принял суровый вид. - И вы вместе с ним.  К
тому же, судя по тому, как ее загрязняют, скоро из реки  она  превратится  в
дурацкий ручей!
   - Боже, что за речь! А я-то думала, что человек, читающий стихи, способен
усвоить язык нормальных граждан.
   - Какое вам дело до моей чертовой речи? - бросил Марш. - И не болтайте  о
стихах всему городу, вы меня поняли? Просто я знал одного человека,  который
любил эти стихи, лишь потому и держу их. И вообще, прекратите повсюду совать
свой нос, ваше дело - содержать мои пароходы в порядке и чистоте.
   - Разумеется. А  вы  сделаете  модель  вашего  того  корабля,  а?  ?Грезы
Февра??
   Марш опустился в глубокое пухлое кресло и нахмурился.
   - Нет, не думаю. Это единственный корабль, о котором я хотел бы забыть.
   Он взял  газеты  и  принялся  читать  последние  новости  о  ?Натчезе?  и
хвастливых  заявлениях  его  капитана.  Домработница,  что-то   прокудахтав,
наконец приступила к уборке.
   Дом Марша имел высокую круглую башенку, выходящую на  южную  сторону.  По
вечерам Марш любил подниматься наверх со стаканом вина  или  чашкой  кофе  в
руках, а порой и куском  пирога.  Теперь  он  уже  не  обладал  тем  волчьим
аппетитом, который был у него до войны. Еда как будто утратила  былой  вкус.
Марш по-прежнему оставался мужчиной крупного телосложения, хотя  со  времени
своего знакомства с Джошуа Йорком и дней,  проведенных  на  ?Грезах  Февра?,
потерял в весе не меньше сотни фунтов. Кожа  на  нем  болталась,  словно  он
купил ее на пару размеров больше в расчете, что она сядет.
   - Я стал еще безобразнее, чем был, - ворчал  Марш,  когда  ему  случалось
посмотреться в зеркало.
   Со своего места в круглой башне Марш видел реку. Там, с вином и  книгами,
он часто коротал ночи и любовался открывающимся сверху видом. Река в  лунном
свете была изумительна. Она неустанно катила вперед свои воды, как катила их
до его рождения, как будет катить  и  после  того,  как  он  умрет  и  будет
похоронен. Это зрелище вселяло в душу Марша мир и покой, и он очень  дорожил
этим чувством. Большую часть времени он пребывал в меланхоличном  настроении
и чувствовал себя уставшим. В одном стихотворении Китса он прочитал, что нет
на свете ничего более грустного, чем видеть, как умирает прекрасное, и Маршу
иногда казалось, что все прекрасное в этом мире куда-то пропадает. К тому же
Марш был одинок. Он так много времени провел на реке, что настоящих друзей в
Галене у него не осталось. К нему никогда не приходили гости, он никогда  ни
с кем не разговаривал, если не считать вечно досаждающей  ему  домработницы.
Порой она допекала Марша по-настоящему, но  он  терпел,  как  терпят  плохую
погоду, потому что это было единственным,  что  вносило  в  его  жизнь  хоть
какое-то разнообразие. Иногда Маршу казалось,  что  жизнь  уже,  собственно,
кончилась; тогда он злился и лицо наливалось краской. Многого он  так  и  не
успел сделать, многое оставалось незавершенным.., увы, Марш старел и не  мог
отрицать этого. Когда-то, отдавая дань моде, он повсюду носил с собой старую
тросточку из древесины пекана; теперь приобрел для  себя  дорогую  трость  с
золотым набалдашником и при ходьбе тяжело опирался на  нее.  Вокруг  глаз  и
даже между бородавок собрались морщинки, а на тыльной стороне  левой  ладони
появилось странного вида коричневое пятно. Капитан даже не заметил этого. Он
продолжал сквернословить и читать книжки.
