рядом с ним, а позади,  у  самой  переборки,  рядом  с
холодильным шкафом. Кресло, судя по всему, предназначалось стюардессе.
Пилот вел машину плавно и уверенно, небрежно кинув руки на штурвал,  -
над островом Тузла, предупредив меня, сбросил обороты и  сделал  горку
метров на сорок - мелькнула внизу узкая песчаная коса с редкими купами
низкорослых   деревьев,   какие-то   домики,   разноцветные    палатки
попрыгунчиков, головы купальщиков в зеленоватой воде, взлетающая  стая
бакланов, катер погранохраны... Свисту прибавилось - пилот, снизившись
до пятнадцати метров, добирал крейсерскую скорость. Шестьсот в  час  -
норма для такой машины, лететь нам от силы полтора часа. Не в  Батуми,
конечно...
   За полчаса пилот лишь  дважды  -  на  выходе  из  пролива  и  возле
Новороссийска - предупредил  меня  о  незначительной  перемене  курса.
Экраноплан держался километрах в пяти от берега,  вначале  плоского  и
скучного, затем вздыбившегося горами. Иногда мне казалось,  что  пилот
вообще уснул - странный модус операнди для человека, в спину  которого
нацелен ствол!  На  воду  лучше  было  не  смотреть  вовсе  -  близкое
мельтешение волн сразу вызывало  тошноту.  Адская  смесь,  при  помощи
которой я отправил "демоний" в  нокдаун,  вела  себя  в  моем  желудке
вызывающе. Подкатывала к горлу и падала назад, не доводя до крайности.
   - Пакетик возьми, - посоветовал пилот не оборачиваясь. -  Слева  от
тебя.
   - Обойдусь пока, - ответил я, глубоко дыша. - Э, а я уж  думал,  ты
заснул.
   - Еще чего.
   - Самому-то не тошно? - спросил я. - Или привык?
   - Допустим, тошно, - буркнул он. - Дальше что?
   Я промолчал, дыша глубже и стараясь не глядеть на воду.  Возле  Лоо
за нами увязался было боевой  вертолет,  но  быстро  отстал.  Завалить
вдогон такую цель, как пассажирский экраноплан, было  для  него  делом
плевым: при желании он мог бы ювелирно снести нам хвост  или  одну  из
турбин, вынудив плюхнуться более  или  менее  мягко...  Не  позволили.
Боятся, как бы не скапотировали,  дрожат  за  меня,  ценного,  за  мои
мозги, за память мою. Никакого другого умного металла в лазоревом небе
не замечалось. Вот ведь какой парадокс современной  техники:  посадить
нас гарантированно аккуратно им нечем. Бережно посадить...  Во  всяком
случае, до Поти не решатся.
   - Как отключить  маячок?  -  спросил  я  пилота  на  траверзе  мыса
Пицунда. Он показал.
   - Отключай. А систему  "свой-чужой"?
   Он показал и  это.  Заметил  только  сквозь  зубы,  по-прежнему  не
поворачивая головы:
   - Могут сбить по дури. Все равно увидят на локаторе; над морем-то -
чего проще...
   - А над сушей? - спросил я.
   - Над сушей, может, и нет. - Затем он повернул-таки голову ко  мне,
и глаза его округлились. - Э, погоди-ка...
   - Молодец, - похвалил я, - быстро соображаешь. Вот что: как пройдем
Сухуми, будь внимателен.  Перед  Очамчирой  повернешь  и  пойдешь  над
речкой до Отапа. Там сядешь. Самое трудное - побережье,  ну  и  дальше
пара-тройка мостов. Справишься.
   - Погоди. - Он вывел на монитор карту. - Дай  посмотреть,  где  он,
Отап твой... Ага, вижу... Извини, я должен спросить,  просто  так,  на
всякий случай: ты что, правда псих?
   - Зато тихий. Приготовься, минуты через три поворот.
   - То-то и гляжу, что тихий... Слушай, тихий, жить тебе не  надоело?
Полста верст над сушей! Была бы хоть степь... А посадку экраноплана на
грунт ты когда-нибудь видел?
   Кажется,  он  принял  меня  за  одного  из  самоубийц.  Я  постучал
рукояткой "шквала" по подлокотнику.
   - Разговорчив стал...  Где  сесть  -  покажу,  ес