   Марш сидел в гостиной и читал книгу мистера Диккенса  о  путешествиях  по
реке на просторах Америки, когда домработница  принесла  ему  письмо.  Он  в
изумлении чертыхнулся и захлопнул том, пробурчав под нос:
   - Чертов болван этот британец, бросить бы его в проклятую реку.
   Он взял письмо, разорвал конверт, и тот упал на пол. Получить письмо  уже
само по себе было для него чем-то необычным, но это было  необычно  вдвойне.
Первоначально  письмо  адресовалось  в   Сент-Луис,   в   гроузопассажирскую
компанию ?Река Февр?,  и  уже  оттуда  переправлено  в  Галену.  Эбнер  Марш
развернул хрустящий желтоватый листок, и у него перехватило дыхание.
   Эту почтовую бумагу он сразу узнал. Он заказал ее тринадцать лет назад  и
положил в ящик стола каждой каюты своего парохода.  В  верхней  части  листа
красовался выполненный пером рисунок  крупного  большеколесного  парохода  с
витиеватой надписью ?ГРЕЗЫ ФЕВРА?. Почерк, изящный и летящий, тоже  был  ему
знаком. Записка гласила:
 
   Дорогой Эбнер,
   Я сделал свой выбор,
   Если ты здоров и не против  встретиться  со  мной,  быстро,  как,  только
сможешь, приезжай в Новый Орлеан. Меня ты  найдешь  в  ?Зеленом  дереве?  на
Галлатин-стрит.
   Джошуа
 
   - Чтоб вам всем пусто было!  -  выругался  Марш.  -  После  стольких  лет
неужели этот чертов дурень думает, что может прислать мне такую вот дурацкую
писульку,  и  я  сломя  голову  брошусь  в  Новый  Орлеан?  И  никаких  тебе
объяснений! Да кем он себя, черт возьми, считает?
   - Уверена, что не знаю, - вставила слово домработница. Эбнер  Марш  резко
поднялся.
   - Женщина, куда вас угораздило засунуть мой белый китель? - проревел он.
 
Глава 31 
 
Новый Орлеан 
Май 1870 года 
 
   Эта улица, думал Марш, торопливо  шагая  по  Галлатин-стрит,  походит  на
дорогу, проложенную через ад. С обеих сторон ее тянулись танцевальные  залы,
салоны и дома терпимости.  Повсюду  было  многолюдно,  грязно  и  шумно.  На
тротуарах толклись пьяные, проститутки и  всякая  шушера.  По  дороге  Марша
окликали шлюхи, насмешливо приглашая поразвлечься, но он не обращал  на  них
внимания, и их насмешки  превращались  в  язвительные  колкости.  Неопрятные
мужчины с холодными глазами и медными кастетами смотрели на него, не скрывая
презрения. Из-за этих  взглядов  Марш  очень  сожалел,  что  выглядит  таким
респектабельным и старым.  Чтобы  избежать  встречи  с  толпой  сгрудившихся
напротив танцевального зала мужчин, вооруженных  дубинками,  он  перешел  на
другую сторону улицы и оказался перед ?Зеленым деревом?.
   Это был танцевальный зал, ничем не отличающийся от других, мерзкая  дыра,
окруженная такими же дырами. Расталкивая народ, Марш прошел  внутрь.  Внутри
было  сумрачно  и  многолюдно,  дым  висел  коромыслом.  В  синеватой  дымке
двигались пары, раскачиваясь в такт дешевой музыке. Один мужчина  в  красной
фланелевой рубахе, плотного сложения, спотыкаясь, топтался  на  танцевальном
пятачке в обнимку с партнершей, которая, похоже, уже ничего  не  соображала.
Сквозь тонкую ткань он тискал грудь женщины, одновременно  пытаясь  удержать
ее на ногах.
   Никто из танцующих не обращал на них внимания. Местные женщины  все  были
типичными клиентками заурядного танцевального зала, в полинялых коленкоровых
платьях и потрепанных тапочках. На глазах Марша  мужчина  в  красной  рубахе
споткнулся и уронил свою партнершу, а сам грохнулся сверху, чем вызвал взрыв
хохота. Он  выругался  и,  пошатываясь,  встал  на  ноги,  женщина  осталась
неподвижно лежать. Смех  пошел  на  убыль,  мужчина  наклонился  и,  схватив
партнершу за лиф платья, потянул. Ткань затрещала, он, вырвав клок, отбросил
его в сторону и усмехнулся. У нее под одеждой  ничего  не  оказалось,  кроме
красной подвязки на одной белой, мясистой ляжке.  За  подвязку  был  заткнут
маленький кинжал с розовой, в  виде  сердечка  рукояткой.  Мужчина  принялся
расстегивать брюки, но тут к  нему  направились  двое  вышибал,  огромные  с
красными лицами детины с кастетами и увесистыми дубинками.
   - Неси ее наверх, - рявкнул один.
   Мужчина в красной рубашке отпустил длинную тираду, пересыпанную  грязными
ругательствами, однако послушался и, взвалив женщину на плечо, в сизом дыму,
под смешки присутствующих нетвердым шагом отправился наверх.
   - Хотите потанцевать, мистер? - прошептал Маршу в ухо  невнятный  женский
голос.
   Он повернулся и смерил обратившуюся  к  нему  женщину  тяжелым  взглядом.
Говорившая по своей комплекции, должно быть, не уступала Маршу.  Белая,  как
тесто, она стояла в чем мать родила, если не считать узкого кожаного ремешка
с висевшими на нем двумя ножами. Женщина улыбнулась  и  погладила  Марша  по
щеке, но он резко отвернулся от нее и начал продираться сквозь толпу.
   В одном особенно шумном  углу  у  деревянного  ящика  собрались  мужчины.
Громко ругаясь и рыгая, они наблюдали за  боем  крыс.  У  стойки  бара  тоже
стояла плотная толпа  мужчин.  Каждый  из  них  был  вооружен  и  бросал  на
окружающих  сердитые  взгляды.  Бормоча  извинения,  Марш  протиснулся  мимо
худосочного  парня  с  заткнутым  за  пояс  кнутом.  Тот  о  чем-то   горячо
разговаривал с низкорослым мужчиной, с ног  до  головы  обвешанным  оружием.
Парень с кнутом замолчал и недоброжелательно  уставился  на  Марша.  Второму
даже пришлось повысить голос, чтобы привлечь внимание приятеля к  прерванной
беседе.
   - Виски, - скомандовал Марш, оказавшись у стойки бара.
   - Это виски прожжет в твоем желудке дыру, Эбнер, - мягко сказал бармен.
   Несмотря на шум, Марш отчетливо услышал каждое слово, произнесенное тихим
голосом. У капитана открылся рот.
   Стоявший по ту  сторону  бара  человек  в  мешковатых  брюках  из  грубой
мешковины, подвязанных  шнурком,  белой  рубашке,  такой  грязной,  что  она
казалась серой, и черном жилете улыбался ему. Его лицо было таким же, как  и
тринадцать лет назад, бледным и гладким, без единой морщины.  Его  обрамляли
прямые белые волосы, выглядевшие теперь  несколько  неопрятными.  В  тусклом
освещении танцевального зала серые глаза Джошуа  Йорка  как  будто  источали
свой собственный свет. Протянув руку через стойку, Джошуа сжал плечо Марша.
   - Поднимемся наверх, - сказал он торопливо, - там мы сможем поговорить.
   Когда Йорк обогнул стойку бара, второй бармен в  изумлении  уставился  на
него, а навстречу метнулся жилистый мужчина с лицом проныры.
   - Куда это ты направляешься? Живо вернись и налей мне виски!
   - Я ухожу, - бросил ему Йорк.
   - Уходишь? Смотри, как бы я не перерезал твою проклятую глотку!
   - Попробуй, - спокойно предложил Джошуа, выжидающе обведя  взглядом  всех
присутствующих. В помещении на мгновение стало тихо. Никто  не  сдвинулся  с
места. - Я буду наверху с моим другом, если все-таки решитесь, -  сказал  он
вышибалам, собравшимся у бара.
   Потом, взяв Марша под руку, провел его через толпу танцующих к  маленькой
черной лестнице. Наверху, в коротком коридоре, освещенном мерцающей  газовой
лампой, располагалось с полдесятка комнат. Из-за закрытой двери одной из них
доносились стоны и пыхтенье. Вторая была  раскрыта  настежь;  там  у  порога
лицом вниз лежал мужчина. Перешагивая через него, Марш заметил, что это  тот
самый танцор в красной рубахе.
   - Что с ним стряслось? Джошуа Йорк пожал плечами.
   - Возможно, Бриджит пришла в себя, огрела его дубинкой и забрала  деньги.
С ней лучше не связываться. Думаю, своим ножичком  она  уложила  по  крайней
мере четверых. - Он поморщился.  -  Когда  дело  доходит  до  кровопролития,
Эбнер, моему народу нечему учить твой. Джошуа открыл дверь в пустую комнату.
   - Будь любезен, заходи. - Он зажег одну из ламп и притворил дверь.
   Марш грузно опустился на постель.
   -  Проклятие,  куда  ты  притащил  меня,  Джошуа?  Эта  дыра  еще  почище
Натчеза-под-холмом, каким он был двадцать лет назад. Черт побери, вот уж  не
рассчитывал увидеть тебя в подобном месте.
   Джошуа Йорк улыбнулся и сел в потертое старое кресло.
   - Мрачный Билли и Джулиан тоже не рассчитывают. Это главное. Я знаю,  что
они ищут  меня.  Но  им  туго  придется,  если  они  вздумают  потискать  на
Галлатин-стрит. Джулиан с его внешностью явно состоятельного человека тотчас
подвергнется нападению, а Мрачного Билли тут знают  в  лицо.  Слишком  много
увел он отсюда женщин, которые так и не вернулись. Только сегодня в ?Зеленом
дереве? находятся два человека, которые, не задумываясь, прикончат  Мрачного
Билли, стоит им его увидеть. Улица, на которой  расположено  это  заведение,
принадлежит Парням с Дубовыми Дубинками. Они просто так, ради забавы,  могли
бы забить Билли насмерть. -  Йорк  пожал  плечами.  -  Даже  полиция  боится
соваться на Галлатин-стрит. Я здесь в безопасности, как, впрочем, и в  любом
другом месте. К тому же на этой улице мой ночной образ жизни  не  привлекает
внимания. Здесь это в порядке вещей.
   - Ладно, не важно, - нетерпеливо заметил Марш. - Ты прислал  мне  письмо.
Сказал, что сделал свой выбор. Ты знаешь, почему я здесь, но я еще не совсем
понимаю, почему ты позвал меня. Наверно, будет лучше, если ты мне объяснишь.
   - Едва ли я знаю, с чего начать. Прошло много времени, Эбнер...
   - Для меня тоже, - грубо заметил Марш. Потом его тон смягчился. - Я искал
тебя, Джошуа. Столько лет, что и представить страшно. Я пытался найти тебя и
мой пароход. Но чертова река слишком велика, а времени и денег так мало.
   - Эбнер, - сказал Йорк, - ты никогда бы не нашел  нас  на  реке,  имей  в
своем распоряжении все время и все  деньги  в  мире.  Потому  что  последние
тринадцать лет ?Грезы Февра" стоит на сухой земле. Он спрятан  возле  старых
чанов с индиго на плантации, принадлежащей Джулиану, в пяти сотнях ярдов  от
протоки, но увидеть с воды его практически невозможно.
   Марш воскликнул:
   - Как, черт побери...
   - Я сделал это. Но позволь мне начать с самого начала и рассказать все по
порядку. - Йорк вздохнул. - Начну с той самой  ночи  тринадцать  лет  назад,
когда мы расстались.
   - Я помню.
   - Так быстро, как только мог, я отправился вверх по течению реки, - начал
Джошуа. - Я спешил - боялся, что меня  одолеет  жажда.  Дорога  была  не  из
легких, но на вторую ночь после моего  ухода  с  плантации  я  достиг  ?Грез
Февра?.  Судно  только  слегка  изменило  свое  положение  и  находилось  на
порядочном расстоянии от берега. По обе стороны от  него  плескалась  темная
вода. Ночь стояла холодная и туманная. Корабль был окутан мглой и не подавал
никаких признаков жизни. Нигде ни  огонька,  ни  дыма,  ни  пара.  Он  стоял
совершенно безмолвный, так что в тумане я едва не прошел мимо.  Возвращаться
мне совсем не хотелось, но я знал,  что  иного  выхода  нет.  До  корабля  я
добрался вплавь. - На секунду он в нерешительности  замолчал.  -  Эбнер,  ты
знаешь, какой образ жизни я вел одно время. Я видел и сделал много ужасного.
Но, как оказалось, был совершенно  не  готов  к  тому,  что  мне  предстояло
увидеть на ?Грезах Февра?. Такое не могло присниться и в кошмарном сне.
   Лицо Марша стало мрачнее тучи.
   - Продолжай.
   - Я уже говорил тебе как-то, что считаю Деймона Джулиана сумасшедшим.
   - Да, помню.
   - Сумасшедшим и беспечным, играющим со смертью, - сказал Джошуа. - Он еще
раз подтвердил это. О да. Еще раз подтвердил. Когда я взобрался  на  палубу,
пароход был окутан мертвой тишиной...
   -  Рассказывай,  Джошуа,  -  попросил  Марш.  Рот  Йорка  плотно  сжался,
образовав по углам скорбные складки.
   - Это была настоящая бойня, Эбнер. - Он снова замолчал, и страшные  слова
словно застыли в воздухе. - Тела валялись  повсюду.  Повсюду.  И  части  тел
тоже. Я шел по основной палубе, и везде лежали трупы -  среди  груза,  между
котлами и паровыми машинами. Повсюду валялись руки, ноги и  другие  части..,
оторванные от тела.  Рабы  и  кочегары,  скованные  цепями,  с  разодранными
глотками. Над цилиндром вниз головой висел судовой механик; ему вскрыли вены
так, что кровь стекала в машину,  словно  могла  заменить  собой  смазку.  -
Джошуа с печальной улыбкой покачал головой. - Количество  мертвых,  Эбнер..,
ты не можешь себе представить их число. Трупы были  обезображены.  Дико,  до
неузнаваемости.  Я  шел  по  палубе,   и   сцены   случившегося   постепенно
разворачивались перед моими глазами. Там, где  мгновение  назад  еще  лежала
смутная тень, окутанная туманной дымкой, возникал тот или иной жуткий образ.
Рассеиваясь, туман открывал мне то одну, ту другую безобразную  картину.  Не
успевал мой разум воспринять увиденное, как тут же взору  открывалось  нечто
еще более гнусное.
   Наконец с болью в сердце и дрожа от ярости, я  достиг  широкой  лестницы,
ведущей на бойлерную палубу. В кают-компании.., там  все  повторялось  почти
один к одному. Тела и их части. Пролилось столько крови, что ковер  насквозь
пропитался, и у меня хлюпало под ногами.  Повсюду  я  отмечал  следы  бойни.
Десятки разбитых зеркал, поломанные двери кают, перевернутые столы. На одном
столе стояло серебряное блюдо - с человеческой головой. Ничего более жуткого
я в жизни не видел. Три сотни футов  длины  главного  салона  дались  мне  с
огромным трудом. В темноте и тумане не было никакого движения. Казалось,  на
пароходе не осталось ни одной живой души. Я бесцельно бродил взад  и  вперед
по коридору, не зная, что делать,  и  остановился  перед  охладителем  воды,
большим серебряным охладителем воды, который ты  поставил  в  носовой  части
салона. Во рту у меня пересохло. Я взял одну из серебряных чашек и  повернул
кран. Вода , вода вытекала очень медленно, Эбнер.  Очень  медленно.  Даже  в
темноте салона  я  видел,  что  она  была  черной  и  вязкой.  Наполовину..,
свернувшейся..
   Я стоял с чашкой в руке и слепо водил глазами по сторонам. Мой нос уловил
запах..,  запах,  запах  был  просто  ужасным,  он..,  словом,  можешь  себе
представить. Я стоял посреди этого ада и тупо смотрел, как капля  за  каплей
стекает  из  охладителя  воды  липкая  струйка.   Я   стал   задыхаться.   Я
почувствовал, как во мне поднялась волна ужаса, гнева... Я запустил чашку  в
другой конец салона и закричал.
   Тогда  корабль   начал   оживать.   Послышался   шепот,   глухие   удары,
всхлипывания, плач, угрозы. Голоса, Эбнер, голоса живых людей. Я  огляделся,
и мне стало еще  хуже.  С  десяток  дверей  кают  первого  класса  оказались
заколоченными гвоздями, а их обитатели  превратились  в  узников,  ожидавших
решения своей участи. Они были живыми запасами Джулиана. Меня начало трясти.
Я подошел к ближайшей из дверей и начал отдирать доски,  которыми  она  была
забита. С громким скрипом, похожим на крик агонии, они поддались.
   Я все еще трудился над той дверью, когда раздался голос:
   - Дорогой Джошуа, тебе лучше остановиться. Дорогой наш пропавший  Джошуа,
вернись к нам.
   Когда я обернулся, то увидел, что  все  они  собрались  за  моей  спиной.
Джулиан улыбался. По одну сторону от него стоял Мрачный Билли, по  другую  -
остальные, даже мои люди, Саймон, Смит и Браун, все,  кто  оставался..,  они
молча наблюдали за мной. Я дико закричал что-то нечленораздельное. Они  были
моим народом и все же натворили такое, Эбнер... Ненависть переполняла меня.
   Позже, несколько дней спустя, я  узнал  обо  всем  случившемся  со  всеми
подробностями и познал глубину безумия Джулиана. Вероятно,  отчасти  я  тоже
виновен в происшедшем. Спасая тебя, Тоби и мистера Фрамма, я  навлек  смерть
на сотню невинных пассажиров.
   Эбнер Марш с шумом выпустил из легких воздух.
   - Не говори так. Это дело рук Джулиана, ему и надлежит нести ответ.  Тебя
там и близко не было, как можешь ты обвинять себя?
   Серые глаза Джошуа отразили внутреннее волнение.
   - Я много раз пытался убедить себя в этом, - сказал он. - Но позволь  мне
закончить мою повесть. А случилось вот что. Когда Джулиан проснулся ночью  и
обнаружил, что мы бежали, он впал в ярость. В неистовство. Не  хватит  слов,
чтобы описать его гнев. Возможно, в нем пробудилась дремавшая столько  веков
красная жажда. Более того, ему могло показаться, что конец близок. У него не
было ни лоцмана, ни рулевого. А без них корабль не мог  тронуться  с  места.
Наверное, он решил, что днем ты вернешься, нападешь на корабль и  уничтожишь
его. Ему и в голову не приходило, что назад приду я, приду, чтобы спасти их.
   Несомненно, мое вероломство и предательство Валерии вселили  в  его  душу
страх, наполнили неуверенностью. Он потерял  контроль.  Он  был  повелителем
крови, и все же мы ослушались его. Такого еще не  бывало  в  и